Текст книги "Год в «Звездолете»"

Андрей Николаевич Божко, Виолетта Семеновна Городинская
Год в «Звездолете»

СТАРТ

5 ноября 1967 года

Вот и настал этот долгожданный и тревожный день Мы трое: Герман Мановцев, Борис Улыбышев и я, Андрей Божко, стоим перед массивной стальной дверью, готовые к долгой разлуке с родными и близкими. Через несколько минут дверь отделит нас от людей. На год. На целый год! Я почти не слышу, что нам говорят, осматриваюсь, стараясь в эти последние мгновения запечатлеть окружающее, большой зал, маленькая площадка, тут же, рядом, гермообъект, вокруг множество приборов. Шаг, еще один шаг, и я переступаю стальной порог вслед за двумя другими испытателями. Массивная дверь медленно закрывается…

Мерный рокот систем жизнеобеспечения наполняет жилой отсек гермообъекта, оставленный нами, огромный, ярко освещенный зал сужается до размеров небольшого круглого иллюминатора. Через него мы видим людей, провожающих нас, и дублеров, которые покидают площадку. Смотрю на часы – 17.15, потом на настенный календарь – 1967 год, 5 ноября… Итак, старт дан!

К иллюминаторам придвинулись телекамеры. Отныне они постоянно будут направлены на нас, будут следить за нами холодными и безразличными телеглазами.

Все осталось за дверью. Предшествующая жизнь как бы отдалилась от нас в один миг, подобно тому как убегает вокзал от уходящего поезда. Да, это начало жизни и работы в небольшом, ограниченном от окружающего помещении, это старт в неизвестное. Предстоит путешествие длиною в год, в котором географические координаты будут неизменны. Каким-то оно будет?

Обвожу взглядом помещение – наш жилой отсек. Он не очень просторен. Справа от двери пульт бортового врача. Рядом велоэргометр – прибор с педалями как у велосипеда, предназначенный для тренировки и изучения физической работоспособности. Дальше дверь в оранжерею, которая откроется лишь через два месяца. Затем крошечный камбуз, где мы будем готовить себе пищу. Рядом холодильник, откидной столик с пультом связи и трехъярусные спальные места.

От них до камбуза три шага, столько же до санузла и холодильника, два – до пульта бортового врача, один – до закрытой двери. На полке около столика книги маленькой библиотечки, под ней – вешалка. Стены, увитые проводами, решетчатый потолок.

Постепенно возбуждение, вызванное торжественной обстановкой проводов, спадает. Мы погружаемся в инструкции, которыми обильно снабжены. Но что это? В инструкциях обнаруживаем поздравления, трогательные пожелания успеха друзей и тех, кто готовил нас в неизведанное. Приятно и радостно. Мы вновь ощущаем тепло прощальных рукопожатий друзей, внимание и заботу большого коллектива специалистов, готовившего нас к эксперименту и начавшего его вместе с нами.

В 19.00 по распорядку дня – ужин. Без аппетита поглощаем непривычную пищу с точно отмеренным числом калорий. Уже сегодня мы входим в режим. Хотя завтра и послезавтра его придется нарушить: 6 ноября у Бориса день рождения, а 7-го – большой праздник – пятидесятая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции, и рационы у нас будут праздничные.

К вечеру все загрустили. Герман, задумавшись, машинально достает обкуренную трубку, стискивает ее в зубах, сидит молча, посасывая ее. Курить нельзя! И нечего. Борис смотрит на Германа с тоской. Тот понимает его взгляд и протягивает трубку. Борис с радостью берет ее и, подержав некоторое время в зубах, возвращает Герману. Тот вновь продолжает «курение». Мне непонятны переживания моих коллег: я никогда не курил по-настоящему.

Герман предложил разыграть спальные места. Борису достается самая верхняя полка, Герману – средняя, мне – нижняя. Решаем меняться полками каждые 10 суток, чтобы все находились в одинаковых условиях.

