Текст книги "Красная перчатка"

Глава 3
Засада

Виконту Жоффрею де Шатобриану семья выделила укрепленную усадьбы – манору, без привычного для Жанны донжона[32]32
  Донжон – главная башня в европейских феодальных замках, находилась внутри крепостных стен, в самом недоступном и защищенном месте.


[Закрыть], как в замке Бельвиль, но с высокими оборонительными стенами и двумя угловыми башнями.

Усадьба представляла собой длинный двухэтажный дом с хозяйственными пристройками. На первом этаже дома находились гостевые комнаты, просторный зал с невысоким потолком, рядом с ним – кухня и подвал. На втором этаже тоже был зал примерно таких же размеров и большая гардеробная; здесь Жоффрей обустроил для себя и молодой жены просторную спальню, слуги повесили тяжелые ковры-занавеси, и получилось отдельное помещение.

Свадьба для Жоффрея де Шатобриана вылилась в немалые деньги; Жанна даже жалела бедного муженька. В те времена женитьба была делом весьма обременительным. Невесте требовалось огромное количество предметов туалета: одежды из парчи и шелка, диадема и пояс из золота, шпильки из серебра и тому подобное. А еще ей нужны были расшитые каменьями кошельки, нож с рукояткой, украшенный резьбой, резные игольницы с эмалью, часослов с богатыми миниатюрами в переплете с позолотой, камеристка, сопровождающая при выходах, конюший, прокладывающий дорогу в толпе, капеллан, чтобы служить по утрам мессу, горничная, повар…

Но и это еще далеко не все. Когда Жанна родила своего первенца, которого назвали на английский манер Джеффри, и хозяйство супругов де Шатобриан начало разрастаться, ей потребовался дворецкий и эконом. Ну и, конечно, как обойтись без добротной мебели: красивых резных кресел, длинных столов, шкафов для посуды?..

Нужно сказать, что Жанна тяготилась своими обязанностями хозяйки маноры. Постоянно быть на виду, развлекать многочисленных гостей, в основном обедневших дворян, слетавшихся в богатую усадьбу Шатобрианов, чтобы подкормиться. Слушать дурацкие песенки свиты и менестрелей было ей невмоготу. Она сама себе казалась мухой, попавшей в свежий мед – и сладко, и вкусно, но выбраться никак невозможно.

Единственным сто́ящим развлечением для молодой супруги Жоффрея де Шатобриана поначалу были лошади. Обычно дамы выбирали себе для прогулок дженетов – небольших спокойных лошадок. Но только не Жанна. Ее любимцем стал молодой рысак-палфрей[33]33
  Палфрей – верховая лошадь, которую дрессировали специально для дамской езды.


[Закрыть] по имени Фалькон. Жеребец был потрясающе быстр, и за Жанной никто не мог угнаться. Фалькон летел во всю прыть: наверное, ему, как и его хозяйке, скорость доставляла истинное наслаждение.

А спустя год, после того как Жанна родила второго ребенка (девочку, которую назвали Луиза), у нее появилось время заняться тем, что она больше всего любила – упражнениями с оружием.

Однажды – совершенно неожиданно – в маноре Шатобрианов появился Раймон де ля Шатр. Жанна очень обрадовалась дорогому гостю, который не спешил покидать гостеприимных хозяев. Потом он признался Жанне, что его послал сеньор Морис де Бельвиль, дабы он служил в качестве телохранителя молодой хозяйки – времена стали смутными.

Правда, Жанну несколько удивило, что де ля Шатр – непоседа, каких поискать – вдруг превратился в одного из тех дворянчиков, полных бездельников и прихлебателей, что окружали Жоффрея. Мало того, по натуре бретёр, он вел себя тише воды, ниже травы. Разгадка его поведения оказалась совершенно тривиальной – Раймон де ля Шатр к тому же скрывался в маноре Шатобрианов от мести графа Робера д'Артуа, убив в поединке его лучшего друга и наперсника. Граф д'Артуа находился в дружеских отношениях с Филиппом Валуа, претендовавшим на корону Франции, поэтому бедняга де ля Шатр бросился к сеньору Морису де Бельвилю за помощью, а тот в свою очередь отослал его к Шатобрианам.

