Текст книги "Одна из многих (сборник)"

– Ты хочешь, чтобы я купил тебе квартиру? – спросил Николай.

– Зачем квартиру? Комнату в коммуналке.

– А ты исключаешь нашу совместную жизнь? – спросил Николай.

– Она может происходить и в коммуналке. Разве нет?

«Коммуналка – для молодых, – думал Николай. – Им все равно ГДЕ. Им важно – с КЕМ. В молодости так легко быть счастливым».

Николай привык к комфорту. Бедность его угнетала. Да он и не смог бы сегодня в своем возрасте и статусе идти по длинному коридору коммуналки, чувствовать на себе презрительные взгляды соседей и читать их мысли: «О, пошел старый жеребец…»

* * *

В Москву приехала Наташка-алкашка навестить свою дочь. Остановилась у Анжелы. А где же еще?

Николай никогда не жил с чужими людьми. Он достал Наташке номер в гостинице, платил двести евро в день, дороже, чем в Париже или Цюрихе.

Наташке было скучно сидеть одной в номере, к тому же она боялась запить. Поэтому Наташка приезжала рано утром и околачивалась весь день, а вечером смотрела телевизор.

Анжела тяготилась присутствием мамаши, но прогнать ее не могла. Все-таки мать…

Николай задумался глубоко, как старый утес, на груди которого ночевала тучка золотая.

Все его разбогатевшие друзья покупали своим подружкам квартиры. Гонорар за любовь. Почему бы и ему не купить? Тем более что Анжела – не хищница и не захватчица. Не давит, детьми не шантажирует. Желанная и легкая, как тучка золотая. Украшает и осмысляет его жизнь.

Николай поручил этот вопрос кому надо. Были привлечены ловкие риелторы. На выбор предоставили несколько вариантов.

Квартиры подорожали. Цены были перегретые. Но не хотелось покупать совсем уж на выселках. Есть смысл раскошелиться и купить ликвидную квартиру, которую можно будет потом продать без потерь. Как говорится: «Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец». Это был не последний огурец. Николай вложил полмиллиона за квартиру, но эта трата оказалась не единственной. Пришлось купить квартиру для Наташки-алкашки, иначе она все время будет отираться у Анжелы. Николай купил плохонькую однокомнатную квартиренку в спальном районе. Но это ему – плохонькую, а Наташке – рай земной. Своя ванная, уборная, кухня с газом и вид из окна на лесопарк – вечнозеленый зимой и летом.

Наташка забыла поблагодарить Николая, сказать спасибо. Она считала, что у него денег – жопой ешь. Ему ничего не стоит купить квартиру, и две, и даже три. Подумаешь, делов… Что такое деньги? Бумага. А квартира – недвижимость, ее можно уничтожить только терактом. Но террористы в такой бросовый район не поедут. Что они тут забыли? И кого?

* * *

Слова и музыка составляли единое целое. Казалось, у этих слов не может быть другой музыки, и наоборот.

Оставалось сделать диск на студии звукозаписи.

Композитор продиктовал по телефону: куда ехать и к кому обратиться.

Анжела поехала и обратилась. Звукорежиссер представился: Паша. Хотя он был давно уже Павел Петрович.

Анжелу поражало то, что старые дядьки носили длинные волосы и называли себя уменьшительно, как дети.

Паша оказался очень вежливым и точным. Он коротко и толково объяснял, что надо делать. Анжела его понимала и не боялась.

Все расходы оплачивал Николай. Анжела уже не стеснялась брать у него деньги. Неудобно было только вначале. А потом – привыкла.

Самым дорогим оказался аранжировщик Алекс. Он мало разговаривал. Не считал нужным. Алекс знал свое дело, и это сообщало ему дополнительное достоинство.

Диск был готов. Но что с ним делать? Нести Марку Тамаркину? Она на него обиделась. А других продюсеров Анжела не знала. Потом подумала: что значит обиделась? На обиженных воду взят. Надо идти к цели. Карабкаться на вершины, где так ярко сияют снега Килиманджаро.

За спиной Николая можно сидеть как за каменной стеной. Но ведь это не может продолжаться вечно. Да и скучно сидеть за каменной стеной. Анжела поехала в офис без звонка.

Марк Тамаркин оказался на месте. Комната – пуста, никакого кордебалета за спиной.

