Текст книги "Новые условия"

8

Папа? Виталик? Доктор? Кого бы я сейчас хотела увидеть больше всего? Кто явился бы для меня спасителем?

Что-то должно произойти. Что-то хорошее. Иначе и быть не может, потому что я удачливая! Да, я набивала шишки, плакала из-за несчастной любви, тряслась на экзаменах, но у меня всегда все получалось! И то, что сейчас происходит, – это неправильно. Это несправедливо. Этого не может быть. Потому что я хороший человек. Я два раза была сотрудником месяца. Я подарила отцу дорогущий спортивный костюм, который он пока бережет, но ничего – наденет. В конце концов, я всегда подаю милостыню бабушке возле автобусной остановки. Меня не за что наказывать, правда! Вы мне верите? Я никому ничего не сделала плохого – специально, целенаправленно. Никому! Да, я иногда ругаюсь с друзьями, с мамой проводила не так много времени, как можно было, но это не считается! Почему я должна страдать? Почему не моя одноклассница Лиза, которая родила уже третьего ребенка? Она пьет и таскается с мужиками, нигде не работает и не воспитывает своих детей – это за нее делают родители. На свои крошечные пенсии. Почему эта дура Лиза, у которой в мозгу одна извилина, сейчас блаженно улыбается в очередном угаре и, может, зачинает нового ребенка? Разве это по справедливости? Где же карма, грех, возмездие – я не знаю, что там в религии. Где Боженька, который наблюдает свысока и раздает всем по потребностям?! У меня было столько планов – полезных, важных для общества. Да, Бог, ты слышишь – для общества! Мы бы с Виталиком родили ребеночка и растили бы его. Я бы помогала своему папе, а не он мне. Я бы много работала. Бог, ты видишь, какая я нужная? Видишь? Так почему в этой палате лежу я, а не эта пьянь, которая ничего не дает этому миру, кроме своих больных детей?!

Я вспоминала Лизу, когда ела папины сырники, успевшие пропахнуть больницей. Он снял комнату и, не теряя времени даром, готовил мою любимую еду. Я думала о несправедливости, когда мне помогали сесть и облокотиться о специальный матерчатый куб, который ставили за спиной. Я сжимала зубы, когда меня пересаживали на раздолбанное инвалидное кресло, чтобы довезти до папиных «жигулей». Когда это закончится? Когда по заслугам получат те, кто это действительно заслуживает?! А может быть, виновата все-таки я? Или это расплата за грехи моих родственников? Или, наоборот, что-то должно было свершиться в будущем и меня «обезвредили»? Ведь я почти получила права на машину. А вдруг я могла стать виновником аварии и убить пассажиров? Поэтому кто-то лишил меня возможности сесть за руль. Может, потому, что те люди важнее и нужнее… А я так… Ничего особенного. Другое дело Лизка, которая рожает детей, – может, эти дети вырастут и станут лауреатами Нобелевской премии…

– Геша, тебе удобно?

У папы был такой уставший голос, что мои челюсти непроизвольно разжались. За окном, рыдая и заламывая ветви, проносилась осень. На миг показалось, что все вокруг плачет, провожая меня в этот странный путь домой. Туда, где я совсем не хотела оказаться, где будущее виделось сплошным колючим лесом без признаков времени года.

– Пап, мне плохо…

– Что у тебя болит? – папа включил правый поворотник, намереваясь остановиться на обочине.

– Сердце.

– Кардиолог сказал, что с ним все в порядке.

– Пап, – я даже улыбнулась. – Сердце у меня болит – ну, то, что с душой связано. С тоской. Я не понимаю, как мы будем жить дальше. Не понимаю…

– Нормально мы будем жить, – перебил меня отец таким голосом, что возражать расхотелось. – Я в Интернете твоем нашел реабилитационный центр. Будем ездить, будем заниматься. Я тебе всегда говорил, что спорт – это главное в жизни человека!

– В жизни инвалида? – я не смогла не съязвить.

– В жизни любого человека! – папа говорил так, как будто работал тренером и уже кучу спортсменов поставил на ноги. – В этом центре обучают езде на коляске. Как ее… активного типа.

– Активного? Управляемой, что ли? – мне даже стало интересно.

– Нет, я не про эти. Есть обычные коляски, а есть активные – они такие маленькие, и у них много регулировок. Я читал, что они удобнее обычных. Приедем, пока будем оформлять инвалидность, возьму тебе такую на прокат. Я все узнал!