Вышло все как в сказке: и волки сыты, и овцы целы. Жанна получила надежного друга и телохранителя, а де ля Шатр – великолепное убежище. Уж где-где, а в маноре искать бретёра вряд ли кто догадается, да и связываться с виконтом себе дороже – вес Шатобрианов во Франции был не меньшим, чем вес семейства д'Артуа.

Для тренировок Жанна приказала отгородить высоким забором часть двора, и когда гости играли в мяч, де ля Шатр преподавал ей науку убивать. Она уже изрядно повзрослела и превратилась из нескладного худого подростка в превосходно сложенную молодую женщину. Ее платье скрывало железные мышцы, которые виконтесса тренировала совершенно необычайным способом. Ускакав в лес, она снимала одежду, и в одном трико, тесно облегающем ее гибкое тело, начинала лазать по деревьям, используя только силу рук. Лесничий Шатобрианов, однажды нечаянно подсмотревший «упражнения» госпожи, был ошеломлен – она буквально летала среди ветвей, перескакивая с ветки на ветку, как обезьяна.

Но и это было еще не все. В одной из комнат дома лежали два тяжелых металлических шара, и каждое утро, до прогулки с девушками в лес, Жанна упражнялась с ними. Первое время ей было и трудно и больно, но спустя полгода шары в ее руках уже порхали.

Раймон де ля Шатр оказался великолепным учителем. Он показывал приемы фехтования не только с мечом и щитом, но и с мечом и дагой – кинжалом для левой руки, а также с другим оружием: коротким немецким мечом брайтсаксом, дюсаком – венгерской саблей… Больше всего Жанне нравился топор. Особенно с шипом на обухе, которым легко пробивался любой шлем. Поначалу все топоры казались ей слишком тяжелыми, но затем она нашла орудие по руке, приноровилась, и успехи не замедлили сказаться. В фехтовании им Жанна иногда брала верх даже над де ля Шатром, который просто пугался хищному блеску в глазах своей ученицы и ее звериной грации.

Что касается супружеской жизни, то Жанна так и не смогла приноровиться к повадкам мужа. Для Жоффрея охота и рыцарские поединки были смыслом жизни; он даже к собственным детям относился с меньшей любовью, чем к лошадям, не говоря уже о своих ловчих соколах. Всеми хозяйскими делами ведала Жанна, виконта они мало интересовали. Тем не менее к жене он испытывал добрые чувства, никогда не позволял грубостей, оставался на удивление верен и благочестив. И все равно любви как таковой между ними не было. Существовали лишь некоторая привязанность и долг.

В принципе, Жанна жила счастливо, особенно с того момента, как в маноре появился Раймон де ля Шатр. Спокойная жизнь в провинции ее вполне устраивала. Так жили многие французские дворянки того времени. Стоило ли сетовать на отсутствие неких возвышенных чувств между мужем и женой, если жизнь была безбедной, сытой, в которой существовало множество других радостей, забот и забав…

В один из ясных весенних дней Жоффруа де Шатобриан, забрав с собой всю свою свиту, отправился на турнир, а Жанна, обрадованная возможностью быть предоставленной самой себе, заставила прислугу заниматься разными делами и выехала на прогулку вместе с де ля Шатром.

Они ехали медленно, никуда не торопясь и перебрасывались шуточками. С шевалье виконтесса чувствовала себя свободно и раскованно. Ему уже было много лет по ее понятиям, – около тридцати – поэтому он казался Жанне добрым дядюшкой.

– …Один скупой рыцарь решил сэкономить на трубадуре и пел под окнами Прекрасный Дамы до тех пор, пока она, утомившись швырять в него цветочные горшки, сама не выбросилась с балкона, – лукаво поглядывая на де ля Шатра, рассказывала Жанна одну из смешных рыцарских историй, бытовавших среди женской половины маноры Шатобрианов.

Де ля Шатр не остался в долгу:

– Ах, эти женщины… Они так требовательны к мужчинам, что те не знают, как им угодить – как вести себя, что говорить и что надевать. Мне довелось слышать страшную историю, как один храбрый рыцарь, не успев выехать на поле брани, тут же упал замертво. Оказалось, отважного сеньора хватил удар, когда ему сказали, что белый плащ с серебряной каймой, который был на нем, в этом сезоне уже не в моде.

