Текст книги "За гранью возможного"

НОЧНОЕ ХОЖДЕНИЕ (СОМНАМБУЛИЗМ) «ЗОВ ЛУНЫ»

В 1947 г. мне исполнилось 7 лет. В Баладжале проживал мужчина в возрасте 40—45 лет, любитель выпить, побалагурить. Одинокий, по характеру очень добрый. Все его знали и относились к нему доброжелательно. У него от природы был прекрасный сильный голос, за это его часто приглашали в компании, на праздники, торжества.

В эту зиму было очень морозно, 30 градусов, и он, будучи нетрезвым, замерз насмерть у калитки одного из домов. Жил он в большой комнате в здании фабрики. Мои друзья прибежали ко мне и сообщили, что Лысый – певец умер, замерз, и сейчас лежит в своей комнате с распоротым и зашитым животом.

Любопытства ради мы побежали на фабрику, посмотреть. В комнате находилось много людей, в основном бабки. Нас пропустили вперед. Труп был по грудь закрыт простыней, и видно было зашитые грубо, крупным стежком после вскрытия живот, грудь и затылок. Одна бабка, видя, что мы боимся, сказала мне: «Чтобы ты никогда не боялся мертвых, возьми рукой за большой палец ноги умершего». Как только я правой рукой взялся за палец – он был холодный и твердый, – меня сразу насквозь пробило, как мне показалось, током. Выбежал на улицу, друзья за мной, спрашивали, что случилось, я им рассказал, что меня шандарахнуло током.

Ночью около полуночи мне приснился сон, будто этот труп ловит меня, хочет украсть. В состоянии сна я соскочил с кровати, при этом сильно кричал, пытался выскочить в окно на улицу. Отец, проснувшись, поймал меня, положил между собой и матерью, крепко держал, успокаивал, некоторое время я вырывался, пытался убежать, но потом успокоился. Все это со слов отца – сам я ничего утром не помнил и, когда он мне это рассказывал, удивлялся, как такое могло быть.

После этого случая, не могу точно сказать, через какой период времени, у меня появилось повышенное предчувствие опасности. Я мог почувствовать, увидеть змею, тарантула, волка, которого другие не видели.

Спустя несколько месяцев я стал ночью во сне уходить из дома. Куда ходил, что делал, утром ничего не помнил. Единственно, просыпаясь, часто не обнаруживал подушку или одеяло, которые потом находили на улице соседи и приносили матери. Все соседи об этом уже знали.

Мать серьезно взялась за меня после того, как охотники, находившиеся в горах за 5 км от рудника, ночью увидели меня и узнали, причем сами перепугались. С их слов, в двенадцатом часу ночи они на костре подогревали чай и вдруг увидели пацана в трусах, босиком, с голым торсом. Под мышкой он нес подушку. Плавно, без особых усилий он поднимался в гору по тропинке мимо них. Ночь была достаточно светлая, лунная, туч в небе почти не было. Охотникам показалось, что пацан не идет, а как бы парит над тропинкой, передвигал ногами легко, поднимаясь по крутой тропинке. У него не было никакой реакции ни на костер, ни на сидящих вокруг костра охотников. Он смотрел прямо перед собой, не оглядываясь.

Охотники побоялись окликнуть пацана, тронуть. Вернее, их охватило оцепенение, а когда они очнулись от него, пацана уже не было видно, он ушел еще дальше от поселка Баладжал в горы.

На следующий день охотники пришли в больницу и рассказали обо всем моей матери. Как раз в это утро я не обнаружил у себя в постели подушку, которую потом принесли соседи. Мать стала разговаривать со мной, расспрашивать, какой мне снился сон, что я ночью видел. Я ничего не мог вспомнить. После этого мать осмотрела мое тело, ноги: не было ни ссадин, ни царапин, ноги чистые, не было ни грязи, ни колючек (обычно, когда бегали босиком по горам, подошва была в колючках, ссадинах и вся грязная).

Потом я случайно услышал разговор матери с отцом: «Если бы он ходил по горам, то в любом случае ноги у него были бы грязные, сбитые об камни и в колючках от карагайника». Ведь мать каждый вечер грела воду и заставляла парить ноги в горячей воде, после этого мочалкой с мылом тщательно мыть подошву, и каждый раз она иглой вытаскивала из подошвы колючки, обрабатывала сбитые пальцы.

