Текст книги "Джентльмены удачи (сборник)"
Автор книги: Виктория Токарева
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Пригибаясь, они подбежали к автоцистерне. Трошкин взобрался по лесенке, откинул крышку люка и протиснулся внутрь. За ним легко попрыгали в цистерну более худые Хмырь и Косой.
А из-за груды железных бочек за беглецами внимательно следил Али-Баба.
Из-за сарая появился шофер. Но это был не тот, с которым говорил Славин, а другой – постарше и поплотнее. Он стукнул сапогом по баллону, неторопливо залез в кабину, включил мотор.
– Пронесло! – перекрестился в темноте цистерны Косой. Машина подъехала под погрузочный люк цемзавода.
– А чего стали? – удивился Косой.
– Проходная, наверное, – прошептал Трошкин, с ужасом глядя на шланг, повисший над люком цистерны.
– Давай! – крикнул шофер, и в цистерну под давлением хлынул цементный раствор. Минуту спустя шофер махнул рукой: – Порядок! Полна коробочка!
Он проехал немного вперед, подвинув под шланг прицеп.
По дороге мчалась автоцистерна с прицепом, а в ней по горло в цементе стояли Трошкин, Хмырь и Косой, упираясь макушками в свод. Когда машину встряхивало на ухабах, тяжелая волна накрывала Хмыря с головой – он был ниже других ростом.
– А говорил: шофер свой человек, порожним пойдет, – упрекнул Хмырь отплевываясь.
Тут машину тряхнуло, и цемент окатил всех троих с головой.
– Как в Турции… – сказал Трошкин.
Машина остановилась. Шофер неторопливо выбрался из кабины и пошел к голубому домику с надписью «Пиво-воды». Трошкин откинул люк и, как танкист, высунул голову. Осмотрелся.
– Вылезай! – скомандовал он.
Хмырь и Косой вылезли следом и побежали к лесу.
– Эй! – закричали сзади. – Подожди!..
Беглецы обернулись и застыли: из люка прицепа торчал цементный бюст Али-Бабы!..
Лейтенант Славин в полной форме шел по пояс в цементном растворе, ощупывая багром дно цементной ямы. А по сторонам ямы (на суше) в скорбном и напряженном молчании стояло все тюремное и строительное начальство. Впереди – профессор Мальцев.
– Вон там! Там, в углу, проверьте! – истерично требовал он.
– Николай Георгиевич. – Славин остановился и укоризненно посмотрел на профессора. – Ну неужели вы не понимаете, что это бессмысленно? Что же они, по-вашему, сквозь шланг проскочили? У шланга автоцистерны диаметр двенадцать сантиметров, а у этого Али-Бабы один только нос – два метра!
– А где же они тогда? – чуть не плача, спросил Мальцев.
Зашелестели желтые листья кустарника, и на выжженную солнцем поляну вылезли взмыленные и исцарапанные Трошкин, Косой, Хмырь и Али-Баба. Беглецы были в трусах и майках, в руках держали окаменевшую от цемента одежду.
– Вон еще сено, – тяжело дыша, показал Косой.
Неподалеку виднелось несколько аккуратных стогов.
– За мной! – скомандовал Трошкин.
– И в этом нет, – сказал Косой. Все поле вокруг них было покрыто разбросанными клочками сена.
– А может, ты опять что-то забыл? – сказал Хмырь Трошкину. – Может, не в сене, а еще где?
– Отстань, – отмахнулся Трошкин. – Сюда! – крикнул он. И вся команда с остервенением накинулась на последний оставшийся стог.
– Стой! – раздался вдруг окрик. – Зачем сено воруешь!
На поляне появился старик сторож с берданкой.
– Шухер! Обрыв! – завопил Косой и первым устремился к кустам. Остальные за ним.
– Стой! – раздалось им вслед, и тут же прогремел выстрел.
– Не попал! – радовался Косой, продираясь сквозь кусты.
Хлопнул еще выстрел.
– Попал! – констатировал Трошкин, хватаясь за зад.
Хмырь, Косой и Али-Баба сидели на корточках возле ручья в трусах и в майках, стирали свою одежду. Трошкин чуть поодаль сидел по горло в ручье, кряхтел.
– Больно? – с сочувствием спросил Хмырь.
– Не больно, – раздраженно сказал Трошкин. – Жжет…
– Поваренная соль, – констатировал Хмырь и научно объяснил: – Натрий хлор.
– Ай-ай-ай! – зацокал языком Али-Баба. – Какой хороший цемент, не отмывается совсем…
– Ты зачем бежал? – строго спросил Трошкин.
