Текст книги "За гранью возможного"

ПОХОД В КИТАЙ

Как-то раз нам дали разрешение на переход границы за покупками, сувенирами.

Так же верхом, человек 8—10, мы добрались до хребта цепи гор, где проходила граница. Остановившись на вершине хребта для отдыха, осмотрев местность, я увидел и почувствовал колоссальную разницу природных и климатических явлений. Со стороны Казахстана воздух песочного цвета, перегретый, сухой, с горячей дымкой. Трава и растительность суховатая, жесткая, цвет зеленый с желтизной.

С китайской стороны воздух свежий, «густой», влажный, с синеватой дымкой. Это ощущалось даже на лице. Трава сразу на спуске сочная, крупнолистная.

С нашей позиции мы увидели в долине на расстоянии около 5 км небольшое селение китайских низких однотипных домов – «фанзы» с плоскими крышами.

Спустившись с гор, мы подъехали к первому близстоящему дому. Постучали в дверь, она сама открылась. Не было видно никаких замков или других приспособлений для закрытия двери. Оказывается, у них двери вообще никогда не закрываются на замок.

Когда дверь открыли настежь, раздался мелодичный звон колокольчика. Мы прошли внутрь комнаты, тут же путь преградил прилавок, на котором валом лежали рулоны различного добротного материала. Далее на полках висели, лежали всевозможные вещи, предметы. Пока минут десять мы рассматривали товар, из другой комнаты вышел хозяин, низкорослый человек, скорее всего, по национальности уйгур. Как мы потом узнали, в поселке в каждом доме имелся такой прилавок с разнообразным товаром.

Купив необходимые вещи, подарки, мы поспешили в отряд, так как время было уже к вечеру и нужно было засветло перейти хребет. Ночью это было очень опасно.

Я купил себе горный кожаный костюм красно-бордового цвета шведского производства. В комплект входила куртка с подстежкой, короткие, ниже колена брюки, материал типа «чертовой кожи», не мокнет, не горит, очень прочный. Небольшие, аккуратные ботинки цвета бордо с красным, альпийские с победитовыми шипами в подошвах. Шляпа с небольшими полями. Купил я этот костюм очень дешево. Матери купил скатерть, шелковое покрывало с розами и другие подарки.

По окончании изыскательских работ в этой местности поступила команда о переброске нашего отряда в Заилийскую пустыню, около 900 км от прежнего места.

В отряде, кроме лошадей, было еще 6 взрослых ишаков, и один ишаченок по имени Яшка. Все ишаки каждый вечер приходили в отряд и располагались недалеко от костра, где повариха готовила еду для геологов. Так что и ишакам кое-что перепадало (остатки еды, хлеба и т.д.).

Весь отряд задействовали в сборе и упаковке инвентаря, палаток, всего прочего. Людей и часть инвентаря должна была взять автомашина. А другую часть вещей планировалось погрузить на ишаков и лошадей. Однако утром, когда я пригнал как обычно лошадей, ишаков нигде не обнаружил. Начальник отряда послал на розыск ишаков двоих геологов с биноклем, но ишаки как в воду канули. Стало ясно: ишаки почувствовали, что на них будут грузить тяжелую поклажу, просто сбежали.

Чтобы не терять время, было решено грузить всё на лошадей. Мы вдвоем с Аскаром Байтуленовым этих лошадей должны были отогнать в колхоз, откуда их взяли по договору в аренду, и уже с этой точки вместе с геологами уехать в Заилийскую пустыню на автомашине.

До колхоза нам с Байтуленовым предстояло гнать лошадей двое суток через горы и ущелья. Все лошади были оседланы, уздечки у всех были завязаны за седла, так чтобы лошадь могла достать до земли и не запутаться, на некоторых затянуты покрепче. На них погрузили всевозможные узлы, одежду, спальные мешки, продукты и т. д. Все хорошо закрепили.

Первый день гнали лошадей, не останавливаясь на обед, все делали на ходу. Только когда проезжали через ручей, речушки, давали возможность лошадям немного отдохнуть, напиться. К вечеру на закате стали думать о ночлеге.

