Текст книги "Это было (сборник стихотворений и поэм)"

Виталий Бернштейн
Это было
Стихотворения и поэмы

Перо пишет плохо, если в чернильницу не прибавить хотя бы несколько капель собственной крови.

В.Одоевский

Если уж писать, то только тогда, когда не можешь не писать.

Л.Толстой

Писатель обречен выворачивать наизнанку душу свою.

А.Блок

Они думают, что писать стихи – это как мочиться. А это совершенно другой процесс – извержение семени.

С.Маршак

Стихотворения

Слово

Таким и отходит, каким пришел, и ничего не возьмет от труда своего, что мог бы он понесть в руке своей.

Екклесиаст

 
Вдруг навалятся беды, обиды,
День обрушится, жизнь немила –
Убегаю в стихи, как в обитель,
Красотой заслоняюсь от зла.
 
 
Нависаю над белой страницей,
Безнадежно сжимаю виски.
А потом не могу надивиться
Волшебству появленья строки.
 
 
Знаю, там, у предела земного,
У последней, бесследной межи,
Канет все. Но останется – Слово
Отпечатком мелькнувшей души.
 
 
В предначертанный час расставанья
Через пепельный Стикс в челноке
Повезу я свое достоянье –
Горсть стихов в помертвелой руке.
 

1993

*

 
И осень пришла незаметно.
Курлыча, летят журавли.
На тропку в истоме предсмертной
Шуршащие листья легли.
 
 
Нахмурилась матерь-природа,
Тускнеют притихшие дни.
Все чаще стоит непогода.
Все раньше в окошках огни.
 
 
Под вечер в пустеющем парке
Морозцем прихватит вдруг.
И только влюбленным – жарко.
Как будто бы лето вокруг…
 

1956

Молодость

 
Он пока что зеленый и юный,
Как морковка на грядке в июне.
 
 
И еще не растет, не кустится
Над губой скороспелка-пшеница.
 
 
Лишь пушок одуванчика белый
Залетел и уселся несмело.
 
 
Дней еще впереди много-много.
И куда-то торопит дорога .
 

1958

 
Эта девочка, как же она хороша.
Очарован, стою в отдаленье.
Ветерок, ситчик юбки ее вороша,
Ей украдкой целует колени.
 
 
Как лучатся глаза. Вся светла и легка.
Приоткрытые губы тугие.
На двоих нам, наверное, нет сорока.
Мы еще молодые такие.
 
 
Черноморский причал. Рыбьи тени у дна.
Катерок тарахтит из-за мыса.
Я гляжу на нее – опьянел без вина,
Оробелые спутались мысли.
 
 
Мне бы взять подойти, завести разговор,
Пошутить, засмеяться негромко.
Не решился – себе не прощу до сих пор.
И пропала навек незнакомка.
 
 
На ином берегу, после стольких дорог,
В круговерти неоновых улиц
Вдруг припомню – увозит ее катерок…
Не судьба, не судьба. Разминулись.
 

2002

Полдень в лесу

 
Остановиться. Оглядеться.
Пот утереть. Испить воды.
Коровку божию, как в детстве,
С ладони в небо проводить.
 
 
И вдруг понять, что жизнь – не гонка,
Что жизнь – она не вечный бой.
И подвести итоги горько
Наедине с самим собой.
 
 
Припасть к земле, в траву густую,
У зыбкой лужицы ключа.
Как много прожито впустую,
Растрачено по мелочам.
 
 
Сквозь листья свет зеленый льется,
Качает ясень головой
И ветками упруго бьется
О купол неба голубой.
 
 
Мураш на тропке суетится.
Пригрелась ящерка на пне.
В зените солнце. Смолкли птицы.
Есть упоенье – в тишине.
 
 
И забываются невзгоды.
И робко тянется душа
Навстречу волшебству природы.
В ней растворяясь, не спеша.
 

1980

Прощанье

Прошу выдать визу в связи c отъездом на постоянное место жительства…

 
Каравелла готова поднять паруса,
Каплей кануть в закат золоченый.
За кормой, над испанской землей небеса
Разворочены тучею черной.
 