– Все побежали, и я побежал, – объяснил Али-Баба.
– У тебя какой срок был? – спросил Косой.
– Год, – сказал Али-Баба.
– А теперь еще три припаяют, – радостно хихикнул Косой. – Побег. Статья 188-я.
– Ай-ай-ай! – укоризненно зацокал языком Али-Баба. – Нехороший ты человек, Косой. Злой, как собака.
Хмырь вытащил из воды свои окаменевшие брюки, встал.
– Что делать будем, Доцент? – Он показал Трошкину брюки.
– Так побежим! – угрюмо сказал Трошкин.
– Прямо так? – поразился Хмырь. – Голые?
– Да! Прямо так и прямо по шоссе. И прямо в гостиницу. Пусть думают, что мы спортсмены.
– Да ты что, в гостиницу! – испуганно вскричал Хмырь. – Нас же сразу заметут! Можно пока и в канавке переспать!
– Буду я с вами в канаве валяться, – зло сказал Трошкин. – Сказано в гостиницу, значит, в гостиницу!
Он вылез на берег, присел пару раз, разминаясь, потом согнул руки в локтях и затрусил в сторону дороги.
Стрелочник, сидя на табурете, дремал на солнышке возле вверенного ему железнодорожного переезда, когда его разбудил бодрый окрик:
– Открывай дорогу, дядя!
По шоссе к переезду бегом приближались четверо в трусах и майках.
Стрелочник покорно закрутил рукоятку. Шлагбаум поднялся, и мимо гуськом пробежали: толстяк, руки, плечи и даже ноги которого были изукрашены узорами татуировок, черный, как жук, волосатый дядя с длинным носом, тощий парень лет двадцати пяти и лысый мужчина лет сорока.
– Физкультпривет, дядя! Салям алейкум! – крикнул худой малый. И спортсмены, не сбавляя темпа, скрылись за холмом.
Голодные, измученные марафонцы вбежали в маленький белый городок, пересекли площадь у мечети и вошли в подъезд Дома колхозников.
В вестибюле Трошкин, кивком указав подчиненным на диван, подтянул трусы, пригладил челку и подошел к дежурному администратору – молодой женщине, сидевшей за деревянным барьером.
– Мы марафонцы, – задыхаясь, выговорил он.
– Сколько вас? – спросила дежурная, пытаясь прочитать надписи на трошкинской груди.
– Четверо. Один лишний.
– Всем места хватит, – сказала дежурная.
– Вы из какого общества, ребята? – Перед замершими от страха Хмырем, Косым и Али-Бабой остановился скучающий командированный.
– «Трудовые резервы», – сообщил Косой.
– А «Динамо» бежит?
– Все бегут, – пробурчал Хмырь.
– За мной, – позвал Трошкин. И спортсмены организованно затрусили на второй этаж.
Команда подошла к двери, Косой присел на корточки, заглянул в замочную скважину, потом привалился спиной к правому косяку, а в левый уперся ногой и сильно потянул дверь на себя. Хмырь толкнул дверь, и она распахнулась.
– Ключ же есть! – возмутился Трошкин.
– Привычка, – сказал Хмырь.
«Марафонцы», голодные и обессиленные, рухнули на кровати.
– Жрать охота, – простонал Косой.
– Очень охота, – поддержал Али-Баба. – А у нас в тюрьме ужин сейчас… макароны…
– Вот что, – приказал Трошкин. – Отсюда ни шагу, понятно? Я сейчас вернусь! – Он вышел в коридор. – Товарищ, – робко попросил он сидящего возле дежурной командированного. – Вы не могли бы мне на несколько минут одолжить какие-нибудь брюки? А то наши вещи еще не подвезли…
– Может, козла забьем? – оживился командированный вставая.
– Потом, – пообещал Трошкин.
На улице Трошкин вошел в телефонную будку, снял трубку и набрал 02.
– Милиция, – отозвались с другого конца.
– Можно лейтенанта Славина?
– У нас такого нет.
– Как нет?
– Так. Нет и не было.
– Я – Доцент! – закричал Трошкин.
– Поздравляем!
– Вас разве не предупредили?
– О чем?
Евгений Иванович посмотрел на бестолковую телефонную трубку и положил ее на рычаг. Медленно вышел из автоматной будки.
– А какой это город? – спросил он у пионера.
– Новокасимск, – сказал пионер, с восхищением разглядывая татуированного босого дядю в узких джинсах.
– А Али-Бакан далеко?
