Текст книги "Обратная сторона вечности"

– Не буду подзывать их ближе, – бурчит Кузнец. – Неуклюжие они, запросто могут дом перевернуть.

Он подымается и сам идет за принесенной вещью. Возвратившись, Курдалагон кладет на стол перед воинами и Траэтаоной довольно увесистый длинный и плоский сверток. В нем что-то отчетливо звякает. Кузнец неторопливо разворачивает легкую цветастую ткань, и из груди воинов одновременно вырывается восторженный стон. Перед ними лежат два прекрасных меча. Более изысканного, совершенного и красивого оружия они никогда не видели и не представляли, что оно вообще может существовать в этом мире.

Зеркальные клинки полыхают ледяным огнем – и проплывающие над головами людей розовые облака отражаются в них, как в спокойной глади воды. Длинные рукояти обернуты мягкой и теплой на вид кожей. Изумительной красоты гарды в виде драконов обвивают их, надежно защищая руку, которая будет сжимать этот клинок. Мечи легкие, длинные и прямые. И воины непроизвольно тянутся к волшебному оружию, мечтая хотя бы ненадолго взять его, подержать, полелеять, как долгожданного ребенка. И Такахай, и Тайяскарон, затаив дыхание, любуются произведением Кузнеца.

– Нравится? – спрашивает бог и сам же отвечает: – Вижу, что нравится. Мне тоже кажется, что хорошо вышло.

– Прекрасно, – говорит Траэтаона странным голосом.

– Да, прекрасно, – соглашается Кузнец. – Никогда еще такого не делал. Ну, вот что. Вы уже поняли, что это оружие и будет подарком Интагейя Сангасойе. Но в нем нет одной, смертельно важной вещи. Я сделал эти мечи настолько прекрасными, настолько живыми, что им уже не хватает той души, которую я обычно вдыхаю в созданные мною предметы. Вам ясно, о чем я говорю?

– Конечно, – соглашается Такахай. – Даже человек ощущает, что эти мечи уже не просто вещи. Они живые. Но они мертвые живые, правильно?

Боги переглядываются.

– Вы все поняли и вы согласны? – спрашивает братьев Вечный Воин.

– Они всегда будут с ней и будут защищать ее, – торжествующе улыбается Такахай.

– Мы всегда будем с ней и будем защищать и оберегать ее до последней капли своей души, – вторит ему Тайяскарон.

И Небесный Кузнец, бессмертный Курдалагон, приступает к самой странной и непостижимой части того таинства, во время которого и рождаются наконец новые клинки...

Каэтана рассеянно поглаживала мечи Гоффаннона, и они отвечали ей легким звоном.

– Вот оно что, – потрясение огляделся вокруг Нингишзида. – Значит, это люди...

– Странно, – сказал Тхагаледжа, – у меня такое впечатление, что я грезил наяву или видел сон, не засыпая.

– Так оно и было, – согласился Барнаба. – Мы побывали в гостях у Кузнеца. Я хотел, чтобы вы своими глазами увидели, как все обстояло. А теперь вы не хуже нас знаете, что два воина всегда сопровождают госпожу Каэтану во всех ее странствиях. И им все равно – богиня она или нет. Потому что они по-прежнему любят ее.

– Неужели это и есть та самая вечная любовь, о которой так мечтают люди? – спросил татхагатха.

– Наверное, – сказал толстяк.

– Что ты собираешься делать теперь, о Суть Сути? – решил внести некоторую ясность в свои запутанные мысли верховный жрец.

– Сейчас все объясню. Очень скоро, надеюсь, мы с Барнабой двинемся в путь. Больше никого с собой брать не буду. О том, куда я отправлюсь в первую очередь, я скажу вам перед самым выходом – сегодня мне еще нужно кое с кем посоветоваться. Беда наша в том, Нингишзида, что все мои знания расплывчаты и обрывочны. Я знаю, что враг у нас есть, но не знаю, где он и кто он. Мне нужно отыскать моих родичей, а я даже не знаю, что с ними случилось. Мне нужно собрать огромную армию, а я все еще не представляю себе, как убедить людей, что час решающей битвы стремительно приближается... Но я справлюсь. Должна справиться. Вот сегодня еще побеседую с монахами... – Каэ не успела договорить.

