Текст книги "Сноха"

– Пойдем, покажешь мне, как щенка устроила. Кличку хоть выбрали?

– Да, – киваю я, выходя из-за стола. – Бимка. Он уже понимает и откликается.

– Хорошее имя, – довольно говорит Вадим, загораживая дверной проем. Сам не идет никуда и меня не пропускает. – Олюшка, – шепчет он, стоит мне подойти ближе. – Береги себя и Роберта, пожалуйста, – хрипло просит, проводя здоровой рукой по моим волосам. Пальцы свекра перебирают тонкие прядки, а затем медленно скользят по моей щеке. Я стою ни жива ни мертва. Хочу броситься ему на шею, но не смею даже тронуться с места. И только Анечкины шаги в коридоре заставляют нас очнуться от этого морока. Вадим убирает руку, пропускает меня вперед и что-то крякает неразборчиво. То ли от досады, то ли от боли.

Вслед за мной Косогоров, кряхтя, поднимается по лестнице. Натужно сопит в две дырки, но идет молча. А в моей спальне с умилением смотрит на Роберта, потом на Бимку, растянувшегося на небольшом половичке.

– Дети. Спят, – улыбается благосклонно и, тяжело ступая, идет к себе. У самой двери останавливается и, почесав затылок, шепчет с сожалением. – А лежанку барбосу мы так и не купили.

– Можно завтра в город съездить, – еле слышно предлагаю я. – Я присмотрела в интернете лежанку.

– Нет, – мотает головой Косогоров. – Хватит, наездились, – отмахивается он от меня, словно от назойливой мухи, и добавляет с неохотой. – Завтра отправим кого-нибудь. Пока Игорь не разберется, из дома выходить не рекомендуется. Спокойной ночи, – бросает он, выходя в коридор. И я замечаю, как его лицо передергивает от боли.

– Вадим Петрович, – не сдерживая порыва, вылетаю я следом.

– Ну что еще, Оль? – морщится он. – Давай завтра обсудим, а? Хочу выпить обезболивающее и лечь. Что-то я расклеился сегодня…

– Если что-то нужно, я могу помочь, – выдаю я, не подумав о последствиях.

– Нет, милая, – гадко ухмыляется Косогоров. – Не можешь…

– Позвоните мне, если станет плохо, – шепчу я, чувствуя, как щеки заливаются предательским румянцем.

– Обязательно, – фыркает он и удаляется к себе на третий этаж. Его качает от боли и слабости. Но даже в такой момент Вадим старается не подать вида, как ему плохо. Да еще после операции целый день где-то носило. Видимо, консультировался с кем-то или с ментами разбирался. Но такой, чуть расслабленный и растерявший отчасти самоконтроль, Косогоров мне по душе. Он больше похож на обычного человека. Зато когда жив-здоров, больше напоминает биоробота.

«Вот же хмырь, – думаю я, снова надевая пижаму и укладываясь в постель. – Вечно все перевернет с ног на голову и выставит меня в дурном свете. Что я такого предложила? Только помощь! А он как все перевернул? Зараза!»

На всякий случай я кладу телефон под подушку, твердо зная, что никто не позвонит. Вадим Петрович будет корчиться в мучениях, но ко мне за помощью не обратится.

«Ну и не надо, – фыркаю я. Но как только закрываю глаза, в мое сознание вторгается Кирилл. Довольный и чуть пьяный. Он подходит ко мне ближе, и я стараюсь отойти куда-нибудь подальше. Точно знаю, что если попадусь ему в руки, мне несдобровать.

– Что тебе надо? – яростно шиплю я, отступая. – Отвали от меня, придурок.

– Ты мне обещала, Олька, – тянет он, и мне даже во сне мерещится запах перегара. – Опять под отца завалиться хочешь? – ощерившись, муж делает шаг ко мне и припирает к стенке. – Урою тебя, стерва…

Оттолкнув мужа, я убегаю прочь и чувствую, как по телу проносится дрожь. Раз, другой. С усилием я продираю глаза и растерянно оглядываюсь по сторонам. Все так же спит рядом Роберт, а на своей постилке – Бимка. И дрожь, вернее – дребезжание раздается где-то рядом.

Айфон, ептиль!

