Текст книги "Демон и Бродяга"

Кентавр все еще делал попытки выбраться. Он то проваливался по горло, то с хрипами выбирался на воздух, по самый круп, и тогда черные камни амулета сверкали на заляпанной грязью тощей груди.

Свастику грязь не затронула. Черный выпуклый камень походил на грозное око, словно рассматривающее Коваля изнутри.

– Варька, бок не подставляй! – кашляя, горланил Бродяга.

– Кузнец, ложись, ща я их отгоню! – рычала Варвара, поудобнее упирая в живот приклад пулемета. Она уже почти спустилась до самого болота, патронные ленты волочились за ней по кустам.

– Я вам сказал – ни одного выстрела! – оборвал атаманшу президент. – Палить начнешь, распугаешь! А я их всех непуганых соберу…

Вожак стаи затормозил, загребая конечностями, силясь удержать равновесие, метрах в десяти от болотца. Отвести взгляда от человека он уже не мог, он мог только ползти на зов. Артур заставил его ползти на брюхе.

– Ну, иди, иди сюда, пушистик…

За вожаком стали прижиматься животами к земле и другие матерые самцы. В последних рядах боевой запал еще не растаял, там визжала и похрюкивала молодая поросль. Они сбились в плотную кучу, лезли на передних, давили и кусали друг друга…

– Мамочки святы! – ахнула Варвара, наблюдая, как серые убийцы укладываются в покорные шеренги и по-пластунски приближаются к босому бородатому человеку, безмятежно стоящему в луже.

– Варя, не дергайся, – негромко приказал Коваль.

Кентавр тоже замер в своей трясине, он не делал больше попыток вырваться, только крупно дрожал всем телом. Кровь из раны на боку лилась все сильнее, мальчишка угасал.

– Ну, валитесь же, сладенькие мои… – шептал Клинок. – Ложитесь спатеньки, ножки у нас устали, глазки устали, ушастики мои, спать хочется нам, я вас отведу туда, где тепло и сухо…

Стая улеглась. Они собирались обложить болотце и терпеливо ждать, пока жертва сдохнет или ослабнет от ран. Очевидно, так выглядела их обычная хитрая заячья тактика. Зайцы успели окружить болото, но теперь, повинуясь приказу Клинка, робко ползли за ним.

Артур начал отступать. Мелкими шагами, спиной вперед, он двигался наверх, к дороге, туда, где его ждал огнемет Луки. Руки дрожали, по спине ручьями лился пот; Артур с горечью признавал, что иметь дело с одичавшими собаками намного проще: лысых псов он играючи заставил бы спрыгнуть с обрыва.

Сегодня Клинок нуждался в помощниках.

– Буба, под ногами не путайся, – процедил Артур. – Варвара, когда на дорогу выгребем, режьте их ножами, не раньше! Но не стрелять!

Избитая, покрытая шрамами морда вожака придвинулась почти вплотную. Коваль изумленно рассматривал восемь клыков в разинутой пасти. Четыре верхних, под раздвоенной губой, загибались, как у дикого кабана. С черного языка свисала слюна, а когтям на передних лапах мог позавидовать бурый медведь. Коваль очень сильно усомнился, зайцы ли перед ним. Вполне вероятно, мутация сыграла злую шутку, соединив в один два несоединимых вида…

Они хрипели и толкались, они обгоняли вожака, охватывая Артура злобным стрекочущим, вонючим полукольцом.

На гребне, ступив босыми пятками на разломанную бетонку, высокий седой человек помедлил. Он дождался, пока несколько десятков хищников выползут на ровное место, пока они окружат его, как плотный серый шарф.

Синекожий дикарь Буба, отступавший на шаг раньше президента, с ворчанием запрыгнул на платформу, на четвереньках добрался до кабины и появился оттуда уже с остро заточенным топором на длинной рукоятке. Старец тоже ловко взобрался на подножку, кряхтя, извлек из-под сиденья кинжал.

