Текст книги "Четвёртая ноосфера"

День четвёртый
Сохранность 87%

– Мыло! Ты добрался! Ну, герой, дай пожать твои верховные пальцы! А я уж думал, что-то стряслось.

– С кем? Со мной?!

– Ну не со мной же! Говорят, рыбы снова кусаются. Помнишь этого… Серёгу, или как его?

– А, искромётный лакунный юмор? Узнаю! А что это тебя на рыбу потянуло? В рыбаки подался? Или в няньки? А? Хах-ха-ха!

Обнимаемся и жмём друг другу руки.

– Ну ты ряху себе отожрал! – говорю я. – Понятно, почему няньки свою живность вооружают. Ты ж их всех поедаешь ещё на берегу, другим не остаётся.

– Вот только не надо завидовать. Давай, лучше рассказывай, как докатился до любви к морепродуктам. Или ваш завод разогнали, и тебе есть нечего?

– Мечтай-мечтай! Наш завод ещё такое выдаст, что Сидабринис Остас пожухнет!

– А, ну да, вы тут процветаете. Признавайся, ты Марко де Лукво заморил? О вас уже весь мир гавкает. Скоро туристы понаедут. Ещё у вас зонд какой-то незаконный обнаружили…

– Вот, видишь, сколько ты пропустил? А ещё у нас морскую корриду возрождают. Только тс-с-с-с!

– Подумаешь, морская коррида. Лучше про выборы расскажи. Клим Румян – это твой псевдоним?

– Нет, он мой ставленник. Давай, не стой на пороге, Пашок уже ждёт.

– Пашо-о-ок!

Парни мощно смыкаются руками, не озвучив ни слова. Вы что, через белую комнату? А не обнаглели без меня?

Пашок, уже не один час, как приехал. Он почти не изменился, только раньше казался взрослее, а теперь в самый раз. Такое же удлинённое лицо и высокий лоб, где вдоволь места для интеллектуальных морщинок. Он и сейчас ими пользуется, как настоящий мыслитель. Расстояние в полземли для его мозгов уж точно не помеха, но даже он в своём телесном облике выглядит расслабленным и сияющим, будто секунду назад добежал первым до финиша.

Мы вталкиваемся в двери, словно с ноги выбивая целую стопку холодных, колючих месяцев. Месяцы катятся в прошлое со скоростью секунд. Яна встречает нас с бутылкой дорогого вина по древней рецептуре из слепых времён. Она держится молодцом. Да что там – её маленький ротик чудом не взрывается от смеха, и мне откровенно до лампочки, какими упоротыми идиотами она видит нас в эти славные мгновения. Эти мгновения мы все заслужили. Это, чтоб знали, называется жизнь!

* * *

– Дай сюда руку, – полушёпотом говорит Яна, смотря на меня как-то непривычно, снизу вверх, хотя она не намного меня ниже. – Открой кабинетик.

– Что это?

– Иннерватор.

– Да ты что! Никогда не слышал.

– Не верю. Тебя всегда тянуло проникнуть туда, где даже палец не засунешь.

– Это у кого же так? Эм-м… я хотел сказать… а что это? Это железа?

– Да, это железа. Железа внешней нервной системы.

– Нервной системы? Что это такое?

– Славик!

– Да шучу я. И как ей пользоваться?

– Очень просто. Прислоняешь пальчик и держишь. Когда нервы прорастут, ты почувствуешь всю структуру предмета как свою кожу. Нервы, кстати, очень хорошие, тонкие, проникают в такие поры, что не всем бактериям под силу. К тому же универсальные, специально выбирала: чувствуют температуру, электричество, вибрацию, химию почти всю – там куча веществ, потом в инструкции почитаешь – и всё это в динамике, три герца.

– Три герца? Это ведь много?

– Это мало, но тебе хватит. Ты всё равно на уровне кабинета не осилишь более напряжённый темп.

– Понял, я тормоз, спасибо за откровенность.

– Да нет, я имела в виду…

– А, подожди, то есть я могу, например, кому-нибудь в ухо…

– Ни в коем случае! Только неживые предметы.

– А что будет живому предмету?

– Ну, его настоящие нервы будут конфликтовать с твоими искусственными, а это чревато.

– Жалко, – говорю я. – В смысле…

«В смысле, в топку такой пэркыён», – язвит Мэмыл.

– В смысле, спасибо большое.

