Текст книги "Вайделот"

Виталий Гладкий
Вайделот

Пролог

Летние месяцы в начале третьего десятилетия XIII века от Рождества Христова на всей территории от берегов Балтийского моря до Буга, сплошь покрытой дремучими лесами, выдались очень знойными. Большие полноводные реки, питаемые бесчисленными ручьями и речушками, которые прорезывали во всех направлениях лесные массивы, стали пересыхать, и по окраинам прежде непроходимых топей, на открытых пространствах, где росла высокая сочная трава, начали пастись стада оленей, зубры и даже чрезвычайно осторожные туры, которые редко покидали лесные дебри. Спасаясь от бескормицы, травоядные звери нередко забирались даже в глубину болот, что было чревато трагическими последствиями – коварные трясины поджидали их там на каждом шагу.

Прежде в весенне-летний период дождей было много, деревья росли быстро, достигая гигантских размеров, и поваленные бурей великаны образовывали непроходимые дебри. Буреломы вставали стеной перед охотниками и служили зверям превосходной защитой от людей – разнообразные животные и птицы плодились в лесу в неимоверных количествах. В весенние разливы все это пространство превращалось в огромное пресноводное море, поросшее вековыми дубами, елями и соснами, а над ним неприступным островом высилась Пуща; она никогда не затапливалась. Обычно лесные обитатели укрывались здесь от половодья.

В дни большой воды в Пуще бурлила жизнь, которую трудно было представить более-менее цивилизованным племенам, живущим на берегах Вендского моря[1]1
  Вендское море – так в Средние века называли Балтийское море; а еще Морем Ругов (русов-рутенов).


[Закрыть]. В брачный период древние леса днем и ночью оглашала перекличка многочисленных зверей; странные звуки – рев, хрип, вой, рык, вопли – неслись со всех сторон, заставляя вздрагивать даже видавших виды охотников с побережья, если им удавалось пробраться хотя бы на окраину Пущи. Идти дальше, в глубь чащоб, редко кто отваживался; это было смерти подобно.

Если чужака не загрызал какой-нибудь хищный зверь или не растоптывал дикий бык, то его в любой момент могла настигнуть стрела, пущенная из кустов твердой рукой размалеванного дикаря из древнего племени, название которого никто уже и не помнит. В Пуще жило и одно из племен ятвягов[2]2
  Ятвяги – один из наименее изученных народов на территории Восточной Европы; он входил в балтийскую группу народов вместе с аукштайтами, жмудью, земгалами, пруссами, скальвами, надравами, галиндами, куршами и латгалами. Часть этих народов впоследствии сформировала литовско-белорусский этнос, часть – латышский.


[Закрыть]– дайнава. Территория расселения ятвяжских племен – полешан, судавов и дайнавов – называлась Судовией. С юга ее ограничивали ятвяжские болота, на западе – Большие Мазурские озера, на востоке – река Неман, а на севере – Пуща, раскинувшаяся по среднему течению реки Шешупы вплоть до Немана. Рассмотреть мелкие ятвяжские селения, разбросанные по Пуще на большом расстоянии друг от друга, как островки в море, только не в синем, а в зеленом, можно было только с большой высоты.

Лишь осторожная звериная лапа да нога ятвяга могли добраться до таких селений. Подобно кунице или белке, идущей верхом по веткам деревьев, прыгая с бугорка на кочку, с кочки на пень или на корень дуба-великана, пробирались ятвяги звериными тропами от селения к селению. Вести войну в такой местности значило перебрасывать мосты, осушать болота, насыпать гати… словом, прежде всего, покорять природу. Но редко кто отваживался на это. Счастливыми были те времена для зверя, сильна была природа, великая глушь царила в древней Пуще.

Тем не менее входившие в силу киевские князья, покорив племена дреговичей, пошли далее на запад, где столкнулись, с одной стороны, с ляхами, а с другой – с ятвягами и литовцами. Чем закончился этот первый натиск славян, шедших с приднепровских равнин и высот в неведомый им лесистый и болотистый край, в вековечную Пущу, история не дает ответа. Скорее всего, завершился он бесславно. Затем начались более удачные походы князя Владимира Святославича. Он тысячами уводил ятвягов в полон, облагал их большой данью, а на месте истребленных лесов поселял своих людей.