Марк поднял голову и спросил:

– Что хочешь?

– Я принесла диск, – сказала Анжела и протянула диск.

– Молодец, – похвалил Марк. – Я послушаю и позвоню.

– А сейчас нельзя послушать?

– Сейчас у меня мозги забиты всякой трухой, – сказал Марк. – Надо освободить восприятие.

– Какой-то вы тугой, – обиделась Анжела. – Я все сделала, как вы велели. Колотилась полгода. А вам слушать – одна минута…

– Ну хорошо, – сломался Марк.

Он вставил диск в компьютер. Первые аккорды взрезали пространство.

– Алекс аранжировал? – спросил Марк.

– А как вы узнали? – удивилась Анжела.

– По почерку.

Из боковой двери появился Стас.

В молчании прослушали песню. Коротко переглянулись. И по этому полувзгляду Анжела поняла, что им понравилось. Не просто понравилось.

Они замерли и напряглись, как рыбаки, поймавшие на крючок большую рыбу.

– Можно попробовать… – вяло проговорил Марк.

– В этом году не получится, – заметил Стас. По их сценарию Анжела должна была занервничать, начать упрашивать. Но она молчала. Она видела, что они действуют, как карточные шулеры. Делают из нее лоха. Вернее, лохиню.

– Не получится, значит, не получится, – спокойно сказала Анжела. – Я найду другого продюсера.

– Ты думаешь, они на дороге валяются? – усмехнулся Марк.

– Не знаю, где они валяются. Но вы ведь не один…

Марк помолчал. Потом сказал жестко:

– Ладно, я возьмусь за тебя. Но учти – первые пять лет мы будем работать по схеме: 75 процентов мои, 25 – твои. А потом наоборот: 25 – мои, а 75 – твои.

Анжела молчала. Ждала, когда информация уляжется в ее мозгу. Потом спросила:

– Это что ж получается? Значит, я на вас буду работать?

– Я вложу в тебя мешок денег. Без малого поллимона. Клип, реклама, время на телевидении… Дальше: запустить песню в ротацию на рейтинговых радиостанциях, нанять хореографа, гримера, приобрести концертный костюм… Ты должна отработать эти деньги.

– А Пугачева тоже работала на продюсера? – поинтересовалась Анжела.

– Во-первых, Пугачева начинала в СССР, в социализме. А ты – в СНГ. В рыночной экономике. Большая разница. Во-вторых, у Пугачевой – харизма. А у тебя просто горло со свистком.

– Я подумаю, – хмуро сказала Анжела.

Стас и Марк переглянулись. Рыба могла уйти с крючка.

– Думай, – сказал Марк. – Мы не торопим. Нас, продюсеров, много. Но и вас, пардон, как грязи. Думаешь, ты единственная? Ты – одна из многих.

– У себя я – единственная. А у вас – одна из многих. Смотря с чьей стороны смотреть.

Анжела забрала диск и ушла.

* * *

Домой идти не хотелось. Надо было с кем-то обсудить, проговорить создавшуюся ситуацию. Анжеле хотелось стремительно подняться, взбежать к снегам Килиманджаро. Но вокруг сияющей белизны – кучи дерьма. Их не обойти.

У Киры Сергеевны был единственный присутственный день – понедельник. Всю остальную неделю она работала дома. Сидела перед компьютером.

Кира Сергеевна обрадовалась Анжеле. Она любила, когда ее отвлекали от работы. Она любила, когда в ней нуждались.

Кира Сергеевна выслушала Анжелу. Сказала:

– Они все работают за процент. А иначе с чего они живут? Продюсеры – самые богатые люди. У них дома в Майами-бич.

– Ничего себе… – поразилась Анжела.

– И издатели живут лучше, чем писатели. Писатели, певцы – это наемный труд. А продюсер – хозяин.

– Но это же несправедливо, – возмутилась Анжела. – Певец, писатель – это талант. А продюсер – «купи-продай».

– Продюсер – это другой талант. Которого у тебя нет.

– Ну, не знаю… – потерянно сказала Анжела.

– А зачем тебе вся эта концертная деятельность? Летать на внутрирейсовых самолетах, селиться в дешевых гостиницах, вокруг молодые самцы, пьянки-гулянки, и ради чего? Чтобы продюсер набил свой кошелек?

– А что же делать? Я ведь не могу прийти в концертный зал и спеть. Меня никто не пустит.

