Текст книги "Битвы божьих коровок"

Но что делают божьи коровки на стене этой странной квартиры в этом странном городе? Ведь Кирюша всегда ненавидел и землю, и ее дары, и ее обитателей… Ему нужно было просто сдвинуться, чтобы начать воспевать божьих ко…

Настя ущипнула себя за руку. Да, следователь так и сказал ей, открытым текстом: «Похоже, ваш брат медленно сходил с ума»…

Вот и она приняла их сторону. Предала Кирюшу.

Но и возражать этому было трудно: разбитая аппаратура как-то слишком наглядно поддерживала эту версию. Разве может человек в здравом уме и трезвой памяти разрушить такие дорогие вещи? Интересно, а где остальное имущество?..

Оно нашлось через двадцать минут в маленькой кладовке в коридоре. Очевидно, кладовка служила Кирюше платяным шкафом. Рубашки, брюки, куртки, носки и ботинки были свалены в кучу. Скорее машинально, повинуясь многолетней привычке, чем преследуя какую-то цель, Настя принялась разбирать завалы: чистое – к чистому, грязное – к грязному. Грязного оказалось намного больше. Закончив сортировку, Настя зарылась носом в нестираное белье брата и снова зарыдала, в который раз за сегодняшний день. Она хорошо помнила детский запах Кирюши, такой же вкусный, как и запах Илико. Но теперь от вещей за версту несло совсем другой жизнью – взрослой, одинокой и уверенной в себе. Пот перемежался с одеколоном и табаком – настоящий, выдержанный мужской букет. Да, Кирюша стал мужчиной, а она так и не заметила этого.

Настя вдавила щеку поглубже в ворох одежды и неожиданно замерла: где-то в глубине кипы послышался нежный, едва уловимый шорох. Она принялась разгребать белье руками – теперь шорох стал явственнее. А через минуту в ее руках оказался и источник – тяжелая кожаная куртка в заклепках. Ужасаясь своему нахальству, Настя принялась рыться в карманах. Первые трофеи не принесли ей особого утешения: скрученные в трубочку шесть сотенных долларовых бумажек, узкие солнцезащитные очки и железная пластина, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся обоймой. В их доме в Вознесенском хранилась пара ружей, но это были коллекционные ружья, гордость Зазы. Обойма из кармана выглядела не в пример современнее. Она угрожающе поблескивала вороненым боком, и Настя засунула ее обратно – от греха подальше. А из другого кармана – внутреннего – извлекла мятый конверт. Именно он и шуршал все это время. На конверте стоял адрес: «В. О. 2-я линия, 13, кв. 13».

Что такое загадочное «В.О.», Настя не знала. Но – «2-я линия, 13, кв.13»!

Это был его, Кирюшин, адрес.

Оглушенная этим открытием, Настя залезла в конверт и извлекла из него листок бумаги. На то, чтобы прочесть две строчки, у нее ушло десять секунд. И строчки эти не понравились Насте. Ужасно не понравились.

«ЕСЛИ БУДЕШЬ ПРОДОЛЖАТЬ СОВАТЬ СВОЙ НОС В ЧУЖИЕ ДЕЛА, ТО ОЧЕНЬ СКОРО МОЖЕШЬ ЕГО ЛИШИТЬСЯ».

* * *

…Подбор кассет оказался из рук вон: два китаезы и мудачина-француз, – и Пацюк убил на них всю ночь. Начал он с француза, с Франсуа-мать-его Озона (так нарекли «сверхновую звезду режиссуры» родители. И почему только их своевременно не стерилизовали просвещенные галльские врачи?). Но, как бы там ни было, Франсуа выполз на свет и явив себя, принялся оскорблять своими киноопусами прогрессивное человечество.

Фильм назывался «Крысятник». Подобного дерьма Пацюк в жизни не видел! Кроме того, его бесило, что в названии явно просматривалось нечто созвучное его собственной фамилии. Один набор героев мог довести обывателя до блевотины: куча гомосеков, по которым уже давно исстрадался электрический стул; мамаша-извращенка, оттрахавшая собственного сыночка, а также извращенка-дочура – рабыня инвалидного кресла и садомазохистических комплексов. А на верхней строчке хит-парада прочно обосновался старый хрен папочка. Это полуторачасовое секс-действо так обрыдло Пацюку, что, добравшись наконец до финала, он испытал чувство, близкое к оргазму.

