Текст книги "Художник Кляксель"

Вильгельм Буш
Художник Кляксель

Симоне Пайль, моему другу и переводчице, посвящается

© Усачев А. А., 2018

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018

Вместо предисловия

Большая тяжеленная книга известного немецкого карикатуриста и поэта Вильгельма Буша появилась в нашем шкафу еще до моего рождения. Издана она была в далеком 1897 году и содержала в себе самые известные его стихотворные истории, написанные в течение всей жизни. Бушу в то время было 65 лет. Мне с малых лет нравились эти истории, смысл которых я понимал и без перевода, благодаря редкой выразительности рисунков того же Буша. Когда я заболевал, отец говорил маме: «Срочно дай ему Буша!» А когда выздоравливал, как бы продолжал: «Вот видишь, Буш помог!» Только одно огорчало меня: на 43-й странице появлялся отвратительный черт, который хватал своими вилами душу женщины и утаскивал эту душу в ад, чтобы бросить в кипящий котел. Листая книгу, я старался захватить пальцами как можно больше страниц, с запасом, чтобы не наткнуться на этого черта. Отец пошел навстречу мне и защемил скрепкой пугающие меня страницы. Мне стало легко, и я спокойно уже смотрел картинки любимого художника. Когда я узнал, что мой друг, замечательный поэт Андрей Усачев, начал переводить стихи Буша, я очень обрадовался. Буш попал в талантливую среду, в талантливую жизнь этого поэта. А недавно я узнал, что Андрей закончил работу, и опять обрадовался, уже окончательно. Желаю Андрею Усачеву и Вильгельму Бушу больших успехов на детском книжном столике. Пусть дети увидят, как зарождался жанр, ныне именуемый комиксом.

Виктор Чижиков

В отличие от Виктора Александровича Чижико-ва, я впервые увидел книгу Буша, когда мне было уже тридцать пять. Увидел и сразу же взялся переводить, не зная ни единого немецкого слова и не имея под рукой подстрочника, такое он на меня произвел впечатление. Сначала я перевел, точнее, пересказал «Макса и Морица», затем «Плиха и Плюха» (хотя уже был гениальный перевод Хармса), а затем «Обезьянку Фиппса» и все небольшие истории. Я пересказал все детские произведения Буша. И вдруг – в той самой тяжеленной книге, которая хранилась в шкафу у Виктора Чижикова, – обнаружил «взрослого» Буша, который вообще, насколько мне известно, не переводился. Мне было достаточно увидеть одну-единственную картинку, на которой показан «путь каши в организме человека», и я уже не мог остановиться. Так появилась эта взрослая книга (мой друг Виктор Чижиков ошибся насчет «детского книжного столика», но не сильно: некоторые места из «Художника Клякселя» можно и нужно показывать детям). В общем, спасибо друзьям и старинным книжным шкафам!

Андрей Усачев

Глава первая

 
Восславить я хочу Природу
За то, что нам дарует речь:
Она словам дает свободу
И помогает мыслям течь,
Конечно, если подлый страх
Не запирает их в устах.
 
 
Но, к счастью, помогают музы
Открыть все клапаны и шлюзы.
И вот воздушных мыслей флот
Плывет через открытый рот
И вдаль по звуковым волнам
Несется в гавань уха к нам.
 
 
Возьмем политиков. Свободно
Течет их речь о чем угодно,
Пускай предмет и незнаком —
Сама работа языком
Им доставляет наслажденье,
Такая уж у них черта,
Чтоб обо всем иметь сужденье,
Ни в чем не смысля ни черта!
 
 
Другие весь свой пыл и чувства
Выплескивают на искусство,
В салонах распивая чай
И обсуждая невзначай
Картины, книги, ноты, пьесы
Знакомых и друзей своих,
Не понимая ни бельмеса…
Но я не осуждаю их.
 
 
Я часто и таких встречаю,
Кто вовсе пить не станет чаю,
Хоть и у ангелов из рук…
У них и вкус другой, и круг.
То круг завзятых театралов,
Любителей концертных залов
И занимательных бесед,
Когда погаснет в зале свет.
 