 
Расстаемся, пора. Трудно дышится тут.
Волны дыбятся в яростной дрожи.
Каждым вдохом и выдохом – невмоготу
Этот воздух, пропитанный ложью.
 
 
На костре правдолюбец. Дым черен, космат.
Тупо смотрит толпа вслед злодейству.
За кормою – Испания, мачеха-мать.
Тут все тропки исхожены с детства.
 
 
И в незрячем окне догорает заря –
Отчий дом, опустелый, не заперт…
Пусть ревет океан. Обрубив якоря,
Мы сегодня уходим на запад.
 

1979

*

 
А сны всё московские снятся.
Проулком знакомым бегу,
Минута еще – и обняться
С дружком закадычным смогу.
 
 
Пузырится ветром рубаха,
Бегу невесомый почти.
Но что это – руки с размаху
Встречают стекло на пути.
 
 
Стекло толщины непомерной
Разрезало жизнь пополам.
Кричу, колочу, но, наверно,
Ни звука, ни отзвука там.
 
 
Размытые блики и пятна
Сочатся сквозь толщу ко мне.
И нету дороги обратно,
В проулок на той стороне.
 
 
Ну что же, не властны над снами,
Порою слепы и слабы,
Мы сами, конечно, мы сами
В ответе за выбор судьбы.
 
 
Навстречу простору планеты
Прорвался, ушел из кольца,
В неведомый мир. И хоть в этом
Был верен себе до конца.
 
 
Нью-йоркское раннее утро
За окнами глухо шумит.
Проснулся… А в сердце как будто
Осколок застрял. И щемит.
 

1984

Отец

 
Ушел в небытие.
И слился с облаками.
Из них прольется дождь.
Покорствуя весне,
Зеленый стебелек
Пробьется из-под камня.
И в свой черед шагнет
Навстречу вышине.
 
 
Последний, смертный вдох.
Еще никак не верю.
Минуту рассекла
Незримая черта.
И длится тишина.
Что там, за Черной дверью,
Закрывшейся за ним,
Неужто пустота?
 
 
Вон облака плывут.
Могилы по пригорку…
От первых слов моих
Он был в моей судьбе.
А я не досказал –
Кричу, кричу вдогонку!
Я плачу не о нем,
Я плачу о себе.
 

1989

*

 
Иду по жизни. Спотыкаюсь.
Душа плутает наугад.
Не каясь и не отрекаясь,
Нет-нет и оглянусь назад.
 
 
Там, за спиной такие дали,
Такие дни. Их не вернуть.
Давно ли был на перевале –
Под горку путь, под горку путь.
 
 
Но улыбнусь: еще не вечер,
Вперед, вперед – покоя нет.
С предгорий налетает ветер,
И солнце льет закатный свет…
 

1991

Ты да я

 
Бульвар. Березка теплая.
Скамейка. Птичий пляс.
За дымчатыми стеклами
Твоих не видно глаз.
 
 
Молчим. Листаем прошлое,
Наш каждый день и шаг.
Прости, моя хорошая,
Коль было что не так.
 
 
К чему слова ненужные.
Что ж, подведем черту?
В глазах твоих застуженных
Я приговор прочту.
 
 
Безмолвно в темень пропасти
Взгляну – зрачки в зрачки.
Постой… А вдруг торопимся.
Нет, не снимай очки!
 

 
За тебя я с тобою борюсь
И уже ничего не боюсь.
То, чего так боялся, стряслось –
Были вместе, а стали врозь.
 
 
Невзначай, черна и горька,
На тебя нахлынет тоска.
Знай, что эта тоска – моя,
Поделил ее поровну я.
 
 
Ты услышишь мой голос во сне –
Значит, тоже ты снишься мне,
Значит, снова тебя зову,
Как, бывало, звал наяву.
 
 
Не устану я верить и ждать.
Листьев шепот и шорох дождя,
Журавлиный крик в вышине
Не дадут позабыть обо мне.
 