Козел ты козел, Франсуа Озон, мрачно думал Пацюк, глядя на экран. Из-за таких вот шедевров люди выходят на улицы, назначают «бархатные революции» на понедельник и громят видеопрокаты.

После того как Пацюк отдышался и смыл под душем впечатления от срамной киношки, пришла очередь китаез. Гонконгских оборотней звали Чинг Сю Танг и Вонг Кар Вай. Малыша Сю Егор схавал не подавившись, а чертов Вонг снова заставил его напрячься. Никаких изысканных, бесшумных, как веер, ходов, к которым стажер так привык в своих обожаемых японских детективах. Торжество смазанного изображения, тупейшее мочилово! Одна радость – косоглазые пачками отправлялись на тот свет, прямиком в преисподнюю, в своем зашморганном «Чанкинском экспрессе»[12]12
  «Чанкинский экспресс» – фильм Вонг Кар Вая.


[Закрыть].

Мысль о преисподней пришлась кстати: теперь, во всяком случае, Пацюк представлял себе, как выглядит ад. Что-то вроде кинотеатрика с «долби стерео». Тебя садят на первый ряд, намертво привязывают к креслу, суют в зубы поп-корн и заставляют смотреть всю эту гонконгско-французскую мутотень нон-стопом.

Никакого отдыха, никакого перерыва. Ныне, присно и во веки веков.

Пацюк не подошел бы к этим кассетам и на расстояние пушечного выстрела, если бы… Если бы на ребре обложек не было товарного знака Мицуко. Он заприметил его сразу же, еще в логове самоубийцы: отпечаток губ, оттиск помады, черной и пепельной, намек на поцелуй. Этими поцелуями – двумя черными и двумя пепельными – были украшены все четыре дерьмовинки. Зачем она это сделала – непонятно. Хорошо, если просто пробовала цвета… А если помечала таким образом свои кинематографические пристрастия? Что ж, приходится признать, что вкус у Мицуко не ахти, но с ним нужно считаться.

Нужно быть подкованным на все четыре копыта, если хочешь хотя бы приблизиться к экзотическому цветку. А цветок этот вполне может оказаться плотоядным и вполне может держать патрон в стволе, пардон, в тычинке.

С такими вот кисло-сладкими мыслями о Мицуко Георгий Вениаминович Пацюк погрузился в недолгий сон. И весь остаток ночи его преследовали узкие китайские черепа с французскими инвалидными креслами в глазницах.

…Он проснулся от назойливого телефонного звонка и по привычке взглянул на будильник.

Семь тридцать.

Семь тридцать – и суббота. Семь тридцать – и законный, гарантированный Конституцией выходной. Интересно, какой хмырь смеет беспокоить его в такую рань?!

На другом конце провода оказалась забитая сестра самоубийцы, и это сразу же привело Пацюка в чувство. Ты бы еще в четыре утра позвонила, недовольно подумал он, ты бы еще с вечера начала меня мучить!.. Но секундой позже он сообразил: людишки от сохи всегда поднимаются рано, по указке какого-нибудь облезлого петуха. Семь тридцать для них – разгар рабочего дня, выдоенные коровы, выгулянные козы и прополотые грядки. И засеянная пашня.

– Что-нибудь случилось, Настя? – вежливо спросил Пацюк.

– Да, – трагическим шепотом произнесла она. – Мне необходимо с вами встретиться. Я звонила вашему следователю в Управление… Но там никто не отвечает.

Интересно, а в Пентагон ты звонить не пробовала? Рискни, может быть, тебе ответят…

– Сегодня суббота, Настя. Вряд ли там кто-то появится.

– А вы?

– Я – тем более.

– Сегодня ночью я кое-что нашла. – Голос пастушки сполз на плач. – В квартире…

– Ну хорошо, – смилостивился Пацюк. – Давайте увидимся.

– Сейчас.

– По-моему, еще рано.

– Сейчас, – продолжала упрямиться Настя.

Послать бы тебя куда подальше! Секунда – и Пацюк послал бы ее, кулачку недорезанную, но вовремя вспомнил, что она является тем самым живцом, которого должен захватить обворожительный, умело накрашенный ротик Мицуко.

– Хорошо, сделаем вот что. – Спросонья стажер соображал туго. – Подъезжайте к «Адриатике». Я буду там через полчаса.

