Текст книги "Иная Весть"

Одержимость

1. Неопределенность есть основание онтологической ситуации разумного существа.

2. В нем она дает знать о себе в интенсивности напряженного неведения относительно смысла той ситуации, в которую оно вовлечено.

3. Противодействующим этому неведению импульсом является инстинкт обреченности.

4. Заботой, характеризующей актуальное наличие разумного существа, гарантируется обезвреживание данного инстинкта.

5. Предоставление факту актуального наличия навевает разумному существу неотменимость чистого переживания здесь и теперь.

6. Наитие этого переживания осуществляется через гипнотизированность наличием внешнего мира.

7. Этой гипнотизированности органически подспудно видение разумным существом корреляции между собою и внешним миром.

8. Благодаря этому видению тотальная аналогия себя и мира принимает для него значение безоговорочной подлинности.

9. В актуальном переживании разумного существа эта аналогия становится предлогом для некоего соглашения с данностью внешнего мира.

10. Это соглашение осуществляется в нем неоспоримостью онтологического доверия.

11. Онтологическое доверие начинается с принятия бытийного наличия за подлинность.

12. Разумное существо полагает, что опытом принадлежащих ему органов чувств констатируется соответствие бытийной данности его некоторому предощущению.

13. Пружиной этого предощущения является инстинкт миропорядка, всегда идущий вразрез с гнездящимся в разумном существе инстинктом обреченности.

14. Благодаря ему разумное существо полагает возможным для себя обосновать в качестве самодовлеюще адекватной повседневность своего наличия.

15. Поэтому доверию к данности внешнего мира сопутствует равное ему доверие к конкретике собственного воплощения.

16. Далее, онтологическое доверие развивается в принятии разумным существом своего внутреннего мира как вполне отвечающего неумолимой данности мира внешнего.

17. Это означает, что движущая разумным существом эмоционально-побудительная сфера якобы точным образом соответствует принятому им за подлинность данного извне.

18. Именно поэтому запрос на отлаженную организованность миропорядка составляет самую основу онтологического доверия.

19. Отсюда наблюдение безусловного превосходства проявленной гармонии над хаосом.

20. В самом же деле, переживанию разумного существа неизбывно сопутствует глубинное предчувствие радикальной дисгармонии.

21. Глубина этого предчувствия коренится в инстинкте обреченности.

22. Забота является, по сути, ничем иным, как замещением данного инстинкта.

23. Весь парадокс заботы заключается в том, что посредством включения в нее разумное существо минует в повседневном режиме переживание своей обреченности.

24. Наряду с этим, именно заботой аннулируется чистота переживания здесь и теперь.

25. Включенность в заботу активизирует в разумном существе интуирование опосредованных причинностью пространственно-временных отношений.

26. Таким образом, погружение в заботу производится через обусловленность причинно-следственным диалогом.

27. Относительно разумного существа он функционирует по системе вызов-ответ.

28. Привычный круг обусловленности размыкается страхом.

29. Не следует смешивать страх с боязнью.

30. Боязнь органически подспудна самой заботе.

31. Она дает знать о себе через нежелательность какого бы то ни было упущения в режиме повседневности.

32. Страх же активизирует инстинкт обреченности.

33. Именно благодаря страху неумолимость гибели становится предметом переживания.

34. Гибель сама по себе пребывает вне актуального переживания.

35. Поэтому данное в страхе переживание гибели протекает исключительно опосредованным образом.

36. Первичным измерением данного переживания предстает гибель другого.

37. Гибель другого активизирует в разумном существе настороженность именно ввиду гипнотической убедительности аналогии себя и мира.

38. Вторичным измерением данного переживания предстает наличие угрозы.

39. Именно угроза актуальному наличию разумного существа наиболее действенно стимулирует в нем инстинкт обреченности.

40. Оборотной подкладкой этого инстинкта является подозрение о собственной ничтожности.

41. Боязнь призвана всегда и только к затмению этого видения.

