Текст книги "418"

Виталий Гурин
418

Всему своё время, и время каждой вещи под небом…

Все персонажи являются вымышленными, и любое совпадение с реально живущими или когда-либо жившими людьми случайно.

Пролог

Я помню тот день как вчера. Даже спустя двадцать семь лет эта странная мистическая картина стоит у меня перед глазами.

Всего лишь на секунду забыться, задуматься – всё возвращается.

Это было весной, когда наше многочисленное семейство, включая бесконечных родственников, собиралось в деревне. В отчем доме моей матери.

Бабушка выходила в палисадник кормить цыплят. Дед же ковырялся в саду. Наш огромный красивый яблоневый сад представлял собой потрясающее зрелище.

Особенно когда у деревьев – вишен и яблонь – распускались листья и появлялись цветы. Теперь я бы сказал, что это было совершенно невероятно.

Тогда же всё выглядело довольно обыденно. Ветви яблонь прогибались до самой земли, и дедушка ставил деревянные жерди под ними, чтобы они не сломались под собственным весом.

Моя мать, как и её сёстры, занимались каким-то хозяйством, которое было полностью неинтересно мне – малолетнему шалопаю, носящемуся, как ветер, там, где нужно и не нужно.

Я бежал из сада во двор, в палисадник, бегал по крыльцу. В какой-то момент мне показалось, что меня позвала мать из дома.

Я бросился внутрь.

Когда я открыл тяжёлую входную дверь, меня настигла тишина. Свет был выключен, и казалось, что дома никого нет, хотя буквально десять минут назад я отчётливо слышал присутствие матери.

Вначале я посмотрел налево: большая белая печка молчаливо занимала большую часть дома. Справа – кухонька, там тоже никого.

Я прошёл внутрь: зала с телевизором, где обычно все собирались вечером и что-то просматривали из имеющихся двух телевизионных каналов, ибо в деревне тогда больше и не ловило.

Слева – кровать бабушки. Самое тёплое место в доме, ибо одна из стен в комнате по совместительству являлась стенкой печки. Далее – большая неотапливаемая зала, за отдельной дверью.

Трубы ползли по сиротливым стенам. Жить здесь можно было исключительно летом.

Когда-то давно по этим трубам шло тепло от большой печки, но потом котёл лопнул, и чинить его, как у нас часто водится, никто не стал. Так и жили.

Эта комната была просторной, большой и холодной. Даже летом. Здесь находилось трюмо, где хранились старые семейные фото. Здесь же я встретил и мать с тёткой, убирающих шкаф. Они попросили меня найти отца и позвать его.

Возможно, им нужно было сдвинуть шкаф с места.

Пожав плечами, развернулся и направился к выходу.

Внезапно входная дверь со скрипом открылась, и на пороге я увидел это. Нечто.

Оно было большое. Не просто по меркам маленького пятилетнего ребёнка. Его фигура, укутанная в чёрный балахон, занимала весь дверной проём. А это метра два в высоту.

Интуитивно я понимал, что где-то там, под лохмотьями, у нечто должны быть конечности, но их не было.

Самое завораживающее зрелище – лицо. Его не было. Из-под чёрного балахона на меня смотрела зияющая чёрная пустота.

Ничто. И оно меня видело.

Я смотрел в ответ. Без страха. С интересом. Мне было любопытно. От увиденного захватывало дух. Я хотел поделиться с кем-нибудь.

Я развернулся и бросился назад к матери.

– Мама, смотри, кто там пришёл.

Мать удивлённо смотрела на меня и на входную дверь.

Но там никого не было.

Схлопотав подзатыльник за глупые шутки, я вынужден был ретироваться.

Спустя пару дней мы ушли на речку с двоюродными братьями и тётками.

Возвращаясь домой, обнаружили нескольких незнакомцев, что-то объясняющих отцу и дядькам. Заплаканных тёток и бабушку.

В тот день мы узнали, что дедушка погиб на работе. Из-за пожара. Он работал на заводе ЗИЛ. В трансформаторной произошёл пожар. Дед сгорел заживо.

Мой дед. Ветеран Великой Отечественной войны, призванный в самом её конце, оставался в армии до 1953 года.