Кому не спится? Или что-то с бабушкой? Подслеповато щурясь, гляжу на экран и, увидев надпись «КВП», выныриваю из остатков дремы. Схватив халат, бегу на третий этаж. Стараюсь на ходу вдеть руки в рукава, и это мне удается лишь с третьей попытки. В полутемном коридоре царит тишина. Через распахнутую дверь я заглядываю в спальню Вадима и прислушиваюсь к его дыханию. И, к своему ужасу, ничего не слышу. Делаю шаг внутрь. Потом еще один. Сердце бьется как сумасшедшее и заглушает любые звуки. Приходится подойти ближе и прислушаться. Тишина. И что делать, блин?! Всматриваюсь в лицо Вадима. Он лежит, раскинувшись на кровати, голова чуть закинута назад. Неужели помер? От наркоза или от нервотрепки. Может, сердце не выдержало? Оказавшись почти вплотную к кровати, я наклоняюсь над Косогоровым, пытаясь понять самую простую и важную вещь на свете. Дышит он или нет, твою мать! Но в тот момент, когда я слышу слабый натужный вздох, сильные цепкие пальцы хватают меня за запястье и тянут на себя.

– Попалась, – довольно хрипит Вадим. – Будешь знать, как подглядывать…

– Вы меня сами позвали, – говорю, как мне кажется, уверенно и спокойно, но наружу выплескивается какое-то припадочное мяуканье. Пытаюсь вырваться, но этот мужчина, хоть и раненый, все равно сильнее меня.

– Лежи уже, – жарко шепчет он на ухо и, не выпуская меня из захвата, натужно вздыхает. Ложится на бок, прижимая меня к себе, и, огладив бедро и грудь, бубнит хриплым шепотом.

– Как же я соскучился по тебе, кукленок!

Глава 10

Ольга

Я даже не пытаюсь вырваться. Боюсь потревожить рану Вадима Петровича. Лежу, уткнувшись носом ему в грудь, и вдыхаю запах чистого тела, такой забытый и родной. Ассоциативная память коварная штука. С первым же вдохом я переношусь в транзит-отель, где мы так же лежали, обнявшись. Уставшие и довольные. Я легко провожу ладонью по широкой груди моего давнего любовника и словно проваливаюсь в нирвану. Мне хорошо, уютно и безопасно. Здравый смысл иногда пробивается сквозь дурман эйфории и требует вернуться к сыну, но душа поет, а сердце просто выпрыгивает от счастья.

«Он мой. Хоть на несколько минут, но мой. Единственный мужчина, за которым я бы пошла на край света. Но Вадим оттолкнул меня, да еще умудрился поделиться информацией с сынулькой. То ли предостерег, то ли похвастался. Интересно, как это вообще звучало? Не рыпайся, малыш, у папы все равно пиписька больше!»

И только сейчас, прижимаясь к Вадиму, до меня доходит простая истина. Скорее всего, между Кириллом и его отцом было соперничество. Может, Вадим ничего не знал, а вот мой бывший муж всеми силами старался переплюнуть отца. С какой еще стати он влез бы в криминал? Из любви к искусству?

От двусмысленности последней фразы меня начинает колотить дрожь. Если бы Кирилл умел довольствоваться малым. Строил бы карьеру и, дослужившись до определенных высот, сколотил бы состояние. Но, вероятно, он пытался что-то доказать Вадиму. Уверить отца и окружающих в своей состоятельности. Показать всему миру, что может справиться без отцовской помощи. Вот только со мной косяк вышел. И смириться с бизнесом мужа не смогла, да еще с Вадимом, его вечным конкурентом, в одной койке оказалась.

«Удивительное дело, – тихонечко вздыхаю я. – Рядом со старшим Косогоровым я чувствую себя совершенно спокойно, а вот с Кириллом боялась всего. Будто на пороховой бочке сидела».

Впрочем, так и оказалось. Я отмахиваюсь от печальных воспоминаний, стараясь запомнить навсегда жар рук Вадима. Нам не быть вместе. Это и ежу понятно. Так хоть вобрать в себя побольше эмоций, снова почувствовать себя защищенной. Хоть ненадолго поверить во взаимную любовь. А потом принять неизбежное.

Кирилл, хоть и ушел в мир иной, никуда не делся. Он до сих пор стоит между нами, и его теперь с места не сдвинешь. Если человек стал памятником, хотя бы в глазах близких, то никто не посмеет сказать о нем плохо или подвергнуть сомнению его легенды и байки. Оказывается, Кирилл приезжал ко мне в Эдинбург. Наверное, на этой планете существуют две столицы Шотландии или есть такой же город в параллельной реальности.