По примеру князя Владимира, покорением западного края занялся и князь Ярослав Мудрый. Однако на этот раз племена ятвягов оказали более энергичное и мощное сопротивление. Конечно, сила уступила большей силе, но, хоть и побежденные, они отказались платить дань, а родные леса и болота надежно укрыли их от княжеского гнева и неминуемого наказания.

Государи Европы тоже не раз предпринимали попытки покорить племена ятвягов и обратить их в христианство. Однако озлобленные набегами рыцарей-меченосцев и постоянной угрозой со стороны польских князей, ятвяги отвернулись от христианства, убили крещеных соплеменников и разорили пограничную Хельмскую землю, Мазовию и Восточное Поморье. Постоянные набеги племен Судовии представляли опаснейшую угрозу для Польского государства, и папа Гонорий III в 1219 году призвал к крестовому походу против ятвягов и пруссов. Но уже в 1223 году большинство крестоносцев покинуло регион, чем немедленно воспользовались ятвяги и пруссы, вновь опустошившие Хельмскую землю и Мазовию.

И тогда на прибалтийскую сцену выступил Тевтонский орден[3]3
  Тевтонский орден – полное название «Орден дома Святой Марии Тевтонской в Иерусалиме», известен также как «Орден крестоносцев»; немецкий духовно-рыцарский орден, учрежденный в 1190 г. в Акре, где паломники из Любека и Бремена создали госпиталь, вскоре перешедший под патронат немецкой церкви Св. Марии в Иерусалиме. В 1196 г. крестоносцы императора Генриха VI преобразовали госпитальное братство в рыцарский орден, открытый только для немцев. Орден был подвластен папе римскому и императору Священной Римской империи, имел большие земельные владения в Германии и Южной Европе. В начале XIII в., после объявления Северного крестового похода, орден перебазировался из Палестины в Прибалтику.


[Закрыть]. Изгнанный из Трансильвании, он остро нуждался в новых землях. В 1226 году Фридрих II, император Священной Римской империи, выпустил буллу, предоставлявшую ордену свободу действий в Прибалтике. Перед началом похода рыцари ордена подписали с поляками в 1234 году соглашение, по которому тевтонцы получали во владение Хельмскую землю и все территории, которые они смогут отвоевать у ятвягов и собственно пруссов. Хельмская земля согласно договору становилась временной базой дислокации орденских войск и плацдармом для дальнейшего наступления на балтские племена[4]4
  Балты – балтийские (балтские) племена. Заселяли в I–II тыс. н. э. территории от юго-запада Прибалтики до Поднепровья и междуречья Москвы и Оки. До начала нашей эры составляли вместе со славянами балто-славянскую этноязыковую общность. Западные балты – пруссы, ятвяги; племена центральной группировки балтов – курши, земгалы, селы, латгалы (предки латышей), жемайты и аукштайты (предки литовцев). Восточные балты – голядь, племена Верхнего Поднепровья и др., ассимилированные восточными славянами; вошли в состав древнерусской народности на рубеже I–II тыс. н. э.


[Закрыть]. Однако Тевтонский орден имел гораздо более масштабные планы, нежели те, которые он провозглашал перед прибытием в польские земли…

* * *

В один из жарких июньских дней 1220 года в глубине Пущи по едва приметной тропинке, которая змейкой вилась среди вековых дубов, шел седой старик. Одет он был в длинную, почти до пят, черную тунику, обшитую белой тесьмой и застегнутую сверху донизу витым кожаным ремешком, который украшали кисти из бычьих хвостов. Его широкий пояс был белым, из ткани тонкого плетения. За поясом у старца торчал нож с широким темным лезвием и деревянной рукояткой, но оружием его можно было назвать лишь с большой натяжкой – он был неотъемлемой частью любой трапезы.

Старик носил пышные усы, а свои длинные седые волосы он сплел в косицу, чтобы удобней было пробираться сквозь густые заросли. Смуглое лицо лесного жителя покрывали морщины, свидетельствовавшие, что ему уже много лет; тем не менее его удивительно ясные серые глаза смотрели по-молодому остро и пытливо. Он был явно чем-то озабочен, потому что хмурился и время от времени отрицательно качал головой, словно не соглашаясь с обуревавшими его мыслями.