Демобилизовался сержантом.

Его война длилась восемь долгих лет.

А погиб он по нелепой случайности. На работе. Из-за того, что кто-то халатно отнёсся к своим обязанностям по технике безопасности. Странная жизнь.

Спустя 30 лет я прокручиваю те два события в голове и думаю, что они были связаны.

1

Я всегда любил море. Не знаю почему. Просто любил, и всё. Сначала на картинках в детских книжках. Потом в реальности.

Когда я был в третьем классе, родители вывезли нас с братом на русский юг, под Геленджик. Это было здорово.

Отец собрал всю свою волю в кулак. Бросил пить на несколько недель и починил нашу старую «Волгу».

Мы сели в неё рано утром и, словно любящая семья, уехали встречать рассвет на трассах южного направления нашей необъятной Родины.

Несмотря на то, что впоследствии я объездил всё Чёрное море, а также побывал в нескольких странах, изучая иноземное побережье, то давнее время вспоминаю до сих пор с теплотой.

Отец очень много пил, когда мы были маленькие с братом. Даже бегал с ножом за матерью.

Родители постоянно ругались. Доставалось и нам. Матери не было смысла кричать на пьяного отца, так как ему было всё равно в его состоянии.

Приходилось вымещать злобу на детях.

Но в тот момент… Когда мы ехали всей семьёй на море… Когда мы отдыхали на море как семья. Жили в маленьком домике из фанеры. Ходили купаться на галечный пляж.

Ездили на экскурсию в горы и на водопады…

Я на секунду подумал, что другая жизнь вполне реальна. Я на секунду подумал, что, возможно, всё может быть лучше.

Это были приятные воспоминания. Здесь спустя много лет. В другой обстановке, но всё на том же черноморском побережье, на песчаном берегу Бугазской косы, через полудрёму, приласканного тёплым сентябрьским солнцем, меня разбудил телефон.

Не то чтобы я спал, однако раздражение моё имело место совсем по другой причине.

Я потребовался своему руководству. Тем самым людям, у которых опять горели какие-то важные дела, решить которые мог только я.

Я мог не брать трубку. Мог вообще забыть телефон в номере, но я так же прекрасно понимал, что эти же люди платят мне деньги.

Деньги, на которые я жил, мог купить себе машину, квартиру и отдыхать два раза в год на море в тёплых странах.

В начале лета мы с женой летали в Черногорию. Осенью за неимением времени решили смотаться на недельку на наш юг.

На самом деле у меня не было никакого предубеждения по поводу отдыха на русском Чёрном море.

И жильё, и сервис меня вполне устраивали. Как и мою жену. Я всегда считал, а точнее, меня этому научила жизнь, что важнее всего расставить приоритеты.

Ну, то есть, грубо говоря, с точки зрения линии берега, моря и солнца отличия между нашим югом и заграничным, конечно, встречались. Заключались они в растительности, цвете моря, его чистоте, концентрации солёной воды и пейзажах.

Однако это вовсе не значит, что в России совершенно нечего было делать на море.

Например, спустя время, получив возможность сравнить пляжи Анапы и легендарной Айя-Напы, можно сказать, что, если не прибегать к фотошопу во втором случае, там тоже не всё так радужно.

Забавно, но даже названия этих курортов были похожи. На косе мне даже показалось спокойнее.

И людей меньше, и по пляжу можно идти бесконечно.

А пешие прогулки я люблю.

С другой стороны, если речь идёт, конечно, о сервисе: о жилье, о еде, об окружении, то тут, конечно, сравнение не в пользу отчизны.

К сожалению, здесь мне мало что можно сказать в положительном ключе.

Я уже 11 лет занимаюсь юриспруденцией. В разных её аспектах, прошу заметить, но поведение нашего родного, русского, человека меня до сих пор вымораживает.

Я никак не мог понять: неужели есть какой-то смысл в том, чтобы накопить денег (и денег немалых для многих регионов), чтобы проехать на машине через всю страну только для того, чтобы ежечасно устраивать скандалы себе и своим детям?