 
Их много на любой премьере:
О, это просто благодать —
На алом бархате, в партере,
В приятной теплой атмосфере,
Концерт с друзьями обсуждать.
Нет в мире сладостней моментов,
Когда б не грохот инструментов:
То альт, то скрипка, то гобой
Зачем-то испускают вой…
Толпа людей во фраках черных,
Дудящих на своих валторнах,
 
 
И дружно голосящий хор
Под руководством Цаппельмана,
Что машет палочкою рьяно,
Им вечно портят разговор.
 
 
Я тоже не фанат симфоний:
Какой бы ни звучал концерт,
Мне как-то ближе и спокойней
Мир, где господствует мольберт.
Струится ручейком беседа,
И я журчу негромко там,
Особенно после обеда,
Среди любезных милых дам.
 
 
О, царство золотых багетов!
В нем не увидишь голых стен —
Всё празднично в холсты одето,
Тут зеркала, там гобелен…
Привычно озирая стены
И обходя картинный ряд,
Сначала я смотрю на цены:
Они о многом говорят.
 
 
– О, – замечаю я графине. —
Есть настроение в картине,
Великолепны и цвета,
И композиция холста.
А этот кисти взмах свободный
И необычный колорит…
 
 
– Вы пр-равы! Бр-раво! Пр-ревосходно! —
Она, картавя, говорит.
 
 
Да, в этом мире всё условно!
Но стоит живопись ценить,
Ведь кисть художника способна
Наш быт чудесно изменить.
 
 
Взять архитектора работу —
Он смог перекроить природу,
Поставил в линию дома:
Здесь будет банк, а там – тюрьма.
Ландшафт, не слишком аккуратный,
Он сделал площадью квадратной,
А как приятен строй казарм
Порядок ищущим глазам!
 
 
И скульптор взгляд наш ублажает,
Поскольку город украшает
Фигурами больших людей,
А иногда и лошадей.
Он хочет, чтобы гость приезжий
Себя не чувствовал невеждой
И, на любой зайдя вокзал:
– Да это Шиллер! – нам сказал.
 
 
Но всех славнее в целом свете
Тот, кто способен на мольберте
 
 
Создать цветное полотно,
Что может пережить столетья
(Пока не выцветет оно!),
Кто строго или романтично,
А иногда весьма комично
Изобразит такой сюжет,
Какого не было и нет,
Кто пишет вывески трактиров,
Гербы на рыцарских турнирах,
Портреты графов и графинь…
Сомненья, юный друг, откинь!
Возьми палитру и треножник,
Холстов и красок накупи
Да шляпу, если ты художник,
Поживописней нацепи.
 
 
И может быть, добьешься славы,
И о тебе пойдет молва…
Но речь о том в дальнейших главах,
А эта кончилась глава.
 

Глава вторая

 
Уже не первый год Земля
Катилась по своей орбите —
Была глубокой колея…
И вдруг – под Рождество – событье:
Неясно, ведал ли Творец
О том, что происходит в мире,
Но неожиданный жилец
Возник в двенадцатой квартире
И что есть мочи завопил…
Ах, сколько было визгу, писку!
Наследник громко заявил
Права на имя и прописку!
Потряс он всех своих родных,
И крик его был не напрасен —
В церковной книге (и в иных)
Записан он как Куно Кляксель.
 

 
Был рев у Куно боевой,
Ведь опыт и младенца учит:
Как только он поднимет вой,
Так сразу же еду получит.
 

 
Но замолкал малыш, когда
Входили в спальню с яркой лампой,
И он таращился тогда
На этот мир и маму с папой.
 

 
О, как прекрасен божий свет!
А грудь особенно чудесна!!
Он, в рот засунув сей предмет,
Растет духовно и телесно…
 

 
Умнеют быстро малыши,
Им только дай карандаши —
Весь опыт жизненный и знанья
Ребенок вложит в рисованье.
 
 
Сперва выводит закорючки,
Затем рисует ножки-ручки…
Он точно знает, что у нас
Есть нос один и пара глаз.
 