Палатку разбивать не хотелось. Мы находились в ущелье между высоких гор. Внизу протекала небольшая речушка. По крутым склонам росли высокие мощные ели, прямо девственный, не тронутый рукой человека лес.

В лесу я заметил два шалаша, видимо, очень старых, так как от времени ветки елей стали коричнево-желтые и осыпались. Значит, здесь были охотники, но несколько лет назад. Вечерело.

Проехав 45—50 километров от лагеря, увидели на опушке у ручья совсем маленькую избушку. При входе имелся низкий деревянный навес и стенка из тонких бревен. Возле избушки было жутковато, обстановка напоминала сказку о бабе Яге.

Аскар прошептал: «Осталось сказать: избушка, избушка, повернись к лесу, мать твою…» Это нас рассмешило, и мы смело подошли к двери, сделанной из толстых досок.

Открыв со скрипом входную дверь, мы увидели комнату размером три на четыре метра. У правой стены стояла железная кровать. На ней лежала пожухлая от времени сухая трава. Напротив двери находилось маленькое окошко. Сразу за дверью справа была капитальная печка с чугунной конфорочной плитой. Над печкой находилась деревянная полка, рубленная из бревна, на которой стояли в банках крупы, сахар, соль, сухари, заварка чая, ножик, ложки, вилка и спички. В печке лежали дрова, надо было только поджечь.

Засветло освободили лошадей от вьючного груза, застреножили двух лошадей, чтобы никуда далеко не ушли. Дополнительно собрали сухие ветки, порубили, сложили под навес и к печке. Поужинали, остатки пищи подвесили под потолок навеса, подальше от грызунов.

Приготовив постель, не раздеваясь легли спать. Предварительно зажгли в печке дрова и бруском подперли дверь (дверь открывалась внутрь).

Около 10 часов вечера поблизости стали завывать волки, слышалась какая-то возня.

Наш сон как рукой сняло. Байтуленов предложил выйти и стрельнуть в воздух, чтобы волки разбежались, а то еще нападут на лошадей. Лошади паслись рядом с домиком. Их было слышно по характерным для лошадей звукам, фырканьям и храпам.

Я стал успокаивать Аскара, что летом волки на лошадей не нападают, да и лошадей у нас целый табун – 20 лошадей. Аскару было 17 лет, а мне 15. Естественно, нам было страшновато.

Вскоре в комнатке стало тепло и уютно. Я уже засыпал, когда мне в бок локтем несколько раз молча ткнул Аскар. Он шепотом спросил: «Ты слышал?» Спросонья я не понял, о чем он. Но тут уже сам ясно услышал. За входной дверью был настил из рубленых досок, по которому кто-то топтался. В стуке явно узнавалось копыто. Я сразу прикинул, что лошадь под навес не зайдет, так как навес низкий: мы заходили в домик пригнувшись. Местный олень елик пуглив и к избушке, где топится печка и запах людей, никогда не подойдет. Стук копыт усиливался. Видно было и слышно, что в дверь кто-то ломится. Обсудив всевозможные варианты, решили, что Аскар возьмет из печки горящее полено, резко откроет дверь, а я с ружьем буду стоять наготове и, если что, буду стрелять.

«Может быть, это все-таки волки? Нет. Волки так не могут стучать. Это копыта. Короче, думаю, что это может быть горный олень или олененок, которого волки загнали к нам».

Аскар посмотрел на меня, прошептал: «Я же говорил, что нельзя в этом домике оставаться на ночь, пахнет неприятно, чувствуется какая-то чертовщина».

Ты когда спал, я проснулся оттого, что за дверью кто-то чихал и шептался, была непонятная возня, типа борьбы. Какие бы мы не были смелые, но все же пацаны, считай подростки. У Байтуленова были темные, большие, красивые глаза, а тут вообще от страха увеличились, и на лице была видна скованность, недоразумение, обреченность. Я, наверное, точно так же выглядел, не знаю.