Напиваться под вечер и под музыку знаменитых шансонье устраивать пьяные танцы в номере. С криками, матом – всё как полагается.

Иногда мне казалось, что я совершенно чуждый указанной идеологии элемент. Что все эти люди мешают мне наслаждаться прибоем, морскими закатами и тёплым ветром.

Но тогда я вспоминал своих родителей, и всё вставало на свои места.

Они не могли провести вместе и пяти минут без скандалов. Хорошо, хоть на людях не скандалили.

Поэтому я считаю, что всё дело в людях. Всегда и везде.

Меня же привлекало всегда то, что на нашем юге можно недорого и со вкусом отдохнуть, если не зацикливаться на выпивке и перебранках с жёнами.

– Да, Андрей Степаныч, – ответил я в телефон. – Да всё нормально. Да, в Анапе. Ну… да… рядом. Витязево. Да. Я понял… посмотрю.

Разговор окончен. Ничего хорошего он не предвещал.

Звонил шеф. Его друзья из министерства объявили тендер на ремонт какой-то вентиляции. Естественно, сроки горели. Естественно, кроме меня, помочь никто не мог.

На самом деле технически, конечно, мог. Людей, имеющих познания в юридической стороне вопроса участия в тендерах, в стране хватало.

Хватало и технических специалистов, которые могли работать с электронной подписью на электронной площадке.

Я представлял собой сплав и тех и других. Но, к слову сказать, и таких людей было предостаточно.

Единственный момент, который мог объяснить всю потребность шефа в моей персоне, был основан на доверии.

Все тендеры, разыгрываемые в России в середине десятых годов XXI века, представляли собой, по сути, отчуждение бюджетных средств в карманы чиновников – распорядителей этих средств – и предпринимателей, которые им в этом помогали, ну и себе копейку зарабатывали.

И вот тут-то и включался элемент доверия. Не поймите неправильно, дела эти не были уголовными. Закон построен так, что выиграет всё равно свой человек.

Да, иногда их может быть два «своих» человека. Или даже три. Случалось такое тогда, когда взгляды на распределение бюджетных средств расходились у руководящих должностей государственного органа, инициировавшего тендер.

Например, заместитель генерального директора хочет, чтобы его контора выполняла государственный заказ, а главный бухгалтер хочет свой.

Руководитель ничего не предпринимает, так как ему и так принесут в итоге часть доли.

Ну вот и начинается эта чехарда. Видимость конкуренции между двумя конторами, торги и так далее.

Однако это не изменяет факта того, что выигрывает всё равно «своя» контора. А вот чтобы кто-то пришёл с улицы и забрал «сладкий» заказ – ну это уже совсем дудки.

Нет, выиграть-то можно, конечно. Но что потом с таким заказом делать? Там либо работа в убыток, либо палки в колёса будут вставлять заказчики.

Вернёмся к доверию.

Естественно, в таких делах крайне нежелательны люди с улицы. Не дай бог они ещё из органов каких или вообще (не к месту упомянуты) от Навального.

Собственно говоря, это был мой заработок. Глупо было отказываться. Мне за это платили деньги. Спустя пять лет мытарств я нашёл свою нишу, которая кормила меня и мою жену.

Аккуратно, не бросая трубку, я посмотрел украдкой на свою супругу.

Она уже не нежилась под солнцем. Опершись локтем на циновку, которую мы расстелили на пляже, супруга молчаливо смотрела на меня.

– Работа? – тихо спросила она.

Я кивнул.

Она у меня была молодец. Всё понимала. Нам надо было крутиться в этом сложном мире. Кроме нас, нам никто не поможет. Её родители – пенсионеры. Мои тоже. Её мать – медсестра, отец – слесарь.

Мой отец – сантехник, мать – учительница. Я думаю, объяснять читателям уровень дохода наших родителей не стоит. Учитывая то, что мои родители купили за всю свою жизнь в кредит только «Рено Логан».

Что ж… хотелось не повторить их участь.

– Сколько у нас времени? – устало спросила супруга.

– Послезавтра мне надо быть на работе.

– Значит, выезжать надо завтра утром?