– Эх, Кузнец, ну ты учудил, елки-палки! Не к лицу мне кровушкой-то руки обагрять, но нечисть порубать – святое дело, святое. Ай, взаправду Качальщик учудил…

Лука положил палец на спусковой крючок.

– Ваша святость, вы побереглись бы, а?

– Обо мне, отрок, не беспокойся, – старец засеменил к Варваре. Украшенный камнями грузинский кинжал в его дряблых руках казался двуручным мечом.

– Как резать-то? – шепотом осведомилась Варвара.

– Горло режь, в один удар, – краем рта ответил Коваль. – Чтобы крику меньше было… Ай, спатеньки, ушастики мои, спим, спим, сладко спим…

– Лука, тех, что слева, – тихонько приказала Варвара. Сама она двигалась за зайцами по пятам, взвалив «Дегтярева» на плечо.

Когда до задних колес платформы осталось не больше десятка метров, Артур приказал серому вожаку замереть. Тот послушался, но его сородичи из задних рядов напирали, и свободный пятачок между человеком и стаей угрожающе уменьшался.

– Давайте! – едва не теряя сознание, выдохнул Артур.

Резали с удовольствием. Первых трех зверюг Варвара полосовала с заметным опасением, стараясь не заходить к ним сзади, оберегаясь от смертельно опасных ударов задних лап. Бродяга же никого не боялся. Он хоть и не умел так заговаривать лесных тварей, как Качальщики, сразу поверил в ловкость Кузнеца. Спустя минуту его светлая нательная рубаха и кожаные штаны стали красными от крови.

Артур, сцепив зубы, держал стаю. С каждой секундой силы таяли, но и сильных зайцев становилось все меньше. Буба миндальничал с кровными врагами людей Грязи меньше всех. Счастливо скалясь, он пробивал им головы топором, хихикал и обеими ногами прыгал по тушкам врагов.

– Все, не могу больше… – признался Артур, запрокидывая голову. В носу, видимо, порвался сосуд.

– Лука, пулемет! – Бродяга шустро запрыгал к платформе.

Варвара вскинула на плечо «Дегтярева», уперлась спиной в ствол сосны. Луку два раза упрашивать не пришлось. Два пулемета закашляли в унисон, оглашая тайгу железным смехом. У Коваля не нашлось сил взобраться на ступеньку кабины, он так и остался сидеть на бетоне, прислонившись спиной к колесу. Зайцам, впрочем, было не до него.

Штук сорок проснувшихся, уцелевших в задних рядах стаи, погибли в первые секунды. Под ударами крупного калибра их подкидывало в воздух, отчего возникало дикое ощущение, будто клыкастые прыгуны умеют летать. Теряя лапы, уши и головы, распластанные в воздухе тушки шлепались на дорогу и замирали. Некоторые еще продолжали дергаться, огрызаясь, ползли в лес, но за ними, с тесаками, метнулись Антип и Буба.

Стая рассеялась.

– А ну, хватит! – звонко захлопал в ладоши Бродяга. – Хватит уж, патроны пожалейте!

Старец с кряхтеньем опустился подле Артура, протянул кусок сухой тряпки.

– На-кось, нос у тя кровит! Вот как, значит, Качальщики тя навострили, а? То-то я гляжу, в Чите ни одной бешеной псины не боялся, а?

Из канавы, жалобно поскуливая, подтягиваясь передними лапами, выбралась поджарая зайчиха. Задняя часть ее туловища безвольно волочилась по сырой земле. Подскочил Буба со счастливой ухмылкой и перерезал зайчихе горло. Чувствовалось, что будущему губернатору Забайкалья очень нравится его работа и очень нравится тяжелый охотничий нож, подаренный Бродягой.

– А чего их бояться? – Коваль усилием воли остановил кровь. – Пошли, надо этого чудика выловить, утонет ведь!