– Только не забывай, что нити тонкие и нежные, как паутинка, поэтому, пока принимаешь образ, не дёргай пальцем, а лучше зафиксируй всю руку. И наберись терпения: нервы растут от двух до десяти минут.

– Как быстро! Я и думать-то не успеваю.

– И не забывай отключать орган до того, как отрываешь палец. Это не критично, но может быть неприятно. Та же боль, только на искусственных нервах…

«Ы-гх-х…» – хрипит «от боли» Мэмыл на заднем плане.

– И не удивляйся, что после сеанса он сразу не заработает. Нужно время, чтобы синтезировать новый запас ткани. Минут пять-десять. Тут уже зависит от твоего организма.

– В смысле? Мне, что, теперь питаться как Мэмыл?

– Нет, ну почему же…

– Мужайся, Славик, – воет Мэмыл уже в голос. – Оно выжмет из тебя все соки! Закатает в паутину, и придётся звать на помощь… – кивает на Яну. – …Техподдержку. И исполнять все её постельные фантазии.

– Мыл, заткнись! – ворчу я.

– Чуть не забыла, – выговаривает Яна. – Память читает. С любых молекул, – придирчиво осматривает мою кисть. – Всё. Ещё часок, и можешь пользоваться. В общем, Славик, ещё раз поздравляю тебя с днём рожденья, желаю тебе счастья и чтобы твой иннерватор приносил много радости и пользы.

Она обнимает меня одной рукой. Довольно крепко. Или это от скованности? И только отступив, поднимает взгляд, какой-то чуть более вкрадчивый, чем положено по церемониалу. Я же опускаю глаза на свои руки и вижу руки, как ни странно, свои. Обычные руки, с пятью пальцами и пятью ногтями на каждой.

– Что там у тебя? – выкатывается Мэмыл. – Паучьи жопки? Дай посмотреть!

– Нет никаких жопок.

– Как, совсем никаких? Ян, переустанови ему, он отмороженный, до него не дошло.

– Всё дошло, – отвечает Яна ледяным тоном. – Сам ты… жопка.

– Не завидуй моей жопке!

Пока Яна пытается не выйти из себя, Мэмыл занимает её место.

– Ну что, именинник, готов к настоящим подаркам? Если не готов, скажи сразу, я тебе шапку подарю. Зима близко.

– Давай, не темни. Что ты там жмёшься? В каком месте у тебя там подарок?

– У меня-то в руках. А вот у тебя где оно кажется, зависит от твоего мужества. Короче, Славик, мы с тобой знакомы уже много лет, и все эти годы… Ян, специально для тебя, ты же любишь, когда всё прилично. Вот, и все эти годы наш – да, уже не юбиляр, увы – был нам самым верным другом. Он держался до последнего, но даже его не пощадило время. Мир понёс огромную утрату. Да, малой, твои пятнадцать лет, как и наши, больше никогда не вернутся, а твои четырнадцать лет вообще сгнили в канаве…

– Не зарывайся.

– Но, даже сгнивший в канаве прошлого, ты неизменно крут и ядовит. Я желаю тебя оставаться таким же. Мой подарок – это концентрат твоего характера. Как говорится, от наших тёплых краёв вашим… почти тёплым краям. «Ноанама-Чоко»! Держи раз. Держи два.

– Гырголвагыргын, это же настойка, на этом, как его…

– Батрахотоксине, – подсказывает Пашок.

– Во-во! – одобряет Мэмыл. – Не пробовали? Небось, крепче метанола ничего даже не нюхали? Давай, какую бутылку вскрываем? Эту или эту?

Собираюсь ответить, но меня снова перебивает Пашок:

– Да ну, пэркыён. Метанол круче.

– Кыяй тебе в емык! – негодует Мэмыл. – Фуфло доисторическое твой метанол. Тот же этиловый спирт, только половина плюшек урезается ношиком.

– А этиловый не урезается? Да в слепые времена от него голову сносило похуже, чем от ра…

– Да что ты понимаешь?! Мой дядя все эти напитки литрами…

– Ладно, ладно! С тобой полезнее один раз подраться, чем семь раз поспорить. Так что давай, готовься, вечером на руины пойдём.

– Ха, нашёл, чем пугать!