Ай да папа, ай да молодец! Пока я все дни разделила на злость к Лизке и зависть к друзьям, которые забрасывали меня сердечками и виртуальной заботой, папа успевал не только обеды готовить, но и искать центры для таких неудачников, как я. Разбираться в инвалидных колясках – пассивных, активных. А ведь я успела ему только браузер установить и рассказать в двух словах про поисковую систему. Судя по периодическим «твою мать» и «ни фига се» – дело у папы двигалось с переменным успехом. Но двигалось!

«Привет, ежик! Когда увидимся?» – пискнуло сообщение от Виталика.

«Еду домой».

«Ништяк! Вечером подскочу?»

«Еду к себе домой. В Немиров».

«Упс, тогда жди в выходные».

Я вспомнила, как Виталик любил целовать мои запястья, едва прикасаясь к ним губами. Ощущения невероятные! Мне казалось, что нежность, собранная в этих поцелуях, проникает в каждую клеточку моего организма. Даже сейчас, вспоминая, я почувствовала, что замерзла. Как будто ноги окончательно остались без кровоснабжения, и что-то ледяное подобралось к пальцам. Мне холодно! Я хочу, чтобы он согрел меня теми поцелуями, как Герда когда-то пыталась вернуть к жизни Кая. При этом я не могла не обратить внимания на нелогичность поведения любимого – я же писала, что в Ясенево не вернусь. Месяц в больнице съел задаток за квартиру, который я вносила в начале наших квартирных отношений. Теперь нужно научиться передвигаться на инвалидной коляске. Оформить инвалидность. Понять, сможем ли мы с папой прожить на две пенсии: его по старости и мою по инвалидности. И найти адреса клиник, которые помогут мне вернуть прежнюю меня. Какие бы центры реабилитации папа ни обнаружил, и как бы виртуозно меня ни научили ездить на коляске, я буду биться за возможность ходить! Мне не нужны эти новые условия! Я хочу прежние и готова заменить двенадцатисантиметровые каблуки на старые тапочки с отрывающейся подошвой. Какое это счастье просто ходить!..

9

А дома пахло бабушкой. Бабушкой, которой у меня никогда не было – вернее, ни мамина, ни папина с нами не жили. Уезжая, папа плотно закрыл окна, чтобы ни одна капелька из летних гроз не проскочила контроль. Показалось ли мне, что я никуда не уезжала? Нет. Конечно, на руках меня сюда вносили двадцать пять лет назад и еще пару лет после этого. После больничной палаты в памяти немного стерлась моя московская квартира, но эта, в которой я провела свое детство и отрочество, родной не показалась. Не распахнула объятия, не прошелестела воспоминаниями. Вот как так? Здесь прошло мое детство – не самое грустное, между прочим. Здесь меня любили и баловали.

Когда мне было пять лет, я была уверена, что на день рождения получу собаку. Родители так загадочно улыбались, что я и не сомневалась. И когда наступил час икс, мама внесла в комнату коробку. Я даже открывала ее аккуратно, потому что была уверена – сейчас оттуда выскочит щенок. Но из коробки никто не выскочил – там лежала кукла. Пластмассовая кукла. Чувство обиды захлестнуло меня с головой. Я рыдала так, что в итоге меня оставили одну, родители ушли на кухню. Чувство несправедливости и даже ярости захлестнуло меня с головой. Я мечтала о собаке! А с куклой этой сами играйте! Никто меня не успокоил в этот день, и уснула я, обиженная на весь мир. А на следующий день мы поехали к бабушке на дачу. И там меня ждал щенок, которого родители купили заранее. Но пока я билась в истерике и никого не хотела слышать, донести до меня эту информацию никто не мог. От чувства едва ли не ненависти к родителям до чувства глубокой любви к ним же в один прыжок. Много лет мне потом было стыдно за то, что я сама себе надумала, испортила всем настроение, а в итоге получила все, что хотела. И даже с куклой я играла, наверное, лет до десяти. Но в каждый свой последующий день рождения чувствовала легкую неловкость.

И вот я снова здесь. Непривычно шуршит переполненный подгузник. В ванну, скорее в ванну! Я заметила, что папино дыхание изменилось, когда он занес меня в квартиру на руках. Да, он не молод – ему шестьдесят пять. Мне срочно нужна коляска, чтобы я поберегла отца. Коляска и… вода, льющаяся на мои худые ножки, – они так изменились с момента аварии. Сидеть в жесткой ванне не очень удобно, но завтра мы что-нибудь придумаем. Папа придумает.