– Так они есть? – возопил Нингишзида, хватаясь за голову.

– Нет, – терпеливо разъяснила она. – Их нет, но ты их видел, и я их вижу и говорить с ними собираюсь.

– Иногда мне кажется, что я сошел с ума, – признался Нингишзида.

– И что в этом страшного? – лучезарно улыбнулась Каэтана. – По-моему, ты плохо представляешь себе разницу между помешательством и сумасшествием. В первом случае действительно горе: в голове все смешалось, мешает жить и дышать. Так и называется – помешательство. А во втором – ты сошел с мощеной, проторенной людьми дороги и неожиданно оказался на поляне, в лесу. И в глубь чащи уводит неведомая тропка. Кто знает, может, там, в лесу, тебя ждет чудо? Не бойся сходить с ума.

Тхагаледжа низко поклонился богине:

– Что ты изволишь приказать мне?

– Приказать – ничего. А вот попросить тебя собрать армию я должна. Знаешь, я подумала, что сначала сама разузнаю все про эти странные смерти, а потом уже покину страну, когда буду уверена, что хоть здесь все в относительном порядке.

Нингишзида облегченно перевел дух. Это решение означало, что Кахатанна задержится в Сонандане еще на какое-то время. Он не хотел признаваться в этом даже самому себе, но с тех пор, как она вернулась к своему народу, все испытали огромное облегчение. И хотя жрец то и дело сетовал на неразбериху и чудеса, которые постоянно творились вокруг Богини Истины, в глубине души он был все это время счастлив. Нингишзида не представлял себе, как теперь будет жить в стране, опустевшей без своей повелительницы.

Барнаба, о котором забыли за тревожными мыслями, подал голос:

– Мне хотелось бы лечь отдохнуть. Я устал быть материальным. Оказывается, быть человеком – тяжкий труд.

– Может, развоплотишься? – предложила Каэтана.

– Ну уж нет, – запротестовало Время, – ни за что, ни за какие коврижки! Я целую вечность мечтал об этом – и опять назад? Нет-нет. Ведите меня отдыхать.

– Я думал, что богам не нужно отдыхать, – шепнул татхагатха жрецу, улучив мгновение. – И обедать тоже нет надобности. Странные они у нас.

– Вы у нас не менее странные, – негромко ответила Каэтана. – В сущности, мы все мало чем отличаемся.

– Конечно, – скептически заметил Нингишзида.

Каэ проследила за его взглядом: жрец во все глаза смотрел, как Барнаба пытается оторвать от себя лишний нос.

Настроение у Джоу Лахатала было прескверное. Впрочем, вполне обычное после памятной битвы на Шангайской равнине. С тех пор как Кахатанна сумела пройти за хребет Онодонги и добралась до своего храма, Змеебог чувствовал себя очень неуютно. Самым неприятным для него была шаткость его нынешнего положения, а также неопределенность в судьбе его братьев.

Несомненно, что власть Интагейя Сангасойи упрочилась не только в Сонандане и не только на Варде, но и на всем Арнемвенде. А Новые боги оказались в непривычной для себя ситуации, когда конкретно ничего неизвестно. Некоторые из Древних богов стали все чаще навещать Воплощенную Истину, но не требовали у Джоу Лахатала, чтобы он уступил им власть. Таким образом, формально Змеебог оставался повелителем Арнемвенда, но сам мир окончательно перестал признавать в нем своего владыку. Видимо, так подействовало возвращение Барахоя.

Вот почему Джоу Лахатал был раздражен и не знал, на ком сорвать свою злость. Было и еще кое-что: многие мелочи, которые так или иначе становились известны Новым богам, свидетельствовали о том, что Кахатанна все же была права. Некто неизвестный и до сих пор невидимый укреплял свою власть над Арнемвендом. Странные дела творились во взбесившемся мире, и не к кому было пойти, чтобы спросить совета и помощи. Конечно, Древние боги не откажут – само их поведение свидетельствует о том, что они не хотят новой войны и будут рады всякой попытке достичь взаимопонимания. Но ложная гордость и ущемленное самолюбие побежденного не позволяют Змеебогу сделать первый шаг. Древние тоже молчат.

