Текст книги "Русский прозаический ритм. Динамический аспект"

Есть все основания полагать, что ритм, играющий, по утверждению В. Матезиуса, даже более важную роль в организации высказывания, чем актуальное членение [Mathesius: 155], соотнесенный с процессом текстообразования (а не только фразо– или синтагмообразования), представляет собой действительный предмет дериватологического описания.

Это становится тем более очевидным, что дериватологический подход не входит в противоречие и с философским осмыслением ритма как пространственно-временной категории. Здесь особую ценность представляет идея о развитии применительно к ритму, поскольку любой вопрос о механизмах образования в конечном счете выходит на проблему развития.

Для трактовки ритма как лингвистической категории большое значение имеет вычленение и разграничение двух противоположных тенденций в развитии ритма: тенденция сохранения качественных свойств ритма, выражающаяся в повторяемости периодов ритма, и тенденция направленности ритмически организованного процесса, выражающаяся в приобретении периодами ритма новых качественных связей в своей структуре. «Единство и борьба вышеуказанных тенденций и составляют относительно самостоятельную форму существования ритма, являясь в то же время источником его эволюции (возникновение, стабилизация, регрессия в аритмию)» [Комаров: 89].

Представление о ритме как о саморазвивающейся системе как нельзя лучше укладывается в рамки одного из постулатов дериватологии: «Деривация есть особого рода развитие – переход одних единиц в другие» [Мурзин 1984: 18]. Поэтому особый интерес представляли бы исследования в области неметрических признаков ритма: «динамических особенностей слога, характера слоговых переходов, контрастивности выделения ударного слога», – читаем в работе Н. Д. Климова «О понятии неупорядоченного речевого ритма». Понятно, что перечень неметрических, а по сути дела, собственно ритмических, то есть динамических, признаков ритма можно было бы продолжить. Сюда относятся все просодические характеристики единиц ритма, взятые в динамическом аспекте. Так, например, рассматривая вопрос о русском ударении, который не раз становился предметом серьезных научных исследований[6]6
  Известно, что еще Я. К. Грот в статьях 1853–1860 гг. ставил своей целью выяснить, есть ли в русском языке возможность определить законы ударения или «они до такой степени неощутимы, неуловимы, что открыть их невозможно» (цит. по [Потебня]).


[Закрыть], можно обнаружить связь между подвижностью русского ударения и системой ритма: скорее всего, подвижное ударение есть уступка языка ритмическому закону сочетания слов в рамках единиц, больших, чем слово, – здесь язык как бы отдает жесткую акцентную норму в жертву гармонии высшего порядка. Эта в определенной степени «слабость» просодии слова (нефиксированное ударение) оборачивается силой просодии фразы, которая принимает на себя ответственность за гармоническую сторону текста.

«Выход» на текст любой касающейся ритма проблемы доказывает принципиальную деривационную природу ритма, что в полной мере соответствует другому постулату дериватологии: деривация протекает в ходе производства (воспроизводства) текста; текстообразование, опирающееся на деривационный процесс, аналогично производству сложного объекта [Мурзин 1984: 18].

И наконец, третье постулированное в дериватологии утверждение, что «деривационный процесс принадлежит онтологии, а не гносеологии языка, потому он развивается по законам двух типов – детерминистским и статистико-вероятностным» [там же], может служить одновременно как методологическим, так и методическим основанием дериватологического подхода к изучению ритма.

Статистико-вероятностные методы в исследованиях, посвященных организации звуковой стороны высказывания, занимают едва ли не первое место. Так, например, «возникновение в речи «пауз колебания» Ф. Лоунсбери связывает с общей проблемой выбора речевых единиц и планирования предложения в целом, а также с проблемой вероятностного перехода от одной речевой единицы к другой. Речевые паузы тем короче, как считает Ф. Лоунсбери, чем выше вероятность появления следующей речевой единицы и чем сильнее навыки говорящего» (цит. по [Николаева 1970: 169]).