Не смотря на чистоту и новый подгузник, мне по-прежнему хочется закрыть глаза и не смотреть на этот древний ковер, письменный стол, заваленный книжками о любви, засохшую фиалку на подоконнике? Может, потому, что я всегда воспринимала это место, как временное? Уеду в Москву, устроюсь на работу, куплю квартиру, может, и родителей перевезу. Я уехала, устроилась и, словно под воздействием огромной пружины, оказалась снова там, откуда сбежала. Сбежала?.. Слово-то какое странное. Вспоминается только фильм «Сбежавшая невеста». Это не про меня. Я всегда готовилась к жизни, которой достойна. Разве не так? Да и родители меня поддерживали.

– Пап, ты был не против, чтобы я уехала в Москву? – крикнула куда-то в глубь квартиры.

Родители спокойно отнеслись к моему решению покорять Москву, и я никогда не спрашивала – а что они на самом деле по этому поводу думают. Папа заглянул в комнату:

– Ты помнишь своего классного руководителя Ирину Валерьевну?

Еще бы не помнить – классная классная)))

– Она тебе постоянно твердила: «Женечка, ты такая умничка – тебе здесь не место!» Помнишь?

Да, точно… было такое.

– И я из-за этого уехала?

– Ну, тебе виднее из-за чего. Но влияние она на тебя оказывала серьезное, мы с матерью с утра до вечера слышали: «Ирина Валерьевна это сказала, Ирина Валерьевна то сделала!» Мы тобой так не почитались, – папа хмыкнул.

Да, папа прав. Классную я обожала – да и не только я, все старшие классы.

– А знаешь, что самое обидное? – папа немного замялся, будто не знал – делиться ему или нет.

А что тут может быть обидного?

– Она в тебе видела себя. Потому что в свое время окончила МГУ, но познакомилась с местным, вышла за него замуж и приехала учительствовать в область. Не нравилось ей здесь – ну, после Москвы-то понятно. Вся родня на метро разъезжает да по ВДНХ гуляет, а она ваши тетрадки до полуночи на пятиметровой кухне проверяет. Обидно…

Надо же, а я и не в курсе была таких подробностей, а может, знала да не обратила внимание. Только помню восхищение Ириной Валерьевной и раздражение – этим ковром, и провинциальным сквером по дороге в школу, да и просто городские пятиэтажки выбешивали!

– Что с ней, кстати?

– Ничего. Развелась с мужем и вернулась в свою любимую Москву. Можно было с самого начала понять, что для тебя важнее, и никому не ломать судьбы своими представлениями о счастливой жизни!

Последнюю фразу папа уже пробурчал по дороге на нашу пятиметровую кухню.

Я хлопнула ладошкой по ковру и не столько увидела, сколько почувствовала пыль. А может, сдать его в химчистку?..

С кухни потянуло чем-то незнакомым, но очень вкусным. Папины кулинарные способности удивляли меня с каждым днем все сильнее. Как я говорила ранее, папа всегда был молодцом – мишленовских звезд, конечно, не хватал, но всегда готовил очень вкусно. И мама хорошо готовила. А вот я, наверное, благодаря таким родителям, учиться кулинарному искусству не очень-то и хотела. В Москве стало посложнее – там никто не предлагал готовых завтраков, обедов и ужинов. Но выручали кафешки, которые разбросаны на каждом углу. Да и магазины с готовой едой никто не отменял. Я очень любила родительскую стряпню и в свои нечастые приезды домой отъедалась по полной программе – на несколько килограммов про запас, который потом легко сбрасывался в ночных клубах.

– Па-а-ап, скоро?

– Еще несколько минут! Терпение, детка.

Конечно, потерплю. Как будто у меня есть вариант встать и пройти на кухню за кусочком колбаски. Увы, такие вещи мне были неподвластны. Пока неподвластны! Но все изменится. Я сделаю все, что в моих силах, и даже больше. А еще я научусь готовить. Да, я хочу научиться варить вкуснейшие борщи и печь пироги с капустой. Я найду секрет нежного мяса по-французски и картошки в глиняных горшочках. Боже мой, я как будто бы читаю меню какой-то кафешки. Но я действительно научусь! Осознание того, что в моей жизни появится что-то новое и непременно хорошее, даже на мгновение ослабило чувство голода. В той, другой жизни я бы вскочила с кровати и тут же побежала бы выполнять задуманное. Но теперь все было по-другому.