В тот день вся семья была в сборе. Наконец решились поговорить о делах и принять хоть какое-нибудь решение. Тронный зал дворца Джоу Лахатала был заполнен бессмертными и их слугами. А-Лахатал, га-Мавет и Арескои; Шуллат и Баал-Хаддад стояли в окружении большой свиты, Веретрагна и Вахаган по привычке переругивались между собой, а Гайамарт держался в стороне от остальных. Зат-Химам – Бог Ужаса и Зат-Бодан – Бог Раздора топтались неподалеку от своего господина, Арескои. Прочих же богов, демонов и духов было великое множество, и вместе они производили сильный шум и великое столпотворение.

Посланник появился во дворце Джоу Лахатала сразу после полудня, беспрепятственно миновав стражу у входа и магическую защиту внутри самого здания. Впоследствии стало ясно, что он и не пользовался парадным входом, а просто материализовался посреди шумной толпы в самом центре зала. Человек этот был настолько сер, незаметен и бесцветен, что ничьего внимания особенно не привлек до тех пор, пока не стал бесцеремонно расталкивать бессмертных, прокладывая себе дорогу к самому подножию трона.

Очевидно, это был один из многочисленных магов, которые всегда сетовали на то, что на Арнемвенде у них слишком мало власти. Постоянное присутствие богов в мире людей практически сводило на нет могущество чародеев – ведь люди всегда могли обратиться и к высшим существам. Последние помогали не часто, но и такое тоже случалось. К тому же если маг превосходил остальных в своем искусстве, то неизбежно навлекал на себя гнев бессмертных. И в последнее время колдуны, шаманы, чародеи и ведуны в большинстве своем были готовы принять нового господина, который дал бы им больше воли и власти распоряжаться судьбами обычных людей. И редко кто мог устоять против подобного искушения.

До недавнего времени самым сильным магом на Варде был эламский герцог Арра. Но он не стремился к власти, весь поглощенный изучением наук. Богатейшее герцогство и обширные земли Теверского княжества, полученные в наследство от матери, ставили его вровень с королями, и Арре не было нужды завоевывать какое-нибудь государство, поскольку оно у него уже было. Новые боги благоволили к эламскому магу, и, только когда выяснилось, что он пытается открыть вход на Арнемвенд Древним и вызвать сюда из другого мира Интагейя Сангасойю, это отношение изменилось. Арру пришлось уничтожить, но было поздно – Каэтана двинулась в свой поход.

Вторым по могуществу и знаниям магом был Тешуб. Тут га-Мавет не сплоховал – старик был умерщвлен до встречи с Кахатанной. Вместе с ним погибли древние знания, но это уже не дало ощутимого результата. Га-Мавет с тех пор не мог избавиться от воспоминаний о том, что старик предупреждал его насчет появления на Арнемвенде некоего безымянного зла и о необходимости этому злу противостоять. Черный бог не мог простить себе, что не дослушал мудреца.

Именно об этом он и говорил вполголоса с Победителем Гандарвы. Братья отошли в сторону, чтобы никому не мешать и самим не быть услышанными. После битвы на Шангайской равнине Арескои и га-Мавет очень сблизились. И прежде относившиеся друг к другу достаточно доброжелательно, они сдружились, потому что, как никто иной, могли друг друга понять.

Яростное сопротивление людей, защищавших Каэтану во время ее путешествия, обескуражило бессмертных. Во-первых, они никогда не сталкивались прежде с тем, чтобы смерти не боялись. Свободные души воинов так и остались неподвластны ни одному, ни другому брату. Во-вторых, им никто и никогда так преданно не служил. Ни за богатство, ни за власть, ни за славу они не смогли купить себе таких верных помощников. И то, что эти люди, не задумываясь, отдали свои жизни даже не богине, а простой смертной девочке, которая была не в состоянии ничем им отплатить, повергало их в изумление. Особенно удивило братьев поведение маленького мохнатого человечка – альва-книгочея, от которого вообще никто не мог ожидать способности к самопожертвованию или героическим поступкам.