Взяв ружье 32 калибра, вложил патрон в патронник, закрыл затвор, снял с предохранителя. Аскар вытащил из печки полено, резко открыл дверь на себя. Когда пламя горящего полена выхватило из черного пространства страшные морды, с горящими глазами, оскалом больших зубов, большими длинными ушами. Мне казалось, время остановилось, сердце в моей груди не бьется. На нас смотрели несколько голов ишаков. Некоторое время мы стояли в полном недоумении. Как эти животные здесь могли оказаться?

Придя в себя, мы хохотали до слез, то ли от нервного перевозбуждения, то ли обрадовались, что ишаки нашлись. Тут же мы увидели, что часть нашей провизии разбросана по настилу и двух буханок хлеба нет.

После этого случая, я ишаков глупыми животными не считаю. Это такая бестия, что кто бы мог догадаться? Вот подлецы! Они знали, что предстоит долгая, трудная дорога и ушли, спрятались. А когда экспедиция выехала, они пошли по следам лошадей и ночью залезли под навес, учуяв хлеб и другой провиант.

Собрав всю провизию, занесли в комнату и улеглись уже спокойно спать. Ночью просыпались от воя волков и уханья филинов. В общем, кошмарная ночь получилась, но интересная.

Утром нагрузили амуницией ишаков и частично лошадей. По традиции, убрали в комнате, проверили печку, чтоб углей и огня не оставалось. Оставили несколько банок тушенки, конфет, чай. В печь заложили дрова. После этого тронулись в путь.

В полдень остановились у одинокой юрты, где на привязи стояла невзрачная лошаденка. Женщина что-то готовила в казане. Мы приветствовали хозяйку: «Ассалам алекум», она, посмотрев на нас, ответила: «Алейкум салам». Из юрты вышел мужчина лет 40—50, худощавый с темным, загорелым лицом. Спросил у нас, куда едем. После этого рассказал, как лучше добраться по прямой до конечного пункта. Пригласил за стол попить чаю, отдохнуть. Во время беседы за чаем хозяин рассказал, что в этом году развелось много волков и задрали много баранов, а зима была тоже плохая, бараны гибли от голода из-за частого гололеда. Я спросил: «А что лошаденка такая хилая?» «Она старая, болеет и скоро умрет, а резать ее уже поздно, кожа да кости».

Сразу подумал о своем коне, отбитом у китайцев, взамен угнанных наших. И как раз мой конь оказался лишним. Посоветовался с Аскаром, предложил сделать доброе дело: отдать китайского коня бедному, нуждающемуся человеку, все равно нам он не нужен. Аскар согласился.

Когда я сообщил об этом хозяину юрты, тот был очень удивлен. Рассказали ему историю этого коня и сказали, что отдаем его в подарок за гостеприимство. Хозяин не знал, чем нас отблагодарить, денег у него не было, предложил взять баранов, но мы отказались: «Это подарок, пусть у вас дела пойдут лучше».

После этого уехали, он нас некоторое время провожал уже на моем коне, потом попрощались.

Прибыв в совхоз, сдали лошадей по счету. Потом мы добрались до центрального района, откуда нас и всю нашу группу геологов перебросили на автомашине в Заилийскую пустыню.

ЗАИЛИЙСКАЯ ПУСТЫНЯ. ПОЮЩАЯ СВЕТЯЩАЯСЯ ГОРА

Спускаясь по берегу реки Или, мы вышли на песчаный берег: широченный плавный скос мелкого песка, заросли небольших деревьев. Решили провести ночь в этом месте, безопасном от змей и других ядовитых существ.

Расположились прямо на песке под открытым небом. Палатки никто не захотел ставить. Рано утром проснулся от крика студенток-практиканток. Подняв голову, почувствовал, что твердой почвы подо мной нет, плыву. Уровень воды в реке резко поднялся из-за сильных дождей в верховьях, и залило низменность, где мы спали. Выскочил из мешка, вода была уже выше колен и продолжала прибывать. Все бегали с криками по воде, собирая пожитки. В общем, утренняя комедия. Интересно было наблюдать за этой паникой. Поймав кастрюлю и что-то из одежды, выбрался на сухое место, волоча за собой спальный мешок, в который набралась вода.