– Снимись в кино. В эпизоде. Можешь там спеть. Вот тебе и клип. И никаких расходов. Еще и тебе заплатят.

Кира Сергеевна подвинула к себе телефон. Послушала и сказала:

– Телефон вне зоны досягаемости. Все время вне зоны. На том свете он, что ли…

– Кто?

– Дима Савраскин. Молодой режиссер. Начинающий. Пусть он тебя посмотрит.

Сели обедать. Громко тикали настенные часы.

У Киры Сергеевны было уютно, хоть и бедновато.

– Зачем тебе вся эта суета? – не понимала Кира Сергеевна. – Вокальные ансамбли «Сливки», «Виагра» – названия зазывные. А кого зазывают? Богатого мужика. Такого, как Николай. А у тебя уже есть. Ты уже зацепила. Так ради чего?

– Они хотят петь, – возразила Анжела. – Как птицы.

– А птицы, по-твоему, просто так поют? Тоже зазывают самца или столбят территорию. Просто мы, люди, не понимаем птичьего языка. А если б понимали – в ужас пришли.

* * *

Анжела хотела выбрать удобное время для переговоров с Николаем. За ужином? Или, может быть, в ресторане, когда все вокруг красиво. Или в постели после любви. А может быть, до?

Если Николай оплатит раскрутку, Анжеле не придется пять лет отдавать семьдесят пять процентов. Она практически сэкономит пять лет.

Анжела не выдержала и спросила перед телевизором, во время футбола. Шел матч «Спартак» – «Динамо».

– Раскрутка стоит пол-лимона долларов. Дашь?

– Какая раскрутка? – не понял Николай.

– Клип. Шлягеры. Альбом. Реклама. Время на телевидении.

– А-а…

На поле футболист гнался за мячом. Он летел, как пущенный снаряд. Николай напрягся. Футболист ударил по мячу. Мяч пролетел мимо ворот. Николай расслабился.

– За что платить? – спросил Николай. – За то, чтобы тебя никогда не было дома? За то, чтобы ты обслуживала целый зал?

– Что значит обслуживала? – обиделась Анжела.

– А певичка, по-твоему, кто? Обслуживающий персонал. Я плачу, мне поют. Раньше дворяне и аристократы никогда не шли в актерки и в певички. Для этого существовали крепостные актрисы.

– Так это когда было…

– Не так давно. Сто лет назад.

* * *

Николай и Анжела посещали тусовки. Не сидеть же дома. Анжела видела, как молодые девицы – не хуже ее, а даже лучше – толпами двигались и перемещались, хищно поглядывая по сторонам, как ястребы на охоте. Они высматривали себе мужиков – таких, как Николай.

Они хотели получить поддержку в жизни, мужское прочное плечо в обмен на драгоценную молодость, которая цветет так ярко и коротко.

Девицы завидовали Анжеле, зыркали недоброжелательно. Задавались вопросом: что он в ней нашел? Почему одним все, а другим – ничего? Анжела не считала, что ей так уж повезло.

Когда Николай выходил из ванной и фланировал голый по квартире, у него висело пузо мелким фартуком.

Анжела замечала:

– Ты толстый…

Николай начинал следить за питанием. Ел по списку.

Живот подбирался, но отвисал второй подбородок.

Николай стал ярко одеваться. Купил желтую кофту, как футурист.

Он хотел казаться молодым и, как сейчас говорят, навороченным и отвязным.

– Не будь смешным, – говорила Лена. – Над тобой будут смеяться.

– Смеяться – не плакать, – отвечал Николай. – Ты не хочешь меня понять.

– Не хочу, – соглашалась Лена.

– Мне шестой десяток. Я скоро буду старый, – продолжал он.

– Ты уже старый.

– Но я не чувствую своего возраста, и я хочу прожить еще одну жизнь.

– А меня куда? На мусорку?

– Почему на мусорку?

– Остаться одной под старость лет…

– Ты не одна. Я есть у тебя. Дети. Деньги.

– Значит, все в порядке. Да? Все хорошо и даже замечательно.

– А что плохого? – выкручивался Николай.

– Ты – предатель. А предателям знаешь что полагается?

– Смертная казнь, – отвечал Николай.

– Предательство передается по цепочке. Ты предал меня, она предаст тебя. Уйдет к ровеснику.