Неожиданно старец резко остановился, словно наткнулся на невидимую стену. Задумавшись, он не заметил огромного медведя, который решил полакомиться муравьями. Обычно медведи делали это ранней весной, когда выбирались из берлог и голод заставлял их питаться всем более-менее съедобным, что только попадалось у них на пути. Но этому хозяину Пущи, похоже, нравился запах рассерженных муравьев и кислинка муравьиного яда, приятно щиплющая язык. Большой муравейник находился рядом с тропой, и медведь, усевшись, как человек, на крохотную полянку, совал в кучу свою мохнатую лапу, и когда муравьи облепляли ее, облизывал, при этом смешно причмокивая.

Для него появление человека тоже было неожиданностью. Медведь – чуткий зверь, у него сильно развиты слух и обоняние. Тем не менее отработанная годами тихая и легкая походка лесного жителя, на ногах которого были поршни, сшитые из беличьих шкурок мехом внутрь, обманули органы его чувств, и сейчас медведь не знал, что делать – убежать или напасть на нежданного нарушителя спокойствия. Медведь был сыт, убивать без нужды ему не хотелось, но кому понравится, когда кто-то нагло прерывает его трапезу?

Он обнажил свои внушительные клыки и тихо зарычал. В конечном итоге медведь решил, что повелителю Пущи спасаться бегством от безоружного человека постыдно, однако и нападать не спешил – что-то его сдерживало. От старика волнами распространялся не страх, который обычно сопровождал охоту на медведя, дикого кабана, оленя или даже воинственного тура, а нечто иное, какая-то неведомая сила, изрядно смущавшая зверя.

Глядя прямо в маленькие глазки медведя, налитые злобой, старик тихо запел. Он не сдвинулся с места ни на шаг, его руки висели вдоль туловища плетями, шевелились только губы. Мелодия, которую он напевал, была стара, как сам мир. Он получил ее в наследство от своего деда, а тот, в свою очередь, от древних пращуров. Глаза медведя постепенно утратили хищный блеск, стали сонными, воинственность сменилась вялым равнодушием, и в какой-то момент он примирительно заурчал, обернулся и неторопливо потопал в лесную чащу.

Старец перевел дух и смахнул со лба капельки пота – старинные заклинания отнимали слишком много сил. Постояв некоторое время, глядя вслед хозяину Пущи, он коротко вздохнул (при этом на его строгом лице, словно вырезанном из темного камня, появилось подобие улыбки) и пошел дальше. Вскоре тропинка, явно протоптанная среди дубравы не лесным зверьем, а ногами человека, вывела старца на поляну, имевшую форму почти правильного круга. По краям она была ограничена мелкими камнями вперемешку с деревянными фигурками каких-то идолов (были вырезаны только головы, притом очень грубо), а посредине лежал огромный плоский Камень высотой в два с половиной локтя[5]5
  Локоть – старинная единица измерения длины, не имеющая определенного значения и соответствующая расстоянию от локтевого сустава до конца вытянутого среднего пальца руки; примерная длина 1 локтя= 45–50 см.


[Закрыть] в виде человеческой фигуры с углублением в животе.

Это была одна из главных святынь племени дайнава, самая большая их тайна. О Камне не знали даже другие племена ятвягов. Камень не был жертвенником, к нему не приносили дары – они здесь не были нужны. Главным для любого человека, который приходил сюда (обязательно в сопровождении жреца и с завязанными глазами, чтобы не запомнил дорогу), была его чистая совесть и добрые мысли. В углублении на Камне в любое время года – даже в самую большую сушь – скапливалась влага, которая, как утверждали жрецы племени, исцеляла от любых болезней. Старец тоже был жрецом – вайделотом[6]6
  Вайделот – общее обозначение языческих жрецов у балтских народов (ятвягов, пруссов, литовцев, латышей), распространившееся позже и в других языках. В источниках встречаются названия многих разновидностей вайделотов: вуршайты (жрецы непосвященные), лингусоны и тулусоны (погребальные жрецы), швальгоны (свадебные жрецы), путтоны (гадальщики по воде), пустоны (лечили дуновением), вейоны (прорицатели по ветру), жваконы (прорицатели по пламени и дыму), сейтоны (прорицатели по амулетам), зильнеки (прорицатели по полету птиц), звайждиники (астрологи), вилкаты (оборотни, волколаки) и пр.