Крошечная «Адриатика» работала круглосуточно и располагалась всего лишь в квартале от его дома. Ничего адриатического в ней не было, даже рыбу не подавали. Но Пацюк частенько подъедал там мясную солянку.

– А что это – «Адриатика»? – спросила Настя.

– Кафе на Старо-Петергофском. Напротив кинотеатра «Москва».

– Хорошо… Я буду.

Пацюк выматерил короткие гудки в трубке и отправился в ванную: скоблить заросшую от непомерных кинематографических впечатлений физиономию. Но стоило ему намылить щеки, как снова раздался звонок.

Проклятая деревенщина никак не хотела уняться!

– Что-нибудь еще? – буркнул Пацюк.

– Да… Я не знаю, где это – кинотеатр «Москва».

Черт возьми, она же приезжая, как он мог забыть! Все эти «Адриатики» вкупе с «Москвой» и Старо-Петергофским проспектом для нее пустой звук.

– Ладно. Ждите меня дома. Я за вами заеду…

…Пацюк подхватил Настю у подъезда: она бросилась к нему, как к давнему знакомому, и даже приветственно подняла руку.

– Раз уж мы встретились, давайте поедем куда-нибудь позавтракаем, – предложил он. И Настя согласилась.

Через полчаса мытарств они нашли наконец-то приличную забегаловку с многообещающим названием «Камасутра». Интерьер забегаловки полностью соответствовал названию: из всех щелей перло индийскими благовониями, а из замаскированных в пальмовых листьях колонок неслись заунывные звуки – какой-то очередной Рави Шанкар, язви его в душу, медитировал на ситаре[13]13
  Ситар – индийский музыкальный инструмент.


[Закрыть].

Пацюк покорился неизбежному и заказал себе свинину с рисом и ананасами («пелло» – именно так значилось это блюдо в меню; «пелло» – палач убогого копеечного бюджетника)! Дама же довольствовалась кокосовым молоком.

– Ну, что произошло? – добродушно спросил у Насти Пацюк, отправив в пасть кусок свинины.

Настя сделала маленький глоток и тотчас же отставила стакан.

– Знаете, вы доедайте, а я подожду вас в машине.

– Не понял…

Впрочем, и понимать тут было нечего, стоило только перехватить Настин взгляд.

Скульптурные экзерсисы, стоящие на окне и в нишах, – вот что ее смущало. Весьма пикантные иллюстрации к «Камасутре». Все подоконники были уставлены статуэтками совокупляющихся индусов: какой-то старательный выпускник Академии художеств довольно удачно скопировал самые распространенные позы из библии секса.

Пацюк не выдержал и улыбнулся: надо же, какая лапотная невинность! Даже обручальное кольцо от нее не спасает!

– Не обращайте внимания, Настя. Выкладывайте вашу новость.

Настя поерзала на стуле, чудовищно изогнулась и нашла наконец выгодный ракурс: теперь в поле ее зрения оставался только Пацюк с недоеденной тарелкой «пелло».

– Я перебирала вещи брата…

Что ж, вполне почтенное занятие, подумал стажер, перетирая челюстями огрызки ананасов. Как раз в ключе рачительной хозяйки: ни одна запонка не должна закатиться, ни одна пуговица не должна потеряться, даже нитка от пуговицы не имеет права пропасть. Таких рачительных хозяек из глубинки нужно приглашать на должность служебно-разыскных собак. Ничто от них не укроется.

– Я перебирала вещи брата… И в его куртке нашла вот это.

Она протянула Пацюку конверт. Тот вытер пальцы о брюки и осторожно достал листок.

«ЕСЛИ БУДЕШЬ ПРОДОЛЖАТЬ СОВАТЬ СВОЙ НОС В ЧУЖИЕ ДЕЛА, ТО ОЧЕНЬ СКОРО МОЖЕШЬ ЕГО ЛИШИТЬСЯ».

Пока стажер изучал надпись, Настя не спускала с него глаз.

– Что скажете? – спросила наконец она.

Господи, ну что он мог сказать? Какого черта вы полезли в тряпки, Анастасия Кирилловна? Или – занимались бы лучше сельским хозяйством, Анастасия Кирилловна? Или – заказали бы молебен по братцу, предали бы его земле и на этом успокоились? А у нас и без вашего повешенного шесть «висяков» на отделе. Так что не будем усугублять положение, дорогуша!