Я кивнул. Она повеселела. Ведь в нашем распоряжении был ещё целый день.

– Сейчас полежим на пляже. Потом погуляем по набережной. Потом скушаем пиццу, искупаемся и вернёмся в номер.

Я улыбался, как маленький.

2

Старый, обветшалый дом предстал перед моим взором. Казалось, его полностью поглотила виноградная лоза. Изредка каменная кладка проглядывала из-за веток.

Вход был немного скрыт каким-то кустарником. Со скрипом тень открыла дверь. Внутри темно. Небольшая терраса. Справа дверь в жилую часть дома.

Со скрипом открылась и она. Освещение тусклое. Свечи причудливо рисовали языки пламени на стенах. Это их отражение.

В центре, на печке, сидела прабабушка Арина.

Забавно. В реальности я и не вспоминал её. Но сейчас я точно знал, что это она. Увидев тень, она обрадовалась, и нечто подошло ближе.

Прабабушка что-то начала говорить. Тень была неподвижной. Вдруг в гневе образ бабушки исказился. Глаза впали. Костлявые руки обернулись когтями.

Беззубый рот стал полон чудовищных клыков. Она кричала. Пыталась наброситься на тень, но тщетно.

Вихрь тёмной энергии резко дёрнулся в сторону прабабушки, окутал её за секунду, застыл на мгновенье и… разорвал на части.

Нематериальное тело застыло в муке, опало и исчезло. Всполохи тёмной энергии потускнели и испарились тотчас, когда прабабушки не стало.

Дом остался пуст и покинут.

* * *

Мы выехали рано утром. Солнце ещё не вышло из-за горизонта, но на улице было уже светло, чтобы ехать без включения фар.

Фары, конечно, всё равно придётся включить – таковы правила. Но для меня от них толку будет мало. Для встречных автомобилей, конечно, оно полезно.

Утренним летом на русском юге довольно тепло.

Я был одет в лёгкие шорты и футболку. Жена – в короткую юбку и топик с коротким рукавом.

Если уж нам предстояло проехать полторы тысячи километров от рассвета до заката, это надо было делать с максимальным комфортом.

Конечно, даже лёгкая одежда при палящем солнце и включённом кондиционере не избавит тебя от томящей дороги.

Впрочем, дороги я любил. Я регулярно ездил на дальние расстояния за рулём. Это было интересно, по-моему. Возможно, за рулём какого-нибудь другого автомобиля я бы и чувствовал себя некомфортно, но мой старый ровер был создан для долгих поездок.

У меня было много машин. Совершенно разных: дешёвые, дорогие, иномарки, нашемарки… Наверное, я поездил почти на всех.

Жизнь побросала таким образом, что с внедорожников «премиумов» я пересаживался на «Рено Логан» и с «девятки» на мерседес.

Ничего не давалось легко. Это меня печалило, конечно. Постоянно всплывали какие-то препятствия на жизненном пути, которые я не мог просто перепрыгнуть одним махом.

Они представляли собой неприступные стены, подойдя к которым, приходилось сначала делать подкоп, потом закладывать взрывчатку и только потом взрывать это всё.

Проблема такого подхода заключалась в том, что я тратил много сил и времени. И если силы ещё как-то можно было восполнить, то вот времени катастрофически не хватало.

Не поймите меня неправильно. Мне 36 лет, у меня есть работа, на которой я получаю больше среднестатистического жителя страны. У меня есть любимая жена. Неплохой багаж знаний, чтобы заработать себе на хлеб с маслом. Но тем не менее время ускользает, как песок сквозь пальцы.

Мои родители – простые колхозники, которые по молодости приехали в один уездный город в поисках лучшей участи. Мать – учительница. Отец – сантехник. Звёзд с неба не хватают. Они постарались дать мне хорошее образование, как могли, и, собственно говоря, всё. Более способностей мне помочь не было.

С этого момента в жизнь приходилось буквально вгрызаться.

Глядя на своих состоятельных однокурсников, я понимаю, почему начал спиваться на последних курсах: отсутствие перспектив, денег и связей.

С алкоголем так легко забыться. Так легко всё переварить. Все превратности жизни. Взлёты и падения – ничего не важно, когда ты под градусом.