[Закрыть] – и знал, что молва не врет; но лишь в той мере, которая касалась некоторых хворей. А в остальном требовались самые обычные знахарские приемы: заговоры, различные отвары из трав и кореньев, лечение примочками и припарками и много чего другого.

Камень больше исцелял не влагой, скапливающейся в углублении, а надеждой на исцеление. Вайделоту это было очень хорошо известно. Тем не менее Камень и впрямь обладал огромной энергией, и старец ее чувствовал. Когда он подходил к нему, у него даже волосы на голове начали шевелиться, хотя на поляну, окруженную дубами-исполинами, ветер никогда не залетал.

Вайделот, главный жрец племени дайнава, был сильно озадачен. Сегодня, прямо с утра, он стал ощущать странное беспокойство, которое вскоре переросло в беспричинную тревогу. Его вдруг сильно потянуло к Камню; с чего бы? Старик мысленно обследовал свое тело и успокоился на предмет болезней; ему уже минуло пятьдесят зим, а он до сих пор легок в ходу и ничем не хворал, разве что кости начинали ныть в сырую осеннюю погоду. Но для избавления от этой напасти нет ничего лучше одеяла из барсучих шкур. А чтобы оставаться вполне здоровым как можно дольше, старик растирал тело медвежьим жиром и пил пенистый мёд, настоянный на разных целебных травах.

Тогда в чем дело? Немного посопротивлявшись влечению к Камню, – он находился в Священной Роще, и идти к нему было далековато, а годы все же брали свое, – вайделот все же встал на Тропу, по которой могли пройти только Посвященные. Она представляла собой множество хитрых тропинок, собранных в настоящий лабиринт, и могла увести человека в такие дебри, откуда ему самостоятельно было не выбраться. Никто из членов племени не имел права приближаться к Камню без жреца-сопровождающего; это было опасно – человек мог просто сойти с ума.

Вайделот заглянул в углубление и с удовлетворением хмыкнул – несмотря на изнуряющий летний зной, в нем блестело озерцо священной воды. Он аккуратно обмакнул пальцы в удивительно прохладную воду и омыл лицо; это был обязательный ритуал. И тут жрец услышал какой-то посторонний звук. Тишина возле Камня стояла мертвая, даже птицы облетали стороной это место, поэтому любой шорох, даже самый тихий, ударял по нервам, словно точильный камень по клинку меча.

Старик заглянул за камень и от неожиданности отпрянул назад с удивительным проворством. Он был ошеломлен: там лежал завернутый в пеленку младенец, а над ним стояла волчица! Она смотрела на жреца каким-то странным взглядом, не проявляя никакой враждебности, что уже было необычно. Но самым странным было то, что она принадлежала к древней породе волков, которые не водились даже в Пуще, где сохранились большие массивы первобытного, не затронутого человеческой деятельностью леса. Вайделоту довелось видеть таких волков только в раннем детстве, всего один раз, и с той поры он больше их не встречал. Собственно, как и охотники племени дайнава; а уж они забирались в самые отдаленные уголки Пущи. И не потому, что вблизи не хватало дичи, а из обычной человеческой любознательности.

Волчица оказалась огромной, ростом в добрых два локтя, с мощными, почти медвежьими лапами и широкой мускулистой грудью. Древние волки отличались от тех, что бегали по Пуще, не только большими размерами, но и цветом шерсти – в любое время года он был светло-серый, почти белый.

Знающие люди рассказывали, что эти волки в незапамятные времена забрели в Пущу из северных территорий, покрытых льдами, да так и остались в местных лесах, благо пищи для них здесь хватало. Но когда Пуща начала заселяться, они исчезли – или вернулись на север, или перестали плодиться и вымерли.

Вайделот знал, что именно древние волки сопровождают бога Еро[7]7
  Еро – то же, что и славянский бог Ярило; Еро – бог весны, ярый бог пробуждающейся природы и вешнего света, воплощающий ее плодородные силы.


[Закрыть] – Солнцеликого, когда он спускается на землю. Но что за ребенок лежит возле лап волчицы и какой знак бог Еро этим подает? А то, что дитя появилось возле Камня вовсе не случайно, в этом у жреца не было ни малейшего сомнения. Не зря этой ночью его тревожили странные сны, а с утра овладело беспокойство и желание навестить Священную Рощу племени дайнава.