– Тридцать километров.
Трошкин задумался.
Детский сад в Новокасимске был такой же, как в Москве, – двухэтажный, белый, штукатуренный.
Трошкин пригладил набок челку и пошел в подъезд.
– Здравствуйте! – вежливо поздоровался он, войдя в кабинет заведующей.
– Здравствуйте, здравствуйте… – отозвалась заведующая, глядя на робкого посетителя. – Садитесь.
– С вашего разрешения, я постою. – Трошкин хотел скомпенсировать свою внешность хорошими манерами. – Понимаете, в чем дело… – начал Трошкин. – Я из Москвы. Ваш коллега. Заведую 83-м детсадом.
Она понимающе покивала.
– Нас четверо, – продолжал Трошкин.
– И все заведующие?
– Вроде… – смутился он.
– Ну-ну…
– И вот, понимаете… в цистерне, где мы ехали, случайно оказался цемент, и наша верхняя одежда пришла в негодность.
– Бывает, – сказала заведующая.
– Мне очень неловко… – У Трошкина от унижения выступили пятна на лице. – Не могли бы вы мне одолжить на два дня 19 рублей 40 копеек?
– А хватит на четверых-то? – весело спросила заведующая.
– Хватит! – серьезно сказал Трошкин. Заведующая встала и взяла Трошкина за руку.
– Пошли! – сказала она и повела его за собой, высокая, статная и решительная, как боевой генерал.
Они вышли из детского сада к одноэтажному кирпичному зданию с забитыми окнами.
Заведующая отворила дверь, и они оказались в небольшой комнате, совершенно пустой, если не считать старой тумбочки.
– Здесь у нас будет игротека, – сказала она. – А вот здесь… – она отворила дверь в смежную комнату, – здесь у нас будет спортзал.
Где будет спортзал, Трошкин не увидел: комната до потолка была забита ржавыми радиаторами парового отопления.
– Так что вот вы с вашими заведующими очистите эту комнату от радиаторов и сложите их там, – она указала на навес во дворе. – Я вам за это плачу 20 рублей. Идет?
Трошкин задумался, глядя на бесконечные радиаторы.
– Идет, – сказал он. – Только знаете что: работать мы будем ночью. – Он подошел к тумбочке. – Положите наши 20 рублей вот сюда, в ящик. А на дверь повесьте замок. – Он показал на другой конец здания. – Когда все вынесем, эта дверь освободится. Мы войдем и заберем нашу зарплату.
Заведующая помолчала, обдумывая предложение.
– Хорошо, – наконец сказала она. – Только учтите, майн либер коллега: замок будет крепкий!
Командированный сидел по одну сторону стола, а Хмырь по другую. Между ними лежала шахматная доска, играющие сосредоточенно глядели на поле битвы. Хмырь был целиком и полностью одет в одежду командированного: костюм, рубашка с галстуком, ботинки. А командированный сидел раздетый – в трусах и в майке. Но на голове его была шляпа.
Али-Баба и Косой «болели» за спиной товарища. Али-Баба молчал, он ничего не понимал в шахматах. Косой тоже не понимал, но поминутно подсказывал:
– Ходи лошадью… лошадью ходи, дурак!
– Отстань. – Хмырь переставил ферзя и объявил: – Мат!
Али-Баба, как бы иллюстрируя сказанное, снял с головы командированного шляпу и плавно перенес ее на голову Хмыря.
– Все! – Хмырь встал. Он был при полном параде, хотя все ему было заметно велико: рукава свисали ниже кистей, а шляпа сползала на глаза.
– Не все! – запротестовал командированный. Он вытащил из чемодана электрическую бритву и положил на стол. – Против бритвы – пиджак и брюки, – потребовал он.
– Один пиджак! – отозвался Косой.
Хмырь в торговле не участвовал, он был уверен в своих силах. Сел за шахматы.
Некоторое время играли молча.
– А вот так? – пошел конем командированный.
Хмырь задумался.
– Лошадью ходи, – нервно посоветовал Косой.
– Отвались! – раздраженно сказал Хмырь.
– Лошадью ходи, век воли не видать!.. А мы – вот так! – заорал Косой и, не выдержав, передвинул пешку.
– Пошел? – вопросительно посмотрел командированный.
– Ну пошел, пошел… – с раздражением сказал Хмырь.
– Мат! – торжественно объявил его противник.
Хмырь посмотрел на доску, убеждаясь в проигрыше, перевел глаза на недоуменную физиономию Косого и, не выдержав этого зрелища, сгреб с доски фигуры и швырнул их в советчика.