Арескои же потрясла смерть исполина Бордонкая. Ни для кого из Новых богов не было секретом, что зеленоглазый Победитель Гандарвы ни на минуту не расстается с оставшейся ему после поединка секирой, носившей имя Ущербной Луны. Седой конь гемертского рыцаря и его оружие стали самым дорогим из того, чем владел Бог Войны. Арескои и сам с трудом понимал, что перевернулось в его душе с того памятного дня. Возможно, когда Бордонкай назвал его братом?..

Никому, кроме га-Мавета, он не мог излить душу. И то, что Бог Смерти понимал его и не поднимал на смех, стало началом их сближения. Оба брата отчетливо и ясно чувствовали присутствие на Арнемвенде третьей силы – Древние боги были здесь абсолютно ни при чем. И если Джоу Лахатал, обладая тем же знанием, не подавал виду, то Арескои и га-Мавет пытались, как могли, повлиять на мнение остальных братьев. И кое-чего в этом направлении им явно удалось достичь.

– Ты думаешь, Лахатал признает необходимость примириться с Древними? – спрашивает у брата га-Мавет.

– Нет. Не верю, что он сумеет переломить себя. Джоу Лахатал силен, но не настолько, чтобы победить Джоу Лахатала. Мы все не настолько сильны, – отвечает Победитель Гандарвы. Кто, как не он, доподлинно знает это?

– Надо попытаться убедить его отправить посольство в Сонандан...

– Хорошо бы. Но кто возьмется за сей неблагодарный труд?

– А хоть бы и я, – залихватски произносит желтоглазый бог.

– Хорошо. Допустим, ты уговоришь его. А кто уговорит Кахатанну принять нас не как врагов, а как союзников?

– Она же, Истина, – растерянно отвечает га-Мавет. – Она должна нас услышать и понять. Все в мире меняется, мы тоже изменились. И я искренне сожалею о том, что мы травили ее. Но кто же знал, что все так обернется?

– Мы знали. Давай смотреть правде в глаза. Не возникни насущная необходимость в ней, не случись так, что она оказалась сильнее, мы бы и сейчас преследовали ее, если уже не уничтожили бы. И радовались бы, потому что стремились к этому всегда!

– Это были другие мы! – протестует Бог Смерти. – Разве ты представлял себе когда-нибудь, что сам похоронишь человека и прольешь слезы над его могилой?!

– Нет, конечно, – отвечает Арескои.

– Тогда и говорить не о чем. Что было, то было...

– Но она! – упорствует зеленоглазый. – Ты бы на ее месте понял и принял нас?

– Я бы отомстил, – честно отвечает Смерть после недолгого раздумья. – Тем более за гибель Эко Экхенда.

– Вот видишь. Послушай, я все хочу спросить у тебя: он что, действительно так ее любил?

– Действительно любил, – говорит Смерть, склоняя голову. – Ты бы слышал, как он играл на свирели... Для нее.

– Ну что же. Тогда Арнемвенд проиграл еще до начала войны. Джоу артачится, как необъезженный жеребец, не желая идти к Кахатанне, а она не захочет говорить с нами – и это в лучшем случае.

– Что же делать? – спрашивает га-Мавет.

– Давай подумаем...

Они бы еще долго говорили о своем, но тут их внимание привлекает бесцветный тщедушный человечек напротив трона. Он стоит перед Змеебогом, расставив ноги, маленький и нелепый, задрав голову, и орет во весь голос, чтобы докричаться до Джоу Лахатала. На фоне Верховного Владыки человечек смотрится жалко и нелепо. Видимо, он сам сознает это, и его слова полны ядом ненависти. Крича, он во все стороны брызгает слюной и машет руками так, что его можно сравнить с ветряной мельницей.