Волчица тихо и совсем не враждебно зарычала – словно попрощалась, развернулась и легкой трусцой удалилась в лес. Старик подошел к маленькому свертку, развернул его и увидел, что это мальчик – розовый и крепенький. Он был не менее двух месяцев от роду. Дитя агукнуло и улыбнулось, что еще больше добавило изумления – во рту ребенка белели зубы! И не один или два, а как положено, – на верхней и нижней челюсти. Правда, положено для годовалого ребенка, а не для сосунка.

Похоже, младенец был накормлен, потому что не плакал, а с азартом махал ручками и сучил ножками. При этом на его круглом румяном личике ясно проявилось выражение восхищения, которое не встречается у детей такого возраста.

Старик какое-то время задумчиво наблюдал за младенцем, а затем решительно взял его на руки и, вознеся молитву богу Еро, окропил мальчика священной водой из углубления в камне. Когда он это сделал, вдруг раздался волчий вой, да такой звучный, что вайделот невольно вздрогнул, а мальчик снова заулыбался. Видимо, это было последнее «Прощай!» странной волчицы. Покачав головой – ну надо же… – старик прижал к груди теплое тельце ребенка и направился к Тропе.

Глава 1
Танцующий лес

Лес шумел тревожно, предостерегающе. Даже веселый птичий гомон не мог избавить мальчика, который тенью скользил среди высоченных деревьев, от сильного волнения. Ему минуло двенадцать лет, но он выглядел старше своего возраста. Ладно скроенное тело было сильным, мускулистым, его ноги не знали усталости, а острые зеленые глаза подмечали малейшие изменения в окружающей обстановке. Из одежды на нем была подпоясанная тонкой веревкой льняная рубаха и узкие штаны, на ногах курпы – полусапожки, плетенные из липового лыка, а в руках мальчик сжимал вполне серьезное оружие – короткое копье с широким железным наконечником в виде узкого древесного листа. У пояса с правой стороны висел нож в простых кожаных ножнах, а с левой – небольшая холщовая сумка, предназначенная для разных житейских мелочей.

Мальчика звали Сирви – Олень. Это было не имя, а прозвище, которое дали ему за быстроту ног, когда мальчику исполнилось восемь лет. До этого его называли «Тот, кого подарил Еро». Люди из селения, где он жил, относились к мальчику с некоторой опаской и не рискнули давать ему имя до того времени, пока это не сделают боги. Именно сейчас Сирви и стремился узнать, как его зовут. Для этого нужно было четверо суток пробираться через дебри в Танцующий Лес.

Этот священный Лес так назвали в глубокой древности за то, что стволы деревьев там росли не прямо, а закручивались в кольца. Вайделоты утверждали, что среди этих деревьев есть врата в мир духов. Считалось, что прошедшие через кольца «танцующих» деревьев могут избавиться от болезней и вернуться в мир здоровыми, а в некоторых случаях и обретшими сверхъестественные силы. Но была у Танцующего Леса и еще одна важная задача – он давал мальчикам, будущим воинам племени дайнава, Имя. Они должны были пройти через древесные кольца, а затем сейтоны – жрецы-гадальщики, – разбросав по земле косточки птиц, камешки и чурки, благодаря божественной подсказке определяли, кто есть кто.

Для мальчика из племени дайнава провести трое суток в лесу, полном опасностей, не была трудной задачей. Он мог бродить в лесных дебрях неделями, правда, не сам, а с опытными охотниками, которые натаскивали мальчишек, как щенков, чтобы они стали в будущем удачливыми добытчиками. Однако на этот раз все выглядело несколько иначе – за Сирви, как и за его одногодками, которые тоже отправились в Танцующий Лес за именами, шли лучшие следопыты племени. Задачей мальчиков было сбить охотников со следа, иначе взрослые схватят их и они так и останутся безымянными до следующего года, что считалось постыдным, а для следопытов погоня была чем-то вроде соревнования, так как победителей (тех, кто сумеет поймать мальчишек) ждала награда – бочонок лучшего мёда от старейшин племени и сытное угощение.

Сирви решил схитрить. Он не пошел к Танцующему Лесу по прямой дороге, как это обычно делали соискатели Имени, а за селением сразу же свернул налево и вышел на каменную гряду, на которой следы читались с большим трудом. По камням Сирви добрался до неглубокой речушки, долго шел по ней вброд (это было нелегко, да и времени заняло немало, больше, чем он рассчитывал), а когда выбрался на берег, перед ним узкой лентой расстелился луг. И Сирви стал наверстывать упущенное.