– Между прочим, батрахотоксин поднимает уровень ГЭ. Процентов на десять. А это, знаешь, в лакуне, да ещё с одминами, которых тут больше, чем чаек, если верить имениннику…

– Кстати, да, – вступает в разговор Яна. – Это у вас там, в Латинской Америке, всё разноцветное, и можно смеяться до упаду, а здесь одно неудачное слово может…

– Ей, пожалуйста, две рюмки без закуски, – повелевает Мэмыл, – За самоотверженность в деле спасения наших душ и узлов.

– Мэмыл!

– Ах, Ян, прости. И за красивые глаза.

– Славик, может, ты им напомнишь, что такое лакуна и что в ней может случиться? О чём мы вчера говорили?

– Да, о чём вы вчера говорили? Колитесь! Ох, именинник, кажись, побледнел. А, нет, покраснел. Слушайте, щамыки, у вас тут интереснее, чем я думал!

– Мэмыл!

– Да я шучу! Что вы все как огрызки? Славик, так будем пить или нет? Решай!

Ах, прямо чувствую себя верховным одмином. Нет, скорее, зотом Врахштом, палачом узурпаторов. Я повелеваю… прядь твою налево. Отчего-то становится досадно и грустно. Вот, значит, какие судьбы мира мне решать? И даже здесь колышусь, как тряпка. Вон, уже одмины вылезли, пока ещё вымышленные, но уже встают на сторону Яны и Пашка. Машут указательными пальцами. Да пребудет со мной разум. Да пребудет со мной устойчивость. Какие могут быть сомнения?

– Давай, Мыло, разливай своё ГЭ, будем творить хаос!

Потому что надоело всё.

– Ян, не дуйся, ну в самом деле, это просто водичка. Давай с нами!

* * *

– Нет, Мэмыл, с боевой гущей не связываемся. Отец вообще раньше не признавал гущу. Только традиционный спорт. Сам боксом занимался. Да и сейчас только спортивка, – говорит Пашок.

– Ну и зря. На боевой, говорят, больше навара.

– Навар тот же, а вот рисков, да, вдвое больше. Это не считая официального запрета. И вообще, там столько мухлежа, что честному букмекеру проще бросить всё и в карты проиграться. Хоть мороки меньше.

– Что ж вы так? Вы же умные люди. Придумали бы что-нибудь.

– Мяти одолжишь? Попугаев этак сто тысяч. А лучше двести, чтобы уж точно, с гарантией.

– Да ну тебя!

– А ещё это физически опасно. Тут как раз на днях доигрались подпольщики. Вроде боец был опытный, и противник не кровожадный, а под конец раунда, видать, ошибочка в вычислениях, и порезало щамыка на пятьсот двенадцать ломтиков. Ровненько так, по сто пятьдесят грамм каждый.

– Кыяй в пукытым!

– Это ещё не всё. Говорят, соперник его как раз в этот момент за руку взял. Вроде как встать помогал, или что-то вроде.

– И что? Руку отрубило?

– Хуже. Он был в таком шоке, что только через полчаса разжал кулак. А в кулаке… да, один или два ломтика. Как раз недостающие. Причём рука вообще не пострадала. Вот тебе и боевая гуща.

– Ах-ха-ха! Щащагты! А, представь, мутишь такой с девчонкой, сунул ей, и тут тебя хрясь…

– Уйди от меня, пошляк!

– «Девушка, почему вы такая грустная? – М-м-мне что-то мешается».

– Прядь!

– Молчу, молчу! Что ты как этот? Давай, дальше рассказывай. Какие у вас там ещё ржаки?

– Во-первых, не у нас. Во-вторых, делать мне больше нечего…

– Да ладно, не артачься.

– Хорошо, специально для тебя поучительный пример. Как раз на днях одну лавочку накрыли, так этот идиот решил своё наночудо что? Правильно, эвакуировать. Как он сказал, не пропадать же добру.

– И что?

– Применил релятивистский форсаж.

– Ре-ля…

– Давай, Мэмыл, выговаривай, я верю в тебя.

– Хватит умничать, говори сразу, кто как умер.

– Никто никак не умер. Троих облучило. И ещё там что-то погорело от электричества.

– Какого электричества?

– Ну, не знаю, ионизация, все дела. Хорошо, ещё стены были толстые.

– А что гуща? Эвакуировалась?

– Я же говорю, стены были толстые. Хотя вроде бы ямка осталась оплавленная.

– Не, это неинтересно. Вот если бы он в чью-то голову…

– Слушай, Мыл…

– Да что ты разнылся?!