«Стоп, – я замираю на месте и даже вздохнуть боюсь. – Американцы любят называть населенные пункты в честь городов старой Европы. Нужно завтра посмотреть в интернете, – говорю я самой себе, лишь на минуту отвлекаясь от Вадима. Не двигаясь, он крепко прижимает меня к себе и дышит натужно. Я чувствую, как мне в живот упирается поднявшийся член Косогорова.

«Нужно бежать, пока не поздно, – увещевает меня здравый смысл, но я все еще лежу рядом с Вадимом и тихонечко провожу рукой по его ребрам и животу. Я ловлю себя на совершенно фантастической мысли и еле сдерживаюсь. Хочу переместить ладонь на упругую Косогоровскую задницу или запустить пальчики под резинку треников. Но нельзя. Честное слово, нельзя!

«Иди к себе, Оля, – командует моя совесть, а сердце разрывается на части, стоит только представить, что придется взять и уйти.

«Еще минуточку, одну-единственную, – шепчу я и остаюсь еще ненадолго. Осмелев, тянусь к щеке Вадима и провожу ладошкой по трехдневной мягкой щетине.

«Притащил меня к себе и заснул», – мысленно хмыкаю я, представляясь в собственном воображении Марьюшкой, проливающей слезы над возлюбленным Финистом-Ясным Соколом. Спит ли Косогоров или притворяется? Не знаю. Может, не отошел еще после наркоза. Я пытаюсь тихонько выпростать руку, а затем осторожно скатиться с кровати. И когда мне это почти удается, Косогоров снова притягивает меня к себе.

– Отпустите, Вадим Петрович, – прошу я настойчиво. – Там Роберт один. Проснется, будет плакать.

– Сейчас, Оленька, сейчас, – тяжело вздыхает Вадим и снова утыкается носом мне в макушку. – Оленька, любушка моя! – стонет в ухо. – Не убегай так быстро. Дай почувствовать себя живым.

– Я не могу, – шепчу, еле сдерживаясь. Стараюсь не разреветься, но у меня это плохо получается, и, уткнувшись в грудь Вадиму, реву белугой.

– Перестань, – хрипит он, гладя меня по голове. – Нет ничего невозможного, – объясняет, невольно рассеивая мои страхи.

– Нет, – мотаю я головой. – Вы ненавидите меня. И если мы сблизимся, я пропаду. Просто сломаюсь. Понимаете?

– С трудом, – хмыкает он и опять повторяет, как заведенный. – Оленька, любушка моя!

«Бредит, что ли? – проносится у меня в голове. И словно мать Тереза, я осторожно опускаю руку на лоб Косогорова и моментально чувствую жар под ладонью.

«Твою мать, – в приступе паники скатываюсь с кровати и со знанием дела снова ощупываю лоб. – Наверное, температура под сорок, – думаю я и несусь к себе в комнату. Во-первых, хочу проверить, как там Роберт, а во вторых – взять для Вадима термометр. И когда на маленьком электронном табло вспыхивает цифра сорок, хватаю с тумбочки айфон Косогорова и второй раз за сегодняшний день звоню Ваське.

«Только бы не сепсис!» – умоляю я всех святых и господа бога.

К тому времени, как во двор врывается Гелендваген Егорцева, я умудряюсь поставить на уши весь дом. Сначала бужу домработницу, затем вламываюсь в комнату охраны. И Анечка, и дежуривший Гена считают своим долгом посмотреть на хозяина, неподвижно лежащего на кровати.

«Как Ленин в мавзолее, блин, – думаю я и снова молюсь всем святым. – Только бы не сепсис!»

Двое взрослых людей смотрят в растерянности на заболевшего Косогорова и просто не в состоянии мыслить здраво.

– Так, – командую я. – Гена, помогите мне раздеть Вадима Петровича, а вы, Анечка, несите воду с уксусом и чистую простыню.

– Идите лесом, – доносится с кровати слабый стон Косогорова. – Убирайтесь отсюда.

Анна и Гена замирают, будто их поймали на месте преступления. Испуганно переглядываются между собой и с опаской смотрят на Вадима Петровича.

– Хозяин против, – мотает головой домработница, а охранник смотрит на нее напряженно, словно решая, чью же сторону занять.