– Ты что делаешь? – У Косого от обиды и гнева задрожали губы. Он не терпел унижения при посторонних. – Ты кого бьешь?..
Он схватил шахматную доску и треснул Хмыря по лысине.
– Товарищи! Товарищи! – заметался командированный. – Прекратите! Вы что, с ума сошли?
– Отставить! – вдруг раздался резкий, повелительный окрик.
В дверях стоял Трошкин. Одним прыжком оказавшись на середине комнаты, он схватил Хмыря и понес из номера, как щенка.
Косой и Али-Баба последовали за ними. Проигравшийся и перепуганный командированный снова остался в одиночестве.
– Раздевайся сейчас же! Верни вещи! – с тихой яростью приказал Хмырю Трошкин.
– А это не видел? – Хмырь выкинул к носу Трошкина фигу: ему не хотелось расставаться с честно выигранными вещами.
Трошкин не выдержал и, размахнувшись, с наслаждением дал Хмырю по уху. Легкий Хмырь отлетел в противоположный угол комнаты. Туда же подбежал Косой и, воспользовавшись лежачим положением товарища, добавил ему от себя лично ногой в бок.
– Вот тебе… – И в следующее мгновение сам отлетел в другой угол: Трошкин, не балуя разнообразием, съездил по уху и ему.
Али-Баба, полагая, что и его будут бить, присел на корточки и замахал над головой руками.
– Снимай! – Трошкин поставил Хмыря на ноги. Тот не заставил себя ждать, стал судорожно стягивать все выигранное имущество.
Трошкин сгреб вещи в охапку и пошел к командированному.
– Вот! – Он бросил все ему на постель, снял с себя джинсы и приобщил к возвращаемой одежде. – Стыдно, товарищ!
И вышел, хлопнув дверью.
Хмырь и Али-Баба лежали на постелях лицом к стене. А Косой стоял и смотрел в окно.
Трошкин вошел в номер, прошелся по комнате и, немного успокоившись, сказал:
– Ну вот что, если мы не хотим снова за решетку, если хотим до шлема добраться – с сегодняшнего дня склоки прекратить. Второе: не играть, не пить без меня, не воровать, жаргон и клички отставить, обращаться друг к другу по именам, даже когда мы одни. Тебя как зовут? – Он обернулся к Хмырю.
– Гарик… Гаврила Петрович.
– Тебя?
– Федя… – сказал Косой.
– Тебя?
– Али-Баба.
– Я кому сказал, клички отставить!
– Это фамилия! – обиделся Али-Баба. – А имя – Василий Алибабаевич, Вася.
– Как верблюда, – отозвался Косой.
– А меня… Александр Александрович. Все ясно? – спросил Трошкин.
– Ясно… – нестройным хором отозвались Федор, Гаврила Петрович и Василий Алибабаевич.
Трошкин обвел их усталым взглядом.
– Как стемнеет, кассу будем брать, – объявил он.
– И он пойдет? – Косой кивнул на Али-Бабу.
– И он…
– Так он же на этом скачке расколется, падла, при первом шухере! – скандально закричал Косой.
Али-Баба насупился, но промолчал.
– Пойди-ка сюда, Федя. – Трошкин поманил Косого пальцем. – Вот тебе бумага. – Он подвинул листок бумаги в линейку, лежащий на столе, чернила, ручку с пером. – Пиши.
Трошкин встал из-за стола и, шагая из угла в угол, стал диктовать:
– Падла… поставь тире… нехороший человек. Раскалываться – предавать, сознаваться. Шухер – опасность. Скачок – ограбление… Записал?
– Записал, – сказал Косой.
– А теперь, Федя, повтори Васе то, что ты ему сказал, на гражданском языке.
– Хе-хе, – заржал Косой и, заглядывая в листок, как в шпаргалку, медленно перевел: – «Так этот нехороший человек… предаст нас при первой же опасности».
Ночью на задворках детского сада трудилась «команда», освобождая помещение будущего спортзала.
Работали по двое: Хмырь в паре с Трошкиным, а Косой с Али-Бабой. Производительность была неодинаковая: гора из батарей у первой пары была вдвое выше, чем у второй.
– Семьдесят первая. – Хмырь опустил очередную секцию.
– Сорок шестая… – так же шепотом отсчитал у себя Косой.
– Не сорок шестая, а тридцать вторая! – прошипел Хмырь, державший под контролем работу товарищей. – Филонишь, гад!