 
Ты не сможешь прожить и дня
Без меня, без меня, без меня.
Я останусь с тобой заодно
Все равно, все равно, все равно.
 

 
Нам не к спеху, давай переждем,
Полюбуемся, как за порогом
Под ликующим, шалым дождем
Пузырями вскипает дорога.
 
 
Под навесом у чьей-то избы
Прилепили озябшие спины.
Отдыхают в лукошке грибы
Вперемешку с лесною малиной.
 
 
Подмосковный денек враз промок,
Громыхнуло за речкою где-то…
Нам, беспечным, еще невдомек:
Это – наше последнее лето.
 
 
Вот бы снова вернуться туда,
После стольких потерь и ушибов
Став мудрей и добрей. И тогда
Нас, небитых, спасти от ошибок…
 
 
Уползла, отгремела гроза.
Рыжий пар над сырым перелеском.
Ах, как звонко звучат голоса
В этом мире, отмытом до блеска.
 

 
Когда я с другою, с другою
Глаза на мгновенье закрою,
Почудится вдруг – это ты.
И грудь содрогнут перебои.
К чему?.. Между мной и тобою
Давно сожжены все мосты.
 

 
На душе моей поминки,
И глаза не светятся.
Дай мне, Боже, с половинкой
В мире этом встретиться.
 
 
Разлучил Ты нас когда-то –
Больше мне не вынести.
Боже правый, Боже святый,
Не оставь без милости.
 
 
Пролетают годы мимо,
Жизнь такая быстрая.
Эту божескую милость
Разве я не выстрадал?..
 

 
Я счастлив! Меня посетила любовь,
Коснулась простертым крылом.
К тебе, непридуманной, найденной вновь,
Как прежде, иду напролом.
 
 
И пусть десять бед покатятся вслед,
Приму – знать, такая звезда.
Как будто и не было тысячи лет,
Что нас развели навсегда.
 
 
Душа воротилась на круги своя,
К концу и началу пути.
На всем белом свете – лишь ты да я.
Стряслось. Никуда не уйти.
 

 
Мы устанем, уснем. Но еще до утра
Вдруг проснемся, ликуя от встречи.
Не спросясь, нас закружит все та же игра,
И все так же мы ей не перечим.
 
 
Понесет через ночь без ветрил, без руля.
Как прерывисто стало дыханье…
И опять содрогнется под нами Земля,
И померкнет на миг мирозданье.
 

 
Все утро никак дозвониться не мог,
Услышать твой голос смятенный.
В квартире пустой – телефонный звонок
Растерянно бился о стены.
Кружил над подушкой, где две головы
Оставили вмятины рядом.
Опять уезжаю – надолго, увы.
Ты жди, не печалься. Так надо…
 

 
Надо ж было такому случиться.
Правда, правда, тебе не солгу:
Без тебя, как без воздуха птица,
Ни лететь, ни дышать не могу.
 
 
Околдованный сам – наколдую,
Мне бы только тебя сохранить,
Мне бы голову полуседую
На колени твои уронить.
 
 
Сколько лет и дорог за спиною,
Сколько боли моей и тепла –
Ты в долгу, как в шелку, предо мною.
Ты пришла насовсем? Ты пришла?
 

 
Над любовью растоптанной
Шелестит трын-трава.
Отзвук дальнего топота
Долетает едва.
 
 
Время мчит по-над пропастью,
Загоняет коней.
Не вернуть. Поздно, попусту.
Неужели конец?
 
 
Мне гадалка накаркала,
Чтоб не верил тебе.
Ты опять черным ангелом
Пронеслась по судьбе…
 

 
«Не зови. Я сама пойду
За тобой – и босая по льду.
Наши жизни сплелись, не разнять.
Мой любимый, до смертного дня
Я тебя никому не отдам,
Я тебя никогда не предам.
Буду этой любовью жива».
Еле слышные, плыли слова.
Их шептала – не ты, не ты…
На камнях не растут цветы.
 