Как видим, представление о ритме как о процессе, механизме образования просодической стороны текста может опереться на целый ряд идей, конструктивных как для ритма, так и для дериватологии – науки о производстве лингвистических единиц:

– идею системности, которая в отношении к ритму звучит как идея иерархического (в конечном счете – уровневого) построения;

– идею целостности, вне которой теряет смысл возведение ритма в статус собственно лингвистической категории, поскольку ритм имел бы лишь компонентный характер;

– идею соотнесенности ритма с текстом как конечным объектом лингвистического исследования;

– идею развития формы, которая применительно к ритму наполняется актуальным и современным лингвистическим содержанием.

Глава 2
Ритм как просодический признак текста

Среди множества различий между звуковыми единицами русского языка важнейшим считается разграничение сегментных и суперсегментных звуковых единиц. Известно, что под сегментными (или линейными) единицами понимаются «звуки языка или их сочетания, располагающиеся последовательно друг за другом» [Матусевич: 14], «это как бы куски (сегменты) речевой цепи» [Панов 1967: 31][7]7
  Автор настоящей книги стоит на позициях Московской фонологической школы, хотя и не ставит перед собой цели уложить концепцию русского прозаического ритма как фонетического явления строго и последовательно в рамки данного учения. В вопросах же перцептивной фонетики, статистических параметров звукового строя, акустических аспектов обращается к исследованиям представителей Ленинградской фонологической школы.


[Закрыть], в то время как суперсегментные единицы, к которым относят обычно ударение и интонацию, оказываются «как бы “разлитыми” поверх звукового ряда» [Панов 1979: 16]. Суперсегментные (или нелинейные) единицы отличаются от линейных тем, что не могут существовать сами по себе, отдельно от звуков речи (сегментов), а только вместе с ними, откуда и их название – суперсегментные (иначе – сверхсегментные). Они как бы накладываются на линейные отрезки: линейный отрезок можно обособить, произнести отдельно, а суперсегментный – только вместе с ним [Матусевич: 15].

Последнее замечание представляется спорным: как произнести линейный отрезок звукового ряда «отдельно» от суперсегментной единицы, например слово отдельно от ударения? Очевидно, автор хотел подчеркнуть зависимый характер суперсегментной единицы, ее вторичность по отношению к сегментным единицам. Между тем думается, что в рамках фонетики практически невозможно решить вопрос о приоритете ударения или слова, поскольку само слово с позиций этой науки является словом фонетическим, то есть тактом, который по природе суперсегментен, и в этом смысле оказывается понятием, синонимичным ударению.

Такого рода синонимию можно обнаружить и между понятиями «фраза» и «интонация». Характеризуя суперсегментную систему русского языка. М. В. Панов называет единицами и ударение, и такт, и фразу, и интонацию [Панов 1979]. В то же время ударение и интонацию нередко называют суперсегментными признаками, звуковыми отличиями, своего рода качествами других единиц, природа которых в плане разграничения сегментности / суперсегментности не всегда оказывается достаточно определенной. В самом деле, акустические параметры речевого сигнала, объединяемые обычно в понятие «интонация» – частота основного тона, интенсивность, длительность, – несут в себе и сегментную информацию[8]8
  На необходимость различать понятия параметра речевого сигнала и просодического признака указывается, например, в книге [Чистович, Венцов, Гранстрем и др.: 92].


[Закрыть], то есть соотносятся и с сегментными единицами. Следовательно, характеризуемая интонацией суперсегментная единица должна иметь принципиально иную природу.