42. Разумное существо, как охваченное боязнью, находит оправданным свое доверие к миру и аналогичной ему воплощенности себя самого.

43. Можно сказать, что единственно поддерживающим онтологическое доверие условием как раз и является боязнь.

44. Элементарное объяснение этого обстоятельства кроется в том, что разумное существо неизбывно гипнотизировано неумолимостью причинно-следственных связей.

45. Во всем происходящем им видится радикальная необратимость.

46. В самом же деле, ходом развития любой ситуации предусмотрены множественные вариации ее возможного разрешения.

47. Разумное существо находит себя обездоленным относительно данных возможностей.

48. Ввиду этого подлинно необратимой, а потому безвыходной является разве что невозможность для разумного существа быть не иначе как воплощенным.

49. Изнаночной подоплекой этой безвыходности является неминуемость гибели.

50. Таким образом, подлинный смысл онтологической ситуации разумного существа раскрывается лишь в принципе иронии.

51. Ирония решительным образом высвечивает безосновательность выказываемого разумным существом онтологического доверия.

52. Фундамент иронии основан на беспощадном гротеске.

53. Гротеск зиждется на контрасте безвыходности с движущим разумным существом чувством серьезного.

54. Ибо только в непререкаемой серьезности выявляет себя неадекватность мировосприятия, составляющего для разумного существа некую норму.

55. Ирония угадывает настоящую подоплеку действительности в сугубо игровом характере происходящего.

56. Это означает, что ирония в первую очередь направлена на упразднение основательности какого бы то ни было ожидания.

57. В ожидании разумное существо апеллирует к раскрытию смысла своей ситуации через последовательное выявление в происходящем дотоле скрытых возможностей.

58. Инстинкту миропорядка свойственно усматривать в действительном обнаружение всей несоизмеримой полноты сферы возможного.

59. Этот инстинкт находит в происходящем не что иное, как гарантированное выполнение неумолимостью причинно-следственных связей якобы произведенного ею обещания.

60. Поэтому инстинкт миропорядка тесным образом сопряжен с видением безусловного преимущества существования перед гибелью.

61. Чувство серьезного прививает разумному существу наблюдение себя заведомо защищенным от столкновения лицом к лицу с финальным проигрышем.

62. Оправдание данному наблюдению оно обретает в исключении из сферы действительного стихии игры.

63. Таким образом, все происходящее видится ему размеренно функционирующим ритмом выполнения того, что якобы ему посулено самим фактом соглашения с миром.

64. Другими словами, безвыходность своего воплощения оценивается им как безусловное долженствование к тому, чтобы быть.

65. Принятие этого долженствования имеет сугубо этический характер.

66. Этическая основа самовосприятия всегда реализуется как гипнотизированность собственным наличием.

67. Отсюда проистекает серия фикций, замыкающих круг бытийной одержимости разумного существа.

68. Первой таковой фикцией является гипнотизированность собственной значимостью.

69. Эта фикция обосновывается навязчивым бредом предназначения.

70. Навязчивый бред предназначения есть стержень так называемой сверхценной идеи.

71. Руководствуясь сверхценной идеей, разумное существо мистифицируется на предмет мнимого величия происходящего с ним.

72. Второй фикцией является гипнотизированность собственной воплощенностью.

73. Разумное существо принимает себя за распорядителя формой своего конкретного проявления.

74. Поэтому оно неизбежно мистифицируется на предмет имения за пронизывающей его эмоционально-побудительной сферой автономного статуса.

75. В самом же деле, внутренний мир разумного существа есть как бы зеркало, пассивно отражающее на своей поверхности инерцию наличного бытия.

76. Третьей фикцией является гипнотизированность собственной уникальностью.

77. Всякое разумное существо изначально мистифицировано перипетиями своего бытийного пути.

78. Эта мистифицированность зиждется на усмотрении в происходящем с ним неповторимой траектории выхода к знанию сокровенной личной судьбы.