– Бедные мужчины… – Жанна изобразила на своем свежем личике напускное страдание. – Как они мучаются от дамских капризов… – Тут она лукаво улыбнулась, а затем продолжила, нахмурив брови: – Моя дуэнья тоже как-то рассказала мне страшную историю о том, как один храбрый рыцарь так смачно делился со старым боевым конем подробностями своих любовных подвигов, что бедное животное не выдержало и само пришло на живодерню. – Жанна звонко расхохоталась.

Ее поддержал и де ля Шатр. Он тоже был в прекрасном настроении. Его вполне устраивала должность наставника в военном деле, хотя беспокойная бродячая натура шевалье постоянно напоминала о себе, особенно в тоскливые зимние вечера. Раймон де ля Шатр относился к Жанне с душевным трепетом, хотя и не знал, почему. Она не была похожа на других женщин. С виду цветочек, – скорее нераспустившийся бутон, – юная и нежная, она превращалась во время учебных поединков в львицу. Ее изящные руки становились железными, удары с каждым занятием все коварней и опасней, а передвигалась она с такой скоростью, что даже он, опытный и искушенный боец, не всегда успевал уследить за ее перемещениями.

– Скажите, шевалье, – если, конечно, это не секрет – почему вы до сих пор не женаты? – неожиданно спросила Жанна.

По ее вдруг посерьезневшему личику де ля Шатр понял, что отшутиться не удастся. Нужно или сказать правду, или уклониться от ответа, что было неприлично, или, что еще хуже, – соврать. Он выбрал первое. Ему не хотелось выглядеть в глазах дочери своего покровителя, сеньора Мориса де Бельвиля, лжецом.

– Вам не доводилось слышать историю рыцаря Ульриха фон Лихтенштейна? – спросил шевалье.

– Нет, – с некоторым удивлением и заинтересованностью ответила Жанна.

– Странно… Он сочинял прекрасные любовные песни и входил в число лучших миннезингеров прошлого века.

– Увы, мне его произведения неизвестны… – Жанна пожала плечами; она любила музыку, но слабо в ней разбиралась.

– Была у рыцаря одна особенность, – продолжил де ля Шатр. – Ульрих фон Лихтенштейн был богатым господином из Штирии[34]34
  Герцогство Штирия – одно из территориальных княжеств Священной Римской империи и коронная земля Австро-Венгрии.


[Закрыть] и почитателем женщин, какого свет не видывал. Так вот, уже в юности он влюбился в одну знатную даму, постоянно крутился возле нее и, бывая в качестве благородного пажа в ее покоях, всегда выпивал воду, в которой та мыла руки.

Когда кавалера Ульриха в Вене посвятили в рыцари, он посчитал, что пришло время предложить даме сердца, как это было принято тогда, свою службу. Но рыцарь не имел возможности так легко приблизиться к ней, как паж, поэтому ему пришлось искать посредника. Посредничество взяла на себя его тетка – подруга дамы. Рыцарь Ульрих направлял даме песни собственного сочинения; та принимала их, даже хвалила, но всегда отвечала, что господин Ульрих пусть даже не мечтает, что его услуги будут приняты. Другими словами, госпожа уверенно следовала правилам флирта: отталкивать, но при этом и поощрять, дабы несчастный влюбленный постоянно терзался сомнениями.

Однажды госпожа заявила тетушке: «Если бы твой племянник и был равен мне по рангу, все равно он мне не нужен, потому что у него очень некрасиво выпирает верхняя губа». Дело в том, что природа наградила рыцаря Ульриха фон Лихтенштейна толстой верхней губой, по размеру в два раза больше нормальной.

Когда тетушка передала ему эти слова, бедный Ульрих приказал запрячь коня и поскакал в Грац. Там он разыскал лучшего лекаря и предложил большие деньги, чтобы тот помог ему. Операция прошла успешно, от большой губы не осталось и следа. Несчастный пациент полгода провел в Граце, пока рана полностью зажила. За это время от него остались кожа да кости. Он не мог ни есть, ни пить: что бы он ни брал в рот, его сразу же тошнило, потому что губу смазывали неприятной зеленой мазью.

Весть об операции дошла и до дамы. Она написала тетушке о том, что рада увидеть подругу. «Можешь привезти с собой и племянника, – милостиво разрешила дама, – но только для того, чтобы я могла увидеть его исправленную губу; ни для чего другого». Так закончилась большая любовь рыцаря Ульриха фон Лихтенштейна.