Золотоволосый и голубоглазый красавец Джоу Лахатал насмешливо разглядывает со своего возвышения безобразную маленькую козявку, осмелившуюся беспокоить его своим писком. Га-Мавет и Арескои видят – их брат даже не отдает себе отчета в том, что именно здесь происходит. Они тоже не все понимают, но сама абсурдность ситуации наводит на мысль о том, что не все так просто, как кажется на первый взгляд. Да, человечек, конечно, и смешон, и нелеп, и жалок, но неужели он сам этого не понимает и добровольно решился на бесцельный, с точки зрения богов, поступок? Для чего-то же он пришел сюда и сейчас грозит самому Лахаталу чьим-то гневом и возмездием, но не своим же. Проще всего считать его несчастным безумцем, но несчастные безумцы не ходят через пространства, как через комнаты; несчастные безумцы не обладают силой проникнуть во дворец Змеебога. И это значит, что за спиной несчастного безумца стоит кто-то другой, кто послал его сюда. Братья оглядываются в поисках Гайамарта, который пробирается к ним через толпу – взволнованный и побледневший.

– Вы знаете, кто это? – спрашивает он вместо приветствия.

– Понятия не имеем...

– Тогда как же он сюда попал?

– Может, – неуверенно предполагает Арескои, – его привел кто-нибудь?

– И ничего никому не сказал?!! – восклицает Гайамарт. – С каких это пор стало так легко попасть во дворец Джоу Лахатала?

Братья вынуждены признать его правоту, только легче им от этого не делается.

А человек между тем кричит в лицо смеющемуся владыке:

– Я пришел к тебе как посланник того, кто в скором времени станет хозяином этого мира и вашим повелителем. Господин мой всемогущ, вездесущ и беспощаден, но в великой своей мудрости он не желает никому зла. И посему предлагает вам признать его власть, уступить ему Арнемвенд – и за то он возвеличит вас при себе и сделает своими верными слугами. Быть же слугой моего господина – высшее счастье, которое может выпасть на долю смертного или бессмертного!!!

Вопли его становятся уже похожими на истерику. И Гайамарт понимает, что видит перед собой фанатика, который ни перед чем не остановится ради осуществления своей идеи. Правда, этим он не очень отличается от самого Змеебога, который в своем стремлении не допустить Кахатанну до хребта Онодонги поставил с ног на голову весь Вард и добился практически полного разрушения собственного благополучия. Но тщедушный человечек отчего-то вызывает у Гайамарта животный ужас.

Арескои и га-Мавет переглядываются. Они тоже чувствуют, что смертный буквально источает флюиды ненависти и зла. Странно казалось бы, человек не в состоянии вместить в себя столько черноты и пустоты. Бог Смерти не понаслышке знает, что такое зло и жестокость: его работа – убивать. Но даже в смерти нет столько безысходной злобы и ужаса.

Непонятный какой-то человек пожаловал...

Произнесенное было настолько неслыханно, что Джоу Лахатал некоторое время оторопело смотрел на посланника. Наконец наморщил лоб, сдвинул брови, хмурясь, но не выдержал и разразился громовым хохотом:

– А-Лахатал, Арескои, вы слышали? Братья мои, вы слышали? Откуда к нам попал этот безумец, кто его пропустил?

Змеебог смеялся, а Арескои и га-Мавет бледнели.

– Ты думаешь, это начало? – спросил Черный бог у брата.

– А найдется ли безумец, который решится сам прийти к Джоу Лахаталу за своей смертью? Ради чего?

– Как зовут твоего господина? – выкрикнул А-Лахатал, перекрывая смех Верховного Владыки.

– Имя его ты узнаешь очень скоро! – заорал человек в ответ.

И Морской бог понял, что смертный совершенно его не боится. Только смелостью или отвагой это состояние не являлось. Трусливой была душа присланного неведомым господином. Однако разум его был затуманен злобой настолько, что страх уже не умещался в нем.

Шуллат взбежал по ступеням к трону и наклонился к уху Лахатала:

– Перестань смеяться, ты же видишь, как серьезно то, что происходит. Неужели ты не понимаешь, что этот жалкий человек сам не ведает, что говорит? Но вот оно, первое послание неведомого Зла...