79. В самом же деле, разветвленностью бытийных путей лишь манифестируется общая для всех воплощенных существ предопределенность к неминуемой гибели.

80. Именно в одержимости находит себе непосредственное выражение принцип иронии.

Боль

1. Стержнем онтологического доверия служит незнание о природе подлинного зла.

2. Онтологическое доверие – это фиксация вовлеченности разумного существа в сплошное течение вселенской инерции.

3. Эта вовлеченность оборачивается для него уходом в беспробудный сон имманентности.

4. Сама имманентность уже и есть состояние онтологического сна.

5. Онтологический сон безапелляционным образом диктует разумному существу целую серию фикций.

6. Комплексом этих фикций выстраивается онтологический фетишизм, диктуемый коллективным псевдосознанием.

7. Через него сон разумного существа характеризуется угождением в капкан блаженствующего идиотизма.

8. Блаженствующий идиотизм есть основа патологической неадекватности мировосприятия.

9. В этой неадекватности отслеживается глубочайшее отчуждение разумного существа от своего бытийного статуса.

10. Этот статус укоренен в самой сути произвола.

11. Знание о нем аннулирует доверие разумного существа к форме своего воплощения в качестве безосновательного.

12. Факт этого доверия означает как бы некую договоренность со внешним миром.

13. Ибо самовосприятие разумного существа неотъемлемо от видения им аналогии себя и мира.

14. За счет этого рождается гносеологический фетиш конкретной и наглядной истины.

15. Претензия на истину прямо вытекает из наблюдения у сущего неоспоримого резона к его наличию.

16. Тем самым утверждается гипнотизированность фактом наличия.

17. Само наличие уже говорит разумному существу об имении за сущим безукоризненности онтологического основания.

18. Основание же это усматривается в имманентности, как она есть сама по себе.

19. Видение аналогии себя и мира внушает разумному существу гипнотическую фикцию самодовлеющей ценности факта его существования.

20. Эта ценность воспринимается им уже через наблюдение сущего.

21. Поэтому разумное существо справедливо обнаруживает неотъемлемость своего существования от имманентности.

22. Отсюда проистекает этический фетиш наличного блага.

23. Через этот фетиш разумным существом осуществляется нарочитый обход инстинкта собственной обреченности.

24. Благодаря верованию во благо инстинкт обреченности подменяется наитием приобщения к изобильным дарам природы-матери.

25. Это наитие укореняет разумное существо в гипнотической фикции благоговения перед вечной женственностью, как родительницей сущего.

26. Из этого наития вытекает эстетический фетиш воплощенной красоты.

27. Для разумного существа чувство прекрасного равнозначно предощущению невосполнимости утраты того, что дается ему в наличии.

28. Таким образом, онтологическое доверие однозначно сводится к неукоснительной благодарности разумного существа за то, что оно вообще есть как таковое.

29. Имеет место быть фундаментальное заблуждение касательно природы зла.

30. Оно состоит в том, что зло якобы сводится к недостаточности блага.

31. Гипнотическим наитием изначальности блага внушается принятие любви за искупительную потенцию всеобщего примирения.

32. Таким образом, само зло принимается за простое нарушение бытийной гармонии.

33. Правда же заключается в том, что за имманентностью кроется радикальная дисгармония.

34. Именно в этой дисгармонии и состоит корень зла.

35. Поэтому зло есть изначальная онтологическая данность.

36. Эта данность укоренена в принципиальной немотивированности факта существования.

37. Немотивированность, совпадающая с отсутствием абсолюта, не есть собственно зло.

38. Она представляет собою только основание всякого возможного опыта зла.

39. Глубинным измерением этого опыта является относительность бытийного наличия.

40. Сам по себе этот опыт доступен для разумного существа лишь только через погружение в онтологический дискомфорт.

41. Характеристикой этого дискомфорта является не что иное, как переживание боли.

42. Относительность имманентного обусловлена отсутствием абсолюта.

43. Таким образом, относительность, являющаяся выражением абсолютного отсутствия, равнозначна фундаментальному злу.