– Предположим, уйдет, но ведь яйца не отрежет. Я останусь тем же, кем был.

Николай улыбнулся. Лена смотрела на него, точнее, сквозь него, как врач смотрит на больного.

– Смейся, – сказала она. – Только запомни: смеется тот, кто смеется последний…

* * *

У Анжелы начался роман со своей квартирой.

Николай подключил дизайнера. Это была молодая женщина с круглыми глазами, похожая на Лилю Брик в молодости. Ее и звали Лиля.

Лиля оказалась тихая, покладистая, но если ей что-то не нравилось, – стояла насмерть.

Купили люстры, светильники, ковры. Анжела хотела ковры китайские, но Лиля заставила купить традиционные туркменские ковры. Заставила пробить балконную дверь до полу, получился стеклянный кусок стены. Решетка на балконе – кованая и прозрачная. Вид – на крыши домов, как в Париже.

На балконе поставили столик с табуреточками. Можно было сидеть, пить кофе и смотреть на крыши. Эти крыши навевали мысли и мечты. О чем? Конечно же, о любви.

Николая она любила, как говорят – по-своему. Не так, как хотелось бы, но все же… Она о нем заботилась, как будто он был ее ребенком.

Однажды у Николая на лбу выскочила шишка ни с того ни с сего. Врачи тут же стали двигать бровями, нагонять страх. Анжела в больницу не пустила и резать не разрешила. Сама делала компрессы из распаренных отрубей. Придирчиво рассматривала шишку, будто это произведение искусства. И в конце концов шишка стала мягче, потом уменьшилась. И постепенно растаяла.

– А что же это было? – удивлялся врач.

– Мозги, – поясняла Анжела. – У Коли их избыток.

* * *

По вечерам Николай играл в преферанс.

К нему приходили пара школьных друзей, чиновники высокого ранга и преуспевающие бизнесмены.

Это были хорошо пахнущие, пузатые и лысые дядьки. Анжеле было с ними неинтересно. Она разливала чай, мастерски выстраивала бутерброды. Была молчалива и любезна, как гейша.

Друзья с завистью смотрели на Анжелу. Им тоже хотелось свободы и молодых любовниц, но каждого что-то держало.

Одного – совесть. Другого – жалость к жене. Третьего – здоровье. Четвертого – деньги. Он никогда ни с кем не расписывался. Не хотел делиться при разводе.

У кого-то были деньги, не было здоровья. У кого-то – наоборот. А такого, чтобы все сразу: и деньги, и здоровье, и решимость к рывку – это только Николай.

Компания погружалась в преферанс. Анжела уходила на балкон, прихватив телефон. Она любила «потрындеть» с Кирой Сергеевной, с мамашкой Наташкой.

Мамашка устроилась работать консьержкой в подъезде. В ее обязанности входило: не впускать воров. Но это же смешно. У человека на лбу не написано: вор он или нет. И кто хотел, всегда мог пройти.

Наташка с утра до вечера смотрела сериалы. В перерыве между сериалами вязала носочки и с успехом их продавала.

Выдуманные персонажи сериалов воспринимались, как знакомые люди. Почти соседи. В этом состояла задача мыльных опер. За неимением собственной обыватели живут чужой жизнью. Пусть даже виртуальной.

Наташка сообщала новости из Мартыновки: понаехали москвичи, раскупили дома, цены растут не по дням, а по часам. Можно продать свой дом, но с другой стороны – хочется оставить кусочек родины.

Разговоры с Кирой Сергеевной сводились к монологам. Тема монолога: бедный, бедный Миша. Сын Киры Сергеевны ничего не зарабатывает, влачит жалкое существование, его жизнь уходит в трубу как дым. Бедная, бедная Кира Сергеевна не может спокойно умереть, на кого она оставит своего Мишу…

Однажды во время преферанса Анжела подошла к играющим и спросила:

– Никому не нужен образованный философ?

– Кто это? – не понял Николай. – Откуда взялся?

– Сын Киры Сергеевны. Он окончил университет. У него научные труды, – наврала Анжела.

– Мне нужен спичрайтер, речи писать, – вспомнил лысый Макаров. – Пусть твой философ пройдет тест. Вот телефон…

Макаров написал на салфетке нужный телефон. Анжела зажала салфетку в кулаке, как золотой ключик.