Перед сном чищу зубы щеткой, намыливая ее мылом, так как зубная паста не полагается, умываюсь, обтираюсь увлажненным полотенцем. Затем провожу самомассаж и надеваю на грудь пояс медицинского контроля с электродами и датчиками, позволяющими контролировать снаружи наше состояние во время сна.

Долго не могу заснуть. Перед глазами мелькают события дня. Утром мы ехали по шумным улицам в машине. Неужели это было сегодня? Не верится. Однако мы трое и научный руководитель эксперимента действительно направлялись сюда. Мимо проносились украшенные здания и улицы. С почти обнаженных деревьев ветер срывал пожелтевшие листья, и они, кружась в хороводе, падали на мокрый асфальт. Осень. Пора, рождающая грусть. Нам было грустно еще и потому, что все готовились к празднику, у всех было праздничное настроение, а мы прощались с осенью, с городом, с людьми, с родными, с обычной нормальной жизнью.

Хорошо понимая наше настроение, научный руководитель эксперимента обернулся к нам и полушутя-полусерьезно вдруг спросил: «Ну, как ребята? Не передумали?! Жизнь-то, вон, как хороша!»

А сейчас разное приходит в голову. Думаю о близких. Как они там теперь? Совсем рядом и далеко.

Мысль о них как-то успокаивает и согревает. Может быть, нечто подобное испытывают и Герман с Борисом – они, кажется, тоже не спят. Интересно, о чем они думают? Что вспоминают?..

В период подготовки эксперимента бытовало мнение, что не каждый добровольно решится на долгое заточение. Целый год жизни в замкнутом помещении – не шутка! Длительная изоляция, как считают психологи, переносится нелегко и требует немалой выдержки. Правда, облегчить эту трудность может вера человека в конечную цель выполняемого им дела, лишь она способна не давать развиваться чувству одиночества. И все же изоляция – это суровое испытание. Оно экзаменует человека; позволяет точно определить его нервно-психологическую прочность, уровень его духовного потенциала. Но в то же время и совершенствует его как личность.

Люди знали это, и тем не менее желающих участвовать в эксперименте оказалось немало. Правда, когда окончательно уточнились длительность опыта и условия его проведения, многие отказались, но и оставшихся было достаточно. Выбирали из них тщательно. Требования были жесткие: кандидаты должны иметь отличное здоровье и быть квалифицированными специалистами. Последнее слово принадлежало врачам.

Были нужны инженер, врач, биолог. Сочетание этих профессий необходимо для осуществления комплексной программы исследований. Инженер должен контролировать многочисленные бортовые технические средства; врач – выполнять медико-биологические и психологические исследования и следить за здоровьем экипажа, биолог – заниматься «космической» оранжереей.

Комиссия была авторитетная. Кандидатов в испытатели для годового медико-технического эксперимента врачи изучали так тщательно, как если бы их готовили к длительному полету в космосе. Четыре недели молодых, здоровых людей исследовали врачи, пытаясь узнать об их организмах все, что доступно узнать средствами современней медицины. Они выискивали малейшие изъяны в здоровье. Внимательно наблюдали за сном, настроением, поведением кандидатов.

Вспоминаю одну из первых встреч с профессором, руководившей нашим обследованием и отбором. «У внешне здорового человека, – говорила она, – могут быть скрытые заболевания, которые проявятся в неблагоприятных условиях, и поэтому не каждый даже здоровый человек годен для космического полета и участия в сложном эксперименте. Для космонавта и испытателя важно, чтобы его организм имел, как говорят врачи, функциональную устойчивость и резервные возможности, то есть был способен на большее, чем от него требуется в обычных условиях. Конечно, многое при этом зависит от конкретных условий и задач. Годовой эксперимент важен для нас, специалистов, еще и потому, что отобранные люди в течение года будут жить и работать в условиях, близких к космическим, и мы можем постоянно наблюдать за ними. Ведь только в длительном комплексном эксперименте можно получить целостную характеристику каждого, проверить правильность наших прогнозов, эффективность тестов. Очевидно, что в длительном испытании достаточно поводов и причин для проверки нервной системы. Поэтому из числа кандидатов отбираются люди с наиболее устойчивой психикой, четким мышлением, развитым чувством самоконтроля, обладающие высоким уровнем психологической надежности». (Психологической надежностью специалисты называют умение человека сохранять свою индивидуальность в любых обстоятельствах.)