44. Это означает, что подлинное зло никоим образом не может быть абсолютным.

45. Опыт зла дается разве что в разительном контрасте с принципом блага.

46. Благо же не имеет совершенно никакой сопряженности с тем, что дается объективно.

47. Выходит, что подлинное зло выявляет неизбывно присущее имманентному качество дефектности.

48. Безусловное отсутствие абсолютного идентично несуществованию истины.

49. В претензии на существующую истину дает знать о себе руководящая архетипом универсалия опытного принципа.

50. Она состоит в признании за вещностью достаточного основания к ее наличию.

51. Истина может быть дана в опыте сугубо негативным образом.

52. Этот негатив сводится к тому, что за истиной имеется разве что безусловное долженствование к тому, чтобы быть.

53. Негативная основа истины состоит в произвольности чего бы то ни было из наличествующего.

54. Укорененность в бездне произвола говорит обо всякой немотивированной данности, как коренным образом чудовищной.

55. В чудовищности обреченного на неумолимое разложение наличия и состоит отсутствие резона к тому, чтобы быть расположенным к чувству прекрасного.

56. Ибо этим самым чувством спящее существо лишь претендует на объяснение для себя факта своей представленности тому, что ему объективно дано.

57. Произвол сам по себе совершенно индифферентен по отношению к собственным манифестациям.

58. Ибо в хаотической структуре произвола заключено неизмеримо больше, чем раскрывается в его повседневной актуализации.

59. Манифестация бездны всегда строго протекает как непреднамеренное истощение универсальной потенции бытия.

60. Именно в обреченности бытийного наличия на разложение и сквозит его кардинальное нищенство перед немотивированной бездной произвола.

61. В неумолимой разложимости всего сущего и состоит пружина фундаментального зла.

62. Это означает, что подлинное зло имеет онтологическую, а потому исключительно объективную подоплеку.

63. Тотальная разложимость сущего придает немотивированности произвола свойство энергетического вампиризма.

64. Лишь за счет него произвол утверждается вновь и вновь в характеризующем его метафизическом качестве бездонной неисчерпаемости.

65. Относительно наличествующего этот вампиризм проявляет себя через неспровоцированную агрессию.

66. Посредством данной агрессии замыкается сферический вакуум глобального страдания, пронизывающий весь манифестированный космос.

67. Страдание суть наиболее общий аспект зла.

68. Частным аспектом зла является боль воплощенных существ.

69. Только разумному существу свойственно драматическим образом интерпретировать собственную боль.

70. Драматическая интерпретация боли как раз и есть содержание исключительно этической расценки зла.

71. Качество зла для разумного существа вообще всегда имеет оценочную подоплеку.

72. Ввиду этого боль видится ему не более как неким недостаточным исключением из общего правила.

73. Правило же оно обнаруживает для себя в наитии всепроникающего блага.

74. Разумное существо предрасположено находить в переживании радости неукоснительное аннулирование текущей боли.

75. Поэтому оно неотвратимо оказывается мистифицированным на предмет преимущества радости над болью.

76. В самом же деле, радостью обеспечивается разве что краткосрочный эффект анестезирования боли.

77. Это означает, что переживание радости располагает относительно боли сугубо негативным качеством.

78. Боль составляет непреходящую актуальность существования.

79. Вместе с неотвратимостью гибели она исчерпывающе обнажает определяющую существование дефектность.

80. Интенсивным переживанием боли обеспечивается решительный выход на стезю онтологического подозрения.

Уязвимость

1. Инстинктом обреченности диктуется альтернатива покорности и бунта.

2. Дерзновение к бунту рождается из глубинного предчувствия бессмыслицы, насквозь пронизывающей факт существования.

3. Это предчувствие сопутствует разумному существу на протяжении всего его бытийного пути.

4. Бунт производится им вследствие невозможности заполучить удовлетворительный ответ на вопрошание о смысле представленной ему извне ситуации.