Когда все ушли, Николай мягко упрекнул:

– Больше никогда так не делай.

– Почему? – не поняла Анжела.

– Ни о чем не проси моих друзей, тем более через мою голову.

* * *

Миша прошел тест. Его взяли на должность с длинным и торжественным названием. Он стал заниматься тем же, что и его отец: писать представительские речи для председателя совета директоров. Это были совсем другие речи. Раньше, при социализме, – сплошная пустота по принципу: «о чем говорить, когда не о чем говорить». А сейчас – совсем другое дело. За словами – точная информация, нравственный посыл, юмор, если он уместен. Текст должен был гармонировать с личностью докладчика.

Такая работа ценилась высоко. Миша зарабатывал пять тысяч долларов в месяц.

Корабль Мишиной жизни круто развернулся, вырулил в открытые просторы. Он (Миша) как-то весь распрямился, лицо приняло другое выражение. Из прежнего, затюканного и некрасивого, он превратился в скромного хозяина жизни. Ему это шло. Он стал таким, каким его замыслил Создатель.

Кира Сергеевна рыдала от избытка чувств и даже подарила Анжеле свой любимый браслет – кораллы в серебре.

Кира Сергеевна никогда не думала, что счастье придет к ней от нищей девочки из Мартыновки.

– У тебя успех. Значит, ты должна поделиться. Отдать десятую часть, по Библии. Процент от успеха.

– А какой у меня успех? – не поняла Анжела.

– Николай…

– А-а… – протянула Анжела без энтузиазма.

Ей хотелось другого успеха, своего собственного.

* * *

Николай отказался платить за раскрутку. Ему не нужна публичная любовница. Публичность нужна человеку с комплексами. Подтверждение толпы. А Николай – самодостаточный. Он все себе доказал и все подтвердил.

Раскрутить может и Тамаркин. Но это значит – на пять лет в рабство. Изнурительная концертная деятельность за гроши.

Осталась одна надежда на Киру Сергеевну.

Анжела хотела просверкнуть в кино, а там будет видно. Существуют же поющие актрисы: Любовь Орлова, например. Или Доронина.

Николай против кино не возражал и даже готов был оплатить часть сметы.

Кира Сергеевна взяла на себя роль посредника. Она позвонила Савраскину и таинственно сообщила, что есть никому не известная Анжела.

– Имя какое-то армянское, – сказал Савраскин. – У них в деревнях сплошные Анжелы и Жанны.

– Эта – блондинка с голубыми глазами, двадцать лет, выглядит на шестнадцать. Новое лицо.

– Новое лицо – это хорошо. Но у меня есть на главную роль. Стопроцентное попадание.

– Возьмешь на эпизод. И еще, между нами… Имеет богатого покровителя. Он может вложиться. Это тебе не армянская деревня.

– Учтите, я не продаюсь, – предупредил Савраскин.

«Еще как продаешься», – подумала Кира Сергеевна, но вслух ничего не сказала.

* * *

Была назначена встреча в ресторане «Пушкин».

Анжела явилась при полном макияже. У нее уже была своя визажистка.

Савраскин опаздывал. Это было непозволительно; Николай буквально ненавидел опаздывающих. Опоздание – это вид хамства, не говоря о жлобстве. К тому же Николай хотел есть. Желудочный сок выделялся и грыз желудок.

Ресторан в дневное время был почти пуст, только возле окна сидел какой-то шмендрик.

Это и оказался Савраскин.

Он уже собрался уходить, но на всякий случай обернулся и вперился глазами в странную пару: кукла Барби рядом с «папином». То ли отец с дочерью, то ли дядька с племянницей. А может, дорогая проститутка с богатым клиентом.

– Это он, – догадалась Анжела.

Встреча сторон состоялась.

– Я знаю, что некоторые писатели издают книги за свой счет, – прямо сказал Николай. Ему не хотелось крутиться вокруг да около. – Я готов выпустить фильм за свой счет.

– Это дорого, – предупредил Савраскин. – Полный метр стоит полтора миллиона долларов.

– Составьте смету, я ознакомлюсь.

– Но ваша… – Савраскин запнулся, не зная, как продолжить. – Ваша протеже – не актриса. Она испортит замысел. Зачем платить за провал?

– Это не твоя забота, – оборвала Анжела.

– А чья же? – удивился Савраскин.

– Хотим и платим.