Психологи считают, что не каждый испытатель способен в непривычных условиях осознавать свое личностное «я». Даже в обычной жизни, на работе человек сталкивается с теми или иными психологическими трудностями. Чтобы преодолеть их, нужны усилия, порой в течение длительного времени. Для одного человека эти испытания могут пройти бесследно, другой же теряется, перестает сознавать себя как личность, сознавать важность своей роли в жизни, теряет веру в свои способности, утрачивает свою индивидуальность.

Бывают случаи, когда, например, во время испытаний на центрифуге, в сурдокамере, барокамере, термокамере и т. д. у человека учащается дыхание, темнеет в глазах, и он находится на грани обмороку. И эту грань огромным усилием воли необходимо преодолеть. Если же он не просто находит силы выдержать эксперимент, но, побеждая себя, обнаруживает способность реально воспринимать происходящее, то в этом случае радостное ощущение победы над собой сделает его, наверное, настоящим испытателем. Если же он не справится с естественным волнением, то в лучшем случае ему придется пережить тягостный период сомнений вообще в своих силах, а в худшем – он простится с мыслью о дальнейших испытаниях.

Психологическая надежность характера не есть нечто данное от природы. Жизнь показывает, что это свойство может воспитываться специальными тренировками и различными испытаниями, с которыми человек сталкивается в обыденной жизни.

Другими словами, если пользоваться терминологией И. Павлова, предпочтение получают люди с «сильным типом» высшей нервной деятельности. Они весьма работоспособны, умеют трудиться длительное время, не снижая темпа и качества работы.

Кандидаты и медицина

…Вновь возвращаюсь к дням, прожитым в клинике. В памяти отчетливо всплывает двухэтажный корпус с длинными коридорами. Это клиника – место медицинского отбора кандидатов для проведения различных экспериментов. Уютный холл. По вечерам здесь собирались обитатели второго этажа – испытатели: люди, с помощью и при непосредственном участии которых испытывается новая космическая техника. Днем они покидали клинику: уезжали на испытания, а когда по вечерам возвращались, были сдержанны и немногословны. К ним мало подходит слово «испытуемые», так как они сами подчас являлись экспериментаторами. Со многими из них я подружился, когда во время медицинского отбора для более детального клинического обследования сменил костюм на пижаму. По вечерам мы играли в шахматы, бильярд, домино, долго просиживали у телевизора. Эти парни привыкли к своей профессии, к своим тяжелым будням. Зная их нелегкий и опасный труд, я смотрел на них с уважением. Здесь же мне посчастливилось познакомиться с некоторыми кандидатами в космонавты.

Я с нетерпением ждал появления моих будущих коллег – кандидатов в состав экипажа «Земного звездолета». Впрочем, это название было придумано журналистами позже, а тогда нас называли просто кандидатами в годовой эксперимент.

Вскоре появился молодой инженер Виктор Потапов. Худощавый, темноволосый, порывистый и эмоциональный, он оказался хорошим шахматистом. Мы часто играли с ним в шахматы, иногда вместе прогуливались во дворе в садике, говорили о работе, о жизни, о предстоящем эксперименте. Мы знали, что сложный наземный комплекс уже подготовлен к «старту». Виктор принимал непосредственное участие в разработках и монтаже его оборудования, поэтому был в курсе дела. Как специалист, он высоко оценивал технические возможности комплекса, его систем жизнеобеспечения.