Но сразу встать не смог, молоты бились в висках, перед глазами взрывались звезды. Из-под горки, черная от копоти, азартно оскалясь, возвращалась Варвара. В одной руке – кавалерийская сабля, в другой – сразу четыре отрезанные заячьи головы.

– Больше четырех дюжин покрошили, ага, – хохотнула атаманша. – Ща ишо подранков добьем. Тварюги такие, в прошлом годе восемь телок у нас задрали!

– На кой яд ты с ними сцепился? – негромко спросил старец. – Вишь, как корежит тя, аль подохнуть хотел?

– У него… медальон, – Артур сплюнул розовым. Со второго раза получилось встать.

– Медальон… – насмешливо протянул Бродяга. – Ты сам-то понял, что полкан этот чуть тебя в трясину не зазвал?

– Так не зазвал же…

Антип и Лука с благоговейным ужасом, отступив на пару шагов, разглядывали всесильного Белого царя. Буба с явным удовольствием сдирал шкуру с живого еще хищника.

– До тебя никто против заячьей стаи не выходил, – сказала Варвара. – Все трофеи теперь твои.

– Мне трофеи ни к чему.

– Надо продать шкуры, – заявила вдруг Варвара. – Бродяга, за такие шкуры Повар полно семян отсыпет!

– А и то верно, – оживился старец. – Умная ты, Варварушка… Антип, Лука, снимайте шкуры! Повару на онгоны пойдут. Эй, Буба, прихвати веревку. Не понимаешь? Вот это длинное, висит, – это веревка.

– Какому еще повару? – спросил Коваль, но старец не ответил, уже двинулся под горку. Мрачно семенил впереди, ловко уворачиваясь от комков липкой паутины, перешагивая через дрожащие тушки недобитых зайцев.

– Ну, что с ним?

Люди собрались на краю болотца, издалека рассматривали обессилевшее чудо-юдо. Кентавр ослаб, завалился на бок и, скорее всего, потерял сознание. Медальон сверкал на его груди, как новенький, зато на заплаканной физиономии и лапах налипли пуды комковатой грязи.

– Ну, кто за ним полезет? – обернулся Бродяга.

– Еще лягнет, зараза! – боязливо отозвалась Варвара. – Слышь, Кузнец, да на кой он тебе сдался?

– А медальончик действительно интересный, – рассмеялся вдруг старец. – Да уж, царь ты или кто, но с тобой точно не соскучишься.

– Ты это к чему?

– Да к тому, что такие вот побрякушки только на Качальщиков и действуют. Якобы колдунам через побрякушки запретные входы в Изнанку открываются. Всякое болтают, но ты ведь у нас – Фома неверующий, все за науку ратуешь. А я тут, грешным делом, смешную историю припомнил, м-да уж… Забывать такое стал, почти два века минуло. Раз гадала мне клушка одна, слышь… – Бродяга словно позабыл, что совсем недавно призывал всех спешить. Он отыскал себе пенек посуше и, пока все вокруг работали, свежевали зайцев, заряжали пулеметы, выпрягали лошадей, предался воспоминаниям. – Так вот, гадала мне, гадала…

– Буба, пришла твоя очередь отличиться, – ласково поманил президент будущего губернатора края. – Ты его только зацепи, а лошадки вытащат.

– И то верно, – обрадовалась Варвара. – Кому еще в болото лезть, как не этой мокрице?

– …Мол, как вынешь из дерьма говорящую лошадь, так тебе и откроется… Ха-ха, Кузнец, а ведь это и есть говорящая лошадь-то, – невесело хохотнул Бродяга. – Только вот, убей бог, не упомню, чего мне дальше цыганочка та глупая нагадала. Полтора века прошло…

Буба поупирался немного для вида, но потом зажал веревку в зубы и ухнул в грязь. Кентавр не сопротивлялся, позволил продеть под брюхом петлю. Буба вылез из болота черный, облепленный пиявками, и сообщил, что здешняя грязь совсем не такая вкусная, как в болоте Матери.