Проблемы усилились, когда я начал работать. Я работал за 7 000 рублей в месяц.

Но и для такой работы пришлось переехать в Москву. Я долго работал и набирался знаний. В итоге дело сдвинулось с мёртвой точки. Я начал получать больше, обзавёлся семьёй.

К сожалению, я не мог просто щёлкнуть пальцами и получить всё и сразу, поэтому ряд моих начинаний с треском провалились. Мне пришлось отступить назад и навёрстывать упущенное.

К 36 годам у меня был неплохой заработок и некое подобие стабильности. Пусть оно и было иллюзорно в какой-то мере.

Но сколько ещё вопросов мне надо было решить.

Одним из таких вопросов была квартира. Да, я до сих пор скитался по съёмному жилью. Проблема вся была в том, что мы с женой не хотели влезать в ипотеку. При нормальном движении обстоятельств своим чередом мы бы накопили на квартиру за пять лет. Взяв ипотеку, мы бы на 30 лет оказались в долговом рабстве.

Я всё-таки был юристом, поэтому понимал, что в окружении нестабильной экономики, недействующих законов и прочих негативных факторов, влезать в ипотеку – не вариант.

Сейчас я мог послать всё к чёрту и уехать хоть на край света, сняв все деньги со своего счёта.

Свободой надо дорожить. Уж я-то это понял.

А сколько я видел разбитых и несчастных семей, которые размахивали своими грудными детьми перед носом судьи. Всё это не имело никакого эффекта. Потеря работы при имеющейся ипотеке – это катастрофа. Никому не было до этого дела.

Печальная правда.

Да и что мы могли купить? Такую же «однушку» в монолитном многоквартирном доме? Где один сосед – алкаш, второй – наркоман, третий (самый опасный) – бабушка – божий одуванчик. Ну и самый главный – тот, что постоянно начинает сверлить стены в 8 утра в воскресенье.

Всё это было печально. Когда я думал над этим, меня бросало в холод. И за это мы должны будем платить 30 лет. А переплата составит две стоимости этой халупы.

Я точно уехал из маленького города не для этого. Из одного болота попасть в другое. Создавать свой собственный ад вокруг себя.

В народе бытует мнение, что переезжать куда-то нет никакого смысла в поисках лучшей участи. Последователи такого подхода утверждают, что нужно менять среду вокруг и внутри себя. С собой же ты привезёшь то же самое на новое место.

Примером якобы служат многочисленные мигранты. У нас или в Европе, которые создают свои гетто, диаспоры и так далее.

Я думаю, что всё зависит от человека. Здесь всё как в Откровении: «Вот конь белый. Вот всадник. И ад следует по пятам его».

Если ты привозишь с собой свой ад, то, конечно, успеха не будет.

Мне же кажется, что мы лягушата, которые проживают в своём большом родном болоте. И оно им так надоело, что стало понятно: что-то надо менять. Но разве пара лягушат что-то могут поменять? Как они могут изменить болото?

Болото может высохнуть со временем. На это может уйти сотни лет. Это естественные процессы природы. Есть ли в этом заслуга лягушек? Сомневаюсь.

Так что делать лягушатам? Выход только один – бежать из болота. Другого не дано.

Лягушкой, конечно, ты быть не перестанешь, но воздух вокруг станет явно чище.

Поэтому, вкусив по полной горечь жизни в провинции, пережив череду взлётов и падений, мы с женой рванули в Москву.

На самом деле Москва, конечно, красивый город. Да и единственный таких масштабов в России, что уж тут говорить. Но дело не в этом.

И явно не в климате. Климат я люблю тёплый.

Дело в возможностях. И вот с этим тут всё очень хорошо. Ну… скажем так, гораздо лучше, чем в остальной стране.

По крайней мере, шансы реализовать себя в столице гораздо выше, чем в каком-нибудь уезде. Про всякие деревни и сёла я вообще молчу – шансов там просто нет.

Естественно, что именно это является причиной роста цен на жильё в столичном регионе в периоды затяжного экономического кризиса.