Мы как-то сразу подружились. Скоро я уже знал, что Виктор женат, что у него двое детей…

Однажды после обеда, когда мы сидели с Виктором за шахматной доской, в комнату вошел атлетического сложения блондин с голубыми глазами. Поздоровавшись, он торопливо прошел к свободной кровати, положил вещи и, улыбнувшись нам, вышел. Виктор сказал, что это Герман Мановцев – врач.

Итак, появился еще один кандидат. Теперь нас в комнате трое:.врач, инженер, биолог. Виктор познакомил меня с Германом. Тот держался, как мне казалось, подчеркнуто официально, был немногословен, сдержан. В одной из первых бесед он спросил меня, будем ли мы ссориться там, и кивнул в сторону, имея в виду гермообъект. И, не дождавшись ответа, сам себе ответил: «Конечно, будем!» Это меня сначала удивило. А потом я подумал, что этот человек, наверное, имеет опыт общения в специфических условиях. Позже я узнал, что Герман действительно неоднократно бывал участником испытаний в термокамерах. И все-таки его ответ немного обескуражил и взволновал меня. Может быть, он принадлежит к тем, кто не ждет ответа, задавая вопрос собеседнику, а отвечает за него сам и таким образом «беседа» течет в одном нужном ему направлении? С такими людьми обычно трудно разговаривать. Они не умеют слушать. Хорошо бы ошибиться в этом. Я вспомнил другого врача, тоже кандидата в годовой эксперимент, с которым познакомился раньше, до прихода Германа. Вначале он показался мне очень симпатичным. Держался почти со всеми запанибрата, много шутил. Однажды, в минуту откровенности, он высказал уверенность, что мы не будем ссориться, и при этом похлопал меня по плечу. Сначала мы жили с ним в одной комнате; но его плоские шутки и излишне веселый нрав вскоре стали невыносимы, и я перебрался к Виктору.

Совместные прогулки, беседы, жизнь в одной комнате помогали нам лучше узнавать друг друга. Герман чем-то напоминал мне Виктора – так же импульсивен, временами, как мне казалось, просто нетерпелив. Как-то я вошел в комнату и застал обоих за оживленной беседой. «До чего же оба горячи», – отметил я про себя.

Выяснилось, что они не раз встречались до клиники и стадия знакомства и взаимного узнавания была для них пройденным этапом. Мне же с обоими надо было сживаться, устанавливать контакты. Я хорошо понимал, как важно в предстоящей жизни иметь рядом надежного товарища и единомышленника, которому можно полностью довериться.

Один за другим стали прибывать еще кандидаты для эксперимента. Валентин Зиновьев, Валя, как мы его по-дружески называли, сразу же завоевал симпатии всех. Появившийся после всех Борис Улыбышев – специалист по медицинскому электронному оборудованию – постоянно работал здесь, в клинике, время от времени принимал участие в экспериментах в качестве испытуемого. Улыбчивый и веселый, хорошо развитый физически и весьма начитанный, он, как правило, не избегал споров и дискуссий. Я с одинаковым интересом приглядывался ко всем, кто появлялся, потому что никого из них не знал раньше и знакомился с ними лишь здесь, во время медицинских обследований в клинике.

Клиника оказалась каким-то сплавом больницы и лаборатории из-за белых халатов и шапочек врачей и медсестер и отсутствия больных. Здесь исследованиям подвергали вполне здоровых людей, с тем чтобы определить лишь степень их здоровья.

Рабочий день наш начинался с 8 утра, заканчивался в 5 вечера и был насыщен до отказа. Терапевты, невропатологи, отоларингологи, психиатры, психологи, специалисты по высшей нервной деятельности и сердечнососудистой системе, гематологи, хирурги, стоматологи, окулисты – все стремились заполучить нас. Иногда приходилось вставать раньше обычного, чтобы подготовиться к очередному обследованию.