5. Другими словами, дерзновение к бунту имеет своим истоком напряженное неведение разумного существа относительно своего бытийного удела.

6. Таким образом, импульс бунта актуализируется тревожным предощущением безвыходности.

7. Оборотной стороной этого предощущения является отчетливо ясное видение неотвратимости фатального проигрыша.

8. Энергия бунта, пробуждающаяся в разумном существе, есть изнаночная подоплека движущего им чувства серьезного.

9. Негативная изнанка серьезности определяется в нем инстинктом рока.

10. Составляющим суть данного инстинкта предчувствием угадывается предопределенность к злосчастному финалу.

11. Эта предопределенность переживается разумным существом как размеренное течение синхронизированного ритма происходящего.

12. Структура этого ритма выстроена в систему вызов-ответ.

13. Потенциальным вызовом является уже само пребывание субъективного в рабстве у объективного.

14. Основанием данного рабства предстает неумолимая данность представленного извне.

15. Внешняя данность всегда определяется в качестве объективного.

16. По отношению к внешней данности актуальный ответ всегда и только располагает свойством реагирования.

17. Таким образом, субъективное начало по определению оказывается пассивным.

18. Эта пассивность и есть принципиальное содержание того рабства, в которое безвылазно угождает субъективное начало по факту своего воплощения.

19. Через воплощение фиксируется обоюдная интерференция субъективного и объективного начал.

20. В этой интерференции сквозит их равенство во взаимной онтологической ущербности.

21. Благодаря данному равенству полагается единство субъективного и объективного в сковывающей их несвободе.

22. Западня фундаментального рабства, довлеющего над архетипом, образуется дважды.

23. Впервые она дает знать о себе в кандалах детерминистской обусловленности.

24. Эта обусловленность состоит в гипнотической убедительности причинно-следственных связей.

25. В самом же деле, каузальный диалог есть не более как проекция на движущую разумным существом эмоционально-побудительную сферу.

26. Опыт неумолимости причинно-следственных связей дается разумному существу во мнимой безальтернативности случающегося.

27. На субъективном уровне каузальный диалог отражается в соотношении мотива и результата.

28. Всякое разумное существо склонно полагать, будто бы движущее им побуждение проистекает из независимой ото внешней среды основы.

29. Правда же состоит в том, что мотивация всегда и только опосредована актуальными условиями происходящего.

30. Говоря иначе, то, что разумное существо принимает за свой внутренний мир, имеет исключительно подсобное свойство в отношении обстоятельств мира внешнего.

31. Таким образом, оно не является по-настоящему обладателем движущей им эмоционально-побудительной сферой.

32. Именно эта сфера и есть сокровенная пружина того рабства, в котором оно пребывает.

33. Разумное существо принципиально не ведает о корнях своего рабства.

34. Единственно подлинным достоянием разумного существа, как субъективного начала, является немотивированность той субстанции, из которой оно составлено.

35. Психическая организация человеческой субстанции сама по себе точно так же произвольна, как и ее физическая составляющая.

36. Более того, воплощенность любого существа непредставима без направляющей ее эмоционально-побудительной сферы.

37. Повседневное сознание, руководствующееся критериями целесообразности действия, есть наиболее верный гарант пребывания в плену тотального сна.

38. Ему безусловно противостоит перспектива реального безумия, как потенции утверждения в подлинной свободе.

39. В общем ряду онтологической иерархии нахождение разумного существа в плену космического гипноза явлено наиболее гротескным, а потому ироническим образом.

40. Относительно него рабство усугубляется нарочитым неведением об имении за собой принципиальной возможности раскрепоститься от этого самого рабства.

41. На нижестоящих уровнях вселенского миража несвобода осуществляется в бремени чистой инерции.

42. Что же касается общечеловеческого архетипа, то здесь несвобода отягощается теми фикциями, которые производятся коллективным псевдосознанием.

43. В сплошном ряду этих фикций особое место занимает гегемония стереотипов.