10

На следующий день к нам пришли тетя Груша (я до сих пор не понимаю, зачем так издеваться над своими детьми – пускай даже и семьдесят лет назад), мой одноклассник Сережа (сочувствие и обещание помочь в любую минуту обошлись мне в тысячу рублей – Серега был с хорошего похмелья) и Александр Николаевич. Это мой невролог. Я не знаю, как в больших городах – я там работала, а не болела, но в таких, как мой, врачи могут приходить на дом. Если их очень попросить. И если они являются учениками твоих лучших друзей (это я про папу). Запутанно, конечно, но можно в суть и не вдаваться. Напротив меня сидел доктор с самыми добрыми на свете глазами. И если бы он предложил делать операцию прямо здесь и прямо сейчас, я бы без колебаний отправила папу кипятить воду.

– Евгения, травму вы получили серьезную, но сдаваться нельзя. Будем искать клинику, которая согласится провести резекцию позвонков со специальным имплантом.

– Это очень сложно?

– Что именно: операция или поиск клиники?

Александр Николаевич на мгновение задумался и ответил в своей оптимистичной манере (да-да, именно за это он и стал моим новым Богом):

– Я подготовлю список вертебрологических клиник – мне поможет мой знакомый нейрохирург. Что касается операции, то после нее потребуется длительный реабилитационный период: механотерапия, робототерапия. Слышали что-то про экзоскелет? Он может помочь начать восстановление функций нижних конечностей и тазовых функций.

Вопрос с клиниками практически был решен. Да что там с клиниками – мысленно я уже сделала операцию. Осталось только восстановиться. Робототерапия? Какой скелет?

– Экзоскелет – это такая конструкция, которая надевается на человека и помогает двигаться.

– Я погуглю, – сказал папа, и я хмыкнула от неожиданности.

Прогресс в нашей семье был на лицо – сдается мне, что скоро не я, а папа начнет меня консультировать.

– Что-то от меня нужно?

В принципе, мне это даже начинало нравиться – папа гуглит с утра до вечера, доктор ищет клиники. А вначале было ой как страшновато.

– Выписной эпикриз, результаты обследований, КТ, МРТ у меня есть. После того, как список клиник будет у меня на руках, я смогу начать созваниваться с заведующими отделений, после чего отправлю документы. А ваша задача, Евгения, оформить инвалидность.

Инвалидность? Подождите, у нас все так хорошо идет. Зачем мне инвалидность?

– Переписка с клиниками может занять много времени – не месяц и не два. Вам нужно жить не только будущим, но и настоящим. В течение трех-четырех месяцев вы будете находиться под моим наблюдением, возможно, появятся какие-то изменения в сторону динамики. После этого я подготовлю заключение для комиссии в бюро медико-социальной экспертизы.

Лучезарный Александр Николаевич не успел от нас уйти, когда тетя Груша появилась в дверях (да, мы не закрываем днем дверь на замок) с трехлитровой банкой соленых огурцов. Наверное, она искренне хотела помочь, но я никогда не любила огурцы – ни в каком виде. Одноклассник Сережа порадовал еще больше, заглянув «на огонек» хорошенько поддатым. Услышав про экзоскелет, с жаром пообещал сделать такую штуку лично и в кратчайшие сроки. Нет, вы не смейтесь, он действительно рукастый и головастый. Был. И электроникой увлекался. И наверняка бы мог сделать чудо-технику – я всегда верила в Серегины способности. Но когда три года назад в дурацкой драке погиб его брат, Сережа нашел только один выход своему горю: пить и разрушаться. Как будто брат являлся фундаментом Сережиной жизни, без которого он больше не смог паять, разбирать, настраивать, да что там говорить – просто жить! Может, во мне он увидел кого-то, кому еще хуже? Я даже выпить не могу без посторонней помощи, а он, Сережка, может.

Когда Александр Николаевич и компания ушли, папа попросил сделать ему электронную почту. Мне кажется, если я планирую целыми днями лежать и плевать в потолок, пока все будут заниматься делом, я окончательно сойду с ума. Получить согласие на операцию должна я! С другой стороны, папа находится в непривычном ему азарте – разве можно сейчас сказать ему: «Это мои ноги. Моя операция. Моя электронная почта»?