– Его сейчас никто не спрашивает, – отмахиваюсь я. – А встанет на ноги, скажет «Спасибо!». Быстрее, – велю я свистящим шепотом. – Через несколько минут может случиться непоправимое. Температура поднимается. А мы тут беседы ведем, – замечаю я нетерпеливо, но никто не двигается с места. – Ответственность я беру на себя, – говорю заветные слова. И тут же Анна, словно получив удар тока в задницу, переваливаясь как утка, семенит к двери, а Гена делает шаг к кровати. Я бросаю мимолетный взгляд на чресла Косогорова. Великолепный стояк рассосался сам собой и из-под треников ничего не выпирает.

«А то бы Вадим меня со свету сжил, – говорю я сама себе и чувствую неожиданный прилив сил. Я точно знаю, что нужно делать.

– Убирайтесь, – стонет Вадим и добавляет страдальческим шепотом. – Что ты со мной делаешь, любушка моя!

– Бредит, – деловито замечает Гена. – В его окружении нет ни одной Любы.

– Вот поэтому нужно спешить, – бурчу я, помогая охраннику стащить с Косогорова майку.

И когда Анна вплывает в спальню с кастрюлькой воды и тряпкой под мышкой, продолжаю спасательную операцию.

– Помогите мне, – прошу я двух взрослых людей, но они разводят руками и быстренько выходят из комнаты.

«Зато потом будут рассказывать всем, кто захочет послушать, как они спасали шефа, – бурчу я, рассердившись, и, намочив тряпицу, по размерам напоминающую пеленку, быстрыми движениями обтираю Вадима.

– Что ты творишь? – бубнит мой подопечный. – Почему так прет уксусом?

– Я – каннибал, – фыркаю с недоброй усмешкой. – Замариную вас и съем.

– Позвони лучше Егорцеву, людоедка, – сопит Косогоров и тяжело вздыхает, когда мокрая тряпка опускается на горячую кожу. – Ты сумасшедшая, – хрипит он. – Оставь меня в покое.

– У вас слишком высокая температура, – объясняю я, – еще чуть-чуть, и может начаться выработка ацетона.

– Вы правы, профессор, – еле слышно пыхтит Вадим, и тут мне приходит в голову совершенно фантастическая идея. Я подскакиваю к тумбочке и, наобум открыв ящик, сразу нахожу искомое. Ножницы. Любые. Пусть и маникюрные!

Слегка надрезаю горловину майки и одним движением раздираю ее.

– Что ты творишь, идиотка? – доносится с кровати слабый возмущенный вопль. – Это Армани все-таки.

– Выздоровеете, новую купите. А если отчалите к Харону, то стоит ли переживать о судьбе какой-то тряпки? – набравшись наглости, парирую я, опуская в уксусную воду испоганенное творение Армани. Хорошо отжимаю и надеваю на Косогорова будто детскую распашонку. А мокрой пеленочкой Анны прикрываю поджарые мускулистые ноги.

– Тебе не стыдно, кукленок? – бухтит Вадим. – Сейчас встану и нашлепаю по попе.

– Лежите смирно, – приказываю я и, заслышав урчание двигателя, бросаюсь к открытому балкону. Осторожно выглядываю сверху на паркующийся около дома Гелендваген и, вернувшись к больному, рапортую.

– Приехал ваш Егор Васькин.

Егорцев сперва оглядывает меня скептически, поднимаясь по лестнице, вполуха слушает мои причитания, но когда видит покрытое испариной бледное лицо шефа, тихо материться.

– Всем выйти, – командует он. – А ты останься, – смотрит на меня строго. – Как ты вообще узнала, что ему плохо?

– Вадим… Петрович мне позвонил и что-то промычал в трубку. Мы с ним договаривались, если станет плохо, он позовет меня на помощь…

– С чего бы? – недовольно морщится Егорцев, а я под его насупленным взглядом теряю терпение.

«Твою мать, кто-нибудь в этом городе не считает меня проституткой?»

– Может, все-таки окажете помощь больному? – вскидываюсь, стараясь не нахамить. – Я тут пыталась оказать первую помощь.

– Я заметил, – бухтит Егорцев и, наклонившись над другом, бурчит еле слышно. – Ты как, Вадик?

– Хреново, Вася. Но это не последствия операции. Где-то подхватил инфекцию.

– Сейчас проверим, – насупленно усмехается Васька. И под моим уничижительным взглядом снова ставит термометр. – Офигеть, – хмыкает недовольно и, оглянувшись по сторонам, просит. – Нужен мощный источник света, попроси у прислуги.