Джоу Лахатал отшатнулся от Огненного бога, и черты его исказились гримасой злобы и боли. Он все понимал, но как отчаянно, как свирепо сопротивлялся собственному разуму, собственной памяти и встревоженной душе.

– Я никого не боюсь, – раздельно прохрипел он прямо в лицо Шуллату. – Я велю уничтожить слугу, а потом доберусь и до его господина.

– Куда доберешься? – Это А-Лахатал встал по правую руку владыки. – Опомнись, брат. Га-Мавет просил тебя опомниться еще перед битвой в Сонандане. Мы потеряли слишком много времени. Это не Древние боги грозят нам в тщетных попытках вернуть потерянную вотчину, это некто не из этого мира. Вели узнать у посланника все, что возможно...

– Вели пытать его до тех пор, пока он не признается, кто послал его с этим дерзким словом!

– Меня не интересует тот, кто шлет ко мне безумца и ничтожество, – досадливо отмахнулся Лахатал от братьев, не на шутку встревоженных явлением бесцветного человека. – Убить его, если он не хочет говорить так, как положено говорить с повелителем Арнемвенда.

При последних словах Змеебога посланник вдруг изменился в лице. Прежде серое, бесцветное и мало что выражавшее, оно за один краткий миг приобрело черты жестокие, свирепые и насмешливые. Глаза его на какое-то неуловимое мгновение ожили, и он оглядел собравшихся в зале бессмертных с выражением презрения и явного превосходства. Затем искривил губы в ехидной и насмешливой улыбке.

– Ты считаешь себя правителем этого мира, мальчишка?

Верховный Владыка разъярился сверх всякой меры и впал в то состояние бешенства, в котором никто и ничто не могло его вразумить. Теперь уже не было никакой надежды остановить и удержать его от принятия необдуманных решений, а противиться воле Джоу Лахатала в такой момент означало открытую войну. И не то чтобы братья так страшно боялись его, что не осмелились бы поступить наперекор, но негоже было им воевать друг с другом перед лицом войны с неведомым и оттого еще более страшным и могущественным врагом. Поэтому ничего не смогли они возразить, когда Змеебог загрохотал, указывая на посланника:

– Забери его, га-Мавет!

Диким показалось бессмертным поведение человека. Он не пытался скрыться с глаз разгневанного владыки, он даже не попятился, когда огромный, затянутый в черные одежды Бог Смерти подошел к нему вплотную и взглянул на него своими желтыми глазами с вертикальными зрачками хищника. Маг тупо глядел перед собой, его глаза были настолько бесцветными, что казались уже белыми, и абсолютно бессмысленным было их выражение.

Га-Мавет протянул сильную длинную руку с изысканной кистью музыканта и положил ее на плечо человека, заставляя его душу покинуть оболочку тела и отправиться вслед за ним в Царство Мертвых. Он все сделал как обычно. Но то, что произошло дальше, не поддавалось описанию.

Желтоглазой Смерти уже приходилось сталкиваться с людьми, которые не хотели умирать или не были к этому готовы. Они стойко сопротивлялись ему, но он уже знал, как справляться с этой трудностью. И хотя га-Мавету за последнее время несколько раз пришлось отступить перед силой человеческой души, в конечном итоге он сумел победить их и если и не завладел ими, то вырвал из жизни. Посланник же неведомого господина и не думал противиться воле Бога Смерти. Более того, он как бы пропустил его внутрь себя, уступил дорогу. Обычно даже самые слабые души какое-то время извивались, не давались сразу. А сейчас га-Мавету показалось, что маг не только раскрылся ему навстречу, но и потянул его дальше, чем он привык заходить обычно. Это ощущение было странным и даже более страшным, чем чувство слабости и бессилия что-либо сделать. Бога Смерти потащило куда-то в иное пространство, как затягивает в водоворот легкую щепку, – без надежды на спасение, без шансов выбраться, без малейшей возможности остаться на поверхности.