– Деньги ваши. Но провал-то мой. Я испорчу свою репутацию. Мне после этого не дадут снимать. А я шел к этой постановке всю свою жизнь.

– А у вас есть другие режиссеры, более сговорчивые? – спросил Николай.

– Сколько угодно. Только свистнуть. Они за такие деньги зайца догонят и перднут в придачу.

Настала тишина.

– Я не хочу сниматься, – сказала Анжела.

– Правильно, – одобрил Савраскин. – Вот и умница.

Официант принес закуски: пирожки и холодец. Николай знал: такие пирожки готовят только в этом ресторане. Пирожки были с грибами, с капустой и с мясом.

Савраскин смотрел, но не дотрагивался.

– Ешьте, – предложил Николай.

Савраскин подумал и стал есть. По тому, как он кусал и глотал, было видно, что парень голодный. Острый кадык активно двигался по тонкой шее.

– А почему вы решили, что Анжела не сыграет? – спросил Николай. – Вы же не знаете ее возможностей.

– Я вижу, – ответил Савраскин. – Талант виден. Или не виден.

– Каким образом? – заинтересовался Николай.

– Радиация таланта поднимается над человеком, как пар.

– А у меня поднимается? – спросил Николай.

– Я не знаю, какой вы актер. Но то, что вы талантливы, это видно за километр.

– И кого бы я смог сыграть?

– Наемного убийцу.

– Я похож на негодяя?

– Ни в коем случае. Вы похожи на интеллектуала. В этом вся фенька. От обратного.

Николай с радостным вниманием смотрел на Савраскина. Анжела видела, что они интересны друг другу.

– Хотите сыграть? – спросил Савраскин.

– А зачем мне? – не понял Николай.

– Новое самовыражение…

В конце ужина Николай ушел платить. Савраскин и Анжела остались вдвоем.

– А ты ничего, – сказал Савраскин. – Когда злишься, в тебе что-то появляется. Могу дать тебе роль третьего плана. Небольшой эпизод. Покажешь свою красивую задницу.

– Козел, – сказала Анжела. – Думаешь, со мной можно так разговаривать? Вот возьму и вылью тебе соус на башку.

Анжела схватила пиалу с чесночным соусом. Савраскин поймал ее руки.

Она дергалась, он смеялся. Его руки были сильные, как клещи.

Николай вернулся. Анжела и Савраскин притихли.

– Сколько с меня? – спросил Савраскин и полез в карман. Достал сто долларов.

– Мы бедные, но гордые, – прокомментировала Анжела.

– Гордые художники, – добавил Николай. – Но ведь и мы себя не на помойке нашли…

* * *

Спать легли поздно. Смотрели американский боевик.

– А мне он понравился, – неожиданно произнес Николай. – У меня даже настроение улучшилось.

– А было плохое? – удивилась Анжела.

– Я о другом. Я просто не очень верю в завтрашний день. Все пропитано цинизмом. Деньги – национальная идея. Действительно за копейку зайца догонят и перднут.

– Хорошо тебе говорить. У тебя денег, как у дурака махорки.

– Для меня деньги – не самоцель. Для меня самоцель – работа. Когда собака бежит за дичью, для нее не главное сожрать. Главнее – поймать.

– Понятно, – отозвалась Анжела.

– А когда я вижу таких, как этот, я начинаю верить в будущее. Растет новое поколение – свободное и нравственное.

– Давай спать, – предложила Анжела. – Ну его на фиг…

* * *

Николай обнял Анжелу.

– Давай сегодня не будем, – попросила Анжела. – У меня нет настроения.

– Тебе двадцать лет. У тебя впереди вся жизнь. Мне жаль терять каждый день.

– Ну ладно… – вздохнула Анжела и легла так, как ему нравилось.

А про себя подумала: «Гуманитарная помощь, Красный Крест».

* * *

На другой день Анжела не выдержала и позвонила Савраскину.

– А-а… – узнал он. – Королева Шантеклера?

Анжела не знала, что это значит, но на всякий случай обиделась.

– А ты кто? – спросила она.

– Ладно, – примирительно сказал Савраскин. – Чего хочешь? Роль сыграть?

– Главную, – уточнила Анжела.

– А твой козел заплатит?

– Он не козел.

– А кто?

– Выдающаяся личность.