С этого дня мать стала ставить у постели на полу ванночку с холодной водой, и как только я во сне вставал с кровати, ноги мои касались холодной воды. Я вздрагивал и сразу вновь ложился. Проснувшись утром, я также ничего не помнил.

По всем меркам, для детей моего возраста я был нормальным, физически крепким, хоть и небольшого роста, но сбитым, волевым ребенком. Ночные хождения на этом закончились на продолжительное время.

МОНГОЛЫ – ОСТАТЬСЯ В ЖИВЫХ

В 1949—50 гг. из Монголии в г. Семипалатинск (Казахстан), где находился самый большой в Союзе мясокомбинат, перегонялся скот: бараны, коровы, лошади. Перегон производился большими партиями. В километрах семи от рудника Баладжал по сравнительно ровной местности днем и ночью гнался скот, караван растягивался на несколько километров. Стада сопровождали монголы на конях – охрана. Бывало, стадо проходило приличное расстояние само, без сопровождения пастухов-перегонщиков.

Ясным летним днем мы с братом Вилькой и другом Пашкой как обычно собрались на охоту, соответственно подготовившись. Перейдя через горы в долину, увидели стада баранов, коров, быков, растянувшиеся на несколько километров, при этом сопровождающих монголов не было.

Спустившись вниз, перейдя речку, спрятались в кустах в надежде, что какой-нибудь баран подойдет поближе. Приготовили боевой лук, стрелу. Поскольку лук был рассчитан на взрослого, сильного человека, мы его могли натянуть только втроем, сидя на земле и упираясь ногами в древко лука. Так просидели некоторое время, но ни один баран близко не подходил. Вдруг из-за кустов вышел бык с большим медным кольцом в носу. Он, вероятно, почувствовал опасность, стал передними копытами грести и раскидывать в стороны землю, опустив вниз голову с большими рогами, при этом злобно ревел. Мы сидели за кустами, и навряд ли он нас мог видеть. Когда бык сделал несколько шагов в нашу сторону, кто-то из нас от испуга отпустил тетиву, а остальные не смогли ее удержать. Стрела мелькнула. Это произошло случайно, мы не хотели убивать быка. Бык рявкнул, прокрутился два раза и упал на землю. Тут только мы увидели, что стрела попала ему в бок, под левую переднюю ногу, ушла по самое оперение. Естественно, от неожиданности мы перепугались. Первый вопрос: что теперь нам делать? В любой момент могли появиться монголы. Мы вышли по кустам на изгиб речки и действительно увидели трех всадников с двумя собаками. Что делать? Зная со слов отца и других о мстительности монголов, быстро приняли решение, как спастись.

В подобных речках мы часто играли в прятки: берешь камышовую трубочку, ныряешь и – к берегу, под траву. Трава от берега стелилась по поверхности воды сплошным толстым ковром, под нее подныривали, через нее просовывали камышовую трубочку для дыхания и сидели затаившись. В руки брали два небольших камня и действовали по условному стуку: три частых удара – опасность, четыре редких удара – можно выходить из воды, и т. п. Стук камней очень четко слышен под водой. Когда мы со всей амуницией забрались под траву, дали сигналы друг другу о том, что все в порядке, я услышал стук копыт лошадей на берегу. Вода холодная, ключевая, долго в ней не просидишь. Потом топот копыт удалился. Видимо, искали, кто мог завалить быка. Просидев примерно полчаса под водой, я раздвинул руками траву, просунул голову, немного осмотрелся. Вблизи никого не было, стада тоже не было. Я дал сигнал стуком камней и вылез через траву, Вилька и Пашка вылезли за мной. Мы выползли на бережок, легли, переохлаждение было очень сильным: дрожь прошибала насквозь, зубы отбивали дробь, цвет кожи фиолетово-синий, губы синие. Согревшись немного на солнце, я встал на колени, выглянул из-за куста: вокруг никого не было.