– Услуга за услугу – я создаю тебе электронною почту, а ты учишь меня делать вареники с салом.

– Вареники? С салом? – делано удивился папа, как будто за всю жизнь научился варить только щи из лебеды. Но тут же прокололся: – С салом и лучком?

После этого у него появился незабываемый адрес papalook@, но, кажется, подвоха он не заметил. Я вообще не понимаю, как папа прожил жизнь без Интернета. И как можно пользоваться только кнопочным телефоном! Кстати, они мне с мамой как-то рассказывали и даже показывали смешной телефон с проводом, который раньше стоял в квартире. Там не было кнопок – там был диск, представляете? И его нужно было крутить. Я вообще не понимаю, как это могло работать? И почему люди не ломали себе пальцы? Я вот резко дернула, и чуть не случилась трагедия. Современный мир безопаснее – это точно.

Но довольно воспоминаний. Сложный день. Много информации и людей. Дайте мне маску для сна и беруши – я слишком устала, чтобы разглядывать лунный свет и слушать лай соседских собак.

11

Сегодня у меня появилась моя вторая половина – папа принес инвалидную коляску того самого активного типа, о которой говорил в машине. А вместе с ней целый пакет конфет и шоколадок от каких-то наших знакомых. При взгляде на коляску у меня сформировалась вполне ощутимая мечта – научиться пользоваться туалетом, чтобы даже не смотреть в сторону подгузников. Но это оказалось не так просто. Вправо-влево – коляска меня не слушается! Или я не умею командовать коляской… Руки грязные… Папа ругался, что я за колеса держусь, а тут такие специальные штуки рядом. Но все равно пришлось просить его поискать в шкафу перчатки. Когда-то я несколько месяцев занималась воркаутом, и у меня были очаровательные перчатки с обрезанными пальчиками. Не для инвалидной коляски я их берегла – нет, конечно. Но в перчатках стало намного удобнее.

Позвонил мой невролог Александр Николаевич, предупредил, что готовит заключение, которое затем отправит в бюро медико-социальной экспертизы.

– Господи, а как я туда доеду? Я сейчас из комнаты до кухни по десять минут добираюсь. Коляска меня не всегда слушается!

Не так давно я собиралась ездить на работу на коляске, а сейчас появилась необходимость просто забрать справку из учреждения, которое находится где-то, и меня обуял ужас. Ай, черт, колесом протерла борозду на обоях. Ой, уголок плинтуса выскочил – папа, прости!

– Женя, не переживайте. Сейчас инвалидность оформляют и заочно – на основании заключения врачей. Так что получите справку по почте.

К вечеру мы нашли с коляской общий язык, ну или, по крайней мере, мне так показалось. Теперь можно встречать друзей, которые собрались на днях меня навестить. Это было очень волнительно.

– Пап, помоги снять с вешалки платье!

– Геша, они через два дня только приедут.

– Ну и что? А выбрать я должна сейчас.

Но это оказалась морока еще та. Уже на втором платье мне не хотелось больше никаких экспериментов – пока наденешь да расправишь подол, сходит семь потов. Поэтому я решила остановиться на брючках и стильной футболке. Любовно потрогала сумочку Louis Vuitton. Пока лежала в волгоградской больнице, папа съездил в Москву и перевез мои вещи. Папа хмыкнул:

– Ты еще и сумочку будешь держать?

– А что такого? У меня там зеркальце, платочки носовые! – я ведь чисто автоматически взяла сумку в руки, но после папиных слов решила бороться за нее до конца.

– Ой, зеркальце! – веселился отец. – Сумка, наверное, дорогая. А вы любите друг другу показывать, да?

Дорогая? Да она бесценная! Папа, конечно, не в курсе, что за эти деньги я получаю качество, которое не идет ни в какое сравнение с другими вещами. Производители берут по одной сумке из каждой новой партии и проверяют ее горелкой. Еще кладут туда тяжелые грузы и застегивают-расстегивают молнию пять тысяч раз! Но я знаю, как вызвать папино уважение к Louis Vuitton.

– А ты знаешь, что в рекламе этих сумочек согласился сняться твой любимый Михаил Горбачев? У него с собой была сумка LV – не напоказ, не как сейчас рекламу делают, а эдакий второстепенный участник сюжета. Вот так!

Папа никак не ожидал, что, нападая на Louis Vuitton, он дискредитирует своего дорогого Михаила Сергеевича. И по взгляду я поняла – вес сумочки значительно вырос.