Но ничего подобного Пацюк не сказал. Напротив, поднатужился и придал своей физиономии сочувственно-заинтересованный вид.

– А вы что скажете, Настя?

– Я думаю, ему угрожали, – запинаясь на каждом слове, произнесла она. И сама ужаснулась произнесенному.

– Ну-у… Я бы не торопился трактовать записку именно так.

– А как? Скажите, как еще ее можно трактовать? Ему угрожали, он чего-то боялся…

– Откуда вы знаете, что он чего-то боялся? Он сообщал вам об этом?

– Нет, но… Следователь говорил мне, что дверь в его квартиру вскрывали. Что она была заперта на все замки. И на щеколду. Окно тоже было закрыто. А телефонный шнур перерезан. Кирилл якобы сам его перерезал.

– Подождите… – Пацюк сморщил лоб, припоминая оперативно-следственную тусню в квартире. Телефон Лангера действительно не работал. – А вы откуда мне звонили?

– Из автомата. Он там, на углу.

– Понятно.

– Ему угрожали, – снова повторила Настя.

– Ну хорошо. Допустим. А надпись на стекле? А рисунки на стенах? Вы думаете, это тоже как-то связано с угрозами?

Несчастная сестра сникла.

А Пацюк торжествующе доел последний кусок свинины. Попалась, дамочка! Ничтоже сумняшеся хотела повести следствие по кривой дорожке, прямиком к статье 110 УК РФ, как сказал бы следователь Забелин.

Доведение до самоубийства. Наказывается лишением свободы на срок от трех до пяти лет.

Но ничего не выйдет. Дело закрыто. И теперь совершенно не важно, то ли божьи коровки привели парнишку к подметному письмецу, то ли подметное письмецо вызвало к жизни божьих коровок. Факт остается фактом: Кирилл Лангер сам наложил на себя руки.

– Ему угрожали… – в который раз повторила Настя.

– И поэтому он разбил аппаратуру в доме, – мягко напомнил ей Пацюк. – Никуда не выходил на протяжении нескольких дней и разрисовывал стены…

– А вы откуда знаете? Про несколько дней?

– Его подруга дала показания. Сказала, что не видела его какое-то время. На телефонные звонки он не отвечал. На звонки в дверь – тоже.

Настя подперла ладонью подбородок и задумалась.

– А почему она обратилась в милицию?

– Не понял? – Теперь уже Пацюк поставил подбородок на ладонь.

– Что же тут непонятного? Ведь прошло-то всего несколько дней. Человек мог просто уехать к друзьям. Или еще что-нибудь… А она сразу побежала в милицию… Они ведь не были мужем и женой, правда?

Пацюка передернуло: только этого не хватало. Женщина, подобная Мицуко, не должна принадлежать никому, она не создана для яичниц по утрам, стеганого халата и вялых супружеских поцелуев в щеку.

– Нет, мужем и женой они не были.

– А она тем не менее обратилась в милицию. Значит, подозревала, что, может, не все в порядке. Я права?

– Увы, – Пацюк развел руками. – Если она и подозревала, то совсем другое.

– Что же?

Пацюк выразительно повертел пальцем у виска.

– Вы понимаете? Девушка стала замечать, что в последнее время с вашим братом начало твориться что-то неладное.

На глазах несчастной Насти выступили слезы, и стажер выругался про себя: не стоило ему усугублять страдания родственницы. Но спустя несколько секунд разразилась настоящая гроза: то, что он вначале принял за кроткие слезы отчаяния, на самом деле оказалось слезами ярости. Да, именно так: Настю душила ярость.

– Я никогда не поверю в то, что мой брат был сумасшедшим…

– Зачем же такие крайности? Возможно, это была всего лишь глубокая депрессия… А в такие минуты человек способен на все. И потом: пограничные состояния, они характерны для нашего времени. Вот взять, к примеру, вас. Разве вы всегда пребываете в хорошем расположении духа?

Ответ крестьянки оказался достойным книжки «Практическая психология».

– Мне некогда пребывать в расположении духа. Ни в хорошем, ни в плохом. У меня пять коз, парники, сад и виноградник. А еще муж и сын. Я хочу поговорить с этой девушкой.

Ну наконец-то! Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Пацюк не выдержал и расплылся в дурацкой улыбке.

– Думаю, это можно устроить.

– Прямо сегодня.

– Хорошо.

– Тогда пойдемте отсюда.