– Нет, ты послушай. Я просто хочу у тебя спросить как у специалиста. Вот ты смеёшься над пылкэтыком – ладно, хорошо, смешно. Но зачем самому-то лезть на посмешище? Зачем грустить над собой, если можно смеяться над другими? Нет, я понимаю, что нам без дураков не прожить, помрём со скуки. Но у них-то какой мотив?

– Чёрствый ты человек, Пашок. Никакой романтики. Между прочим, павших в бою, говорят, сам архиодмин провожает в чертоги Цхода.

– Мэмыл, Цхода не существует. Ноосфера – одноранговая сеть.

– Прядь!

– И архиодминов не существует.

– Кто же у них там наверху, правит всем Орденом?

– Мэмыл, хочешь загадку? Какой ответ самый позорный для тупицы и самый обыденный для умного?

– Какой?

– Я не знаю.

– Ты не знаешь?!

– Это ответ на загадку.

– Куймук-рыпэтык! Ты меня доконаешь.

– Хочешь поквитаться? Приезжай, устроим спарринг.

– Иди в баню! Эта ваша спортивная гуща скучна, как твоя пятка. Там же всё урезано.

– Где урезано? Ты бой на титул видел хоть раз? Там такие выкрутасы, что не знаешь, то ли сам видишь, то ли спецэффектов под глаз накачали.

– Всё равно без демонов неинтересно.

– Без демонов точно так же, как с демонами, только рентабельно. Ты же глазом всё равно не отличишь тридцатую итерацию от десятой, а уровень самоорганизации, сам посчитай, во сколько больше. Ну зародится слизняк, ты его даже не различишь во время боя, зато потом убивать замучаешься.

– А зачем его убивать? Это же не ра… не это самое. Не в ношке.

– Нет, ты всё-таки тупее, чем кажешься. Ну и что, что не в ношке? Гуща – штука дорогая, её на следующий бой должно остаться хотя бы две трети, а то разоришься. А ты попробуй, если она тебе не подчиняется.

– Почему не подчиняется?

– А не хочет. Умная стала. Сама кушает, сама обороняется, и плевать хотела на хозяина. Но ты не обольщайся, даже такое происходит редко. Для этого силы должны быть уж очень равными. Чтобы не могли друг друга убить, но постоянно делали друг друга сильнее. Понимаешь?

– Ну-у…

– Нет, бывают, конечно, такие самородки, что и хозяев сожрут, и на улицу полетят охотиться, но это, я не знаю, может, пару раз случалось, и то не факт – я скорее поверю, что это диверсия, а не какая-то там эволюция.

– А мы тоже гущу проходим, – это я вставляю ремарку; нет, скорее, встреваю в разговор не самым умным образом. – Только эту, как её…

Хотя чего я стесняюсь?

– Слушай, Пашок, а что с тем, ну, кого порезало на кусочки? Это считается горячая смерть?

– Нет, конечно. Холодная.

– А как же он успел? Ну, завершиться. Корректно.

– О, ну там свои заморочки. Всякие внешние буфера, дифференциальное предсказание… кстати, вот тоже почему мы этим не занимаемся. Издержки, издержки и ещё раз издержки. А что это тебя, Славик, потянуло на одминистративные темы? В Орден поступаешь?

– Чего?

– Ничего. Действительно, бред сказал.

Пашок качает головой, усмехается по-простецки, как будто ничто его не потревожило в моём вопросе. Далее с таким же безоблачным видом уже во всём теле, он встаёт и говорит:

– Друзья мои, я ведь забыл поздравить именинника.

Конечно, забыл ты. Просто у тебя особая программа. Ну, давай, не томи.

– Турбославище! Дружище! Все мы знаем…

– И ты туда же? Давай уже, без церемоний.

– …Все мы знаем, что мой отец держит букмекерскую контору, и, кстати, очень неплохо держит. Но ремесло это непростое. Каждый мечтает выиграть вопреки правилам и теории вероятностей, а некоторые даже зарабатывают на этом. Ведь ноосфера предоставляет много окольных путей, даже не буду их озвучивать. С другой стороны, ношка нам и помогает. Помогает, например, исключать определённых личностей уже на подходе. Личности, конечно, исхитряются, придумывают новые способы…

– Короче! Какая на этот раз монета? Корякская империя, провинция Гондурас?

– Тс-с-с! Какая ещё монета, не знаю никакой монеты.

– Да, да! Древняя степная культура…

– Не пали меня. Я думал, ты её честно потерял.