А что, если я продам все свое барахло… нет, если я все отдам, вдруг это поможет снова встать на ноги? Там оценят и вознаградят меня. Господи, когда я в последний раз была в церкви – даже и не помню. Но я крещеная, надо только найти мой крестик, серебряный на веревочке. В детстве носила, а потом сняла, и родители, скорее всего, его спрятали. Может быть, мне надо причаститься? Я грешна. Наверняка я очень грешна. И поэтому все случилось. Надо почитать в Интернете – что это и какие мои действия. Да, я могу ходить на службы, я могу… Ой, как же я буду ходить на службы? Надо выехать из дома, а есть ли там заезд для таких, как я? И сумочки могу прихожанам (или как они называются) отдать. Правда, не знаю, зачем им Louis Vuitton, но это не мое дело. В принципе, я могу все продать на «Авито» и пожертвовать какой-нибудь церквушке на восстановление! Это будет такое благое дело! Это наверняка где-то там учитывается, не может же быть по-другому?

– Папа, где мой крестик? А в церковь можно заехать на коляске?

Папа загремел выдвижными ящиками в большой комнате – видимо, он даже спрашивать меня ни о чем не хочет. Надо – значит, надо. От мысли, что скоро все изменится, я почувствовала прилив сил. И энергии много. Куда же ее девать? Посуду мыть неудобно, полы мыть неудобно. Осталось только ждать. Например, друзей. Это тоже невероятное чувство! Первый раз, когда я находилась в подобном предвкушении, мне было лет восемь. Тогда друзья открыли для меня новый мир летающих из окон полиэтиленовых пакетов с водой – то еще развлечение для проходящих внизу людей. Несколько граждан даже пытались вычислить мою квартиру, чтобы надрать нам уши. Но мы, затыкая себе рот, чтобы не смеяться в голос, оперативно залегали на пол балкона. Веселье продолжалось до последнего пакета в квартире. А потом друзья слопали все конфеты, которые мама берегла для Нового года. Первые гости, как говорится, комом. Но кого это в восемь лет останавливает? Много чего еще было потом – в другие дни и с другими гостями. Нет, ну признайтесь – кто из вас не глумился над прохожими? Кто сидел и играл с малолетними товарищами в домино в святое время, когда вездесущих родителей нет под боком?

Воспоминания немного расслабили меня, но я заметила, что начинаю грызть ногти. Когда был лак-гель – я себе такого не позволяла. А когда все свое, родное… Тогда можно грызть, впиваться зубами, чтобы немного успокоиться. Я нервничала. Сильно. Виталика я не видела уже пару месяцев. Так сильно хотелось его обнять, и также сильно я боялась его приезда. ДТП, лечение в другой области. Какой будет встреча? Понравится ли Виталик папе? Как мы будем жить дальше – ведь мне необходимо проходить реабилитацию здесь, я просто не доберусь до центра самостоятельно. Так много вопросов, которые я еще ни с кем не обсуждала. Наверное, поэтому моя правая рука превратилась в руку семилетней девочки, которая не знает, почему все в таком восторге от школы, но совершенно непонятно – что ждет именно ее, и поэтому все время грызет ногти. Надо быть отличницей. Надо хорошо себя вести. Нельзя расстраивать родителей. Надо слушаться учительницу. Надо. Надо. Нельзя. Надо.

Звонок в дверь оторвал меня от посягательств на вторую руку. Ну, наконец-то! Каринка несла торт, Лена – пакетик, в котором что-то звенело, а Виталик зашел в комнату с букетом роз. Такое ощущение, будто у меня день рождения! А может, так оно и есть? Ведь я живая! Я, может, родилась на той дороге заново. Эти разговоры о втором рождении и прочей чепухе мне всегда казались смешными: выжил и выжил. Это когда про других, а если тебя касается, то все иначе. Верно? И сейчас мы отметим мое второе рождение! Но весело мне было только первые полторы минуты, потом все как-то не клеилось. Не клеился разговор. Такое ощущение, что ребята боялись сказать что-то лишнее и поэтому выбрали лучшую на их взгляд стратегию – молчание. Лена попыталась оживить нашу встречу историями об общих знакомых, но такое ощущение, будто после двух-трех предложений все понимали, что речь идет о людях, которые ходят, ведут активный образ жизни. Ленка испуганно замолкала, начинала говорить что-то бессвязное, пытаясь выйти на какую-то нейтральную тему. В итоге всем было неловко. И даже мне. Каринка все время опускала взгляд в район моего паха – наверное, пыталась определить: в подгузнике я или нет. Мне даже показалось, что она принюхивается. Но, может, это просто фантазия разыгралась. Что касается Виталика, то он вел себя как друг. Нет, как товарищ. Ни один здравомыслящий человек не подумал бы, что мы жили с ним вместе, и даже собираемся пожениться. Черт, и выйти покурить не получается, чтобы поговорить наедине. Может, и не все так страшно, но пока я доберусь до лестничной площадки… Да и как говорить? На весь подъезд? А девчонки с папой будут молча разглядывать ковер?