Его не зря прозвали Оленем. Он мчался, словно ветер, перескакивая с кочки на кочку, и длинные волосы мальчика – светло-русые, с рыжинкой, – летели вслед за ним, как языки пламени. Ни один охотник племени дайнава не смог бы за ним угнаться. Сирви не боялся, что оставит свои следы на луговине; их еще нужно было отыскать. А на это требовалось время, за которое он будет далеко от этих мест.

Но теперь он пробирался по лесу. Сирви ни в коей мере не думал, что взрослые следопыты племени глупее двенадцатилетнего мальца. Они вполне могли разгадать его замысел и не пойти по следу, а, обогнав, устроить впереди засаду. Сирви надеялся лишь на то, что охотники не настолько быстры, чтобы соревноваться с ним в беге наперегонки, да еще по лесным дебрям. В том, что они его найдут, Сирви совершенно не сомневался; уж он-то знал, кто идет по его следу – сам Войшелк, лучший охотник племени, бывалый воин, о котором слагали легенды. Он мог прочитать даже след змеи на воде.

То, что за ним идет такой знатный следопыт и воин, было для Сирви большой честью. И он поклялся добиться своей цели любой ценой…

Конечно же Войшелк разгадал хитрый замысел Сирви (правда, не сразу, а потратив на это немало драгоценного времени). Он шел за ним не один, а с охотником по прозвищу Рыжий Лис. Хитрее его в племени дайнава не было, и Войшелк очень надеялся на помощь Лиса и совет. В том, что погоня за Сирви будет нелегкой, Войшелк знал точно. Этот странный ребенок, которого волчица принесла к Священному Камню, уже двенадцать лет будоражил воображение дайнавов. Поначалу даже были предложения бросить младенца в омут – больно уж странным и необъяснимым было его появление. Как бы чего не вышло, вдруг младенец не дар бога Еро, а козни темных сил. Но вайделот Павила, который нашел мальчика, резко воспротивился такому намерению.

Он сказал, что берет дитя на воспитание, и если заметит, что в нем есть нечто, способное угрожать дайнавам, то он первым лишит его жизни – отправит на жертвенный камень. Павила был слишком авторитетной фигурой, чтобы спорить с ним, и старейшинам, которые предлагали избавиться от ребенка, пришлось уступить. Найденышу быстро нашли мамку-кормилицу, и он с удовольствием, жадно присосался к пышной груди Расы, приятной женщины, которая вскоре стала считать его своим ребенком.

То, что дитя принесла волчица, для племени дайнава не было чем-то из ряда вон выходящим. Такие вещи случались и раньше: волки воровали человеческих детенышей, и когда все уже считали их пропащими, они вдруг объявлялись спустя год-другой вполне здоровыми и крепкими, но со звериными повадками. Обычно их находили охотники, и им приходилось прикладывать немало усилий, чтобы отбить человеческого детеныша у волчьей стаи. Но долго такие дети среди людей не заживались. Они или умирали вскоре, или уходили снова в лес – перевоспитать их было невозможно.

Старейшины уступили Павиле именно из этих соображений. Они были уверены, что ребенок – не жилец на этом свете. А если все-таки выживет, то все равно сбежит в Пущу, к волкам.

Но они ошибались. Ребенок рос очень быстро – спустя полгода после появления в селении встал на ноги, а еще через два месяца начал разговаривать. Он был очень смышленым и схватывал лесную науку на лету. Понятно, что к его воспитанию приложил руку Павила, славившийся среди племен ятвягов своей ученостью и большими познаниями в знахарстве. Но и он иногда удивлялся уму и понятливости найденыша. Когда ребенку исполнилось шесть лет, к нему приставили одного из лучших охотников племени в больших годах по имени Галт, чтобы он обучил мальчика разным охотничьим премудростям, без которых в Пуще не прожить.

Теперь пришла очередь удивляться старому охотнику, который уступал в славе лишь Войшелку. Юный отрок чувствовал природу как никто другой. А когда однажды, к ужасу Галта, он совершенно безбоязненно подошел к огромному медведю (старик уже посчитал мальца мертвецом; история случилась весной, когда голодный после долгой зимней спячки хозяин Пущи не особо выбирал харчи и вполне был способен полакомиться человечиной), зверь вдруг развернулся и поторопился уйти. Это было сродни чуду. С той поры Галт уверовал, что мальчика дайнавам точно подарил сам бог Еро.