– Простите, мсье Раймон, но какое отношение имеет эта история к вам? – спросила Жанна.

– Самое непосредственное. В свое время и я имел неосторожность влюбиться, и у меня был объект женского рода для обожания и почитания, и я вел себя почти так же глупо, как рыцарь Ульрих фон Лихтенштейн.

– И чем закончилось ваше увлечение?

Де ля Шатр саркастически хохотнул:

– В 1310 году мне довелось принять участие в Лионской войне. Когда я возвратился в свое поместье, то обнаружил, что объект моего преклонения – дама, чей платок я всю войну носил возле сердца – вышла замуж за богатого барона. Вот такая незамысловатая история приключилась с вашим покорным слугой, который с той поры перестал заниматься глупостями, связанными с женитьбой. В мире есть много других интересных вещей, уж поверьте мне, сеньора.

– Может, вы и правы… но мне кажется, что у вас все еще может измениться.

– Не исключаю такой возможности. Но только в том случае, если стану богатым. А это, сами понимаете, вряд ли возможно. И потом, уж не прикажете ли мне жениться на простолюдинке?

– Нет, нет, что вы! И в мыслях ничего подобного не было. – Тут Жанна пришпорила коня и уже на скаку прокричала: – Что-то мы застоялись на одном месте! Вперед!

– Ах, милое дитя! – невольно вырвалось у шевалье. – Ничего-то ты еще не знаешь о превратностях жизни… – Он пустил коня рысью, потому что угнаться за резвым жеребчиком виконтессы не имелось никакой возможности. – Однако простолюдинки чертовски хорошо смыслят если не в высокой любви, то в плотских утехах точно… – пробормотал себе под нос де ля Шатр, и на его длинном, резко очерченном лице появилась сальная улыбка.

Упоение полетом – а иначе стремительный бег ее скакуна никак нельзя было назвать – вызвало на щеках Жанны густой румянец. Она ликовала – свобода! По сторонам мелькали редкие деревья, из-под копыт жеребца разбегалась и разлеталась разная мелкая живность, а однажды на ее пути попалась даже семейка диких свиней, и Жанна закричала: «Ого-го! Прочь с дороги!» Полосатые поросята порскнули во все стороны, а ошеломленный кабан-секач с испугу присел на задние конечности и даже не подумал проявить свою обычную боевитость.

Так она неслась добрых полчаса, пока вместо редколесья и кустарников на ее пути не поднялся сплошной стеной густой лес. Остановив коня, Жанна развернула его и послала вперед неспешным шагом – он был взмылен, ему нужно было немного отдохнуть от бешеной скачки…

В былые времена сосновые и буковые леса покрывали почти всю Францию. Но к началу XIV века их обширное выкорчевывание коренным образом изменило внешний облик поселений и окружавший их ландшафт – прежде крохотные поляны, пригодные для строительства, расширились, воды отступили, равнины протянулись до холмов и болот. Население росло, и чтобы прокормить большее количество людей, требовалось увеличивать площадь обрабатываемых земель. Поэтому многие леса пошли под топор.

Для крестьян и вообще мелкого трудового люда лес был источником дохода. Туда выгоняли пастись стада, там набирали осенью жир свиньи – главное богатство бедного крестьянина: тот забивал животных после откорма на желудях, и это сулило ему на зиму средства к выживанию. Дома, орудия труда, очаги, печи, кузнечные горны существовали и действовали только благодаря дереву и древесному углю. В лесу собирали дикорастущие плоды, которые служили основным подспорьем в рационе сельского жителя, а в голодные времена давали ему шанс продержаться до нового урожая. Там же заготовляли дубовую кору для дубления кож, золу кустарников для отбеливания или окраски тканей, но особенно – смолистые вещества для факелов и свечей, а также мед диких пчел. Кроме того, лес снабжал мясом, шкурами и мехами.

Правда, существовали суровые законы и обычаи, ограничивавшие права крестьян на пользование древесиной и плодами, а охота предназначалась лишь для влиятельных персон. Поэтому браконьерство часто оставалось для простолюдинов единственным способом выжить. Однако в случае поимки браконьеров отправляли в тюрьму, а разбойников могли и вздернуть на ближайшем дереве без лишних разговоров.