Проблема теоретического обоснования разграничения сегментных и суперсегментных звуковых единиц русского языка почти не разработана. Хотя еще в 1948 г. П. С. Кузнецов в статье «К вопросу о фонологии ударения» обратил внимание на глубокие, существенные различия между звуком и ударением как единицами языка. В задачи П. С. Кузнецова не входило исследование данной проблемы как таковой, однако он впервые, насколько нам известно, показал, что некоторые звуковые признаки реализуются на отрезках больших, чем звук. Так, например, ударение реализуется лишь в пределах целого слова. На существование звуковых единиц, реализующихся на таких отрезках речевого потока, как слово и высказывание, и на необходимость рассматривать эти единицы в качестве особой категории П. С. Кузнецов указывал в статье «К вопросу о фонематической системе французского языка».

Опираясь на разграничение, проведенное П. С. Кузнецовым, М. В. Панов теоретически обосновывает само понятие «суперсегментная единица». Предложенная им процедура проверки звуковой единицы на суперсегментность вытекает, во-первых, из системного представления о звуковой стороне языка, во-вторых, из необходимости определить структуру самой суперсегментной единицы. М. В. Панов пишет: «Если А и Б (два элемента, два признака, две сущности) образуют сочетания АБ и БА, но нет в языке сочетаний АА ББ, то сочетания АБ и БА образуют (каждое) единую, целостную, неделимую единицу» [1979: 69]. При этом признаки А и Б являются противоположными, в силу чего, зная один признак, мы всегда правильно определим другой. Таким образом, суперсегментная единица, «разлитая» поверх звукового ряда, то есть соотнесенная с определенным отрезком речевой цепи, существует в то же время в виде некоторых признаков, соотносимых с элементами данного отрезка. Так, признаки «ударность» и «безударность» реализуют ударение как суперсегментную единицу, соотносимую со словом в целом [Панов 1979].

Пользуясь процедурой М. В. Панова, легко убедиться в суперсегментности слога, несмотря на то что само слоговое качество как признак элементов данной суперсегментной единицы до сих пор остается предметом научных дискуссий. Множество, порой противоречивых, теорий слога не мешают ему выдержать проверку на суперсегментность, настолько универсальной оказалась описанная М. В. Пановым суперсегментная структура: для определения слога как суперсегментной единицы достаточно указать, что он всегда состоит из слогового и неслогового (или неслоговых) элементов.[9]9
  В самом деле, русский язык знает слоги – ta-, -at-, -tat-, где один звук является слоговым, а другие – неслоговыми. Но есть и слог – а-, где неслоговые элементы выражены нулем звука.


[Закрыть] По этим же соображениям суперсегментной оказывается и интонация. Предударная часть во всех интонационных конструкциях произносится на среднем тоне, поэтому «если дана определенная интонация ударной части, то нет выбора, какой быть заударной интонации: она уже этим выбором предопределена» [Панов 1979: 87].

Соотнесенность признаков суперсегментной единицы с определенными элементами отрезка звуковой цепи оказывается не только основанием для разграничения сегментных и суперсегментных единиц, но и основанием для обнаружения в них общей природы: решая вопрос об отношении звуков к фонеме, М. В. Панов обращается к таким суперсегментным единицам, как слог и ударение, и доказывает необходимость включения их в ряд фонемных (смыслоразличительных) единиц языка [Панов 1967: 167–190]. Тем самым, на наш взгляд, М. В. Панов внес существенный вклад в фонологию: разграничение сегментности / суперсегментности является, по всей вероятности, требованием фонетики, в то время как фонологически звуковая сторона выступает в системном единстве. Вопрос же о месте суперсегментных единиц в фонологии сводится к проблеме, глубоко и точно сформулированной П. С. Кузнецовым, но не ставшей специальным предметом его исследования, – необходимости установить понятие «предела реализации фонологических (то есть звуковых смыслоразличительных) противопоставлений» [Кузнецов 1970 б: 364].