– Александр Александрович! – громким шепотом позвал Косой. – А Гаврила Петрович по фене ругается!
– Отставить разговоры! – приказал Трошкин и вдруг заорал на весь город Новокасимск: – А-а!! Ой, нога, нога!!
– Тише ты! – Хмырь в темноте зажал ему рот.
– Этот Василий Алибабаевич… – простонал Трошкин, – этот нехороший человек… на ногу мне батарею сбросил, падла!
У двери лежала последняя батарея, ее оттащили в сторону. Хмырь потянул дверь, она легко поддалась. Все вошли в игротеку.
– Здесь! – простонал Трошкин, указывая на тумбочку.
Хмырь присел на корточки и потянул на себя ящичек.
Косой нервно чиркал спичкой. Дрожащее пламя осветило пачку трехрублевок, рядом лежала брошюра «Алкоголизм и семья»…
Наступило утро.
Али-Баба и два разбойника мирно похрапывали на своих постелях.
Трошкин вытащил из-под подушки честно сворованные деньги, вышел из номера и заковылял вниз по лестнице.
– Товарищ марафонец, – обратилась к нему дежурная, – вас просили позвонить по этому телефону. – Она протянула ему записку.
– Ну где же он? – нетерпеливо спрашивал профессор Мальцев Славина, бегая по кабинету новокасимской милиции. – Может, они его убили?..
– В восемь тридцать вышел из гостиницы, в девять ноль-ноль приобрел в универмаге четыре тренировочных костюма. В девять пятнадцать переоделся в общественном туалете. В данный момент очень медленной скоростью направляется к нам…
Хмырь нервно шагал по номеру из угла в угол.
– За шмотками, говоришь, пошел? – сердито спросил он, останавливаясь перед лежащим в постели Косым.
– Ага, – зевнул Косой. – Жрать охота, – пожаловался он.
– Да? – Хмырь снова забегал по комнате. – А если он вовсе ушел? А если он вовсе не вернется, а?
За окном послышалась далекая трель милицейского свистка, Хмырь вздрогнул, на цыпочках подбежав к своей кровати, юркнул под одеяло.
– Ай-яй-яй! – вдруг зацокал языком на своей кровати Али-Баба. – Тьфу!
– Что плюешься, Вася? – спросил Косой.
– Шакал я паршивый! У детей деньги отнял, детский сад ограбил!
– Ишь какой культурный нашелся, – сказал Косой. – А когда ты у себя там на колонке бензин ослиной мочой разбавлял, не был паршивым?
– То бензин, а то дети! – Али-Баба вздохнул, встал и пошел.
– Ты куда, Вася? – забеспокоился Косой.
– В тюрьму. – Али-Баба снова вздохнул и вышел из номера.
– Продаст! Век воли не видать, продаст! – сообщил из-под одеяла Хмырь.
Косой спрыгнул с кровати, подбежал к двери и высунулся в коридор.
– Вась, а Вась! – тихонько позвал он удаляющегося по ковровой дорожке дезертира.
– Ну что? – Али-Баба нехотя остановился.
– У тебя какой срок был?
– Год. И три за побег… Четыре, а что?
– А теперь еще шесть дадут! – ласково пообещал Косой. – Статья 89-я, кража со взломом. Иди-иди, Вася!..
Али-Баба подумал, подумал… Потом горестно поцокал языком и пошел обратно в номер.
Отворилась дверь, и в кабинет, прихрамывая, вошел Трошкин. Он был небритый и усталый, под глазами лежали глубокие тени, синий тренировочный костюм был ему тесен.
Мальцев посмотрел на вошедшего, шагнул к нему, порывисто обнял:
– Евгений Иваныч, родной, а я думал, вас нет в живых.
– Ну, чего там… – Трошкин похлопал профессора по спине.
Славин тоже пожал руку Трошкину.
– Простите, Николай Георгиевич, – сказал он Мальцеву. – Времени у нас в обрез. Садитесь, Евгений Иваныч!
– Не хочу, – отказался Трошкин.
– Вот! – Лейтенант протянул Трошкину ведомость. – Распишитесь: деньги на четверых, суточные и квартирные. Одежда. – Он показал на стул, где лежали пальто, сапоги, ушанки. Сверху лежала профессорская дубленка.
– Это вам. – Мальцев похлопал по ней ладошкой.
Трошкин посмотрел, но ничего не сказал.
– А почему четыре? – обеспокоенно спросил он. – Что же, мне и этого Василия Алибабаевича с собой водить?