Самыми неприятными для меня оказались обследования, проводимые до завтрака. Стакан сульфата бария и рентген желудка: вливание глюкозы в вену: «пытки» желудочным зондом при анализе желудочного сока – все это доставляло немалые страдания. Но, видимо, справедлива истина, что все познается в сравнении. Как-то мне сказали, чтобы я явился на исследование, которые все называли «Кук». «Какая-нибудь забавная проба», – подумал я, но тут же вспомнил, как один из кандидатов, вернувшись после «Кука», лежал бледный до самого обеда на кровати пластом и даже не пошел обедать.

Наступил и мой черед познакомиться с этим таинственным «Куком». Переступаю порог кабинета. В глаза бросается большое удобное кресло с подлокотниками. «Здесь комфорт», – отмечаю про себя. Меня усаживают в кресло, фиксируют электроды на груди, в уголках глаз и даже на носу, объясняют, что нужно делать, завязывают глаза. Кресло начинает вращаться все быстрее и быстрее, а я наклоняюсь вперед, потом откидываю голову назад. Через полторы-две минуты я начинаю понимать, почему мои коллеги, лишь завидев это «удобное» кресло, начинают морщиться. Земля проваливается подо мной. Лицо покрывается потом. Через некоторое время начинает поташнивать.

Позже я узнал, что это вестибулярная проба, предназначаемая для исследования функционального состояния вестибулярного аппарата – органа равновесия. Раздражения вестибулярного аппарата, вызываемые вращением кресла, передаются в продолговатый мозг, и именно это вызывает неприятные рефлекторные реакции, а накопление (кумуляция) ускорений, возникающих при вращении кресла, приводит к усилению эффекта.

Но все это стало мне известно позже, а сейчас, когда перед закрытыми глазами в бешеном темпе мелькают белые пятна, а на желудке становится все тяжелее, я думаю: хорошо, что в детстве любил качели.

Когда кресло останавливается и я имею довольно «бледный вид», хозяева кабинета одобрительно переглядываются и освобождают меня от проводов. «Ничего, ничего, бывает хуже» – так можно понять их красноречивый обмен взглядами.

Пошатываясь, покидаю кабинет, в котором не только испытал муки, но и узнал от врачей, как расшифровывается это загадочное «Кук»: оказывается, кумуляция ускорений Кориолиса. Позже медики рассказали мне, что вращающийся стул, превратившийся со временем в комфортное кресло, называется креслом Баранн, по имени австрийского физиолога, предложившего его для оценки состояния полукружных каналов и других отделов вестибулярного аппарата, располагающегося во внутреннем ухе. С этим креслом хорошо знакомы все летчики и космонавты, как и с качелями, предложенным советским ученым отоларингологом К. Хиловым. Его качели помогают исследовать орган равновесия. Двухосная конструкция качелей из четырех параллельных брусьев создает возможность перемещения в вертикальной плоскости. В то же время площадка качелей двигается все время параллельно полу…

После «Кука» не хотелось даже и думать о еде: комок подкатывал к горлу. Однако через день почувствовал себя нормально. Качели Хилова оказались гораздо приятней, хотя перед испытанием врачи также завязывали мне глаза и накладывали электроды. После них жизнь не казалась такой мрачной, как после «Кука». Однако есть люди, которые очень плохо переносят именно пробу на качелях Хилова.

Если после вестибулярных проб говорится, что «своих не узнаешь», то после измерения внутриглазного давления, когда в глаза закапывали капли и проводили различные замеры, говорят, что «своих не увидишь».

Так я делал открытие за открытием. Мы по очереди проходили различные исследования. Но иногда в один кабинет нас вызывали сразу по нескольку человек, например, к психологам во время пробы на так называемую «психологическую совместимость».