Н. С. Трубецкой в «Основах фонологии» также поднимает вопрос о принципиальном отличии «фразоразличительных средств» от всех других смыслоразличительных средств языка и указывает, что «фразоразличительные средства являются самостоятельными знаками»; «предупредительная» интонация обозначает, что предложение еще не завершено, понижение регистра обозначает, что данный отрезок речи не связан ни с предыдущим, ни с последующим» [Трубецкой: 254]. К сожалению, проблемы фонологии, выходящей за рамки сегментных фонетических явлений, по сути дела просодической, суперсегментной фонологии не нашли отражения в том труде, хотя Н. С. Трубецкой и включал их разработку в свои планы. Нереализованными остались и идеи П. С. Кузнецова и Н. И. Жинкина относительно фонологического статуса просодических языковых средств. По-видимому, идея фонологичности просодии витает в воздухе с того момента, как суперсегментные единицы стали подвергаться лингвистической интерпретации, как раз и заключающейся в признании за такого рода единицами права решать круг своих собственных проблем смыслоразличения. Вне такого подхода суперсегментные единицы остаются акустико-физиологическими речевыми отрезками, о которых А. А. Реформатский писал: «… это тогда даже не факты речи, а факты речевого потока, струи и палки, подвергнутые сегментации» [1975: 187].

Вообще возведение единицы членения звукового потока в статус единицы языка обязательно связано с понятием языкового уровня [Реформатский 1975: 187]. Это положение, безусловно, является универсалией фонологии, как сегментной, так и суперсегментной, ибо требование установить для каждой суперсегментной единицы понятие предела реализации фонологических противопоставлений и есть требование рассматривать сущность суперсегментной единицы с позиций высшего по отношению к ней языкового уровня.

Иными словами, для суперсегментной единицы как единицы не только фонетической, но и фонологической должны быть установлены оппозиции, так же как это делается для сегментных единиц (заметим, кстати, что решение этого вопроса не входило в задачи настоящего исследования и, по-видимому, является весьма отдаленной перспективой).

Ясно, однако, что этот вопрос не может быть даже поставлен без достаточно четкого представления о суперсегментной единице как таковой и о признаках такого рода единиц. Так, например, квалификация ударения и как единицы, и как признака, а также вычленение на основе ударения такта, который тоже претендует на роль языковой единицы (см., например [Панов 1979]), не является, на наш взгляд, прерогативой терминологии.

Следует, по-видимому, провести последовательное разграничение известных фонетических явлений, относящихся к области суперсегментной фонологии (иначе говоря, просодики) на единицы и конституирующие эти единицы признаки. Понятие суперсегментности целесообразно использовать по отношению к единицам, а понятие просодики – по отношению к признакам, поскольку такое терминологическое разведение отражает и сущностные моменты обсуждаемых понятий: в единице подчеркивается ее строение, в признаке – акустико-перцептивные параметры. С этой точки зрения слог, такт, фразу следует квалифицировать как суперсегментные единицы, а слоговость, ударение, интонацию – как просодические признаки суперсегментных единиц.

Использование термина «суперсегментная единица» применительно к такту, а не к ударению, представляется правомерным уже потому, что сам статус суперсегментной единицы предполагает определенные специфические отношения между ее элементами (сегментами), на существование которых и обратил внимание П. С. Кузнецов: «…ударность определяется не абсолютной интенсивностью, а отношениями интенсивности (выделено нами. – В. В.) в пределах целого слова (раз один гласный определен как ударный, все остальные гласные того же слова тем самым определены как безударные» [1970: 362]. Именно такт воплощает в самой своей структуре отношения ударности / безударности, что позволяет квалифицировать его как суперсегментную единицу. Ударение же выступает в роли просодического признака.

Таким образом, при указанном подходе осуществляется нетрадиционное осмысление самого понятия «суперсегментная единица», которая понимается как состоящая из более чем одного сегмента, причем один – тень другого. При этом в роли сегментов разных суперсегментных единиц будут выступать различные отрезки звуковой цепи: звук для слога, слог для такта, такт для фразы и т. д.

Нам представляется, что понятие суперсегментности охватывает и более крупные единицы, чем такт и фраза.