На месте, где лежал большой бык, остались его внутренности, голова, кости и большая задняя ляжка. Все остальное увезли. Так быстро разделать быка могли только скотоводы. Мы подумали, что монголы бросили заднюю ляжку, потому что не смогли увезти, но мы ошибались… Проткнув ножом отверстие между сухожилием и костью и надев бычью ногу на палку, мы с Пашкой понесли ее, а Вилька – все наше охотничье снаряжение.

Пришли домой уже в 9 вечера. Мать, конечно же, наподдала мне ремнем, она как будто чувствовала, что с нами что-то случилось. В это время вмешался отец, спросил, где были и откуда столько мяса. Пришлось рассказать всю правду. Отец отрезал кусок мяса, дал собаке, собака съела и минут через десять сдохла.

«Вот видите, бесплатный сыр бывает только в мышеловке! И хорошо, что вы еще не ели это мясо! Что, не знаете, какие монголы мстительные? А если бы они нашли вас в горах?»

Этот был единственный случай, когда я взял что-то чужое. Больше я никогда не брал чужого, даже когда был очень голоден. Видимо, человек так устроен: осознание приходит тогда, когда он в полной мере прочувствует страх, стресс и вину за содеянное. Чувство безнаказанности, противозаконные действия, противоречащие общепринятым нормам (не укради, не солги, не убей), всегда приводят к отрицательным последствиям. Человек становится изгоем общества, и его жизнь портится во всех отношениях, со временем становясь все хуже и хуже.

Быть может, описанные здесь факты кому-нибудь помогут в жизненных ситуациях. Я очень на это надеюсь.

КАЗУС С ПЧЕЛАМИ

В Баладжале жил дед-пчеловод, держал на огороде пасеку. Как-то в Баладжал приехала команда футболистов из района играть с местными. Таких мероприятий у нас раньше не было, поэтому большинство жителей пришли посмотреть. Играть должны были на заранее приготовленном поле. Мы с братом Вилькой тоже побежали смотреть. Когда пробегали мимо двора пчеловода, брат от меня отстал, я остановился, чтобы его подождать, а он заскочил во двор. Вдруг он выскочил, в руке держал соту из улья, а за ним летела туча пчел. Мы помчались со всех ног, уже было недалеко до футбольного поля, где началась игра, прошмыгнули в толпу. Я посмотрел на Вильку: у него над бровью была шишка от укуса пчелы, но соту он не выпускал, кусок воска с медом дал мне и оторвал себе, остальное выбросил. В это время зрители стали разбегаться кто куда, потому что рой пчел летал над полем и жалил нещадно, и все футболисты тоже разбежались.

На следующий день от пацанов мы узнали, что разыскивают того, кто разорил улей, из-за чего была сорвана игра и многие присутствующие пострадали. Виновника так и не нашли. После этого случая Вилька остепенился и никогда в чужой огород не лазил.

ПЕРЕЕЗД В АЛМА-АТУ – ГЕОЛОГОРАЗВЕДКА

Старшая сестра Роза, закончив 10 классов с золотой медалью, поступила в медицинский институт в Алма-Ате. Через полгода за ней уехала средняя сестра Ольга, поступила в строительный. Потом они забрали меня к себе в Алма-Ату. А спустя какое-то время туда же переехали отец и мать.

Отец устроился в трест «Зеленстрой» рабочим, и в летний период времени я вместе с ним работал сезонным рабочим.

Это были времена Хрущева. По его решению, чтобы обеспечить народ жильем, в Казахстане стали строить каркасно-камышитовые дома. Каждая организация задействовала своих рабочих, умеющих строить. Бригаде из 10—12 человек выделялся участок, готовые сборные стены и стройматериал – дерево. Одну такую бригаду возглавлял мой отец, в ней я тоже стал работать.

Дома строили быстро. За летний период до осени бригада отца построила 10 одноэтажных домов на два хозяина по проекту. Таким образом, большинство людей, не имеющих жилья, получили на законных основаниях государственную жилплощадь.

Трудовая деятельность у меня началась с 14 лет. В 15 лет я сбежал из дома из-за ссоры с отцом. Не помню, по какой причине, отец, разозлившись, ударил меня палкой по голове. Пошла кровь. Помню только, что я был не виновен в том вопросе. Я убежал к своему другу Валерию, который был старше меня на год и выше ростом. Валера ранее говорил, что хотел бы на лето уехать работать в Волковскую геолого-разведочную экспедицию, которая располагалась недалеко от китайской границы.