 
Любит? Не любит?
Не это – основа основ.
Главное – любишь ли сам.
И заветное имя
Ночью глухой, задыхаясь
В сумятице снов,
Словно пароль, повторяешь
Губами сухими.
 
 
Женское тело –
Прекраснее нет ничего.
Белых холмов
Под ладонью тугие извивы,
Плоти трепещущей
Пагуба и волшебство,
Бедер распахнутых
Грешное, хмельное диво.
 
 
Если помножено это
На нежность и боль
И разрывается сердце
На части от счастья,
Значит, воистину –
Заполыхала любовь,
Душу пожаром степным
Охватив в одночасье…
 
 
Перевидав на подушке
И жен, и не жен,
Только любви не изведав –
Судьба обделила,
Кто-то подделкой обходится,
Важен, смешон.
Благословляю любовь.
У меня это было.
 

1972 – 1998

Осень

 
Ах, какая осень золотая.
Солнышко в нежаркой синеве.
Как подранки, листья. Облетают.
Тихо умирают на траве.
 
 
Скоро, скоро запуржит, завьюжит,
Заметет, закружит, загудит –
Ляжет снег, настоянный на стуже,
Будто саван на земной груди.
 
 
А пока из-под стрехи согретой
Паучок-трудяга, как всегда,
Тянет нить. Уверовав, что лето
Длится вечно, как в реке вода…
 
 
Осень жизни, гостья дорогая,
Вот и ты нагрянула ко мне.
Лишь душа – не верит. Все такая,
Как порою давней, по весне.
 
 
Отгулял, пропал за поворотом
Милый праздник молодых годов.
Долог путь еще или короток –
Будь готов, дружочек. Будь готов.
 

1994

Городской романс

 
Она ждала полжизни принца.
Тот – ошивался за углом.
На шумных улицах столицы,
На грязных улицах столицы
Они встречались день за днем.
 
 
И пробегали равнодушно,
Друг друга не узнав опять.
Любовь заполонит их души,
Заполыхают вмиг их души –
Вот только б спички отыскать…
 
 
Ах, невезуха, незадача –
Прождав, отчаялась она.
Махнула замуж наудачу,
И не надеясь на удачу,
А просто так, чтоб не одна.
 
 
А принц, он не гадал, не чаял,
Что половинка – на Земле.
С оторвами грешил ночами,
Пил, колобродил, выл ночами,
Себя курочил в пьяной мгле.
 
 
Она столкнется с ним сегодня
И отведет потухший взгляд.
На небе ангелы Господни,
Благие ангелы Господни,
Все ведая, о них скорбят.
 

1995

Русская церковь в Бостоне

 
Осколок далекой России,
Той самой, что нету давно.
Осенние ветви босые
Церковное гладят окно.
 
 
Дым ладана зябко струится,
И теплятся свечки едва.
Под своды взлетают, как птицы,
Надежды и веры слова.
 
 
«Помолимся Господу нашему,
Помоолимся!»
 
 
Мерцает сквозь ладанный воздух
Окладов седых лепота.
Как будто не гвозди, а звезды
В обмякших ладонях Христа.
 
 
В притворе, пришелец случайный,
В молитвы не веря, стою.
На сердце – светло и печально.
Тут маму отпели мою.
 
 
«Помолимся Господу нашему,
Помо-олимся!»
 

1995

Детство

 
«У сосенки, на взгорушке
Раздольно и светло.
Живет там черный скворушка,
А дом его – дупло.
 
 
Для птенчиков, для маленьких
Принес он червяка…»
Меня качает маменька,
Тепла ее рука.
 
 
Ночь звездочки развесила,
Да спать я не хочу.
Мне с мамой очень весело –
Верчусь и хохочу.
 
 
Еще не знаю горестей.
Мне в маме – целый свет.
Прекрасней нету повести,
Чем повесть детских лет.
 
 
Та песенка давнишняя
Мне снится иногда…
Ее поет чуть слышная
Далекая звезда.
 

1995

Моцарт

 
Любил. Смеялся. Пил. И пел.
Сквозь жизнь спешил вприпрыжку.
И все постиг, и все успел
Божественный мальчишка.
 