Он не мог знать, что едва ребенок стал кое-что соображать и разговаривать, Павила стал готовить его в свои преемники и передавать ему сокровенные тайны вайделотов. Среди них были и те, что предполагали общение с животными. Конечно, звери не знали человеческой речи, но вайделоты могли воздействовать на них особыми магическими приемами, чтобы животное видело перед собой не страшного врага, а друга, и проникалось к нему доверием. Эти знания особенно были нужны малым детям, которые не знали страха и могли поплатиться за это жизнью.

Иногда Павила устраивал целые представления на берегу близлежащего озера, чтобы утвердить в сознании соплеменников свою значимость. Для этого он изготовил специальный свисток, выдающий мелодичные трели, и при большом стечении народа (обычно в голодные времена) начинал насвистывать мелодию, состоящую из длинных, тягучих звуков. Спустя какое-то время его помощник – из жрецов более низкого ранга – выхватывал из воды подсаком здоровенную рыбину, которая сама пришла к берегу; так продолжалось до тех пор, пока не наполнится большая корзина.

Это было чудо. Голодные люди готовы были молиться на вайделота как на божество, а он лишь хитро ухмылялся, когда оставался в одиночестве. Павила, главный жрец племени, уже давно объявил озеро священным, рыбу в нем мог ловить только он один, и лишь в тяжелые для племени времена, и никто не знал, что вайделот подкармливает ее, при этом подзывая с помощью свистка.

У Павилы не выходила из головы пеленка, в которую завернули мальчика. Он забрал ее себе и хорошенько рассмотрел. А когда понял, что она является частью одеяния жрицы богини Прауримы[8]8
  Праурима – богиня, хранительница домашнего очага у прибалтийских племен; соответствовала греческой Гекате, римской Весте, славянской Жели и индийской Соме.


[Закрыть], то пришел в великое смятение.

Святилище богини, в котором горел Вечный Знич – огонь богов – и который жрицы-вайделотки обязаны были поддерживать в любое время года и при любой погоде, находилось в двух днях пути от селения племени дайнава, на морском берегу. Вайделотки пользовались в народе особым уважением; их называли «святыми девами» и обычно они избирались из знатнейших родов, причем жрецы отбирали только очень красивых. На них заглядывались многие воины и даже князья, но вайделотки обязаны были хранить непорочность до зрелого возраста, после чего, оставив храм богини Прауримы, они могли выходить замуж. Те же из них, которые желали посвятить служению богам всю свою жизнь, в зрелом возрасте уходили из храма, удаляясь в уединенные, пустынные места, где занимались предсказаниями и ворожбой.

Нарушение обета целомудрия осуждалось на жесточайшую казнь. Обнаженных вайделоток-грешниц распинали между двух деревьев и сжигали заживо или закапывали в землю. А иногда их зашивали в мешок вместе с камнями, котом, собакой и змеей и бросали в реку.

Существовала легенда о вайделотке, осужденной на казнь через утопление в реке. Ее везли на двух черных коровах, запряженных в грязную телегу. Неожиданно появился неизвестный витязь в светлой броне, освободил вайделотку и под страхом оружия приказал жрецам совершить прямо на берегу реки свадебный обряд. После этого странная чета обнялась и бросилась с обрыва в воду. На том месте, где они скрылись с глаз, начала бурлить вода, и это бурление продолжается до сих пор. Некоторые рассказывали, будто видели вайделотку и витязя при полной луне. Они выходят на берег в сопровождении ребенка и поют песни на странном, неизвестном языке. А рыбаки, в свою очередь, говорят, что во время ночной рыбалки в тех местах им слышится мяуканье кота, лай собаки и шипение змеи.

Павила был слишком знающим человеком, чтобы верить в разные байки; но пеленка поставила его в тупик. Похоже, одна из вайделоток – хранительниц священного огня богини Прауримы – все-таки согрешила, а значит, достойна жестокого наказания. Но, с другой стороны, ребенка принесла к Камню волчица – из тех, кто сопровождает бога Еро. А значит, все свершилось по его воле, и наказывать бедную женщину может только он или сама Праурима.