Здесь исследование проводится с помощью аппаратов, которые называются гомеостатами. Двух или трех кандидатов помещают в отдельные кабины, где стоят эти аппараты, снабженные прибором со стрелкой. Нужно вращать ручку прибора до тех пор, пока стрелка не установится на ноль по шкале. Кажется, это сделать очень просто. Но вот, вращая ручку, я с удивлением заметил, что стрелка слушается не только меня, но и еще кого-то. Позже узнал, что это партнер сдвигал мою стрелку, так как приборы были связаны между собой. Кроме того, нашим усилиям мешали дополнительные помехи извне. Успех определялся слаженной совместной работой двух или трех участников испытания вопреки помехам. При этом один, естественно, оказывался в роли «лидера», остальные «ведомыми». Если такой иерархии в маленьком коллективе не складывалось, то задача установки стрелок приборов на ноль оказывалась невыполнимой. Как же скомплектовать группу людей, которая в состоянии выполнить задание, являющееся одним из тестов на групповую совместимость?

На первый взгляд может показаться, что стоит исследовать психологические особенности каждого из кандидатов – и экипаж сформирован. Однако это не совсем так. Известный психолог Ф. Горбов говорит:

«Даже хорошо зная особенности каждого члена группы, нельзя предсказать, как проявит себя группа в целом. Какие взаимоотношения сложатся между отдельными ее участниками. Группа – это не арифметическая сумма индивидуумов, скорее новый, единый организм со своими законами развития и жизни. Поэтому– то психологам необходимо подобрать и подготовить хорошо сработавшийся экипаж еще задолго до полета.

О том, как важно правильно подбирать людей, красноречиво говорит опыт руководителей спортивных команд. Были случаи, когда футбольные команды «экстразвезд» проигрывали более слабым, но зато более сыгранным и дружным коллективам. Знаменитый бразильский футболист Пеле в одном из интервью охарактеризовал идеального, по его мнению, партнера, молодого нападающего сборной Бразилии Кутиньо, как игрока, умеющего угадывать его, Пеле, перемещения по полю. Интуиция? Да, похоже. Но и она ведь не возникает из ничего. Дело здесь не только в интуиции. При общем задании в любой группе обязательно возникает так называемая функциональная соподчиненность…

Мы разработали принцип, – продолжает Ф. Горбов, – который получил название «гомеостатического равновесия». Дело в том, что всякой групповой деятельности характерно стремление к равновесию. Этот принцип и лег в основу гомеостатической методики. В чем же сущность этого метода?

Представьте себе, что трое испытателей должны управлять сложной системой. При этом действия каждого наталкиваются на противодействия партнеров. Это своеобразная игра, и в создавшейся игровой обстановке необходимо не только действовать самому, но и учитывать еще поведение партнеров. Каждый может добиться нужного ему результата только при согласованных действиях со своими партнерами.

И знаете, – вспоминает Ф. Горбов, – эта идея пришла е голову мне в совершенно неожиданной обстановке… во время одной из экспедиций в обыкновенной душевой. В ней было четыре кабины, но диаметр труб не был рассчитан на то, чтобы обеспечить достаточным количеством горячей воды четырех одновременно моющихся людей. Я заметил: когда все четыре кабины были заняты одновременно, в поведении каждого человека выявлялась своя стратегия. Как только один из четырех создавал для себя лучшие условия, более высокую температуру воды, – в другие кабины поступала холодная вода. Это вызывало немедленную реакцию остальных: они начинали вращать краны, и на первого сразу же обрушивались струи либо холодной, либо очень горячей воды… Лишь уступая друг другу, соглашаясь на приемлемые для всех условия, в конце концов удавалось отрегулировать подачу воды и добиться приемлемого для всех теплового режима воды. Случалось, что в группе довольно быстро кто-нибудь выделялся и брал на себя «руководство», то есть становился «лидером» – лидером с пользой для всех. Гораздо медленнее срабатывалась группа, если на лидерство претендовали сразу два-три человека. Такая группа долго, а то и совсем не могла справиться с душем. Члены этой группы все время мешали друг другу. И уже совсем безвыходное положение складывалось, когда в группе оказывался человек, не желавший считаться с другими. Такой «лидер» совсем не приносил пользы.