– Придется. Если его сейчас арестовать, у тех двоих будет лишний повод для подозрений. В Москве будете жить по адресу: 7-й Строительный переулок, дом 8.
– Квартира? – уточнил Трошкин.
– Выбирайте любую – этот дом подготовлен к сносу. Жильцы выселены.
– Да ведь там не топят, наверное! – забеспокоился Мальцев.
– Не топят, – согласился лейтенант, – и света нет.
– Вот видите. А может быть, они остановятся на даче? У меня под Москвой зимняя дача, – предложил Мальцев.
– Спасибо, – отказался Трошкин. – Только на нейтральной территории мне будет спокойнее.
Он расписался в ведомости, положил деньги в карман.
– Поезд отходит в 18.30 с городского вокзала, – объяснил Славин.
– А билеты? – спросил Трошкин.
– Видите ли, в чем дело… – Славин слегка замялся. – Тут есть одна тонкость… У вашего двойника странная привычка: он никогда не пользуется самолетами, не садится в поезд – он передвигается исключительно в ящиках под вагонами. И об этом знает воровской мир…
– А может, у него еще есть какие-нибудь привычки, о которых вы забыли мне сообщить и которые знает весь воровской мир? – поинтересовался Трошкин.
– А знаете, – обрадованно сказал Мальцев, – это не так уж плохо! В бытность свою беспризорным я всю страну исколесил под вагонами! Я ведь из беспризорных… Это было прекрасное время!
Поезд шел, равнодушно стуча колесами, подрагивая на стыках рельсов. В купе международного вагона Славин и Мальцев пили чай с лимоном, за окном тянулись заснеженные поля, а под вагонами в аккумуляторных ящиках тряслись Хмырь, Косой, Али-Баба и Трошкин.
Стараясь перекричать грохот колес, Косой пел:
– Я-Я-лта, где растет голубой виноград!..
По зеркальной поверхности замерзшего пруда под музыку носились на коньках дети.
Сквозь разбитое стекло старого дома, покинутого жильцами и огороженного забором, сверху, с четвертого этажа, на каток смотрел Али-Баба.
По комнате гулял ветер, приподнимая обрывки старых газет. В одном углу валялся старый комод с поломанными ящиками, а в другом – на полу, скрестив ноги, сидели Хмырь и Косой. Хмырь был в длинном, не по росту черном суконном пальто, а Косой – в светлой профессорской дубленке, порядком измазанной мазутом. Оба курили и с брезгливым неодобрением глядели на Трошкина, который посреди комнаты делал утреннюю гимнастику.
– Раз-два, – весело подбадривал себя Трошкин, – ручками похлопаем, раз-два, ножками потопаем!
– Во дает! – тихо прокомментировал Косой. – Видно, он здорово башкой треснулся!
Трошкин покосился на «приятелей», запел:
– Сколько я зарезал, сколько перерезал… – и высоко, как спортсмен, приподнимая колени, выбежал из комнаты.
Трошкин вбежал на кухню. Из крана свисали две тоненькие прозрачные сосульки. На кухне стояли отслужившие свое столы, стены были когда-то покрыты масляной краской, теперь вздулись пузырями. В углу валялся ржавый примус. Трошкин подобрал его и принес в комнату.
– На! – протянул он примус Али-Бабе. – Вот тебе два рубля! – Он достал деньги. – Купишь картошки, масла. Пошли!
Возле забора стояло такси с зеленым огоньком.
– Эй, шеф! – негромко окликнул Косой, выглядывая из-за забора. – Свободен?
Шеф кивнул. Это был Славин.
Такси ехало по Бульварному кольцу. Рядом с шофером сидел Косой, на заднем сиденье – Хмырь и Трошкин.
– Этот? – спросил шофер у Косого. – Вон бульвар, вот деревья, вот серый дом.
– Ну человек! – возмутился Косой. – Ты что, глухой, что ли?.. Тебе же сказали: дерево там такое… – Косой раскинул руки с растопыренными пальцами, изображая дерево.
– Елка, что ли? – не понял Славин.
– Сам ты елка! – разозлился Косой. – Тебе говорят: во! – Косой снова растопырил пальцы.
– Да говори ты толком! – закричал на Косого Хмырь. – Александр Александрович, – повернулся он к Трошкину, – может, сам вспомнишь, а то уже восемь рублей наездили… – Хмырь хотел что-то добавить, но машина в этот момент прошла мимо милиционера-регулировщика, и он нырнул под сиденье.
– Пруд там был? – спросил Славин.
– Не было. Лужи были, – отрезал Косой.