 
Трепещет бабочки крыло,
Роса блестит на сучьях,
Звенит пичуга – как светло
Средь нот его летучих.
 
 
Но есть, есть музыка одна…
Им, смертным, – не допета.
Созвучий неземных полна
И мрака без просвета.
 
 
Какая мука, и краса,
И несказанный холод –
Плывут из бездны голоса,
Они скорбят и молят.
 
 
«О люди, в мире зла и лжи
Не загасить сумейте
Прозрачный огонек души.
И помните о смерти.
 
 
В последний миг нездешний свет
Кометою хвостатой
Пронзит зрачки. И света нет.
И тьма. И нет возврата».
 
 
Звучит мелодия небес,
И горло душат слезы.
И обо мне, и о тебе
Рыдает «Лакримоза».
 

1997

*

 
Соблюдаю правила движенья.
Чту, играя, правила игры.
Верую в таблицу умноженья:
Дважды два – четыре. До поры.
 
 
Но блеснет вдали крыло жар-птицы,
И душа вослед рванется вдруг.
Через все запреты и границы,
Выше, в небеса, за кругом круг!
 
 
Красота какая – плыть над бездной.
Да внезапно вихрь швырнет к земле.
Отлетался. Больно плоти бедной.
Ссадины и шишки на челе.
 
 
Путь пройти размеренно и прямо,
Не плутать, не падать, не летать –
Каждому свое. А мне упрямо
Снится высь, манит к себе опять.
 
 
Непутевый, дни нескладно трачу,
Много ли осталось впереди…
И лечу куда-то наудачу.
Жизнь прожить – не поле перейти.
 

1998

*

Памяти Левки, Юрки, Гошки, Васо, Валерки…

 
Куда вы уходите, братцы?
Вон сколько еще на столе.
Налить, закусить, потрепаться
Умели мы, что прибедняться.
И жить собирались – сто лет.
 
 
Бедовая молодость, где ты,
Осталась в каком далеке?
Казалось: конца тебе нету –
Вовек неразменной монетой
Блестела в беспечной руке.
 
 
Все меньше друзей год от года.
Так рано – свое не дожив –
За стылую грань небосвода
Уходят. И с каждым уходом
Мертвеет частичка души.
 
 
Горят поминальные свечи.
Сижу, не поднять головы.
Прощайте! А может,.. до встречи?
Там где-то присядем под вечер?
Не знаю… Но знаете вы.
 

1998

Пословицы

У Фили мы пили да Филю побили.

Скупому душа – дешевле гроша.

Не тот живет больше, кто живет дольше.

Не нашим умом, а божьим судом.

 
Гульбу и смиренье, лукавство и веру,
Насмешку и жалость, тоску и любовь –
Любые движенья души человечьей
До донышка высветит этот язык.
На нем две звезды говорят меж собою.
Бормочет стихи в преддуэльную ночь,
Внимая предчувствию страшному, Ленский.
Наташа мечтает взлететь над землей.
Григорий прощается с мертвой Аксиньей.
Приветствует Воланд гостей на балу…
Все это в себе через жизнь, неизбывно
Несу – и теплее озябшей душе.
Ерема, Ерема, сидел бы ты дома.
Мотает по свету, и где он, тот дом?
Но родину мне все равно не покинуть,
Ее территория – русский язык.
За тридевять стран от арбатских проулков,
На койке больничной сморчок-старичок,
Забывшись, попросит по-русски «водицы».
Не смейся над старым – и сам будешь стар.
 

1999

Молитва

 
Если Ты есть, вразуми и прости милосердно,
Лик всеблагой обрати с высоты.
Бьется в сомненьях извечных душа-непоседа.
Ей, оробелой, ответишь ли Ты?
 
 
Все в Твоей воле: что было уже и что будет.
Так почему под Твоею рукой –
Мир обезумевший, множатся нелюди-люди,
Кровь неповинная льется рекой?
 