Собравшись на сухом берегу, стали наблюдать за речкой. Уровень воды быстро поднялся еще на метр. Кто-то из юмористов громко произнес: «Вот представьте себе, если бы наша повариха (дама с приличным весом) первой не намокла и не подняла криком всех, где бы мы сейчас уже были?» Другой вторил ему: «Как белые лебеди в черных непромокаемых спальниках, плыли бы, пугая всех и вся». Хохот пошел по всему берегу.

В отряде не было унылых людей. Все жизнерадостные, живые, юморные люди, не боявшиеся трудностей.

Через день отряд прибыл на новое место на правом берегу реки Или, и оттуда нас увезли на автомашине от Или за 20 км в пустыню. Там под песчаной (как мне вначале показалось) горой находилась большая ровная площадка, с трех сторон защищенная холмами.

Установив палатки и приготовив все остальное, уже вечером на закате все ужинали за общим столом, горел костер. Тут неизвестно откуда появился звук, как будто кто-то играл на гитаре или домбре. Звук был мелодичный, негромкий, но все достаточно четко его слышали, и тут же все место озарилось малиново-нежным светом. Посмотрев на пустынную гору, я увидел, что она светится в лучах заката миллиардами звездочек, заливая всю долину сказочным розовато-малиновым светом.

Будучи любопытным от рождения, я пошел на эту гору, захватив геологический молоток. Поднявшись метров на сто по пологому склону, я присел отдохнуть и обнаружил каменные образования розовой слюды. Отбил молотком кусок слюды от основной каменной массы. Он состоял из множества тонких пластинок слюды, как бы спрессованных друг с дружкой, а две боковые стороны были гладкие, как стекло. Ножом отщипнул одну пластинку, она была прозрачная, с нежно-розовым оттенком, а в куске камня цвет густо-розовый. Поэтому при закате солнца эти камни, направленные гладкой стороной на поляну, где мы разбили палатки, отражали вечерние солнечные лучи. Потом мы узнали, откуда возникал звук. В пустыне камни слюды раскаляются не равномерно, при нагреве, а также при охлаждении слюды происходит сдвиг пластин, и они издают нежный, объемный, завораживающий звук, чем-то похожий на гитарный. Каждая пластинка издавала звук своей тональности.

Вот в таком сказочном и в то же время суровом месте мы жили и работали около 3-х месяцев.

Также геологи ходили по маршрутам, молотком забивали в почву небольшие ломики «бурзунды» через определенные расстояния и на нужную глубину. В образовавшееся отверстие вставлялась трубка от дозиметра. Прибор обычно подвешивался на ремнях, на груди, и при прокачке ручкой насоса пыль, находящаяся на дне отверстия от ломика, засасывалась в прибор, и стрелка показывала, какая доза радия, изотопов, излучения в фильтре прибора (типа счетчика Гейгера). Иногда попадались под песком, на глубине полметра или даже на поверхности под песком, старинные окаменевшие кости крупного размера, которые также излучали радиацию; мы их называли обманкой. В пустыне было очень много ядовитых змей, скорпионов и фаланг. Скорпионы небольшого размера, песочного цвета, фаланги довольно крупного размера. Ящерицы шустрые, постоянно закручивали свой хвост в кольцо вверх. Также там водились вараны. Поэтому все палатки обкапывались арычком, глубиной 40—50 см, шириной 25 см, стенки расширены к низу. Поэтому, что туда попадало, выбраться не могло, т.к. по скошенным стенкам песка, эти ядовитые твари не выберутся и ползают по кругу.

Утром, что там собиралось, убивали или сжигали бензином. Кроме того, палатка обкладывалась по кольцу колючей веревкой из конского волоса.