Антип выпряг двух коней. Общими усилиями сдвинули кентавра с места. На суше он оказался еще крупнее, чем выглядел издалека.

– Ноги держите! Антип, а ну навались, задние копыта вяжите!

– Да на кой он нам, ваша святость?

– Вот и я думаю – на кой он нам? – Варвара откинула со взмокшего лба волосы, с трудом перевела дыхание и нехорошо посмотрела на Коваля. – Слышь, Кузнец, это ведь ты придумал, что его спасать надобно? Вот теперича как его отсюда вынать?

Кентавр часто вздыхал, на его изодранный бок в три слоя садились комары.

– Вынуть-то не труды… – Бродяга обошел лежащего гиганта, с трудом вытаскивая ноги из хлюпающей грязи. – Вынуть-то не труды, Варенька. Тут беда другая… Н-да, услужил ты нам, Кузнец. Однако ж все что ни делается, как говорится… Хоть ведаешь, кого к зеркалу повезем? Ведь это удача, да, Варвара, что мы со шкурками? Это китоврас.

– Китоврас? – Артур покатал слово на языке. Чем-то знакомым отдавало, надежно забытым, исконным, земляным. – Это вроде как сказочный персонаж?

– Сам ты – персонаж, – Бродяга осторожно потянулся к медальону, но взять в руки свастику не отважился. Кентавр внезапно дернулся, скинул Антипа и едва не зашиб связанными ногами Бубу. Зрачки его закатились, мутные голубые бельма вращались в глазницах, с разбитых губ доносились нечленораздельные звуки.

К счастью, Варвара надежно перетянула передние когтистые лапы.

– Я же не зря цыганочку-то вспомнил, – покачал головой Бродяга. Артуру вдруг показалось, что тот еще больше сморщился и на глазах усох. – Не зря, н-да… Что с ентой чудой дальше будет, мне неведомо, да только уж больно все в один клубочек вяжется. Китоврас-то, по языческим ишо сказаниям, штука известная. А крест на грудях… Для этакой штуки зеркало надобно. Я как чуял, что придется с маршрута слазить. Ребята, грузим это дело на машину, втянем как-нибудь. Лука, попоной прикроешь, ранки мы ему присыпем. Варварушка, свернем на большак и налево. Не направо, слышь?

– Куды это? – поразился Антип. – Хозяин, к югу-то, тогось… Охотнички вроде нанос встретили. А как на прииск, не ровён час, выскочим?

– К Повару Хо поедем, к китайцу, – твердо заявила Варвара. – Шкуры на семена сменяем, помоемся… – Она бросила на Коваля темный загадочный взгляд.

– Теперь ничего не поделаешь, – согласился мортус. – Только у Повара большое зеркало имеется. А сдается мне, наш китоврас как раз в зеркале нуждается… А нам это чудо нельзя теперь бросить, раз уж впряглись. Не ровен час, старший за ним пожалует. Эхе-хе, удружил ты нам, Кузнец…

Антип и Лука шустро соорудили носилки, завели под скользкое туловище полкана заостренные колья, перевернули беглеца на брезент. Артуру пришлось рубить кусты до самой бетонки, затем еще добрых полчаса мучились, пока впихнули раненого на платформу и накрепко привязали.

Дышал кентавр редко, со всхлипами, но оба сердца бились ровно. Скорее всего, юноша отключился от большой потери крови или от болевого шока. Когда закутывали его в попону, выяснилось, что задняя нога у беглеца сломана.

– Антипушка, трогай помаленьку, – скомандовал наконец Бродяга.

На капоте грузовика сохли три дюжины заячьих шкур. Бетонная дорога после избиения заячьей стаи походила на двор скотобойни.

– Бродяга, ты объяснишь внятно, зачем нам зеркало и кто такой Повар Хо? – опомнился президент, когда впереди замаячил выезд на трехрядное шоссе.