 
Ведаю: страшен конец. Апокалипсис рядом,
На небесах знаков вещих не счесть.
Мертвую Землю окутает пеплом и смрадом.
Смилуйся, Господи!.. Если Ты есть.
 

1999

*

 
Ах, как шествуют важно и грузно,
В небеса запрокинув головы,
По страницам поэзии русской
Короли ослепительно голые.
 
 
Что ж, нехитрое это искусство –
На амвон с бубенцами вылезти.
Пустословить без мысли, без чувства,
Перво-наперво позаковыристей.
 
 
Пусть их. Вытерпит все бумага.
Шелуха – легковесна, отсеется.
Но, как прежде, шумит Арагва,
Мгла ночная по холмам стелется…
 
 
Да в некошенном рву стынет тело,
И засохшая кровь под вагонами…
Да все так же февральской метелью
Снег за стеклами пляшет оконными…
 
 
Пир в разгаре. Натужное пенье.
Гул речей, бессвязных и выспренных.
И не слышны – сердца биенья.
Много званных, а мало избранных.
 

1999

Первый снег

 
Между туч – голубая проталина.
Снегопад перестал. Тишь да гладь.
И нахлынуло давнее, дальнее,
Растревожило память опять.
 
 
Помню: утро студеное хмурится,
Отчий дом, над трубой сизый дым.
Первым снегом укутана улица,
В нем мои утопают следы.
 
 
Я шагаю, удаленький-маленький.
Опустилась на мир белизна.
И белеет пороша на валенках,
И на варежках тоже она.
 
 
Мать с отцом – молодые, красивые.
Я их за руки крепко держу,
Распеваю дразнилки смешливые,
Снег сыпучий топчу, ворошу.
 
 
Было, будто вчера… Годы минули.
Тишь да гладь этим утром седым.
Белизна – над могилами милыми.
И заносит пороша следы.
 

2000

В московском метро

 
Бредет по вагону, бормочет несмело.
Ладошка протянута – ради Христа.
Обноски. Да запах немытого тела.
Да темная яма беззубого рта.
 
 
«Подайте, кто сколечко. На пропитанье…
Спасибо, родимый. Господь, сохрани…»
Ссутулила спину. Прошла. Бормотанье
Все глуше. Мелькают в туннеле огни.
 
 
И жизнь промелькнула. Лишь это осталось:
Сума побирушки, тоскливые сны,
Души запустенье. Российская старость –
Ненужные люди недужной страны.
 
 
Россия, Россия, споткнулась ты снова,
Ухабов не счесть вдоль пути твоего.
Былых паханов – поменяла на новых.
А может, и вправду, ты стоишь того?
 
 
Умом не понять… Как же хочется верить:
Не век лихолетье, не сгинет народ.
Скрипят тормоза, открываются двери,
В соседний вагон побирушка бредет.
 

2000

*

 
Как меж пальцами вода
Потихоньку убегает,
Чередой текут года,
Убывают, убывают.
 
 
Погоди пенять судьбе.
Жизнь – немыслимое диво.
Каждый день, что дан тебе,
Впитывай неторопливо.
 
 
Слушай, сердце отворив,
Снега хруст, напев капели,
Птичий гомон до зари,
Шепот женщины в постели.
 
 
Дар нездешний, никуда
Не спеши, душа живая.
Как вода, текут года…
Убывают. Убывают.
 

2000

*

 
Коридор конторы. Лампочка.
На стене вождя портрет.
Призывает надпись в рамочке:
«Уходя, гасите свет».
 
 
Тех годов уплыло крошево.
Нет усатого вождя.
Но доносится из прошлого:
«Свет гасите, уходя».
 
 
Ты уходишь. В даль закатную,
В темноту и немоту.
Ни свернуть, ни на попятную,
Дальше, дальше – за черту.
 
 
Даже тени не протянется
Из-за той черты сюда.
Но незримый след останется
В чьем-то сердце навсегда.
 
 
Будет сердце благодарное
Поминать, хранить светло
Голос твой, улыбку давнюю,
Рук протянутых тепло…
 
 
Уходя порой урочною,
Не забудь – оставь свой след
Хоть улыбкою, хоть строчкою.
«Уходя, оставьте свет».
 