И когда на тумбочку водружается светильник с очень яркой лампочкой, быстро срезает перевязку и осматривает рану.

– Тут все чисто.

Мнет Косогорову живот, щупает лимфоузлы и после парочки загадочных манипуляций, наконец, решает заглянуть шефу в рот.

– Твою мать, Вадик! – всплескивает руками и возмущенно смотрит на собственного шефа. – У тебя ангина, придурок.

Косогоров приоткрывает глаза и непонимающе смотрит на друга.

– Вы тут совсем рассобачились. Одна майки рвет, другой пациента ругает. Напишу на тебя в Минздрав жалобу, Вася.

– Ты лучше подумай, где мог подхватить? А я пока Гену за антибиотиками отправлю.

– В аптечке есть сумамед и еще что-то жаропонижающее, – еле слышно фыркает Косогоров.

– А почему тогда тебя лечат примитивными методами? – непонимающе чешет репу Егорцев.

– А меня никто не спрашивал, – хмыкает Вадим Петрович и переводит на меня испытующий взгляд.

– Зато температура спала, – бурчу недовольно и демонстративно выхожу из комнаты.

«Вот что за человек такой? – в сердцах думаю я. – Стало легче, а поблагодарить даже не подумал. Я отгоняю от себя обиду и горечь. Тщательно мою руки и умываюсь. И прежде чем лечь спать рядом с Робертом, достаю из дорожной сумки таблетки от боли в горле и одну кладу на язык. Антибактериальное средство в целях профилактики. Я не успеваю даже дойти до кровати, где посередине, раскинув руки и ноги, спит мой дорогой сынок, когда от двери слышится едва различимый стук. Ничего другого не остается, как выйти навстречу.

Анечка глядит на меня встревоженно и бормочет чуть слышно.

– Ольга Николаевна, вас Вадим Петрович вызывает.

«Нашел, блин, девочку по вызову, – ворчу я и, подавив тяжелый вздох, поднимаюсь на третий этаж.

Доктор Вася старательно мнет Косогорову живот, щупает лимфоузлы и после парочки загадочных манипуляций, наконец, решает заглянуть в горло.

– Твою мать, Вадик! – всплескивает руками и возмущенно смотрит на собственного шефа. – У тебя ангина, придурок.

Косогоров приоткрывает глаза и непонимающе смотрит на друга.

– Вы тут совсем рассобачились. Одна майки рвет, другой пациента ругает. Напишу на тебя в Минздрав жалобу, Егорцев.

– Ты лучше подумай, где мог подхватить? А я пока Гену за антибиотиками отправлю.

– В аптечке есть сумамед и еще что-то жаропонижающее. Я в Швейцарии покупал, – еле слышно фыркает Косогоров.

– А почему тогда тебя лечат примитивными методами? – непонимающе чешет репу Егорцев.

– А меня никто не спрашивал, – хмыкает Вадим Петрович и переводит на меня испытующий взгляд.

– Зато температура спала, – бурчу недовольно и демонстративно выхожу из комнаты.

«Вот что за человек такой, – в сердцах думаю я. – Стало легче, а поблагодарить даже не подумал. Я отгоняю от себя обиду и горечь. Тщательно мою руки и умываюсь. И прежде чем лечь спать рядом с Робертом, достаю из дорожной сумки таблетки от боли в горле и одну кладу на язык. Антибактериальное средство в целях профилактики. Но не успеваю даже дойти до кровати, где посередине, раскинув руки и ноги, спит мой дорогой сынок, когда от двери слышится едва различимый стук. Ничего другого не остается, как выйти навстречу.

Анечка глядит на меня встревоженно и бормочет чуть слышно.

– Ольга Николаевна, вас Вадим Петрович вызывает.

«Нашел, блин, девочку по вызову, – ворчу я и, подавив тяжелый вздох, поднимаюсь на третий этаж.

Бледный и осунувшийся Косогоров лежит на высоких подушках и повторяет еле слышно «как же меня угораздило?». В его руку уже воткнули капельницу и, вероятно, выдали снадобье посильнее уксусной растирки. Но откуда мне было знать! Я вообще-то в этом доме гостья…

«Ну, не только, – хмыкает моя совесть. – Гостьи не шарахаются по чужим спальням. Не валяются в обнимку с хозяином дома.

– Оля, – бурчит Косогоров, и я вижу, как на его губах появляется легкая улыбка. – Спасибо тебе. Спасла меня.