Это показалось мне заманчивым: красивая горная местность, можно хорошо зарабатывать и жить самостоятельно. В этот же день мы с Валерой нашли центральную геологическую базу. Договорились с водителем грузовой автомашины, которая везла в экспедицию трубы для бурения скважин, разный инвентарь и продукты питания. Я вынужден был обмануть водителя, представившись сыном начальника геолого-разведывательного отряда. Фамилию и имя начальника узнали в отделе кадров.

С собой у нас был лишь сверток с едой и 10 рублей. Одеты были по-летнему: рубашка, брюки, кеды. До урочища Ой-Карагай от Алма-Аты около 1200 км. Прибыли в Ой-Карагай, где дислоцировалась основная перевалочная база. Там Валерия приняли на сезонную работу рабочим, а меня из-за небольшого роста и возраста не взяли.

Водитель, привезший нас, сообщил, что основной груз он сдал и сейчас поедет в отряд за 25 км в горы, на китайскую границу. Я поехал с ним. Около 5 часов вечера мы прибыли на место, я вышел из машины, подошел к костру. Вокруг костра сидели и ужинали девушки, человек десять, лет по 25. Потом я узнал, что это были студентки ленинградского геолого-разведочного института. В отряде они проходили практику.

Все внимательно оглядели меня, пригласили к столу. Я отказался, хоть и был голоден. Спросил, где начальник. В это время из палатки вышел мужчина, на вид лет 45—50. Следом шел водитель, виновато опустив голову. Я приготовился к худшему и в упор смотрел на начальника. Подойдя ко мне и оценивая меня сердитым взглядом, он спросил: «Это ты что ли мой сын?» Я сразу сообщил цель своего приезда: «Хочу у вас работать». Начальник выругался и приказал водителю: «Как привез, так и увози. Детского сада у меня здесь нет».

Водитель взял меня за руку, посадил в кабину, поругал за то, что я его обманул и тем самым поставил в неловкое положение. Мы проехали в сторону Ой-Карагая километров десять. Солнце уже садилось на горизонте. Лихорадочно соображая, что мне делать, я попросился в туалет. Водитель открыл дверь. Выйдя из машины, я что было сил рванул в обратную сторону, в отряд. Когда прибежал, уже стемнело, палаток не было видно. Оглядевшись, заметил догорающие угли костра. На ощупь обнаружил сетку с картошкой. Собрал угли в кучу, засунул под них несколько картошек. Довольно скоро картофель испекся. Съев пару картофелин, я заметил, что из палатки вышла женщина, направилась в туалет. Увидев меня, испугалась, позвала начальника. Через минуту ко мне подошел начальник отряда. Удивившись моему возвращению, спросил: «Что мне с тобой делать?» Я ответил: «Если не возьмете на работу, я сейчас отдохну немного и уйду в Китай» – и рукой показал в сторону цепи гор, по гребню которых проходила граница.

Начальник отряда сразу изменился в лице, почувствовал в моем голосе и поведении упорство, настойчивость и решимость в исполнении сказанного. Я разговаривал с ним как взрослый со взрослым, терять было нечего.

Потом уже он меня спрашивал: «Виталий, ты и правда ушел бы ночью через границу в Китай?» Я отвечал: «Да, правда». «Тут ведь полно волков!» «В детстве сам ловил этих волков петлями и капканами», – отвечал я. Он молча уходил, качая головой.

После того, как я заявил ему, что уйду в Китай, начальник отряда рукой показал на одну из палаток. «Иди в палатку. Там спит одна женщина и справа есть свободный спальный мешок. Об остальном поговорим утром».