– Не дождёшься. Давай, продолжай курс, как чётко выигрывать на ставках.

– А вот и продолжу! Тут недавно среди конфиската попалась одна вещица… скажем так, если бы та парочка негодяев её успела применить по назначению, у нас были бы серьёзные потери. Но всё обошлось, вещицу отобрали, и я уговорил папу… ну, как уговорил? У нас в семье всё на доверии. И на здравом смысле. Поэтому смело передаю этот замечательный артефакт в надёжные и, главное, чуждые глупому азарту руки.

– И что это? – спрашиваю я, хотя прекрасно вижу, как «замечательный артефакт» ложится мне прямо в ладонь.

Пашок улыбается, но ответить не успевает. Его опережает Мэмыл:

– Ух ты, душ для хомячков! А почему сразу две лейки?

– Потому что это не душ, а кабель. Древний мозговой кабель.

– Мозговой кабель? Да ладно! И куда его совали? Прямо в мозг?

– Почти. Видишь отверстия? Оттуда электроды… эй, Мыло, совесть имей, мозг не там находится. Славик, отбери у него свой подарок. Только осторожнее, не порвите.

– И что, прямо настоящий? Прямо из слепых времён? – спрашиваю я.

– Думаю, да. Только покрыт чем-то защитным. Ну и провод наверняка рассыпался ещё до нашего рождения, так что его заменили на что-то более пригодное.

– Пригодное для чего?

– Для оживления мёртвой памяти.

– Мёртвой? – стонет Мэмыл, ухватив себя за горло. – Не хочу такой подарок.

– Я тебе и не дарю. Как там твой плюшевый тюлень поживает?

– Не отвлекайся, объясняй уже, – говорю я. – Во что его переделали?

Пашок улыбается. Он знает, от него ждут больше, чем просто безделушку. У Пашка вообще необычный взгляд на понятие безделушки. Вот, что он говорил год назад:

«Это очень древняя монета. Видишь, в центре искажённая еврейская буква Шин. На самом деле, наоборот, сама буква произошла от этого знака. Похожая штука была на гербе у Гиреев, древних правителей Крыма. А ведь как считается? Все письменные знаки происходят от рисунков, так? И мы здесь видим именно рисунок. Из двух частей. Вот серп, им пшеницу срезали, а вот это, типа, молоток, то есть металл уже тогда умели ковать. И по бокам, собственно, колосья. Не удивлюсь, если это вообще первая земледельческая культура железного века!»

Что ж, у Пашки много коньков, и история в их число не входит. Да и мы ценим его совсем за другие вещи. Что же на этот раз? Для чего предназначено сие хлипкое чудо о трёх концах?

– Сам знаешь, как непросто в нашей нохе быть анонимным. Изврата много, а толку мало. А всё потому, что для одминов мы все ограничены и вычислимы, и все костыли для побега мы берём из своей собственной ограниченности. Это как вытаскивать самого себя из болота…

– Опять кого-то цитируешь?

– Конечно. Мы все растём на обрывках памяти прошлых лет и веков… ладно, ладно! Короче, берёшь вот так и втыкаешь в себя, берёшь товарища, втыкаешь в него…

Мэмыл делает занимательную гримасу, собрав губы хоботком.

– Активируете плюшку у себя в кабинетах, и всё, создаётся мнимый узел на основе двух существующих, и этот узел почти невозможно разжевать.

– Как так?

– А вот так. Просто мнимая личность одна, а энтропия двойная, и вся ихняя следилка-предсказалка обламывает зубки. А можно и тройную устроить, если ещё третьему воткнуть вот этот вот наконечник. Правда, эффективность уже не та. В любом случае, полноценно работать будет только один из вас. Но вы можете меняться местами. В конце концов, можно всегда найти вечного пассива, которому ничего в жизни не нужно…

– И куда их совать? – спрашиваю я, стараясь не замечать ужимок Мэмыла по поводу вечного пассива.

– Куда угодно. Главное, чтоб был хороший контакт с кожей или другими чувствительными органами. В принципе, можно вообще не совать. Перетащить себе в мять и наслаждаться скоростью. Только ты скомпрометируешь ядро, и лавочку прикроют, не успеешь оглянуться.

– А если… – пытаюсь подвигать задом, так чтобы не заржал Мэмыл.