Если Павила сообщит о своем открытии другим вайделотам и совету старейшин, беды не миновать – жрицу пошлют на костер. Но не принесет ли это племенам ятвягов огромную беду? Перечить богам опасно, а узнать их волю очень сложно, тем более в таком серьезном, необычном случае. И вайделот решил благоразумно промолчать…

Наступил вечер. Это было самое опасное для Сирви время. И не только потому, что в ночные часы на охоту выходили дикие звери, но еще и из-за того, что именно ночью, чаще всего под утро, когда сон особенно глубок, опытные охотники из племени дайнава шли по следам мальчиков и ловили их – сонными, на привале. А не отдыхать было нельзя – силы могли изменить у самой цели.

Сирви нашел небольшую полянку, быстро снял шкурку с зайца, которого добыл по пути, точно метнув копье, и поставил его на костер. Конечно же мальчик хорошо знал, что запах дыма слышен на большом расстоянии, но именно на этом и был построен его расчет. А заодно можно и хорошо подкрепиться, тем более, что с собой соискателям нового имени давали только огниво. (Впрочем, мало кто им пользовался из соображений скрытности.)

Когда его добыча поджарилась, мальчик быстро ее съел – всю, без остатка, хотя зайчище был немаленький. Сирви точно знал, что следующий день – третий – будет самым тяжелым, когда потребуется много сил и большая выносливость, а останавливаться для отдыха будет нельзя.

Покончив с трапезой, мальчик посмотрел на кусочек неба между верхушками деревьев, которое стало темно-оранжевым, – скоро солнце уйдет на покой, ведь светило тоже устает и ему нужен отдых, как и Сирви в данный момент, – и начал устраивать шалашик, в котором обычно почивали охотники. Это сооружение было простым, но весьма эффективным; ни один зверь не мог подкрасться к дайнаву во время сна и напасть на него внезапно, ведь ему прежде нужно было разрушить укрытие охотника.

Сирви устроил шалашик между двух огромных корней высоченного дерева. Он натаскал толстых веток, устроил крышу, закрыл бока и все сооружение замаскировал прошлогодними листьями и сухой травой. Надумай Сирви остаться в шалашике на ночлег, его практически со всех сторон прикрывали бы деревянные стены: сзади – толстый ствол, а по бокам – хитро сплетенные отростки корневищ, усиленные ветками. Самым слабым местом в «обороне» было входное отверстие, и Сирви не только закрыл его охапкой травы, но и напихал в шалашик колючие ветки терна. Он точно знал, что этот кустарник обходят стороной не только волки, но даже тур с его толстой кожей и жесткой шерстью. Лишь медведь иногда лакомился сизыми ягодками терна, да и то старался не забираться в глубь терновых зарослей.

Сирви готовил хитрую ловушку для Войшалка. Конечно же тот найдет и полянку с костром, и заметит шалашик (хотя это непросто было сделать даже светлым днем, а уж ночью неопытный человек и не глянет в сторону небольшой кучки прошлогодних листьев под деревом – так смотрелся шалашик со стороны). Но мальчик точно знал, что сразу – нахрапом – охотники брать его не будут. Ведь никто не даст гарантий, что преследуемый в этот момент крепко спит; к тому же выросшие на природе дети дайнавов обладали не только превосходным слухом, но еще и чутьем на разные опасности. Значит, охотники будут долго подкрадываться к шалашику, иначе их «добыча», почуяв опасность, выскочит из шалашика и даст деру. Попробуй, угонись за быстроногим мальцом, да еще в ночном лесу.

Завершив работу, Сирви продолжил свой путь, хотя в лесу изрядно стемнело. Но он не намеревался провести ночь на ногах. Мальчик искал подходящее дерево, чтобы устроиться на ночлег. Наконец ему попался старый раскидистый дуб, который рос посреди полянки. Сирви быстро сплел из гибкого и прочного хвороста небольшой овальный щит, забрался в густую крону дуба, нашел там две горизонтальные ветки, положил на них свое импровизированное ложе, лег на него (при этом он немного распустил пояс, представлявший собой длинную прочную бечеву, и привязался свободным концом к толстой ветке, чтобы во сне не упасть с дерева) и мгновенно уснул, как засыпают лишь дети или смертельно уставшие люди…