Луна в это время уже ярким желтым светом заливала долинку, где располагалось около 20 палаток. За костром в нескольких метрах протекала неглубокая речушка. В палатке я на ощупь нашел свободный спальный мешок. Сняв верхнюю одежду, залез в него и проспал до восхода солнца. Проснувшись, тихо оделся, вышел к костру, который уже перегорел. Было несколько небольших угольков. Быстро пробежал по поляне, набрал сухую мелкую траву, сушняк, мелкие сухие палочки, сложил домиком, разжег костер. Перешел через речку, набрал на опушке леса сухих сучьев, поставил треногу над костром, повесил большую кастрюлю, налил в нее воды из речки. Солнце уже вышло из-за гор на половину. Только тогда я понял, в каком красивом месте нахожусь – просто сказка! Из палатки вышла полная повариха. Увидев меня, зашла в палатку к начальнику. Начальник сразу же вышел с полотенцем, по пояс умылся в речке, потом подошел ко мне. «Всегда так рано встаешь?» Я честно ответил: «Нет, но когда необходимо, встану». Далее он спросил: «Что можешь делать?» Я ответил: «Все». «Ну, значит, ничего. Одного желания мало. На лошадях ездил верхом когда-нибудь? И сможешь ли сам взнуздать лошадь, надеть седло?» Я сказал, что часто ездил верхом на сенокос с отцом, в общем, с лошадьми на «ты». Начальник подвел меня к худой, поджарой лошади. Как потом я узнал, она была самая злая и кусачая. Ее в отряде прозвали Волчицей. Никто на ней не хотел ездить. Показав на уздечку, седло, начальник сказал: «Ну, давай, покажи, как ты оседлаешь эту лошадь». Взяв уздечку, я подошел к Волчице с правой стороны, погладил ее по шее. Как только попытался ее взнуздать, она начала упрямо отворачивать голову в левую сторону и не разжимала зубы. Тогда, вывернув уздечку, я взялся за оба конца железных закусов, уверенно провел ими по деснам. Волчица разжала зубы. В это время я быстро заложил закус за коренные зубы и накинул уздечку за морду, закрепив ее на застежке. Но когда пытался накинуть на спину седло, из-за моего небольшого роста седло оказалось сбоку хребта. Волчица резко повернула голову в мою сторону и, словно собака, попыталась укусить меня за бедро. В это время я, держа левой рукой седло, правой резко ударил ее по морде. Она сразу отвернула голову. В прыжке я закинул седло за холку, поправил его. При затягивании подпруги снизу живота Волчица еще раз попыталась меня укусить. Повернув ко мне голову, оскалила свои желтые большие, квадратные зубы. Я громко крикнул на нее и ударил концами уздечки по носу. После этого Волчица успокоилась и никогда больше не пыталась меня укусить.

Все это время начальник стоял поблизости и наблюдал за моими действиями, не вмешиваясь. Забираясь в седло, я использовал прием из джигитовки: когда возьмешься за гриву и дернешь на себя, лошадь редко поднимает голову – в этот момент высоко подпрыгиваешь и, как джигит, залетаешь в седло. Оказавшись в седле, я огляделся и погнал лошадь по дороге вскачь, галопом. Проскакав минут 15—20, развернул лошадь и так же галопом прибыл на место. Соскочил с седла, привязал уздечку к столбу, подошел к начальнику. По нему было видно, что он удивлен и удовлетворен. Согласился взять меня на работу: «Будешь учить студентов залезать на лошадь и слезать, как ты. А то все время приходится их подсаживать». Но чтобы меня оформить на работу, надо было поехать в Ой-Карагай и решить, как это сделать, так как мне еще надо было ждать год до получения паспорта. На руках было только свидетельство о рождении.

Итак, в мои обязанности входило: 1) рано утром в 6 часов найти лошадей, которые всю ночь паслись на свободном пастбище и, бывало, уходили от лагеря за пару километров в горы. 2) Пригнать лошадей в лагерь, потом после завтрака ехать со всеми геологами в определенное место, где они оставляли лошадей и расходились по своим маршрутам. После этого я должен был, ориентируясь по карте, пригнать всех лошадей в пункт, где геологи соберутся в 17 часов.

По прибытию в лагерь геологи снимали седла, уздечки и складывали на свои места. Мне оставалось стреножить двух ведомых лошадей и выгнать лошадей из лагеря, оставив одну, на которой утром следующего дня вновь поеду, найду и пригоню 20 лошадей в лагерь.