Именно такая компания собралась в лесу, который принадлежал Шатобрианам, – браконьеры и разбойники, что называется, в одном флаконе. Они явно кого-то поджидали. Один из них забрался на дерево и вглядывался вдаль, благо шайка расположилась на краю леса, дальше тянулось редколесье и поля.

– Ну что там, Жакуй? – время от времени нетерпеливо спрашивал его верзила с темным лицом в шрамах, одетый в невообразимые лохмотья – вожак шайки. Его звали Бешеный Гиральд. Несмотря на непрезентабельную одежду, он вооружился не дубьем с металлическими шипами, а настоящим рыцарским мечом. Каким образом тот к нему попал, оставалось лишь гадать, но, похоже, судьба прежнего владельца меча, оказалась незавидной.

Остальные вооружились хуже своего предводителя, но тем не менее представляли для путника грозную силу, даже если тот будет в компании. Вместе с Жакуем, торчавшим на дереве, словно ворон, их насчитывалось пятеро.

Неожиданно в глубине леса раздался треск сучьев, и чуткий разбойник по прозвищу Бернар Рваный Нос всполошился:

– Лесничие!

– Остынь, – насмешливо сказал Бешеный Гиральд. – Лесничие далеко отсюда. Сегодня они собрались в таверне старой ведьмы Бернадетты, чтобы почтить святого Губерта, которого считают своим покровителем.

– Но день святого Губерта приходится на позднюю осень, по окончании охоты на оленей! – возразил Бернар Рваный Нос. – А сейчас лето.

– Дурачина… – Вожак шайки снисходительно ухмыльнулся. – Лесничие уже давно постановили отдавать почести святому Губерту каждый месяц. Чтобы он не оставил их в своих милостях.

– Просто они собираются раз в месяц, чтобы обсудить свои дела и наметить планы на будущее, – рассудительно сказал Плешивый Арну, который был старше остальных разбойников минимум вдвое. – А заодно и хорошо выпить.

– Знаем мы их планы… – мрачно пробурчал Гастон Отшельник. – Охота на нашего брата – вот их главный план. – Он принюхался. – А все-таки к нам кто-то едет. Я чую запах лошадиного пота. Это точно не лесничий.

– Ты чертовски догадлив, – ответил Бешеный Гиральд и хохотнул. – Это наш друг и покровитель. Прошу любить и жаловать… – И он эффектным движением указал на кусты, откуда сначала высунулась лошадиная морда, а за ней показался и сам всадник, облаченный в броню и топфхельм – немецкий шлем полностью скрывающий лицо. – Ваша милость, мы готовы! – бодро отрапортовал он рыцарю.

– Только не упустите! – Голос рыцаря прозвучал из-под шлема глухо, словно из склепа. – И запомните: мне он нужен пусть и раненым, но живым. Живым! – его одежда и доспехи были зеленовато-серого цвета, незаметного на фоне леса, а черный щит не имел обязательного для рыцарей изображения герба.

– Не сомневайтесь, мсье, исполним все в лучшем виде. Наш Гастон – стрелок, каких поискать. Сшибет с коня, как еловую шишку. А как насчет… м-м… денежек?

Рыцарь достал из сумки увесистый кошелек, тряхнул им – раздался звон серебра.

– Будет дело – будут деньги, – веско сказал он по-прежнему загробным голосом.

Разбойники повеселели, зашевелились. Только Плешивый Арну посматривал на рыцаря с подозрением – ему пришлось в свое время повоевать, и он знал, что рыцари честны только между собой, и то не всегда, а простолюдинов держат за собак. Разве можно держать слово, даденное животному?

– И еще одно условие, – продолжил рыцарь. – Даму не трогать ни в коем случае! Только связать, если будет брыкаться.

– Вижу! – вдруг крикнул дозорный Жакуй.

– Сколько их? – спросил Бешеный Гиральд.

– Один… Одна! Это женщина.

– Пропустить! – скомандовал рыцарь.

Жанна промчалась вихрем мимо сидевших в засаде, и те лишь облизнулись, узрев ее свежее румяное личико. Затем потянулось ожидание.

– Видимо, она сегодня без сопровождения… – наконец не выдержал и высказал общее мнение Бешеный Гиральд.

– Нет! Такого не может быть! – резко ответил рыцарь.

И тут, словно в подтверждение его слов, снова раздался крик Жакуя:

– Рыцарь! Близко!