Это чувство на какой-то короткий миг поглотило все вокруг, и га-Мавет ничего не слышал и не видел. Он не знал, что со стороны казался окаменевшей статуей, которую никто не в силах был оторвать от ледяной глыбы, имеющей очертания пришлого мага. Он не слышал криков своих братьев, не видел и не ощущал, как Арескои громадной секирой рубит изо всех сил то, что когда-то было телом незваного гостя, но необычная материя не поддается. И ничто на свете не в состоянии отделить бессмертного от его жертвы. Джоу Лахатал сбегает, нет – слетает по ступенькам со своего возвышения и подбегает к гибнущему Богу Смерти. Он хочет схватить его за плечо, но А-Лахатал неожиданно удерживает Владыку от этого движения.

– Остановись, брат, – говорит он тихо.

Джоу Лахатал обводит собравшихся помутневшим взглядом:

– Что с ним?

– Мы знаем не больше тебя, – шипит Баал-Хаддад.

Он поводит из стороны в сторону уродливой безглазой головой и будто бы принюхивается. Неожиданно серая маска его лица превращается в застывшее изображение ужаса.

– Не понимаю, что это, но и в Царстве Мертвых нет такого скопления злобы, безнадежности и жестокости. Это не смерть, это не кошмар – это то, что порождает кошмар и смерть в нашем мире.

И невозможно оторопевшим богам слышать такое из уст самого коварного и злобного из них.

Арескои более остальных бессмертных любит га-Мавета. Они стали так дружны, а теперь, когда гибель брата кажется близкой и неотвратимой, он острее, чем обычно, чувствует свою привязанность к нему. Странная мысль возникает вдруг у Победителя Гандарвы. Ему неудержимо хочется отбросить в сторону Ущербную Луну и приблизиться к га-Мавету, прикоснуться к нему. И только инстинкт самосохранения подсказывает, что делать этого категорически нельзя. Уже за несколько шагов от двух намертво соединившихся тел воздух напоен отчаянием и чернотой. Словно холодный свистящий ветер выносит из души тепло, свет, радость, любовь... И ничего больше не остается, кроме сознания собственной ничтожности и величия Зла. Будто обожженный смертельным холодом этой бездны, отшатывается Арескои от брата.

А глаза га-Мавета напитаны болью и мукой. Отчаянным рывком он старается высвободиться из колодца тьмы – но она не пускает его. Жуткая трясина неотвратимо засасывает то, что является разумом и душой желтоглазого бога. Оказывается, умирать – это очень больно. Но нечто страшнее смерти встает перед Малахом га-Маветом во весь свой огромный рост. Он понимает, что не просто погибнет сейчас, скомканный, смятый неведомой силой, которая тугой струей бьет из иного пространства, – он наполнится ею до краев и станет столь же безумным и злобным, каким был маг-посланник. Только гораздо страшнее, ибо в обычной жизни Черный бог гораздо более могуществен, чем человек.

Га-Мавет представляет себе, какой ужас, какой кошмар, какую жуткую смерть обречен он сеять вокруг себя, и все его существо начинает выть от невыносимости этой мысли. Даже неодолимая сила Зла приостанавливается, натолкнувшись на стену отвращения, неприятия себя, о котором кричит едва живая душа бога.

Братья видят, как неподвижное до того тело желтоглазого начинает корчиться и извиваться, словно претерпевая страшные муки. Он рвется прочь от серой глыбы, мечется на этом пятачке и кричит. Крик его – высокий и пронзительный – рвет души бессмертным. Они понимают, что не в состоянии помочь, и мертвая тишина наступает в тронном зале. Тишина, которую прорезают вопли умирающего бога. Однако странные вещи кричит он:

– Тиермес!!! Помоги! Тиермес!!!

Каким-то чудом угасающее сознание решило призвать на помощь того, чье царство га-Мавет постоянно носит в себе. Владыка Преисподней – Тиермес, которого еще прозывают Жнецом, – кажется ему теперь единственным, кто сможет и захочет ему помочь.

Древний грозный Бог Смерти, перед которым сам га-Мавет – не более чем глупый мальчишка, является теперь единственной надеждой бессмертного.