 
Был дар у Куно обнаружен
Уже примерно года в три.
Мы видим этот мир снаружи,
А он увидел – изнутри…
 

 
Вот, скажем, господин солидный
Овсянку отправляет в рот,
А дальше превосходно видно,
Как наполняется живот.
 
 
Рисунок выглядел наивно,
Но мыслил мальчик перспективно:
Куда потом идет еда,
Он тоже рисовал. Да-да!
 
 
Увы, талант цветущий юный
Недолго восхищал семью —
Был вскоре пересажен Куно
С горшка на школьную скамью.
 
 
Но с гениальностью, вестимо,
Учеба плохо совместима.
 

 
Довольно быстро понял Кляксель:
Не развлекаться учат в классе
И не художества творить…
Сидеть, корпеть, учить, зубрить —
Вот наши главные глаголы,
Фундамент и основа школы.
 

 
Есть перемены, слава богу,
И мел, и классная доска…
Забавный шарж на педагога
Рисует Клякселя рука.
 

 
Учитель Бётель, как ни грустно,
Совсем не уважал искусство:
– Каков наглец! На что посмел
Переводить казенный мел?!
 

 
Схватив художника за шкирку
И сжав, как тряпку, в кулаке,
Он чуть не протирает дырку,
Возя им рьяно по доске.
 
 
Талант обидеть каждый может.
Художника досада гложет,
И гнев кипит в его груди:
– Ну, ладно, Бётель, погоди!
 
 
Был сорванец давно знаком
На скотобойне с мясником
И шприц наполнил свежей кровью,
Не то свиной, не то коровьей.
 

 
Месть будет жуткой и кровавой!
Нашел он ключ церковный ржавый,
Его умело подпилил
И туго порохом набил.
 

 
Ждал терпеливо юный мститель.
Когда же сделалось темно,
Рвануло так, что герр учитель
С испугом выглянул в окно.
 

 
И тут струею крови Кляксель
Лицо учителю раскрасил…
 

 
– Ай, – крикнул Бётель. – Я убит!
И сделал на полу кульбит.
 
 
Услышав с кухни вопли мужа,
Жена вбегает в кабинет,
А там – о, ужас! – крови лужа…
– Ты жив, супруг мой, или нет?
 

 
– Возможно, – отвечает он. —
Но Клякселя из школы – вон!
 

 
Не изменяется, известно,
Никто от перемены места,
Будь то герой иль сорванец…
На том второй главе конец.
 

Глава третья

 
В учебе Куно не блистал
И поведением не хвастал,
Поэтому он вскоре стал
Учеником маэстро Кваста.
 
 
Был маляром учитель Кваст,
Он стены красить был горазд
И клеил новые обои,
Довольный жизнью и собою.
 

 
– Искусства цели высоки,
Маляр художника не хуже! —
Твердил он, крася потолки…
А ученик носил горшки
И – что куда приятней – ужин!
 

 
Заметил как-то он щенка,
Что нюхал с колбасою ящик,
И в голове ученика
Возник мгновенно план блестящий.
 

 
Сильней запахнет колбаса! —
Приподнял крышку хитрый Кляксель…
А после – хлоп! И ловко пса
Цветными пятнами раскрасил.
 

 
Из таксы вышел леопард!
Ну как тут не войти в азарт!
 

 
Левретка превратилась в зебру —
Хозяин будет рад шедевру!
 

 
Затем бульдог попался в плен,
Сменив наивную левретку,
И, как английский джентльмен,
Был тут же разлинован в клетку.
 

 
Нет, мастер Кваст не так-то прост:
– Хороший у меня работник —
Три литра краски псам под хвост!
Я проучу тебя, негодник!
 

 
Ремонт закончен наконец.
Маляр с усмешкой замечает:
– Кто плохо трудится, малец,
Тот и еды не получает!
 

 
Стерев с лица и пальцев краску,
Кваст режет хлеб, затем колбаску
 

 
И очень медленно жует…
У Куно аж свело живот.
 

...

конец ознакомительного фрагмента