Характеризуя суперсегментную единицу, М. В. Панов формулирует два критерия, по которым она определяется: наличие в ней двух признаков и предопределенность одного признака другим. Однако описание им таких единиц, как слог, такт и фраза, не всегда последовательно исходит из одного основания. В самом деле, если слог определяется слоговостью (фонетическая сущность которой до сих пор остается предметом научных дискуссий, что не мешает, однако, обнаружить в слоге два элемента – слоговой и неслоговой), такт – единоударностью (причем, хотя ударение и представляет собой сложнейший комплекс просодических характеристик, определить в такте ударный и безударный компоненты не составляет труда), то фраза характеризуется целым рядом таких изменений просодических свойств, при которых вызывает затруднение обнаружение во фразе двух компонентов, которые квалифицировались бы как противопоставленные признаки. М. В. Панов предлагает не учитывать в качестве компонента предцентровую часть фразы на том основании, что она всегда произносится на среднем тоне [Панов 1979: 87], однако предцентровая часть – как компонент суперсегментной единицы – может быть сравнима с безударными слогами в такте или с неслоговыми звуками в слоге.

Представляется интересным и важным привести классификацию суперсегментных единиц к одному основанию, которое бы отражало их принципиальную «деривационность»: возможность участвовать в процессе ритмообразования как в качестве исходных, так и в качестве результирующих единиц.

Наличие двух компонентов, определяющихся двумя просодическими признаками, является важнейшей структурной характеристикой суперсегментной единицы, что убедительно и показал М. В. Панов. Таким образом, эта характеристика оказывается первым признаком суперсегментной единицы. На наш взгляд, можно сформулировать еще по крайней мере второй и третий признаки: она имеет акцентную структуру (то есть один ее компонент всегда оказывается выделенным просодическими средствами) – второй; между ее компонентами существуют определенные отношения, варианты которых создают все многообразие данных единиц, – третий. Так, например, такт обладает всеми тремя признаками и в качестве его компонентов выступают ударный и безударный(е) слоги (1), при этом противопоставленность в рамках такта ударного слога всем безударным, сколько бы их ни было, позволяет все безударные объединить в один невыделенный компонент, противопоставленный выделенному – ударному (2). Установить все возможные типы отношений между компонентами такта не составляет труда (3). Таким образом, третий признак такта как суперсегментной единицы обусловлен возможностью простого подсчета типов тактов в русском языке, который, насколько нам известно, не был еще сделан в литературе[10]10
  См.: «Разумеется, для звучащей речи логичнее было бы строить статистику фонетических слов, однако такими статистиками мы не располагаем, в то время как в литературе существуют статистики слов от пробела до пробела…» [Фонетика спонтанной речи: 220].


[Закрыть]. Однако данные по типам слов как кодифицированного русского языка, так и спонтанной речи, приведенные в отчете по теме «Статистические характеристики спонтанной речи» Лаборатории экспериментальной фонетики Ленинградского университета (1985), позволяют считать, что число возможных типов тактов составляет 21–28, поскольку можно говорить о совпадении в среднем фонетического слова, каковым является такт, и слова – единицы лексической системы.

Вполне вероятно, что частотность типов тактов будет иной, чем частотность типов слов, однако в данном случае нас интересует лишь сама возможность такого подсчета и приблизительное число возможных типов. В русском языке самыми частотными оказались следующие типы: беда́, куда́ – 15,6 %; за́йцы, сту́льчик – 15,3 %; похо́же, това́рища) – 15,3 %; во́т, вми́г – 12,6 % [Фонетика спонтанной речи: 220].

Два последних признака – акцентная структура суперсегментной единицы и возможность установления типов единицы исходя из вариантов соотношений ее структурных элементов – имеют особое значение для решения поставленной задачи: связать понятие суперсегментности, с одной стороны, с проблемой ритмической организации, с другой – с деривационным аспектом ритмообразования.