Практически сходную ситуацию можно воспроизвести с помощью особого прибора – гомеостата. Участники эксперимента садятся в кресло Перед каждым находится прибор со стрелкой, установленной на нуле. Но вот стрелка отклонилась на какое-то деление. Пользуясь специальной ручкой, испытатели должны вернуть стрелку в нулевое положение. Действия каждого сказываются на поведении стрелки приборов товарищей, влияя на ее движение к нулю. Только слаженно работающие члены экипажа в состоянии выполнить эту задачу. Конечно, нельзя предоставлять случаю решать, как сложатся взаимоотношения в группе людей, перед которой ставят сложные задачи на земле и в космосе; нельзя подбор группы сводить к методике «гомеостата». Это только один из приемов, помогающих характеризовать группу. Подбор групп и динамика развития отношений в них не должны происходить бесконтрольно. Разумеется, принципы такого подбора и комплектование коллектива должны быть научно обоснованы.

Весьма интересен для психологов нынешний годовой эксперимент. Собственно, это первый длительный научный эксперимент, в котором психологи имеют возможность проверить, отработать тесты для профессионального отбора, в том числе отбора космонавтов».

Психологи были неутомимы, они изо дня в день предлагали все новые задания. Казалось, что их работа только в том и состоит, чтобы вывести из равновесия даже самых невозмутимых. Своими тестами они заполняли все наше свободное время, не упуская ни одной паузы между другими исследованиями. Они сажали нас у магнитофона и просили наперебой называть первое пришедшее на ум слово в ответ на услышанное. Если нас было двое, то тест назывался «парной словесной пробой».

Нам давали вычеркивать в специальном бланке несколько букв в течение нескольких минут. Чем точнее и больше мы черкали этот аккуратный. типографский тест, тем выше оценивалось наше внимание. Этот тест назывался «корректурной пробой».

Работоспособность, характерные особенности нашей нервной системы, ассоциативные связи, память, внимание – все это интересовало специалистов. Мы должны были в течение ограниченного срока выполнить максимально возможное количество небольших и не слишком сложных заданий.

Из условий проведения этого теста было ясно, что он связан с изучением скорости мышления, сообразительности. Естественно было ожидать, что лучшие результаты покажут не «тугодумы». Но оказывалось, что в процессе тестовых проб выявляется не только быстрота мыслительной реакции, но, очевидно, также другие качества, необходимые для успешного решения, например заинтересованность. Равнодушие не дает возможности успешно справиться с поставленной задачей.

Конечно, помимо заинтересованности, необходима и настойчивость. Если у кого-нибудь из нас не хватало терпения, то этому сопутствовали низкие показатели. Настойчивость, по-видимому, может даже компенсировать некоторую медлительность.

Часто скорость решения зависит не только от памяти и сообразительности. Решая предложенную задачу, человек пробует различные подходы. Если один из них не приносит успеха, нужно суметь вовремя от него отказаться и не вести бесплодных попыток. Но и нельзя отказываться от выбранного подхода преждевременно, так как можно упустить правильное решение.

Конечно, опытные испытатели справлялись с тестовыми пробами быстрее новичков. Однако через четыре– пять упражнений и эти достигали достаточно высокого уровня тренированности, и тогда, скажем, десятое испытание давало такой же результат, как и пятое.