Вечерами ужинали, занимались своими делами, устраивали танцы, игры. В речке водилась форель, так что могли рыбачить в свободное время. На уху и жаркое хватало.

Всего в отряде было на практике 18 студенток, 3—4 курс.

Один пожилой мужчина, дядя Ваня, занимался ремонтом уздечек, седел, палаток. Он был заядлым охотником. Иногда брал меня с собой на кабана, оленя.

В конце августа, по традиции, в Китае начиналась массовая охота, и звери, дичь мигрировали на нашу территорию. В то время граница охранялась слабо, не было необходимости. С нашей стороны на 300 км границы было всего два конных пограничника. За все время видел их пару раз, не больше. С китайской стороны вообще никогда не видел пограничников, хотя мы частенько находились рядом с границей.

Как только стал работать, получил форму, ботинки, спальный мешок, палатку. Для безопасности от зверья выдали ружье 32-го калибра. К тому времени мне неоднократно приходилось стрелять из охотничьих ружей.

Так, проработав 6—7 месяцев без каких-либо ЧП и нареканий, заслужил доверие и дружбу в отряде.

Как-то раз, перед переездом в Заилийскую пустыню, около десятка наших коней, что паслись на свободном пастбище, захватили китайцы, перешедшие границу, и погнали в сторону границы Китая. Мы это увидели, и втроем на конях поскакали наперерез китайцам. С собой у меня было ружье 32-го калибра и один патрон. Когда, преодолев подъем, мы выскочили на плоскогорье и значительно приблизились к китайцам, стали кричать им, махать руками, но все было бесполезно. Они уходили, приближаясь к своей территории. Тогда я выстрелил из ружья вверх. Китайцы, видимо, испугались. Бросили трех наших коней, которые все время пытались повернуть назад, чем затрудняли китайцам путь.

В это время на полном скаку моя лошадь Волчица провалилась копытом в нору сурка и упала плашмя на бок. Моя правая нога оказалась под ней. Очнулся я через какое-то время от того, что Волчица тычет мне в лицо холодным мокрым носом, как бы заставляя встать. В голове все кружилось, подташнивало. Я сел на землю, потрогал правую ногу, плечо. Но переломов не было, только ссадины и царапины. Болел бок. В это время подъехали наши. Один соскочил с коня, подбежал ко мне, ощупал. Убедившись, что все в порядке, сообщил, что китайцев не догнал и вернулся, когда увидел меня в момент падения. Он подумал, что мою лошадь китайцы подстрелили, так резко на скорости она упала.

Когда я встал, сильно болело правое бедро. Подойдя к Волчице, взял ее за уздечку. Она спокойно поддалась, что было удивительно, ведь ее ранее трудно было поймать. Пройдя в обратную сторону, я нашел нору и выброшенную лошадиным копытом землю. Хорошо, что в этом месте не было скальной породы и камней, иначе переломов было бы не избежать. Повезло.

Забрав трех отбитых у китайцев лошадей, мы прибыли в отряд. Я сразу доложил начальнику о случившемся, но оказалось, что все, что произошло, он видел в бинокль. «Да черт с ними, с лошадьми. Ты как? Как я видел, ты пролетел после падения с лошади метров 15». После этого он сам убедился, что нет никаких переломов, успокоился. «Счастливчик! После таких падений лежат долгое время в больнице».

Примерно через неделю мы увидели, что на нашу сторону перешел целый табун китайских лошадей. Нас несколько человек помчались к этому табуну, чтобы найти своих лошадей, но их в табуне не было (китайцы своих лошадей не клеймят). И как впоследствии я узнал, китайцы используют своих лошадей до полного изнеможения, а потом на год выгоняют на поправку – свободное пастбище для восстановления. Отбив от стада 5—6 лошадей, пригнали их в лагерь.

Китайские лошади отличались от наших иноходью. Наши кони при спуске с гор ступали передними ногами жестко, так что в седле было не комфортно сидеть, того и гляди свалишься. А китайские как бы перекатывались, мягко ступая передними ногами. Я выбрал себе коня вороной масти, могучего телосложения: длинная грива, широкая шея, красивая голова, широкий круп. На нем ездил до конца работы.