– Ладно, – сказал Савраскин. – Я скажу сценаристу, пусть он сделает для тебя эпизод минуты на три.

– Ты хочешь полтора миллиона долларов за три минуты?

– Это бесплатно, – сказал Савраскин. – Подарок тебе на Восьмое марта.

– А я тебе кино не испорчу?

– Не испортишь. Мне там по-любому нужна молодая телка.

– Ты про коров снимаешь? – удивилась Анжела.

– Почему про коров?

– Ты же сказал: телка.

– Телка – это девушка, – объяснил Савраскин. – Ты вообще откуда приехала?

– Не хочу я быть телкой.

– Соглашайся. Лучше три минуты у гения, чем главная роль у козла.

– А кто козел?

– Да все козлы. Не видишь?

– А кто гений?

– Я, кто же…

* * *

Савраскин снимал мюзикл, современный «Гиперболоид инженера Гарина».

Суперталантливый мерзавец изобретает орудие массового поражения. Планета на грани уничтожения. Мерзавец любит прекрасную Изабеллу, супертелку. Изабелла должна уничтожить мерзавца, но у них любовь. Что важнее: любовь или вся остальная планета?

Проблема выбора.

Савраскин курил пачку за пачкой. Вращал глазами, но работал с вдохновением. Ему было интересно снимать. Актерам интересно сниматься. А из этого следовало, что зрителям будет интересно смотреть.

* * *

Лето выдалось жаркое.

Уехать из Москвы было нельзя. Шли съемки.

День был наполнен и переполнен: уроки вокала, уроки танца, спортивный зал, тренажеры, диета.

К концу дня Анжела выматывалась, как лошадь на бегах. С нее сходило три пота.

Москва оплывала от жары.

– А почему бы нам не купить дачу? – спросил однажды Николай.

– У тебя есть дача, – напомнила Анжела.

– У меня есть, а у нас нет.

Николай дал задание связаться с риелторами, но риелторы не понадобились.

Лучший друг Николая разорился и, чтобы спасти бизнес, продавал свою дачу. Просил недорого – всего миллион. Столько и вложил. Продавал по себестоимости, без навара. Торопился.

Николай долго не раздумывал и недолго тоже не раздумывал. Он хорошо знал эту дачу, она была ему по душе.

Оформил на Анжелу. В случае развода с женой эта дача не должна фигурировать как собственность Николая. Он вывел дачу из-под наследства. Поехали смотреть новое имение.

Анжела увидела зеленый деревянный забор, зеленые с белым ворота, и ей показалось, что она здесь уже жила.

Открыли ворота. В глубине стоял дом, скрытый зеленью. Куст жасмина скрывал от глаз крыльцо. Этот куст тоже показался родным, как близкий родственник.

Анжела поняла, что приехала на СВОЕ место.

Дачу оставили вместе с мебелью и посудой. Анжела хотела другую мебель, не такую авангардную, но хозяин сказал, что ему некуда ее девать. Не выкидывать же. Оставили как есть.

Наташка-алкашка тут же переехала на дачу. Развела натуральное хозяйство.

В загоне, двигая носами, сидели кролики. По траве бродили несколько кур и коза. Коза была молодая и чистенькая. Анжела повесила ей на шею маленький колокольчик.

В Наташкины планы входило развести сад и огород. Работа на земле была привычной для нее. Наташка как будто не выезжала из Мартыновки. В жизни вроде бы все изменилось, но ничего не изменилось. Та же земля, только хуже. Глина. Соседи – скучные люди в отличие от Мартыновки. Не пьют, песен не горланят. Сидят за заборами и смотрят телевизор. Зато не надо уголь покупать, корячиться с печным отоплением.

Из Мартыновки хлынули гости, дом превратился в проходной двор. Но Анжела не возражала. Мать не выносила скуки, ей нужно было общение.

Наташка продолжала пить, но не каждый день, как раньше, а короткими запоями. Три дня на запой, три дня – на выход и три недели перерыв. Врачи называли – ремиссия.

Ремиссия в три недели – это можно только мечтать. Окончательного выздоровления врачи не обещали и кодировать тоже не советовали.

Кодирование – это внедрение в святая святых. Личность меняется, и часто не в лучшую сторону. Пусть Наташка остается такой, как есть: работящей, веселой и доброй. Это лучше, чем трезвой, мрачной и жадной.