То же самое происходило и в тестах с черно-красной таблицей. Это одна из универсальных и любимых психологами методик. По ней изучается память, внимание, помехоустойчивость и т. д. На таблице черной и красной красками напечатаны числа от 1 до 25. Даны они вразброс, без какой-либо системы в расположении. Предлагается называть вслух и показывать при этом по порядку попеременно черное и красное число, начиная с 1 черной или красной. Причем если черные числа убывают на единицу, то красные соответственно возрастают. И наоборот. Например, называя и указывая черное число 18, необходимо вслед за этим назвать красное 7, затем предстоит найти на таблице черное 19 и красное 6. Трудный момент наступает где-то в середине, когда после черного 12 и красного 13 следует указать 13 черное и 12 красное. Несмотря на кажущуюся легкость, задание это далеко не простое.

Этот психологический тест применяется сначала без помех, а затем со звуковыми помехами, которые заключаются в том, что те же самые числа воспроизводятся с магнитофонной пленки в другом темпе. Этот голос мешает, может легко сбить с толку. Однако собранные, волевые люди как бы «отстраиваются» от всего, что им мешает, и поэтому число ошибочных чтений таблицы у них бывает весьма незначительным.

Конечно, характер помех и посторонних раздражителей в космосе может быть иным. Но опыты показывают, что такая методика позволяет определить и проверить нервно-психическую устойчивость человека, даже в какой-то степени прогнозировать его поведение. Эта проба прочно вошла в практику отбора космонавтов и в комплексе с другими методиками помогает в определении пригодности к полету.

«Не говори под руку», – часто мы слышим фразу, не всегда понимая, как много заложено в ней смысла. Попробуйте крикнуть человеку: «Осторожно, горячо!» – когда он только что взял горячий стакан. Ваше желание предостеречь его легко приведет к тому, что стакан окажется на полу, а человек будет дуть на обожженные пальцы. Это пример того, как подсказка, услышанная не вовремя, «под руку», может нарушить целенаправленную деятельность, помешать ей.

Известны случаи, когда эти помехи неблагоприятно сказывались на деятельности летчиков, попадавших в аварийную ситуацию. Движения летчика хорошо координированы, быстры, точны, он сосредоточен, твердо помнит порядок действий, в уме все время проигрывает их. Но вот диспетчерская служба на земле, желая помочь летчику, подсказывает по радио схему действий. Летчик вдруг теряется. И здесь возможна катастрофа. Виной тому – методически неправильная помощь, которая, хотя и точно определяет, что надо делать, мешает меж тем, сбивая летчика. Особенно легко сбить молодого пилота, неопытного. Другое дело, если такой подсказ делает опытный методист, который именно подсказывает, а не навязывает действий. Конечно, при этом индивидуальные особенности летчика, его целеустремленность также играют большую роль. И стоит ли доказывать, сколь важны эти качества для человека, который берет на себя ответственность за управление космическим кораблем…

Сердечно-сосудистая система также была предметом тщательного изучения. При этом нам доставалось не только от клиницистов, но и от Германа, который сам специализировался в этой области.

При оценке деятельности сердечно-сосудистой системы важно точно (в килограммометрах) дозировать физическую нагрузку. Только в этом случае можно правильно оценить реакцию организма на нагрузку, выявить скрытые дефекты в работе сердца. Для этого служит неподвижный велосипед, так называемый «велоэргометр» и ступеньки повышения нагрузки определенной высоты. Зная величину ступенек, количество «восхождений» и вес тела, легко рассчитать выполненную работу. Мы «переступали» по этим ступенькам вверх и вниз с определенной скоростью, держа в руках пучок проводов, прикрепленных к датчикам на груди, крутили педали велоэргометра, получая дозированную ступенчатую физическую нагрузку. Неутомимые врачи во время исследований измеряли наше артериальное давление, фиксировали различные физиологические показатели, следили за электрокардиограммой. Все осложнялось тем. что при испытании наши носы зажимались специальными прищепками, шеи стягивали похожие на ошейники пульсовые датчики, а во рту находился резиновый загубник, через который мы должны были выдыхать воздух. Этот воздух потом анализировался и проводились расчеты энерготрат.