Гастон Отшельник хищно ухмыльнулся и попробовал тетиву большого тисового лука; она ответила ему басовитым гудением…

Де ля Шатр неожиданно встревожился. Жанна уже скрылась вдали, его жеребец по-прежнему шел рысью, но дурное предчувствие заставило рыцаря дать ему шпоры, и курсер прибавил ходу. Однако так быстро, как палфрей Жанны, он, конечно же, скакать не мог – был для этого слишком тяжел.

Своего курсера – боевого рыцарского коня – Раймон де ля Шатр воспитывал лично, не доверяя столь серьезное дело даже своим преданным конюхам. В бою или во время рыцарского поединка жеребец де ля Шатра становился чистым зверем: дико ржал, крушил копытами всех подряд и кусался, словно лев. Видимо, ему передалось настроение хозяина, и он тоже почувствовал неладное, потому что мышцы его вдруг напряглись, а бег стал мощным и угонистым.

Когда из зарослей вылетела стрела, де ля Шатр уже был готов к чему-то подобному. Крохотная, но густая рощица на невысоком холмике, практически на опушке леса, еще издали привлекла его внимание – лучшего места для засады и желать нельзя. Рыцарь мигом закрылся щитом, но немного не успел: стрела вонзилась в хаубергон, который шевалье никогда не снимал по привычке записного бретёра. Он сам часто убивал с помощью ухищрений и коварства, готовый в любое время дня и ночи к неожиданностям, в том числе и к удару из-за угла.

Вторая стрела уже звякнула наконечником о баклер и отлетела от него, как горох от стенки. Щит де ля Шатра, изготовленный искусными мастерами Толедо, отличался большими размерами; кроме того, металл на нем был особенный, очень прочный – его не брала никакая стрела.

– Эхей! – азартно вскричал де ля Шатр и, вместо того чтобы умчаться подальше от этого места, направил курсера прямо в рощицу. Стрела, застрявшая в хаубергоне, лишь оцарапала его тело и придала рыцарю больше злости.

Разбойники не ожидали такого поворота событий. Конь де ля Шатра, проломив грудью весьма слабую естественную защиту шайки в виде кустарника и нескольких молодых деревьев, сразу же сшиб на землю стрелка, Гастона Отшельника.

Затем в дело вступил меч рыцаря. Сначала под его ударами пал Плешивый Арну, вооруженный копьем, и де ля Шатр напал на Бешеного Гиральда. В рощице размахнуться было негде, и сражающиеся постепенно выкатились на открытое место.

Гастон Отшельник все-таки смог подняться, но его лук сломался под копытами жеребца, и он взялся за моргенштерн – увесистую дубину с шипами. Бернар Рваный Нос пытался достать рыцаря коротким копьем, а Бешеный Гиральд рубился с де ля Шатром на мечах. Он и впрямь словно взбесился: на его толстых губах пузырилась пена, в глазах плескалось безумие, а руки не знали устали.

В какой-то момент де ля Шатр перебросил меч в левую руку и выхватил из-за пояса «скорпион» – тройной кистень, к трем цепочкам которого были прикреплены железные шары с шипами. От этого редкого оружия защититься было очень трудно. Одно из «жал» кистеня оплело меч Бешеного Гиральда, а два других попали в голову и грудь. Раненый вожак шайки уже падал, когда де ля Шатр резким движением выдернул оружие из его рук.

Такой поворот событий заставил опешить двух разбойников, остававшихся на ногах. Они уже вознамерились дать деру, как неожиданно на шевалье напал рыцарь со щитом без герба. Он подкрался сбоку, и казалось, его мощное копье пронзит де ля Шатра, как иголка глупую бабочку. Но нападающий не учел того, что шевалье был без тяжелого рыцарского снаряжения.

Де ля Шатра словно смело с седла, и копье врага пронзило пустоту. Конь неизвестного рыцаря налетел на курсера, и жеребец шевалье тут же показал свой норов. Он дико заржал и вцепился зубами в шею противнику. Коварный рыцарь с трудом оторвался от жеребца де ля Шатра, развернулся, взял копье под мышку и вознамерился повторить нападение. Де ля Шатр беспомощно ворочался на земле; спрыгнув с коня, он подвернул ногу и теперь пытался подняться, чтобы забраться в седло. Шансов против копья у него не было никаких…