Были мысли позвать сюда Ваську. Работали бы вместе, семейной парой.

Ваське эта идея не нравилась. Он не хотел за забор, как в тюрьму. Но было ясно, что выбора у него нет. И Наташка ждала, когда ее бывший муж дозреет, как зеленый помидор.

* * *

Елена позавтракала и отправилась в парикмахерскую. Последние пять лет она ходила в один и тот же модный салон на Арбате.

У нее была постоянная парикмахерша Таня, которая встречала Елену как родную. Она мыла волосы шелковыми шампунями, потом лечила их, чем-то сдабривала, втирала в кожу головы какие-то смеси. Потом шло мелирование, стрижка и укладка. Далее Елену отводили в соседний кабинет, к массажисту-корейцу. Массажист нажимал на точки, ставил вакуумную банку. После таких манипуляций у Елены открывались глаза, как будто она просыпалась и видела окружающее новым, улучшенным зрением. Пробивалась дополнительная энергия. Хотелось жить и куда-то устремляться.

В последний раз кореец оказался занят, к нему была очередь из двух человек. Таня усадила Елену на стул и ласково представила:

– Это Леночка Гуськова. Жена банкира Гуськова.

– У банкира Гуськова другая жена, – заметила рыжая лахудра, молодая и холеная.

Парикмахерша Таня сделала вид, что не услышала, тихо убралась.

Елена села на стул и решила не отвечать. Сидела и думала: неужели людям нравится хамить прямо в лицо? Хотя некоторым нравится. Не хватает адреналинчика. А когда нахамишь, в кровь поступает доза, как инъекция.

Елена влезла в сумку, достала паспорт, открыла на нужной странице.

Сунула лахудре под нос.

– Вот, – сказала Елена. – Здесь обозначено, что Гуськов мой муж. Законный. А кого он ебет, это меня не касается.

Елена бросила паспорт обратно в сумку, но сидеть возле лахудры больше не могла. Она встала и пошла к выходу.

На улице стоял мороз.

Шофер Сергей сидел в серебристом джипе и читал «Аргументы и факты». По его расчетам, хозяйка должна была выйти через полтора часа. Но Елена появилась раньше времени. Вся в слезах.

Сергей вышел из машины, открыл ей дверь. Елена села на заднее сиденье, забилась в угол и затихла.

– Домой? – спросил Сергей.

Елена не ответила.

Сергей сел за руль и тронул машину. Обычно после парикмахерской они заезжали в магазин «Эскада». Елена любила прикупить что-нибудь новенькое: кофточку или брючки, или то и другое. Потом шел магазин «Стокманн». Там покупалась рыба – тунец, которая одновременно являлась мясом, что-то вроде китового мяса, которое одновременно – рыба. Но сейчас ни рыба, ни мясо ее не интересовали. Она сидела в углу и плакала.

Сергей поехал домой.

У подъезда он помог Елене Михайловне сойти. Потом раскрыл багажник, вытащил люстру, купленную сегодня утром по дороге в парикмахерскую.

Сергей взвалил коробку на плечо.

Елена давно хотела такую люстру – сочетание хрусталя и круглого абажура. Сочетание тридцатых годов и шестидесятых.

Такой абажур висит низко и дает ровный свет над столом. Так и видится: за большим круглым столом – полная семья, три поколения: дедушки-бабушки, дети, внуки.

Абажур есть, стол есть и три поколения тоже есть, но все врозь и никогда не собираются вместе.

Елена будет сидеть за столом одна-одинешенька, в крайнем случае пригласит подругу, тоже брошенку. Будут выпивать и делать вид, что все хорошо. А ничего хорошего.

Елена в глубине души ждала, что Николай вернется. Но время шло. Их жизни разъезжались, как льдины в океане, и расстояние становилось все шире. Уже не перепрыгнешь. И посторонние люди знают. Это самое обидное.

Мало ли что творится внутри семьи, главное – сохранить лицо. А то, что произошло в парикмахерской, – это потеря лица. Вернее, это лицо, в которое плюнули.

Есть старинная песня: «Мне не жаль, что я тобой покинута, жаль, что люди много говорят…» Люди жестоки, как звери. Знакомая врач рассказывала, что они подсаживали больных норок в клетки к здоровым. Это нужно было для опыта. Здоровые накидывались на больного зверька и добивали. А люди… У них те же инстинкты.