Представляется, что именно акцентная структура суперсегментной единицы делает ее единицей ритмообразующей. Обратимся, например, к утверждению Б. М. Теплова, что ритм – это не что иное, как «временная структура любых воспринимаемых процессов, образуемая акцентами, паузами, членением на отрезки, их группировкой, соотношением по длительности» [Теплов: 269] и к данным экспериментальных исследований, обобщенным З. Н. Джапаридзе в книге «Перцептивная фонетика», из которых следует, что подход к фонетическим явлениям с точки зрения ритма означает подход с точки зрения «воспринимаемых ударов» [Джапаридзе: 37].

Таким образом, непосредственная связь суперсегментной единицы с ритмической организацией осуществляется через такой ее просодический признак, как акцентная структура.

В поисках же механизмов ритмообразования следует, по-видимому, опираться в основном на третий признак суперсегментной единицы, поскольку в принципиальной возможности установления типов отношений между ее компонентами открывается и принципиальная возможность обнаружить следы порождения суперсегментной единицы в процессе текстообразования[11]11
  Эти следы могут, скорее, быть обнаружены в так называемых речевых ошибках, диалектных особенностях, намеренных отступлениях от просодических норм. Эта интересная и перспективная проблема, насколько нам известно, еще не поставлена в современном языкознании, хотя речевые ошибки уже были предметом исследования с другой точки зрения (cм., например, [Мурзин 1989: 5–14]. Нарушение структурных норм (таковыми, собственно, и являются нормы просодические в нашем понимании) Ю. М. Лотман назвал «важным средством информационной активизации структуры художественного текста» [1970: 352]. Думается, что это положение справедливо для текста как такового. Понятно, что зафиксировать то или иное нарушение можно, только имея представление о нормативных структурах, которые и манифестируются третьим признаком суперсегментной единицы.


[Закрыть].

Рассмотрим известные фонетические явления суперсегментной фонетики русского языка с точки зрения отнесения их к системе суперсегментных единиц (на основании трех сформулированных признаков), останавливаясь на специфике этой системы и определяя характер отношений между суперсегментными единицами разных уровней.

Известно, что элементарной (мельчайшей) частицей любой системы должна быть единица, неделимая далее с позиций данной системы. В этом смысле звук / фонема[12]12
  Звук и фонема как лингвистический и перцептивный аспекты одного фонетического явления являются одной языковой сущностью.


[Закрыть] вполне отвечает требованиям единицы сегментной системы, поскольку очевидно, что получаемые в результате членения звука / фонемы элементы (артикуляционные или акустические признаки звука, дифференциальные признаки фонем) принадлежат к иным системам (или подсистемам): свою основную смыслоразличительную функцию звук / фонема выполняет именно как цельная, неразложимая единица.

Суперсегментная система имеет, вероятно, целый ряд специфических свойств, одно из которых проявляется в определении элементарной единицы этой системы. Понятно, что эта единица должна иметь признаки, сочетающиеся по правилам суперсегментности, и быть неделимой с позиций данной системы.

Минимальной произносительной единицей, как известно, является слог. Невозможность распада слога даже в случаях афазии, приводящей к нарушениям плавности речи [Лурия], свидетельствует о действительной «минимальности» слога как единицы речевого потока. Это еще раз подтверждает принципиальное различие между звуком и слогом, принадлежащим разным системам: слог как суперсегментная единица состоит не просто из звуков, а из слогового и неслогового компонента[13]13
  Известно, что слог может состоять только из слогового звука. М. В. Панов вводит понятие диэремы как суперсегментной единицы, которая позволяет понять, как отсутствие одного из двух необходимых признаков (например, неслогового звука в слоге или безударного слога в такте) превращается в значимое отсутствие, компенсирующее недостающий признак. Диэрема выступает, по сути дела, как универсальный заменитель признака (см. об этом [Панов 1967]).


[Закрыть].