Спрос на жильё достаточно устойчив, потому что большая часть разумного населения бросает весь свой скарб в регионах и едет в Москву.

Ну, вот вам для сравнения: на всём Дальнем Востоке проживает 6 миллионов человек. В Москве только проживает 15, во всём регионе – порядка 30. То есть Москва и Московская область по населению в пять раз больше, чем территория размером с Бразилию. Парадокс.

Естественно, по телевизору такого не рассказывают. Ведь аналитики свяжут повышение цен на квартиры-халупы с падением экономики, падением курса валюты, повышением налогов, санкциями – чем угодно. Лишь бы не смотреть правде в глаза.

В России есть и другие самодостаточные регионы: Краснодарский край, Питер, возможно, отдельные очаги жизни на Урале. Всё это – капля в море по сравнению с необъятными территориями нашей Родины.

Хотя, надо признать, территории эти по большей части сложны для проживания.

Мне как-то хватило одной командировки в Мурманск, чтобы понять, почему север страны с момента распада СССР катастрофически опустел.

Причина была банальна. После того, как злой энкавэдэшник с автоматом перестал караулить закрытые территориальные образования, в которые в своё время согнали людей, народ потихоньку начал разбегаться, ибо морозить свой зад в условиях крайнего севера хотят не многие.

Нет, конечно, кто-то и в условиях полного бедствия устроится хорошо. Но надо смотреть правде в глаза: тяжело в таких условиях жить человеку.

Вот такие вот мысли меня посещали. Ну, то есть я думаю, что это является оправданием моих поступков. Поиск лучшей жизни.

Ну и ещё мне не доставляет удовольствие сидеть долго на одном месте, конечно. В этом отношении я космополит. Вопросы слезинок на деревенские пейзажи и «скорбь по берёзкам» меня совершенно не трогали.

А возможно, я просто вырос, стал слишком циничен и послал всё к чёрту, пытаясь выжить в огромном неприветливом мире.

Я и моя жена – мы одни в этом мире. Никто не придёт на помощь. Так получилось. Уж некоторые вещи-то мы повидали. Можете поверить.

Больше всего на свете я хотел просто сесть у моря, где-нибудь, чтобы рядом была супруга. Тёплый ветер ласкал бы её волосы. Мы бы встречали закат. Не надо было бы никуда спешить. Гнаться за временем. Чтобы время остановилось на мгновенье, секунду, час, год… понимаете?

Возможно, какая-то часть романтики во мне не умерла окончательно.

Но я должен был постоянно бежать, увлекая её за собой. Иного пути не было.

Я много пил в своё время, бросил, потому что не нашёл ответов на свои вопросы. Я был религиозен, но религия оказалось очередной тупиковой дорогой. Я был слишком эрудирован, чтобы задавать вопросы. И всё это вышло боком. Любое религиозное учение нужно понимать через призму его превосходства над другими учениями. Но вопрос, кто же прав, всё время мучил меня. И если с бесконечными ветвями христианства, мусульманами и иудеями я ещё мог прийти к какому-то внутреннему консенсусу, то, что делать с полутора миллиардами китайцев, чья культура насчитывала тысячелетия, я так и не понял. Это рушило всю картину мира. Китайцы не укладываются в авраамические религии. У них всё по-другому. Но не значит, что хуже или лучше, просто не так.

И тут тоже проблема, потому что, если бы это было лучше или хуже, это бы доказывало состоятельность того же ислама, его превосходство или христианства. Ну или наоборот, можно было бы плюнуть на всё и стать буддистом.

Проблема в том, что это не доказывало ничего.

И после такого откровения наступила пустота.

Всё это было бессмысленно. Ведь на самом деле человеческий организм состоит из крошечных частиц – молекул и атомов. Этим частицам миллиарды лет. Многие из них появились в момент появления Вселенной. С этой точки зрения я, моя жена, да и все остальные тоже были бессмертны. Частицы после смерти никуда не пропадут. Эти процессы бесконечны. Возможно, где-то на уровне квантовой механики есть объяснения более точные и правильные, мне хватало и этого. В этом вопросе была поставлена точка.