– И ты представляешь, эту дуру снова повысили! – продолжала возмущаться Ленка.

Дура – это наша общая знакомая Лариса. Удивительный карьерный взлет для такой неумной, так сказать, но чрезвычайно красивой женщины. Видимо, я настолько погрузилась в оценку своих друзей и выглядела грустной, что Лена снова нервно сглотнула.

– Да и черт с этой карьерой! – неумело попыталась я завершить тему, вспомнив, что мне в ближайшее время отдел кадров не сообщит никаких хороших новостей.

Пора заканчивать.

– Ребята, спасибо, что пришли.

И в ответ я едва ли не услышала вздох облегчения. Вы еще к выходу побегите, опрокидывая стулья! Да, я понимаю, что у меня тут не Букингемский дворец! И вы не знаете, что говорить, и молчать тоже неудобно. Ну и на фига припирались? Нашли бы пару вежливых отговорок, я бы все поняла. Поняла бы, правда? Или обиделась? Или я сейчас злюсь на то, что мне казалось, будто разлучить нас может только что-то сверхъестественное? Интересно, инвалидная коляска относится к этому чуду? Видимо, да. Идите, подружки! Нет, бегите, подружки, в свою Москву и не забудьте за меня опрокинуть стаканчик-другой. Скоро я к вам присоединюсь. Или найду себе новых друзей. Или…

– Созвонимся, – сказал Виталик и тоже направился к выходу.

Мог бы поцеловать в щеку – так делают все. И кто не любит тоже. Он же просто меня избегал. Да, он меня избегает! Мы переписывались всего несколько раз – о какой-то ерунде. Я ждала его, чтобы увидеть, поговорить, просто вдохнуть его запах. Он от меня букетом откупился, что ли? Визит вежливости? Что это было, Виталик? Я вспомнила, как он дома после ужина всегда мыл посуду. Мне казалось, что он заботится обо мне, освобождает от каких-то дурацких обязанностей. Разве это не любовь? Или… или ему просто нравилось мыть посуду?

Я с трудом улыбалась друзьям, когда они быстренько надевали свои туфельки в прихожей. Папа не успел закрыть за ними входную дверь, а я уже неуклюже заезжала в свою комнату, вытирая беззвучные слезы и сопли. Мне никак не удавалось закрыть дверь в комнату – мешала коляска. Мокрая, злая, я ждала, что отец захочет мне помочь, и тогда я смогу на него наорать. Потому что больше не на кого. И я снова вспомню ему выбор в больнице: ноги или жизнь? Я смогу высказать ему все, что я думаю о своей жизни, которая у меня есть по его милости. На секунду в голову ворвались воспоминания, что поездка на озеро и сплошное пьянство по дороге не имеют никакого отношения к папе. Но эти неуместные мыслишки были выгнаны. Я захлебывалась от ярости и жалости к себе. Чертова дверь! Чертов папа! Где он?! Мне никто не помогал, и, когда дверь наконец закрылась, я схватила подушку с кровати и начала в нее выть. В дверь никто не стучал. Меня никто не спасал. А я рыдала от жалости к себе и от ощущения беспомощности. Звонок в дверь заставил меня замереть. Нет, это был не Виталик. Я узнала голос невролога Александра Николаевича. Они о чем-то с папой разговаривали – даже ушли на кухню. А я попыталась переползти на кровать, и у меня это довольно легко получилось. Мокрая подушка давала какое-то чувство опоры. Зачем пришел врач? У него есть новости? Значит, они с папой должны ко мне зайти и все рассказать. Я попыталась прислушаться – ничего не слышно. В ожидании прекрасных новостей (должно хоть что-то хорошее быть в этом дне!) я неожиданно уснула.