– Повар Хо – колдун, держит постоялый двор и харчевню знатную. Живет особняком… – не слишком охотно объяснил старец. – К нему и Гоминьдан на постой приходил, и мандарины со своими бандами, и с шаманами он дружбу водит. Четыре дороги хранит, и барахлишко можно у Повара Хо оставить, вечно сохранит, не тронет. И его никто его не трогает, Повара из Сычуани, так уж повелося. Варварушка, вон, та его обходит…

– Мне отец зарекал с Поваром дружбу водить, – Варвара на ходу распахнула дверцу, трижды сплюнула. – Однако ж раза три ночевали у него, харчевня богатая и семена опять же, ага.

– Да на кой нам столько семян, Варенька? – засмеялся мортус. – Может, лучше патронов?

– Ты, старый, двадцать лет в тайгу не вылазишь, так чего болтаешь? – беззлобно отмахнулась атаманша. – Сидишь на печи, так и не спорь. Семена последний год нужнее патронов, ага. Я ваще обалдела, когда услыхала, что вы без семян поперлись, ага.

– Так я, это… – смутился Бродяга. – Я мнил, севернее пойдем, по старому тракту. Чтоб никакой нечисти наверняка не встретить:

– Я ж говорю – двадцать лет на печи сидишь. Тут, вон, на Илью, парни лешачий хоровод видали, так аж за хребтом. Какой те северный тракт?

– А чем за еду платите, раз денег в Чите не водится? – очнулся Коваль.

– В тайге валюты полно, – туманно ответил старец. – И самородки годны, и каменья, и шкурки идут. Был бы товар, деньга найдется.

– Так он один в тайге живет? – поразился Артур. – Никого не боится?

– Кого ж ему страшиться? – хмуро глянул старец. – Ведь у него зеркало…

7
ПРАЗДНИЧНЫЙ ТАЙЛГАН

Сильный шаман Тулеев точно соблюдал обряд.

Для начала разделали жертвенного барана. Обвязали ближние деревья пестрыми ленточками, обнесли гостей первой порцией огненной воды. Для Тулеева готовилась водка по особому рецепту, настоянная на травах. Он позволил себе всего одну кружечку. Разделав барана, шкуру вместе с головой установили на палке, напротив жертвенного костра. Мясо сварили в котле, тут же затеяли кровяную колбасу. Порубили потроха, набили кишки. Женщины начали напевать, мужчины приняли по второй кружке, Тулеев тоже опрокинул в себя порцию. В голове приятно зашумело, он услышал стук собственного сердца.

Вроде бы тяжесть немного спала с души.

Может, померещилось все?..

Саян хлопнул в ладоши, подскочили мальчики, стали раскладывать бараньи кости, как велел им шаман. Гости вовсю жевали, запивали, но притихли уже, поскольку обряд начался. Саян ждал, когда лба нежно коснется эзэн ветра, и вот касание состоялось – ветер стих. По толпе, как всегда в таких случаях, пронесся нестройный вздох. Все заметили, как пропал ветер, как замерли, словно приклеенные к небу, ветви сосен, как разом затихли мухи и пчелы.

Небо и земля ждали знака.

Тулеев принялся перечислять по именам всех прибывших на праздник, так было нужно. Никого не обходя вниманием, он следил, чтобы грамотный мальчик занес в список имена, а сам список надежно спрятал. Теперь, даже если черным духам случится вырваться, они не сумеют одолеть людей. Имена спрятаны – улус под защитой.

Так считалось раньше.

Тулеев встал на колени, сверху на голову ему, поверх короны, накинули веревку с черными косичками. Теперь его лицо не мог видеть никто. С закрытым лицом Тулеев обошел большой круг, трогая рукой каждого из гостей, шепча крепкие формулы оберега. Случалось в прошлом и так, что шаман забывал защитить родственников от разбушевавшихся бурханов тьмы, и те утаскивали живых людей за собой…

Случалось, и шаман погибал во время камлания.