Оставив в «Камасутре» 169 рублей 45 копеек, Пацюк и Настя вышли из кафе.

– Вас подвезти к дому? – вежливо спросил стажер.

– Нет. Я просто хочу понять… Вы разговаривали только с этой девушкой? Не нашли никого из его знакомых? Я видела его записную книжку, там есть несколько телефонов…

Пацюк хмыкнул и принялся терзать переключатель «дворников». Хотя не было никакого намека на дождь.

Чертова баба, кажется, он ее недооценил! Но разве можно было предположить в этой белобрысой, изуродованной полевым загаром простушке такую недеревенскую хватку? Еще вчера она была совсем другой: кроткой, как овца, и плаксивой, как латиноамериканский сериал. Впрочем, и представления о жизни были у нее вполне латиноамериканские: в родной семье все должны быть физически и душевно здоровы. Никакого намека на шизофрению, параноический бред или заячью губу. Максимум, что можно себе позволить, – это временная амнезия и такая же временная потеря ребенка. Но к концу повествования память обязательно должна вернуться, а возлюбленное чадо – найтись…

– Да, действительно, – проблеял Пацюк. – Там было несколько телефонов. Но к делу вашего брата они не относятся. Судя по всему, записная книжка была новой. Ваш брат только начал ее заполнять. И, заметьте, первыми внес в список адреса э-э… ритуальных служб.

– И что это может значить? – спросила Настя.

– Очевидно, он думал о смерти.

Получайте, девушка! Вы сами этого хотели! Но сломить Настю оказалось непросто.

– Там был еще один телефон. Какой-то Игорь Верховский.

– Этого мы установили, – Пацюк перевел дух. – Нотариус. Работает здесь же, на Васильевском.

– А при чем здесь нотариус?

– Совершенно ни при чем. Вашего брата он никогда не видел и никаких дел с ним не имел.

– Тогда почему его телефон оказался в Кирюшиной книжке?

– Откуда же я знаю? Если Кирилл думал о смерти, то вполне логично предположить, что он думал и о завещании. Во всяком случае, я расцениваю это именно так.

«Дворники» ходили по лобовому стеклу с завораживающей монотонностью. Некоторое время и Настя, и Пацюк следили за их движением.

– А надпись? – Клекот нехитрого автомобильного приспособления высек из головы Насти очередную неожиданную мысль.

– Какая надпись?

– «Мобила». «Мобила» – это мобильный телефон. Я правильно понимаю?

Господи, с тоской подумал Пацюк, неужели волна цивилизации накрыла все провинциальное пространство в этой стране?..

– Да. Вы понимаете правильно. И что из этого следует?

– Откуда у Кирюши оказался мобильный телефон нотариуса, если он никогда его в глаза не видел, как утверждаете вы? Ведь его не всякому дают, верно? И в справочниках его не публикуют…

Это была чистая правда. Странно, что Забелин не обратил никакого внимания на это обстоятельство. В «Желтых страницах Санкт-Петербурга» маячили реквизиты конторы Верховского. И служебный телефон выглядел бы в записной книжке гораздо уместнее. А мобильник… Приходится признать, что дамочка права: в нем есть нечто интимное. И сообщают его номер не всякому…

– Даже если это так, – Пацюк горой встал за честь Управления, – что это меняет? Ведь вашего брата не вернешь.

– Да, – помолчав, согласилась Настя. – Не вернешь.

* * *

…До встречи с Мицуко оставалось сорок минут.

Она неожиданно легко согласилась поговорить с сестрой убитого Кирилла, заминка вышла только с местом предполагаемого свидания. Настя долго и почтительно посапывала в мембрану, а потом повесила трубку и объявила:

– Мы должны подъехать в какую-то «Аризону-69». Вы знаете, где это?

«Аризона-69» была недавно открывшимся кабаком где-то в подбрюшье Московского проспекта. Пацюк не был там ни разу, цифру «69» воспринимал исключительно как разновидность полового акта, но сообщение Насти встретил с энтузиазмом. Тем более что пошел дождь. А Пацюк любил такую погоду. В дожди ему всегда везло, они были его талисманом. И сегодняшний каприз природы (особенно в преддверии обстоятельного – как рассчитывал влюбленный стажер – знакомства с Мицуко) выглядел добрым знаком.

Божьим благословением.