Новые боги пятятся от кричащего. Появление Тиермеса пугает их ничуть не меньше, чем трагедия, которая разыгрывается сейчас на их глазах. Они прекрасно знают о том, что носят в самых потаенных глубинах своих душ. Призрак Ада Хорэ, призрак смерти, вставал перед потрясенными бессмертными. И потому они не любили встречаться с ним.

В тронном зале дворца Верховного Владыки Арнемвенда, Змеебога Джоу Лахатала неподвижно застыли соединенные неведомой силой две фигуры. Одна из них, застывшая, посеревшая и обесцвеченная, как будто из нее выпили все жизненные соки, – это человек, пришедший к бессмертным с дерзким и нахальным предложением. По-видимому, он мертв, но неизвестно, когда и кто убил его. Рядом, корчась, сгорая на невидимом огне, пытается оторвать от этой серой глыбы свою руку Бог Смерти Малах га-Мавет. Он стонет, кричит, зовет на помощь – и желтые глаза его полны боли и ужаса.

Братья и слуги толпятся вокруг, не зная, что предпринять. Шумная, пестрая, разряженная толпа всесильных некогда богов столкнулась с силой, которая заведомо превосходит их в коварстве и могуществе. И то, что они не хотели признавать даже факт ее существования, теперь дорого обходится им. Побледневшие, напуганные, они похожи на стайку детей, встретившихся в темном лесу с грозным хищником. Зверь схватил только одного из них, но остальные понимают, что рано или поздно каждого ждет подобная судьба.

Когда воздух вокруг двух тел начинает дрожать и наливаться голубым светом, боги невольно отступают на несколько шагов назад, ибо им ведомо, кого они сейчас увидят перед собой.

Из образовавшейся вспышки голубого сияния на мраморный пол ступает самое изумительное и грозное существо, которое им только доводилось встречать. Он выше всех в этом зале и сложен так совершенно, что прекрасные, могучие боги чувствуют себя неуклюжими по сравнению с ним. Гибкий и стройный, с глазами цвета ртути, окутанный серебристым сиянием, он стоит перед сгрудившимися в стороне бессмертными, и полупрозрачные драконьи крылья трепещут у него за спиной.

Все, что случается дальше, успевает уместиться в несколько коротких мгновений, но эти мгновения никогда не забыть повелителям Арнемвенда. Пронесясь над полом струйкой серебряного дыма, Владыка Ада Хорэ останавливается около га-Мавета.

– Помоги, – хрипит тот, и братья с ужасом видят, как кровь широкой струей течет изо рта Желтоглазого бога.

Тиермес пристально вглядывается в глаза бессмертного, затем выхватывает кривой меч, похожий на серп жнеца, и наносит удар. Лезвие меча со свистом обрушивается на правую руку Бога Смерти, прилипшую к глыбе мертвого тела, проходит сквозь доспехи и плоть, как сквозь воск, – и легкий птичий крик несется под сводами зала, отражаясь от мраморных колонн.

– Что ты сделал? – рычит Джоу Лахатал. – Ты изувечил моего брата!

– Я спас твоего брата, глупец, – бросает Тиермес через плечо.

Несколько секунд, показавшихся остальным вечностью, га-Мавет стоит, хватая воздух широко открытым ртом. Наконец он делает последнее спазматическое движение, прикрывает желтые глаза, видно, как он старается унять дрожь, охватившую его огромное и сильное тело.

– Что это было? – спрашивает Смерть посеревшими губами.

– Что? – Джоу Лахатал приближается к Тиермесу, напряженно вглядываясь в его лицо: ему бесконечно важно услышать ответ Владыки Ада Хорэ.

– Мальчик мой, тебе сейчас предстоит рассказать, что это было, – вздыхает Тиермес. – Я знаю только, что там, на другом конце дороги, которая пролегла от тебя в иной мир, находилось Нечто, превышающее все мои представления о могуществе Зла. Я знаю о нем чисто теоретически. И как бы я был рад, если бы практики не случилось при моей жизни. Но боюсь, надежды эти напрасны. Оно грядет, а мы не знаем – что.