2001

*

 
Апостол все-таки неправ –
В начале были Звуки.
Над бездной плыли, тьму поправ,
Божественные фуги.
Несли, ликуя и скорбя,
Предвестие земного.
Ту музыку вобрав в себя,
Потом явилось Слово.
От века так и повелось –
Жить Звукам Слова обок.
Им тесно вместе, скучно врозь.
В душе людской до гроба
Рассудка холод, чувств пожар
Ужиться не сумеют.
Совсем запуталась душа,
Да возразить не смеет.
Ей Слово-мысль одно твердит,
Другое – Звуки-чувства…
Не этот вечный гул в груди –
И не было б искусства.
 

2000

*

Весенний день прошел без дела

У неумытого окна.

А .Б л о к

 
Утром встать попоздней. Отоспаться.
Сны истают в ночи без следа.
Только пульс суетится под пальцем,
Все спешит, сам не зная куда.
 
 
За окном ясный день. Обреченно
Тает снег в закутке у ворот.
Да в гнезде копошится грачонок,
Разевает малиновый рот.
 
 
За окном простирается вечность
И таит все, что будет, – в себе.
Вон мальчишка смеется беспечно,
Убегая навстречу судьбе.
 
 
Так когда-то и я… Вон грачиха
Червяка притащила – и прочь.
Ось земная вращается тихо,
Унося день да ночь, день да ночь.
 

2002

Воспоминания Казановы

 
Всем женщинам моим – случайным, неслучайным,
Ушедшим от меня, покинутым ли мной,
Тем, кто смеялся вслед и кто вздыхал печально, –
Всем женщинам былым кладу поклон земной.
 
 
Была бы жизнь моя без них пустой и зряшной,
Как лес – без пенья птиц, колодец – без воды.
Божественный инстинкт, увы, уже вчерашний,
Так много для меня когда-то значил ты.
 
 
Десятки робких дев и жен бесстыдно страстных
В объятиях моих взмывали к небесам.
Я каждую из них любил в тот миг прекрасный,
Дарил блаженство ей и упивался сам.
 
 
Слияние двух тел на раскаленном ложе,
И вдруг – в глазах сполох и гул глухой в ушах!
Божественный инстинкт, он быть грехом не может,
Вместилище его – и тело, и душа.
 
 
Ему, святош дразня, я следовал беспечно.
Как шалый мотылек – над цветником кружил…
Густеет мрак ночной. И догорает свечка.
Я жизнь отдал любви. Любил – и, значит, жил.
 

2002

*

Что нужно Лондону,

то рано для Москвы.

А .Пушкин

 
Ох и непрост характер у Москвы –
Ей западные истины не нужны.
Мчит птица-тройка. Хляби, ямы, рвы.
Повис над бездорожьем крик натужный.
 
 
Кричат витии – про особый путь,
Им Третий Рим за поворотом мнится.
«Как все – дорогой торною? Ничуть!
Шпарь напрямки, лихая тройка-птица!»
 
 
Из века в век она летит, летит.
Вихляет в поле колея кривая…
Надменный Лондон молча вслед глядит
Да пальцем крутит у виска, зевая.
 

2004

*

 
Заплутался совсем в этом странном лесу.
Словно когти – безлистые сучья.
Рвут рубаху и хлещут в упор по лицу,
Не пускают из чащи дремучей.
 
 
Не пойму – это явь, или сон, или бред.
Где я, что приключилось со мною?
Глухомань обступила, и выхода нет.
Чья-то тяжкая тень за спиною.
 
 
Навалилась на плечи, не сбросить никак.
Хриплый крик воронья в отдаленье.
И такая тоска. Все трудней каждый шаг.
Сердце сжало, и нету спасенья…
 
 
Утро смотрит в окно. Открываю глаза,
Убегает из них мгла лесная.
Оцарапан висок. На ресницах слеза.
Где-то был я. А где – сам не знаю.
 

2004