Возвращаться в квартиру брата Настя не хотела ни в какую, к архитектурным прелестям вотчины Петра тоже оказалась равнодушной, так что Пацюку пришлось везти ее к себе на Курляндскую. Ему просто необходимо было принять душ и переодеться. Первоначальный его план был прост: усадить Настю в комнате, сунуть ей в руки пульт от телевизора, а самому скрыться в ванной. Но Настя неожиданно заартачилась.

– Я подожду вас в машине, Егор, – сказала она.

– Почему?

– Вы ведь говорили, что живете один. Было бы неприлично…

Пацюк тяжело вздохнул и уставился на нее: ее застенчивые прелести могли взволновать только электродоилку в коровнике. Или сепаратор для очистки молока.

– Как знаете. Но я могу задержаться.

– Ничего, я подожду.

Поставив кассету «Одинокий пастух» (без всякой задней мысли), Пацюк скрылся в чреве своей «сталинки», чтобы спустя сорок пять минут снова предстать перед Настей в тоталитарном френче а-ля «великий кормчий», но с демократической банданой поверх кадыка. Непокорные вихры Пацюка были загелены, и от них за версту несло одеколоном.

– Ну как? – на секунду забывшись, спросил он у Насти.

– Что – «как»?

– Как я выгляжу? – Отступать было поздно.

– Не знаю… Наверное, хорошо.

За пять лет близости Пацюк хорошо изучил строптивый нрав своей «бээмвухи»: она могла взбрыкнуть в самый последний момент. Так что лучше будет отправиться к «Аризоне-69» сейчас же. Но машина не подвела, и к кабаку они подкатили, имея в запасе сорок минут.

Сорок минут в обществе женщины из глубинки – это было покруче Вонг Кар Вая с его узкоглазыми киллерами. Говорить было решительно не о чем (не подробности же самоубийства обсасывать, в самом деле!), и Пацюк брякнул первое, что пришло ему в голову:

– Простите, а Лангер – это еврейская фамилия?

– Немецкая, – с достоинством ответила Настя.

Чертов суицидник! Отправился на тот свет и даже не одолжил никому такую роскошную фамилию! Такую накачанную, украшенную татуировками, черной кожей, черными очками и плохо выбритым подбородком фамилию!.. В пацюковской ксиве эта фамилия смотрелась бы просто зашибись!

– А вы, стало быть, тоже были Лангер? До замужества?

– До замужества я была Воропаева.

– Так это ваш сводный брат…

– Нет, родной. Просто девичья фамилия моей мамы – Воропаева. А Лангер – это наш отец. Но мама решила оставить меня на своей фамилии.

– Почему?

– Чтобы не задавали таких вопросов, который задали вы. Мама не хотела, чтобы у меня были трудности с поступлением в институт.

– Значит, трудностей удалось избежать?

– Ну да. Тем более что до института дело не дошло…

Дамочка вовсе не горела желанием распространяться о своей жизни, Пацюк это видел. Разговор сошел на нет. Он принялся щелкать кнопками магнитолы, а Настя углубилась в изучение широких окон «Аризоны-69». Посмотреть было на что: множество поставленных друг на друга макетов «Кадиллаков» самых невероятных расцветок.

И одинокий кактус, похожий на бейсбольную биту.

Таким кактусом хорошо отгонять койотов в пустыне. Или, на худой конец, злобных питерских комаров.

– Она специально позвала нас сюда? – с укором спросила Настя. – Чтобы сделать больно?

– Что еще случилось?

Но, проследив за взглядом спутницы, Пацюк все понял. И здесь божьи коровки! Они были нарисованы на анилиновых боках «Кадиллаков», даже кактусу досталась пара штук.

Утешить Настю стажер не успел: у входа в «Аризону» затормозила роскошная иномарка (как же иначе!), и из нее вышла Мицуко.

– Это она? – Чего-чего, а черноземной мудрости крестьянке было не занимать!

«Она», – подтвердил дернувшийся кадык Пацюка. «Она», – подтвердили его запавшие щеки. «Она», – подтвердили его вставшие дыбом волосы.

Мицуко подошла к двери ресторанчика и огляделась по сторонам.

– Пойдемте, – сказала Настя. – Нельзя заставлять ждать такую хорошенькую девушку.

Она выскочила из машины первой. Пацюк на ватных ногах последовал за ней.