Однако специфика суперсегментной системы позволяет квалифицировать слог лишь как мельчайшую единицу, но не элементарную, поскольку в данной системе мы имеем дело с целым рядом иерархически выстроенных элементов. Возникает необходимость уточнения понятия неделимости для суперсегментной единицы: элементы, образуемые в результате ее членения, не являются суперсегментными единицами с позиции того признака, который конституирует данную единицу. Так, например, такт, конституируемый ударением и состоящий из ударного и безударного слогов, не может быть расчленен на равноправные единицы – слоги, так как фонетическая сущность такта как суперсегментной единицы заключается в противопоставлении ударности / безударности в рамках данной целостной единицы; расчленить такт мы можем только на ударный и безударный(-е) слоги, а не просто отдельно на слоги как на единицы хотя и суперсегментные, но не имеющие еще признака ударности / безударности.

Квалифицируя слог как суперсегментную единицу, мы должны выявить его фонетическую сущность именно с позиций суперсегментной системы. Поэтому отсутствие всеохватывающей теории слога (как, впрочем, и противоречия, возникающие при попытке обнаружить границы слога исходя из имеющихся теоретических его обоснований) в принципе не является помехой для определения самого слога и его места в системе суперсегментных единиц. Слоговость как признак слога, реализующийся просодическими средствами[14]14
  В соответствии со сложившейся традицией под просодическими средствами мы понимаем все фонетические характеристики больших, чем фонема, единиц (см., например [Зиндер: 257]); Н. Д. Светозарова называет просодику «способом организации звуковых последовательностей начиная со слога» [1982: 6].


[Закрыть], и отражает его фонетическую сущность, причем в данном случае неважно, понимается ли под слоговостью особый волновой характер сонорности [Аванесов] звукового симплекса, называемого слогом, или же слог трактуется как артикуляторная единица [Чистович и др. 1965; Щерба 1963]. При любом подходе, по образному выражению Л. Р. Зиндера, «цепь слогов можно представить в виде волнистой линии с вершинами и долинами» [Зиндер: 256].

Таким образом, слог как суперсегментная единица отвечает трем требованиям, предъявляемым к суперсегментным единицам: слог – двухкомпонентен; его структура может квалифицироваться как акцентная, поскольку слоговость одного его компонента является таковой только при соотнесенности с неслоговыми звуками (звуком) или отсутствием таковых; нетрудно установить и все возможные варианты соотношений компонентов слога (как известно, русский слог бывает четырех типов: открытый – прикрытый, открытый – неприкрытый, закрытый – прикрытый, открытый – неприкрытый).

Следующая единица речевого потока – такт – не вызывает особых затруднений при квалификации ее как суперсегментной единицы, о чем говорилось выше. Можно даже сказать, что с точки зрения ритмообразования этой единице потому и отводится едва ли не главенствующая роль в большинстве исследований ритма, что ее суперсегментные признаки как бы лежат на поверхности: единоударность такта позволяет без труда обнаруживать в нем компоненты его структуры, акцентный характер которой и позволяет такту выступать в роли единицы измерения ритма, а сравнительно легко исчисляемые междуударные слоговые интервалы как реализация определенных типов соотношения компонентов такта позволяет ввести еще один количественный показатель ритмической структуры – число слогов в такте. Именно на поисках закономерностей функционирования такта в художественных текстах и сосредоточены известные исследования Б. В. Томашевского и М. М. Гиршмана.

Связь такта со слогом может быть квалифицирована как отношение включения слога в структуру такта, но в «снятом виде». Если такт по сравнению со слогом обладает новым просодическим признаком – ударением, то и сами слоги в составе такта выступают уже в несколько ином качестве. Их слоговость как собственный просодический признак сохраняется лишь постольку, поскольку противопоставление ударности / безударности (реализация нового просодического признака – ударения) осуществляется в рамках компонентов такта, то есть в рамках составляющих его слогов. Иными словами, подобно тому, как слог не состоит из звуков, но состоит из слогового и неслогового(-ых) звуков, такт состоит не из слогов, но из ударного и безударного(-ых) слогов. В этом смысле такт как единица суперсегментной системы тоже неделим – является элементарной единицей.