– Может, памятник? – подсказал Трошкин.
– Памятник был.
– Чей памятник? – спросил Славин.
– А я знаю? Мужик какой-то.
– С бородой?
– Не.
– С бакенбардами?
– Да не помню я! – заорал Косой. – В пиджаке.
– Сидит?
– Кто? – не понял Косой.
Славин уже потерял всякое терпение и выразительно посмотрел на Трошкина, выражая ему полное сочувствие.
– Ну мужик этот! – заорал уже Славин.
– Во деревня! – снисходительно сказал Косой. – Ну ты даешь! Кто ж его сажать будет? Он же памятник!
Славин остановил машину.
– Отдохнем немножко, – предложил он.
Все замолчали, настроение было удрученное.
– Может, Сиреневый бульвар? – спросил Трошкин у Славина.
– Нет там никакого памятника, – устало сказал Славин.
– А вот там за углом театр Маяковского, – неожиданно сообщил Хмырь.
– Не было там никакого театра, – возразил Косой.
– Это я так… Мы с женой в 59-м году приезжали в отпуск, все театры обошли, – объяснил Хмырь.
– А где она, жена? – спросил Трошкин.
– Нету.
– Умерла?
– Не-а. Это я умер. – Хмырь застучал пальцами по спинке сиденья. – А чего мы стоим? – вдруг спохватился он. – Чего деньгами швыряемся? Поехали!
– Куда? – спросил Славин.
– Домой, – вздохнул Трошкин.
Машина остановилась у забора напротив катка.
– Восемь семьдесят, – сказал Славин.
Трошкин полез в карман.
– Карту купи, лапоть! – на прощание посоветовал Славину Косой.
– Вот билеты. – Славин незаметно протянул Трошкину билеты. – Проверим вариант с гардеробщиком…
– Ладно… Вот что, Володя, узнайте мне, пожалуйста, адрес жены Шереметьева: где она и что…
– Во! – раздался вдруг торжествующий вопль Косого. – Нашел! Во!
Трошкин и Славин подбежали к орущему Косому.
– Вон мужик в пиджаке. – Он выбросил палец в сторону памятника Грибоедову. – А вон оно! Дерево! – Напротив в витрине цветочного магазина стояла пальма в кадке. – А ты говорил: елка! – передразнил Косой Славина.
Дверь отворил лохматый парень в очках.
– Вам кого? – спросил парень.
– Вы меня не узнаете? – робко спросил Трошкин. – Я был у вас месяц назад.
– У кого? – не понял парень. – У меня?
– А может, еще кто-нибудь дома есть, кто бы мог меня узнать? – с надеждой спросил Трошкин.
– Никого нет. – Парень пожал плечами.
– Ну простите, – извинился Евгений Иванович.
– Пожалуйста!
Парень закрыл дверь, а Трошкин позвонил в следующую квартиру.
Открыла розовощекая молодая женщина в ситцевом халате.
– Вы меня узнаете? – сразу спросил Трошкин, приобретя уже некоторый навык.
– Узнаю.
– Здравствуйте! – обрадовался Трошкин.
– Сейчас, – неопределенно ответила молодая женщина и закрыла дверь.
Трошкин заволновался, полагая, что сейчас снова откроется дверь и ему протянут злополучный шлем.
Дверь отворилась, и женщина молча хлестнула веником Трошкина по лицу.
– Вот тебе, гадина! – сказала она и захлопнула дверь.
Трошкин позвонил еще и отскочил к лестнице, чтобы его не достали веником. Но бить больше его не стали.
Из двери вышел детина с широкими плечами и короткой шеей.
– Послушай, Доцент! – сказал детина, надвигаясь на Трошкина. – Я тебе говорил, что я завязал? Говорил. Я тебе говорил: не ходи? Говорил. Я тебе говорил: с лестницы спущу?
Трошкин со страхом глядел на надвигающегося человека.
– Говорил?
– Говорил, – растерянно подтвердил Трошкин.
– Ну вот и не обижайся!..
И заведующий детсадом № 83 ласточкой вылетел из подъезда и растянулся на тротуаре.
– Я-л-та! Там живет голубой цыган… – пел Али-Баба, по-своему запомнивший песню Косого. – Ял-та, ля-ля-ля-ля паровоз…
Он расхаживал по покинутому дому и искал, чем можно поживиться.
Подходящего было мало: разбитый репродуктор, ржавый детский горшок и непонятно откуда взявшийся гипсовый пионер с трубой.