Вблизи Мицуко оказалась еще прекраснее. Настолько прекрасной, что Пацюку потребовалось время, чтобы сфокусировать взгляд и унять предательскую дрожь в коленках. И пока он разбирался с забарахлившим организмом, Настя успела завести разговор.

– Это я просила вас о встрече. Я – сестра Кирилла.

Мицуко удивленно подняла брови и осмотрела Настю с головы до пят.

– Вы?!

– Да.

– O’key-dokey! Можете звать меня Мицуко.

Теперь пришел черед Насти удивляться.

– Странное имя…

– Странная сестра, – парировала Мицуко.

И, высоко подняв точеную головку, направилась ко входу в «Аризону». Настя и стажер последовали за ней.

Конечно же, она выбрала столик у окна с кактусом, прямо под носом «Кадиллаков». А кактус при ближайшем рассмотрении перестал походить на бейсбольную биту и перекочевал в разряд фаллоимитаторов. Официант в ковбойской шляпе бросил им меню, и Пацюк углубился в его изучение. А Настя и Мицуко принялись изучать друг друга.

– Миленький загарчик, – сказала Мицуко. – В солярии приобрели?

– У себя дома.

– На дому принимаете?.. А это ваш муж? – Мицуко моментально перевела взгляд с обручального кольца Насти на френч Пацюка.

– Нет.

– Уже развелись?

Пацюк покраснел и уставился в меню. Черт возьми, произошло самое страшное: крошка Мицуко без всяких к тому оснований пристегнула к залетной деревенщине его, Егора Пацюка, питерца в двадцать пятом колене! Неужели он выглядит таким лохом?..

– Это друг Кирилла, – неожиданно сказала Настя.

– Егор, – представился стажер.

– Школьный друг?

– Я так не думаю. – Все, чего Пацюк хотел сейчас, – это хоть как-то отлепить себя от Насти. Хотя бы в сознании Мицуко. – Мы ведь с вами виделись в квартире Кирилла.

– Что-то припоминаю. – Мицуко отделалась стандартной фразой, ни черта она не помнила, даже безмятежные ресницы не дрогнули.

Расправившись с ним, Мицуко снова переключилась на Настю.

– Так о чем вы хотели со мной поговорить?

– О Кирилле.

– Это ужасная история. Ужасная! Я и подумать не могла, что все так плохо закончится!

– Вы ведь были… – Настя сделала паузу. – Его хорошей знакомой…

– Мы спали. Иногда, не очень часто.

От такой детской непосредственности Настя надолго замолчала. И Пацюк решил взять инициативу на себя.

– Скажите, а в последнее время вы не замечали за ним никаких странностей? – спросил он.

– Все люди – странные. Но Кир был гораздо нормальнее всех остальных.

– А когда вы видели его в последний раз? – Настя взяла себя в руки и снова включилась в беседу.

– Не помню. Вокруг меня всегда столько народу…

Это точно. Такие красотки не останутся одинокими даже в персональных гробах! Пацюк даже задохнулся от ревности.

– Но вы ведь позвонили в милицию. Почему?

– Не знаю… Было какое-то предчувствие…

– Какое предчувствие?

– Нехорошее. Я не могу объяснить… Мы должны были встретиться. Но на встречу он не пришел. А такого никогда не было. Он меня просто обожал. – Губы Мицуко растянулись в самодовольной улыбке. – Даже если бы он умер, он обязательно бы явился.

– Он умер.

Настя произнесла эти слова и застыла как громом пораженная. А Мицуко… Мицуко торжествующе рассмеялась.

– Вот видите! Я тоже так подумала!

Совершенно искренний, детский цинизм красотки сбивал с толку.

– Как вы можете… – промямлила Настя.

– Нет, правда… Я подулась на него несколько дней, а потом решила, что пора действовать. Все остальное вы знаете… Рекомендую оленину в пряном соусе, – Мицуко ткнула в меню наманикюренным пальчиком. – Цены вполне терпимые для такого мяса.

Пока Пацюк тихо ужасался количеству нолей в ценнике, Настя перешла к лобовой атаке:

– Значит, вы его не любили, девушка?

– Разве я хоть слово сказала о любви? Он был забавный, это правда… А вино пусть закажет ваш спутник. Мужчины должны разбираться в вине.

Крошечные невесомые мысли Мицуко перелетали с темы на тему, подобно бабочкам, выбирающим подходящий цветок. Сейчас самым подходящим цветком была оленина в пряном соусе. Вокруг этого все и вертелось.