Понятно, что вся суперсегментная система не исчерпывается только этими единицами.

Такт, в свою очередь, выступает в качестве строевого компонента еще одной единицы данной системы – фразы. Рассмотрим три фразы: // Де́ньги у-него́ води̋лись / и-о́н всегда́ говори̋л о-них / с ви́дом большо̋го знатока́ //. В каждой из этих фраз совокупность тактов объединена новым просодическим признаком – интонацией. Но можно ли квалифицировать фразу как суперсегментную единицу, опираясь на три сформулированных нами признака?

Прежде всего необходимо отметить обязательное возрастание структурной и качественной сложности каждой последующей единицы суперсегментной системы. Исходя из этого описание фразы может включать в себя такие показатели, как число и типы слогов, тактов и их количество, характер интонационного движения, тип интонации или интонационной конструкции [Брызгунова 1977; Русская грамматика 1980], функциональный тип фразового выделения (является ли оно нейтральным, логическим или эмфатическим), тип акцентной структуры (в зависимости от места фразового выделения).

Однако рассматривая фразу как явление суперсегментной фонетики, необходимо обнаружить в ее организации те признаки, которые позволили бы квалифицировать ее как единицу суперсегментной системы, а также объединить конкретные характеристики фразы в собственно просодический признак, конституирующий ее как таковую.

Иными словами, необходимо рассмотреть фразу с точки зрения тех суперсегментных признаков, которые и позволили бы ей выполнять ритмообразующую функцию.

На первый взгляд, попытка представить фразу как двухкомпонентную структуру (первый признак суперсегментной единицы) может вызвать возражения, поскольку традиционно во фразе выделяют три части: предцентровую, центр и постцентровую. Действительно, с точки зрения движения основного тона во фразе обнаруживаются указанные участки [Брызгунова 1977], из которых, как уже говорилось, М. В. Панов предлагает исключить предцентровую часть, всегда произносимую на среднем тоне, а в качестве компонентов фразы учитывать центровую и постцентровую части [Панов 1979: 89], которые при этом связаны друг с другом так, что «если есть определенная интонация ударной части, то нет выбора, какой быть заударной интонации», она уже предопределена [Панов: там же].

Есть еще один путь представить фразу как двухкомпонентую структуру. Известно, что русская фраза всегда имеет в своем составе выделенный просодическими средствами такт. При этом не существенен функциональный аспект этого выделения, важно, что в каждой фразе всегда присутствует тот или иной акцент, выделенность. Понятно, что фразы, квалифицируемые как невыделенные, не представляют собой некоторой акцентной равномерности. Однако «градации выделенности неакцентированных слов во фразе не являются психологически релевантными» [Надеина: 10]. Результаты эксперимента, проведенного Т. М. Надеиной, дают основания полагать, что при восприятии русской фразы «осуществляется скорее бинарное (выделено нами. – В. В.) противопоставление максимально выделенного слова невыделенным» [там же].

Таким образом, невыделенные такты фразы образуют один компонент ее структуры, а выделенный такт является другим ее компонентом. Следовательно, и акцентный тип структуры фразы – как второй необходимый признак суперсегментной единицы – вытекает из первого признака – двухкомпонентности.

Что касается третьего признака, то известно, что русский язык предоставляет большие возможности различных сочетаний компонентов фразы. При этом классификация типов фраз по этому признаку может строиться в зависимости от целей лингвистического описания. В основу типологии может быть положен учет конкретного места расположения акцентновыделенного такта во фразе: акцент на первом такте, на втором, третьем и т. д. Можно провести классификацию на основании некоторого обобщения возможных вариантов.