Многие, конечно, возразят: а как же разум? Ведь именно разум отделяет человека от остального животного мира, делая его «венцом природы».

Проблема была в том, что такими эпитетами человечество наградило себя само. Если какой-нибудь дельфин узнал бы об этом, он, наверное, огорчился бы.

Мы мыслим категориями человеческой жизни, которая очень коротка. Разум же – способность дать оправдание своим поступкам с точки зрения логики. Но что если т. н. разум – всего лишь более сложный инстинкт?

Вот зверю нужно пить, есть, размножаться, чтобы выжить. А человек – более сложный зверь. Ему недостаточно просто есть и размножаться. Вот тут-то и приходит на помощь «разум».

Ведь если посмотреть на т. н. «разум» в масштабах бесконечной Вселенной, он представляется таким же бессмысленным. Сам факт возможности мыслить не говорит ни о чём.

Мы – пыль Вселенной. А может, даже и меньше.

Вот о таких вещах мы примерно разговаривали во время наших долгих дорог на море и с моря. Нет, конечно, мы говорили обо всём на свете. О философии, жизни, о детстве. Перемывали косточки многочисленным родственникам.

Всё как у людей. Я люблю такие вещи.

– Ты так говоришь, потому что тебе нужно самому оправдать свою жизнь, – здесь моя жена была категорична в построении выражений.

Я знал, что за этим последует.

– Ты никогда не думал, что вся твоя красивая теория – всего лишь заблуждение, которое ты выдумал, чтобы оправдать свою невозможность иметь детей?

Я замолчал. Честно говоря, я думал над этим. Вполне возможно, моя жена была права. На самом деле это было очень тяжело. Мы так долго и упорно пытались подняться по социальной лестнице этой жизни с самого дна, и, когда впереди уже замаячила надежда на то, что положительный результат возможен, всё было перечёркнуто.

Не было смысла трудиться, зарабатывать, покупать жильё, машины, дома, квартиры, пароходы.

Моя жена была бесплодна. Я тоже был бесплоден. Вот такой вот интересный удар. Очередной интересный удар.

– Оля, прошу, не начинай, – в очередной раз менторским тоном я начал свой монолог, – всё вполне поправимо. У меня проблема со сперматозоидами, но не фатальная. Я же сдавал анализы. Необходимо подлечиться. На худой конец сделать пункцию. Твои же спайки убираются операцией, потом курс лечения, и всё. И готовимся к ЭКО ИКСИ. Надо только подождать.

– Как долго? – жена подняла голос. – Ваня, нам уже больше тридцати. Нам ещё лет пять решать вопросы с квартирой. Неизвестно, сколько с этими болячками. На всё нужны деньги. А ещё лучше – это всё проделывать не в России. Доктор сказал, что только 17 % таких операций, сделанных по бесплатному полису, удаются. 17, Ваня, это ничто. Нам нужен стопроцентный результат, дорогой. На это нужны деньги. И, что самое главное, время. А у нас нет времени. Я не хочу привозить детей в школу, и какие-то малолетки будут тыкать в меня пальцем, а ребёнок стесняться своей матери-старухи.

Тут она, конечно, лукавила. В свои 32 года у неё всё ещё было отличное молодое тело, красивое лицо, и на вид ей было лет двадцать. Здоровый образ жизни. Я тоже выглядел неплохо.

Многие наши сверстники выглядели гораздо хуже.

– Это нормально, – парировал я. – На Западе семьи только начинают создавать к такому возрасту. У родителей есть достаток, есть жильё. Они могут содержать ребёнка. Не зависеть от родителей и не мотаться по съёмным квартирам.

– Но мы не на Западе. – Оля всегда знала, что ответить.

В салоне машины стало тихо, и только шум покрышек о сухой асфальт нарушал молчание.

Он, как случайный попутчик, постоянно влезал в разговор, нарушал тишину и всё время следовал за нами. Но меня это не раздражало, а, напротив, успокаивало.

Я решил прервать эту идиллию:

– А давай уедем отсюда? Что нам терять?

Жена устало посмотрела на меня и тихо спросила:

– Куда?

В её голосе читалась безнадёга и отсутствие какой-либо мотивации.