– Я не знаю… – Пацюк запрыгал глазами по строчкам. – А что предпочитаете вы?

– Здесь очень хороший «Мерло».

– Пусть будет «Мерло».

Это уже походило на начало флирта, и Пацюк приободрился. И совсем забыл о Насте. А заодно и о цели визита. Но деревенщина снова напомнила о себе, как кувалдой громыхнув по тонкому механизму любовной игры.

– Заказывать «Мерло» к такому соусу – невежество, – сказала деревенщина. – Если бы была тушеная рыба, еще понятно.

– И что же вы предлагаете? – Мицуко впервые посмотрела на Настю с интересом.

– Вот это. – Смуглый палец Насти с коротко, почти до мяса, состриженным ногтем уперся в строчку меню. – «Барбареско».

– Пусть будет «Барбареско», – снизошла легкомысленная любовница самоубийцы. – Значит, вы разбираетесь в винах?

– Разбираюсь. И вам не мешало бы разбираться, если уж посещаете хорошие рестораны.

После этой фразы за столом повисла нехорошая тишина. Черный макияж Мицуко почернел еще больше, а губы сложились колечком.

– Вы из какой деревни? – нанесла ответный удар она. – Что-то я запамятовала. Из Виллариба или из Виллабаджо?

– Из Вознесенского. Это на юге.

– Заметно. Извините, я сейчас…

Мицуко, заледеневшая в своем презрении, поднялась из-за столика и двинулась к выходу.

– Куда это ее понесло?

– А вас куда понесло? Забыли, что ли, для чего мы сюда пришли? – Все рушилось, и, стараясь скрыть досаду, Пацюк напустился на Настю.

– Нет. Но…

– Вы же сами настаивали на встрече. – Он махнул рукой и устремился за девушкой.

И ухватил только шлейф ее духов, ведущий к туалету.

Но долго наслаждаться ароматом «Magie Noire» не пришлось.

– Так и будете здесь куковать? – насмешливо спросила подошедшая Настя и, отодвинув Пацюка плечом, отправилась следом за Мицуко.

Счастливица.

…Предмет его воздыханий появился, когда Пацюк докуривал четвертую сигарету.

– Так я заказываю вино? – обратился он к Мицуко.

Та отреагировала довольно странным образом:

– Сами его и выпьете. За здоровье вашей сумасшедшей. А я ухожу.

Через секунду за ней с треском захлопнулась дверь, а из туалета наконец-то выплыла тупорылая колхозница.

– Что вы ей сказали, идиотка?! – Пацюк не сводил глаз с физиономии Насти – красной и распаренной.

– Еще неизвестно, кто из нас идиотка!

Но он не стал вдаваться в подробности. Другого случая не будет. Нужно немедленно догнать ангела и попытаться ухватить его за крыло.

Когда Пацюк выскочил на улицу, Мицуко уже ловила машину.

– Подождите!.. – просипел он. – Мне нужно поговорить с вами…

– Отвянь! Уже поговорили.

В конце улицы появился джип. О, Пацюк хорошо знал эти машины, охочие до девушек, подобных Мицуко. Сейчас серебристо-черная (как раз под цвет ангельских волос) тварь затормозит у обочины и переедет колесами не только робкие пацюковские чувства, но и всю его нескладную жизнь. Сейчас… Сейчас…

И Пацюк решился. Он схватил Мицуко за руку и выдернул на тротуар. Получилось не очень галантно, зато убедительно. Джип промчался мимо, и улица на некоторое время снова опустела. Действовать нужно быстро, иначе, не ровен час, снова появится какой-нибудь сексуально озабоченный «Мерседес».

Или «Лексус».

– Если хотите, я подвезу вас. – Пацюк осторожно выпустил руку девушки.

– А какая у вас машина?

– Это имеет значение?

– В отечественных таратайках я не езжу.

– У меня «БМВ». – Пацюк решил не вдаваться в подробности.

– O’key-dokey! – смилостивилась Мицуко.

– Куда вам?

– В центр.

Пацюк нахмурился. Экзотическая Мицуко жила совсем не в экзотической Сосновой Поляне, густо заселенной бывшими работягами с бывшей оборонки. Он выучил ее адрес, подшитый к делу, наизусть. Интересно, куда она направляется сейчас? Гадать бесполезно – очевидно, есть слишком много мест, которые жаждут принять красавицу в свои объятья…