44. Именно стереотипическим фетишизмом образуется вторичный слой обусловленности.

45. Гегемония стереотипов утверждается тройственно.

46. Во-первых, архетип декларирует безусловный приоритет целого перед частью.

47. Это означает, что разумное существо находит для себя в фикциях коллективного псевдосознания безукоризненность повседневных ориентиров.

48. Фикции коллективного псевдосознания всегда функционируют в значении механического регламента социального общежития.

49. Регламентация социального общежития осуществляется как диктат объективности.

50. Во-вторых, архетип декларирует обязательность повиновения в режиме субординации.

51. Это означает, что приобретаемым в процессе общежития ярлыком будто бы выражается некая значимость той социальной позиции, которая занята индивидом.

52. Никакой социальный ярлык не может быть определен в терминах онтологического превосходства.

53. Параметры, согласно которым выстроена космическая ситуация, начисто исключают подлинность иерархического приоритета.

54. В-третьих, архетип декларирует необходимость общего дела.

55. Это означает, что интересы каждого индивида якобы долженствуют быть приведенными в соответствие с потребностями коллектива.

56. Функционирование коллектива механически обслуживает вовлеченность в ритм уверенного приближения к общей для всех индивидов погибели.

57. Поэтому единственным резоном к функционированию социального механизма является поголовная забота задействованных в работе коллектива существ.

58. Забота как раз и есть наиболее общее основание гегемонии стереотипов.

59. Эта гегемония сводится к ангажированию существ теми ярлыками, что отводятся им механическим функционированием коллектива.

60. Гипнотическая убедительность ярлыков, навеянных коллективом, рождается из принятия разумным существом за подлинность своего сугубо фиктивного статуса.

61. Энергетикой бунта фиктивность бытийного статуса игнорируется самым опрометчивым образом.

62. В данном случае опрометчивость состоит уже в том, что функционирование социального механизма есть лишь наиболее поверхностный слой космического гипноза.

63. Привкус радикальной свободы дается разве что через бескомпромиссное разотождествление со всякой внешней данностью.

64. Здесь открывается перспектива чистого экстаза, как энергетического заряда изначального безумия.

65. В пределах разума, вкупе с сотканной им коллективной мифологией архетипа, экстаз до последнего остается пустой, бесплодной перспективой.

66. Через фикции разума подлинный экстаз подменяется состоянием аффекта.

67. Аффектом выявляется диспропорция между ожиданием существа и ходом повседневного развития его онтологической ситуации.

68. Наблюдение этой диспропорции вообще тесно связано с подверженностью ожиданию.

69. Обесточивание напряжения, создаваемого ожиданием, равнозначно укоренению спящего существа в исчерпывающем знании тщетности всего происходящего с ним.

70. Множественным альтернативам развития текущей ситуации обратно пропорциональна безальтернативность конечного исхода.

71. Всякое разумное существо до последнего движимо недопущением того, что драматическим образом интерпретируется им как роковой финал.

72. Благодаря этому недопущению оно, как бы в шутку над самим собой, удостоверяется в собственной уязвимости.

73. Уязвимость обнаруживает себя в провоцирующей состояние аффекта отчужденности результата произведенного действия от обусловившего его мотива.

74. Это означает, что подлинным распорядителем мотивов предстает лишь только механистичность глобальной инерции.

75. Всякое разумное существо до последнего движимо боязнью опоздать.

76. Аффективная энергетика бунта служит ему исключительно подсобным средством отвращения встречи с неминуемым.

77. Любое действие, обусловленное заинтересованностью в благоприятном исходе, автоматически низводится к обслуживанию инертности происходящего вокруг.

78. На глобальном уровне именно хаотическое сцепление разнородных побуждений обустраивает безжизненную механику вселенского действа.

79. Привитие себе энергетического заряда безумия обезвреживает вовлеченность в размеренное протекание бессмыслицы.

80. Только в доминантном обладании безумием реализуется пробуждение спящего духа.