– На здоровье, – лепечу я, не в силах поверить, что великий Вадим Петрович снизошел до благодарности.

– Ольга Николаевна, – уважительно бубнит Егорцев. – Я так понял, что в этом доме вы – единственный совершеннолетний член семьи Вадима Петровича. Поэтому мне нужно объяснить вам основные принципы лечения вашего родственника.

– Зачем? – непонимающе пожимаю плечами я. – Вадим Петрович в сознании. И сам прекрасно сможет все проконтролировать. Да еще и назначения сделает.

Косогоров прикрывает веки, будто от яркого света. И мне не понять, то ли я его снова разозлила, то ли, наоборот, сыграла за его команду.

Егорцев кивает на дверь. Дескать «Выйдем!». И я замечаю, как с коротким кивком колышутся пухлые щеки и двойной подбородок.

«Наверное, они ровесники, – думаю я, выходя в холл. – Вот только Васька выглядит как старший брат или папа Косогорова. Это же надо так себя запустить. А еще доктор называется».

– Ольга Николаевна, – заявляет Василий официально. – Если вы не сможете принять участие в судьбе Вадима Петровича, я буду вынужден забрать его в клинику.

«И там его снова накормят гадким супом», – мысленно хмыкаю я.

– Утром приедет терапевт. Да и медсестру я вызову. Но должен кто-то координировать действия медперсонала. А кроме вас некому. Галину я вызвать не смогу. Вадим категорически против.

– А другие родственники? – блею я, заранее зная ответ.

– Вадим Петрович по сути очень одинокий человек, – со вздохом сообщает мне Егорцев. Помогите поднять его на ноги.

– Конечно, – шепчу я и понимаю, что при любом раскладе не оставила бы Вадима.

– Надеюсь, мы поняли друг друга, – кивает Егорцев и быстро спускается вниз. А я возвращаюсь в спальню к Косогорову и, наклонившись над больным, осторожно прикасаюсь к его лбу. Жар спал, и на лице даже румянец появился.

– Не уходи, – просит меня Вадим чуть слышно. – Посиди со мной.

– Гляну на Роберта и Бимку и вернусь, – шепчу я, невольно проводя ладонью по щеке Косогорова. – Но вам лучше подремать, Вадим Петрович.

– Возвращайся быстрее, – шепчет он, не принимая возражений. И я как дурочка срываюсь с места и несусь вниз к сыну. Роберт спит как ни в чем не бывало.

«Посижу с Вадимом немножко и вернусь», – думаю я и вновь взлетаю по лестнице в личные апартаменты Косогорова. Он, казалось, дремлет, но стоит мне ступить в комнату, как Вадим открывает глаза, а на бледном изможденном лице снова появляется слабая улыбка.

– Полежи со мной, кукленок, – просит он, откидывая в сторону покрывало. – Погрей меня, пожалуйста!

Удивительно, но меня дважды просить не надо. Юркнув в кровать, я прижимаюсь к горячему телу Вадима и снова утыкаюсь лицом ему в грудь. Чувствую, как слабая рука скользит по моим волосам, и вновь слышу над ухом хриплый шепот.

– Любушка моя. Ты вернулась…

И каждый из нас понимает, что речь идет не о тех двух минутах, когда я бегала к Роберту.

От жара рук Косогорова плавятся мозги. Здравый смысл, устав от увещеваний, забился куда-то подальше и молчит. Зато сердце готово выскочить из груди от радости. Я прекрасно понимаю, что с таким мужчиной, как Вадим, нет никакой уверенности. И нужно проявить осторожность и держать дистанцию. Но я отметаю прочь все предостережения и страхи. И честно признаюсь себе, что до сих пор люблю этого мужчину.

– Ты моя, – то ли спрашивает, то ли утверждает Вадим, горячей сухой рукой оглаживая мои плечи и шею. – Моя? – рычит слабым голосом.

Я киваю и, не в силах сдержаться, всхлипываю.

– Ну-ну, кукленок, все хорошо, – бухтит еле слышно Вадим. – Как же вовремя я заболел, а?

Я приподнимаюсь на локте, слыша в последнем вопросе явную издевку. Внимательно вглядываюсь в бледное, но очень довольное лицо. И уже хочу сказать что-нибудь резкое, когда Косогоров, окинув меня ехидным взглядом, снова притягивает меня к себе и заявляет с добродушной усмешкой.

– Целоваться пока не будем, Олюшка.