– Ял-та… – Али-Баба взял под мышку пионера и понес. Он вышел на лестничную клетку и тут столкнулся со своими.
– Что это у тебя? – спросил Трошкин, постучав пальцем по гипсовому пионеру. Нос и щека у Трошкина были оцарапаны.
– Надо, – загадочно ответил Али-Баба и зашагал наверх. – Ноги вытирайте, пожалуйста! – приказал он, когда они подошли к дверям «своей» квартиры. У порога лежал половичок из разноцветных лоскутов. Али-Баба первым вытер ноги, показывая пример, и прошел.
Трошкин, Косой и Хмырь тоже вытерли ноги, прошли по коридору, открыли дверь и – остолбенели…
Комнату было не узнать. Это была прекрасная комната! Дыра в окне забита старым одеялом, на подоконнике – маленький колючий кактус в разбитом горшке, на стене – старые остановившиеся часы, под часами – пианино без крышки, на пианино – гипсовый пионер с трубой.
Посреди комнаты лежал полосатый половик, на половике стоял круглый стол, на столе – две ложки, три вилки, одна тарелка и таз с дымящейся горячей картошкой. Здесь же стоял чайник, а на нем толстая кукла-баба с грязным ватным подолом. А надо всей этой роскошью царил портрет красивой японки в купальнике, вырванный из календаря.
– Кушать подано, – сдержанно объявил Али-Баба, пытаясь скрыть внутреннее ликование. – Садитесь жрать, пожалуйста! – галантно пригласил он.
Трошкин снял пальто, повесил его у двери и, потирая руки, сел к столу.
– Картошечка! – радостно отметил Косой, хватая руками картошку и обжигаясь. – А еще вкусно, если ее в золе испечь. Мы в детдоме, когда в поход ходили… костер разожжем, побросаем ее туда…
– А вот у меня на фронте был случай, – вспомнил вдруг Трошкин, – когда мы Венгрию отбили…
– Во заливает! – покрутил головой Косой. – На фронте… Тебя, наверное, сегодня как с лестницы башкой скинули, так у тебя и вторая половина отказала.
– Хе-хе, – неловко хихикнул Трошкин, понимая свою тактическую оплошность. – Да, действительно.
С улицы послышались голоса.
Хмырь подошел к окну и стал смотреть. Все тоже подошли к окну.
Посреди пустого катка стояла громадная пушистая елка, и двое рабочих на стремянках окутывали ее гирляндами из лампочек.
– В лесу родилась елочка… В лесу она росла… – пропел Косой.
Трошкин посмотрел на него, отошел к пианино, взял несколько аккордов. Инструмент ответил неверными дребезжащими звуками.
– Давайте вместе, – сказал Трошкин и запел:
В лесу родилась елочка,
В лесу она росла…
Зимой и летом стройная,
Зеленая была, —
подхватил Косой.
– Бум-ба, бум-бум-ба… – загудел басом Али-Баба вдохновенно.
А Хмырь не пел. Воспользовавшись тем, что на него не смотрят, он подкрался к трошкинскому пальто, запустил руку в карман, вытащил деньги и, приподняв половицу, спрятал их туда.
– И вот она нарядная на Новый год пришла… И много-много радости детишкам принесла!
– Бум-бум-бум!
– Сан Саныч… – Али-Баба решил использовать хорошее настроение начальства. – Давай червонец, пожалуйста. Газовую керосинку буду покупать. Примус очень худой – пожар может быть.
– Есть выдать червонец! – весело отозвался Трошкин. Он шагнул к пальто, сунул руку в карман – карман был пуст.
Трошкин обыскал все карманы – денег не было!
– Нету… – растерянно сообщил он. – Были, а теперь нет.
– Потерял? – участливо спросил Хмырь, глядя на Трошкина невинными голубыми глазами. – Выронил, наверно…
– Да не… – сказал Косой. – Это таксист спер. Точно, таксист. Мне сразу его рожа не понравилась.
– Вот те на… – Огорченный Трошкин сел на диван и почесал себя по парику. – Что ж делать теперь?
– Керосинку очень надо покупать, – напомнил Али-Баба. – Примус с очень большой дыркой.
– Отвались! – прикрикнул на Али-Бабу Хмырь. – На дело, Доцент, идти надо, – сказал он Трошкину. – Когда еще мы каску найдем.
– Воровать хотите? – мрачно спросил Трошкин.
– Ай-яй-яй! – зацокал языком Али-Баба. – Можно дырку запаять, – предложил он выход из создавшегося положения. Воровать Али-Бабе совсем не хотелось.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?