Вечером, когда делать было нечего, ловили варанов – мы их называли дракончиками, размером они достигали от 40 до 80 см. Если его разозлить, он гонялся за людьми, как собака, чтобы укусить. Укус варана болезненный, но не опасный, иногда оставался синяк.

Иногда мы становились в круг до 10 человек, и кто-то брал варана за хвост, чтобы не укусил, и крутил его вокруг себя, а потом отпускал. Когда варана крутили, держа за хвост, он выгибался, пытаясь укусить обидчика. Зубов у него нет, вместо зубов пластины. А когда отпускали, он сразу с центра круга бесстрашно кидался на геологов, стоящих по кругу. Все с визгом разбегались кто куда. Варан, выбрав самого медлительного, пускался за ним в погоню. Смех, визг, хохот. После этого мы варана кормили и привязывали у входа в палатку. Он охранял нас от змей, скорпионов, фаланг. Вараны приручались достаточно легко.

Больше всего я боялся фаланг. Это чудище желто-зеленоватого или песочного цвета с редкими торчащими волосками по телу, такого же цвета, паукообразного, стоящего высоко на ногах с удлиненным телом. Встречались особи размером с кисть руки. Передние лапы фаланга поднимает высоко вверх при защите или нападении, при этом приседая на задних лапах. Прыгает до метра и более. Опасности она для человека не представляет, т.к. укус ее может лишь вызвать воспаление укушенного места и температуру. Мы об этом знали, но страх, неприязнь к ней всегда имели место.

В отряде одна из студенток хорошо играла на аккордеоне, и вечерами практиканты устраивали танцы и всевозможные игры. Обычно мы засветло расстилали свои спальные мешки. Спальник состоял с наружной стороны из прочного, огнеупорного, водонепроницаемого материала черного цвета – мы называли его «чертова кожа», а внутри находилось мешкообразное стеганое одеяло и простыня, сшитая тоже мешком, по длине спальника. Верхняя часть закрывалась на молнию, либо на пуговицы.

Как-то раз после танцев я вернулся в палатку. Аскар уже спал. Поскольку в пустыне днем и вечером жарко, а ночью холодно, мы заранее вытаскивали мешкообразную простынь и стелили ее поверх основного мешка. Раздевшись, залез в простынь, заснул. Потом почувствовав похолодание, проснулся, с простынею залез в основной мешок, оставил отверстие, чтоб дышать и снова заснул.

Проснулся тут же оттого, что по ногам, внутри мешка кто-то бегает, прыгает. Первая мысль: «Проклятая фаланга залезла в мешок!» Спросонья закричал: «Фаланга!» И не помню, как оказался на столешнице обеденного стола. Аскар сразу включил свет, послышались голоса. Мой крик всех разбудил, и в палатку стали заходить геологи. Увидев меня на столе, в одних трусах, осмотрели мне ноги, но никаких укусов не нашли. В это время в палатку с сачком в руках зашел проводник-хозяйственник, наполовину китаец. «Где фаланга?» – спросил он меня. Я показал рукой: «Внутри спальника».

Проводник стал потихоньку вытаскивать внутренний пододеяльник мешковидной формы, а все присутствующие обступили его вокруг, наблюдали. Я смотрел сверху со стола. Когда проводник вытащил пододеяльник, то внутри него что-то быстро передвигалось, прыгало. Все сразу отскочили подальше.

Проводник, видимо, хорошо адаптировался в этой местности и знал, как действовать. Он медленно выворачивал материал пододеяльника изнутри, при этом прикрываясь сверху сачком. Потом вдруг все замерли, тишина, и пошел хохот, как обычно после испуга, ожидания чего-то страшного. Я приподнялся на коленки, чтобы лучше видеть, что же там такое, что так могло рассмешить людей.

В это время проводник приподнялся с колен на ноги, держа в руках белую, очень красивую мышку с длинным хвостиком, на конце которого была кисточка из золотистых волос, и на голове от уха до уха также проходила золотистая полоска волос, как маленькая корона.