– Не поможет, библиотеки нужны, без них заколебёшься. Не заморачивайся, используй как есть. Медленно, зато ношку не задевает, сразу в кабинет. Надёга!

– А теперь расскажи ему, что будет, если его с этой штукой поймают.

Мы оглядываемся и не удивляемся ни на йоту.

– Яна, ты вернулась?

– И ещё: куда пойдёт излишек энтропии в этом вашем мнимом узле? Насколько я знаю, эффективность у таких систем хромает и в итоге энтропия не двойная, а чуть ли не полуторная. Куда девается ещё половина? Уж не в компенсаторное ли повышение ГЭ?

– Ничего подобного, – спокойно отвечает Пашок. – Эти проблемы были у позапрошлого поколения. Мы проверяли…

– Как вы проверяли? Напрямую? У вас нет ни прав, ни инструментов, не говоря уже о мяти под них с нужной латентностью и…

– Умные все стали, – Фырчит Мэмыл. Вырывает у меня «кабель» и суёт одну «лейку» мне в рот. – Славик, скажи: «Приём! Приём! Как слышно?»

Я отпихиваюсь, топчусь и мычу, но нас не замечают. Мы пустое место.

– Ты уже не школьник, – заявляет Яна в лицо Пашку. – Ты хоть понимаешь, какую бомбу неустойчивости подкладываешь под весь домен?

– Ян, успокойся, Славик прекрасно знает…

– Ты в этом уверен? Если ты сам даришь лучшему другу вещь, которую у вас должны были немедленно уничтожить…

– Ян…

– И вы ещё собираетесь её испытывать? Не смейте!

– Хорошо, хорошо.

– Что хорошо? Нельзя тем же способом оценивать взаимную энтропию участков мяти в лакуне. Ноосфера не является строго эргодической системой. Ты читал работы Хуэя Акменса или дальше Шеннона не продвинулся?

– Б-б-б-б, – вокализирует губами Мэмыл, после чего шепчет мне на ухо: – Славён! Славён! Ну скажи что-нибудь старинное! Ну ты же умеешь.

– Да что ты привязался?

– Славён, мы сейчас утрём этих умников!

– Чего?

– Пашок не разбирается в истории. Видишь дырки? Это не мозговой кабель. Это штука для звука. В неё надо что-то сказать!

– Мыл…

– Помнишь, нам в музее показывали такой же? Только большой, на пружинке. Ну, помнишь, мы ещё витрину разбили? Нам говорили, что древние люди не умели работать с мозгом, они всё делали голосом. Как там? «Вначале было слово», так? А помнишь, в сказках были всякие заклинания, команды, пароли? Ну же, я гений?

Он гений массажа. Теребит меня за плечо так, что даже приятно. А вот заткнуться я его прошу уже на грани человечности. Хотя чем он виноват? Это я офонарел. Смотрю, не шелохнусь, на это непотребство, на лицо бывшей знакомой, возбуждённое не тем, чем положено счастливой девушке, да так, что видавший виды Пашок учтиво сдаёт все свои позиции.

– Успокойся, – говорит он. – Ну успокойся, я же знаю, что ты у нас самая умница.

Его руки без труда находят её талию, о наличии которой ходит множество неутешительных фактов, а губы прицельно и мощно целуют щёку. И обладательница щеки замолкает, пытаясь глубоко вздохнуть, хотя логичнее было бы сначала вырваться из крепких объятий. «Да отпусти же, ей неудобно!» – хочу сделать замечание, но гостиная не настраивается. Хочу поправить воротник, но пальцам и так уютно. В кулаках. Даже горло как будто сжалось в один маленький кулачок – не выдохнуть ремарку, не просипеть личное мнение. Только ноги, правильные, как политика Трёх Ноосфер в отношении крыс, делают шаг навстречу сладкой парочке.

– Фокус-покус. Боже сохрани. Гитлер капут.

Что это? Голубки размыкаются, удивлённо глядя мне за спину. Я тоже замираю. Оборачиваюсь.

Лучше бы не видел!

– Формат Цэ. Порошок уходи. Авада Кедавра. Щячло попячтса.

Всё-таки заграбастал мой подарок. Как же я проворонил? Блестящий штырь, не засунутый, по счастью, никуда, дрожит, зажатый в толстых пальцах в сантиметре от чуть менее толстых губ. А вот «лейкам» повезло меньше – они утоплены в Мэмыльи ноздри почти до основания.

Как просто кулакам найти своего избранника! Не то что людям.