Проводник сказал мне: «Эх ты, джигит, к тебе в спальный мешок залезла королева мышей, а ты ее перепугал до смерти. В восточном народе существует легенда, если эту мышь увидят рядом с каким либо домом, им будет благополучие и счастье. Эту мышь очень редко можно увидеть. А к тебе она сама в постель забралась. Это небывалый случай. Вот и думай».

Он показал всем мышку, сказал, что можно прожить всю жизнь, но так и не увидеть ее, и что она приносит удачу. После этого он очень осторожно выпустил мышку за палатку.

ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА

Поздней осенью я приехал в Алма-Ату. Одежда моя была как у иностранца – такого фасона никто там не носил. Шляпа, куртка, бриджи с большими застегивающимися на молнии манжетами. Шерстяные в клетку гетры и альпийские модельные ботинки, легкие и удобные. Весь костюм – шляпа, куртка, ботинки – был бордового цвета с оттенком красного.

За время нахождения в геологической партии я прилично вырос, возмужал. Когда зашел в дом, родители меня не узнали. Как выяснилось, они считали, что я погиб, ведь меня искали, подавали в розыск.

Отец подошел ко мне, обнял, сказал: «Прости меня за тот случай, ты действительно был не виновен. Что думаешь делать дальше, жить с нами или еще куда поедешь?»

Мое решение было учиться и работать. Деньги отдал матери. Подарки раздал всем. Заработал в экспедиции приличные по тем временам деньги.

Деньги меня никогда не волновали, к ним был равнодушен, не мог терпеть в карманах мелочь или бумажные купюры. Это чувство сохранилось до сих пор.

Устроился работать на завод АЗТМ в шестой цех, учеником токаря; в то время считалось престижным быть токарем.

Учили нас плохо, в дневное время станки постоянно заняты, самостоятельной практики никакой. Поэтому несколько учеников перешли работать в ночную смену. Согласно плану, делали из круглых стальных заготовок болты с резьбой и гайки. Далее программа усложнялась. Все ученики могли выдержать ночную работу до 4—5 утра. Глаза сами собой закрывались. С ног до головы чумазые, стелили грязную, замасленную фуфайку на цементный пол прямо у станка и засыпали до прихода утренней смены. Быстро убрав и протерев станок, складывали инструмент. Потом принимали душ, потом относили изготовленную продукцию в ОТК. Там все проверялось по разным параметрам и подписывался план-задание. Платили нам мало как ученикам, но позже мы стали выполнять сложные задания и качественную работу. Все сдали экзамены на допуск к станку в квалификации токарь 3 разряда.

В тот период времени пришел большой госзаказ на заточку штампованных гребенок для стрижки баранов. Меня и трех уже бывших учеников назначили на эту работу, якобы временно. Поставили в свободном углу цеха длинный металлический стол, прикрепили электромоторы с тонким режущим абразивом, установили вентиляцию.

Так мы стали работать на заточке гребенок. От абразивов и гребенок было много пылевых металлических взвесей, поэтому работали только в респираторах. Стоимость одной заточенной гребенки 12—14 зубцов – две копейки. В начале производительность была очень малая, но потом, через полмесяца, каждый выполнял работу качественно, затачивая от одной до двух тысяч гребенок за смену. Работа была изнурительная, но мы довели ее до автоматизма, нас вдохновляла перспектива хорошего заработка. Однако в конце месяца наши ожидания рухнули, нас обманули. Начальник цеха заявил: «Токарь 4—5 разряда столько не зарабатывает, сколько вы, пацаны», и тут же нам снизили тариф вдвое, до одной копейки.

Посоветовавшись втроем, решили держать марку и по нарядам заработали столько же. Вновь нам выплатили зарплату вполовину меньше и убрали с заточки. Вместо нас поставили четырех взрослых из слесарного цеха. В обиде на это самоуправство я ходил злой. На стене висел бумажный плакат: рабочий с протянутой вперед рукой и надпись «Вперед к коммунизму». Чувствуя себя обманутым, потеряв веру во взрослых, в начальство, – ведь за нас никто не заступился, – я нарисовал грифелем на этом плакате фигу, направлением в лицо рабочего.

Утром следующего дня как обычно пришел на работу, увидел в цехе рабочих, стоящих у стола, за которым представительно сидели парторг завода, начальник цеха и другое начальство. Меня сразу пригласили к столу, поставив на обозрение перед всеми. Парторг спросил: «Ты нарисовал фигу на плакате?» «Да, я». И тут руководство как с цепи сорвалось, стали меня костерить, подводя под мои действия политическую основу. Чуть меня не превратили в шпиона-диверсанта.

Я, слушая эти обидные слова, молчал, слезы наворачивались, но слабости не допустил. Замполит спросил меня: «Чего молчишь, отвечай, раз такое натворил». Во мне впервые в жизни ощущалась необыкновенная воля и спокойствие, хотя слезы от обиды поджимали. Пересилив себя, я стал говорить, обращаясь к рабочим, руководство как бы для меня не существовало.

Рассказал, в каких условиях мы работали учениками токаря в ночное время, как не выдерживали ночи, спали под утро на цементном полу у станка на промасленной, вонючей фуфайке, что было противозаконно. Как нас использовали не по назначению. Ведь я пришел на завод за специальностью токаря, а не заниматься уборкой территории и другой черной работой. Показал конкретно, сколько по нарядам нам не доплатили, как оторвали от основного дела, перекинули без нашего согласия на заточку гребенок, как мы старались, чтобы заработать денег, однако и тут обман – снизили тарифы. Потом увидели, что ребята выполняют еще больший объем работы, вообще убрали с заточки, поставили взрослых, которые, проработав месяц, отказались от заточки, заявив, что неизвестно, как пацаны выполняли такой большой объем работы. Да тут еще и силикоз можно заработать. Нам опять предложили вернуться на заточку, т.к. это был госзаказ и установлены определенные сроки.

«Так вот кому вы, руководство, показали фигу – мне и моим товарищам, то есть таким же рабочим, и я правильно выразил эту ситуацию на плакате. Я там отразил все ваше отношение к нам». После моих слов произошло некоторое замешательство. Рабочие стали шуметь, было очень много недовольных. Раздавались крики из толпы: «Зачем пацанов обижаете, вы сами обманщики, мы видели и знаем, как добросовестно они работали, они же еще дети!»

После некоторого молчания со стороны руководителя, слово взял парторг и, как бы сглаживая ситуацию, говорил, что я еще совсем молод, что не понимаю смысла содеянного, но он явно нервничал. Таких случаев на заводе никогда не было.

Начальник цеха для острастки вставлял свои предложения, типа срочно нужно сообщить в КГБ, но всем было понятно, что моей вины нет. Замполит в заключение сказал: «Виталий, попроси прощения у всех и пообещай, что никогда больше подобного делать не будешь, ибо жалко тебя и работаешь ты хорошо». Я ответил: «Жалеть нас нужно было раньше, когда я все эти тяготы переносил, и прощения просить не буду, не за что и не перед кем извиняться. Это вы виноваты».

После этого я ушел, не оглядываясь, под одобрительные возгласы рабочих и похлопывания меня по плечу. Больше никогда на заводе не появлялся. Этот урок показал: необходимо защищать себя, думать, где тебя могут обмануть.

Люди, склонные к обману, вызывали у меня чувство отторжения. Я видел их на расстоянии и избегал контактов с ними.

Вспоминая этот эпизод моей жизни, понимаю, что не только я находился в бесправном положении, но и все окружающие рабочие. Эта машина перемолола многих молодых людей. Государству нужны были покорные роботы. Взрослых рабочих уже сломали, превратили в роботов. Вспоминая сейчас их поведение, вижу это очень ясно. На их взгляде лежала печать безысходности и обреченности. В 8 утра пришли, отработали смену без интереса (больше ставки все равно не заработаешь), и вечером домой. На следующий день то же самое, и никакого просвета.

Этот факт многому меня научил, закалил. Я понял, что не всегда добросовестная отдача сил и способностей принесет желанный результат.