Саян велел последний раз подкинуть дров в костры. Кости разложили на чистой ткани, как они должны совмещаться у живого барана, ребрышко к ребрышку, приставили ноги, приставили палку с черепом. В черных выпученных глазах барашка отражались сполохи костров. Стало очень тихо, перестали насвистывать птицы, угомонились дети, даже лошади и ручные олени, привязанные неподалеку, замерли в оцепенении.

Поднималась бурлящая темная волна.

Нижний мир стал ближе к миру людей.

Тулеев сделал первый неспешный круг, обходя животное, которое понесет его в царство мертвых, в обитель грозного Эрлика. Вот и пришлось упомянуть его имя, никак без этого не обойдешься. Кажется, душа животного уже витала где-то неподалеку, достаточно было протянуть руку. В пустых глазницах бараньего черепа мелькнули искры, или это только почудилось?

Тулеев сделал второй круг, чуть ускоряясь, потряхивая бубном. Люди кушали, запивали, он им не мешал. Праздник должен остаться в сердцах гостей, а не печаль.

Женская родня умершего недавно Жамсарана обрядила ленточками и колокольцами березку, ее принесли и воткнули рядом с костром. Под березкой поставили три миски со сладким кушаньем. Саян принял еще полкружечки спиртного, ускорил шаг и изменил дыхание.

Небо придвинулось к миру людей.

Равнодушно и холодно вглядывалось в души, как и положено небу.

Прикрыв глаза, Саян видел, как прорастает невидимыми корнями березка, отзываясь на каждое слово его беззвучной пока молитвы, как соединяют ее корни и веточки все три мира – верхний, нижний и земной, как вьется вокруг корней душа черного барана, готовая к путешествию, как алым полотнищем плещется море живых человеческих душ, не пьяных пока, но сытых и взволнованных. Тулеев приложил к груди нефритовое зеркало, кнут заткнул за пояс, левой рукой взял бубен.

Дробным притопом ответила молодежь на первые шаги его танца.

Услышав треньканье бубна, молодые парни вскочили и выстроились в линию. Саян их не видел, он все громче бормотал, призывая духов, оберегающих улус, и слышал биение разогретых водкой сердец. Уже никто не болтал попусту, не смеялся и не глотал еду, внимание десятков гостей было приковано к айха, на котором раскачивался и крутился сильный шаман.

Примчался первый порыв обжигающе холодного ветра. Женщины охнули, кто-то из детей заплакал. Саян кружился, гортанно выкрикивая слова молитв, умоляя родных бурханов защитить его во время путешествия. Душа барана уже везла его, но еще не оторвалась окончательно от земной тверди. Дунул второй порыв ветра, это означало, что покровители земных стихий уже не властны над священным местом погребения, здесь теперь гуляют совсем другие ветра…

Теперь нет пути назад.

Саян упал на колени. Ему тут же под руку поставили таз с кусками горячей баранины. Про себя Саян решил, что проведет сегодня камлание более осторожно и постарается ни в коем случае напрямую не вызывать Эрлик-хана, владетеля мертвых. Саян стал швырять куски распаренного мяса в лес, упоминая при каждом броске онгонов-покровителей. Когда мясо кончилось, ему подали бутыль с травяной водкой, он пошел по кругу, брызгая во все стороны, левой рукой все чаще встряхивая бубном.

Что-то шло не так, как обычно.

Слишком легко получилось.

Люди молчали, только старики, чувствующие острее прочих, стали подвывать. По знаку Тулеева мальчишки кинули в костер бараньи кости и голову, теперь ничто не связывало посланца земного мира с миром людей. Сквозь бесконечные повторы молитвы Саян еще расслышал, как в ужасе шепчутся женщины, показывая друг другу на почерневшее небо. Потом он перестал слышать и это, и стук собственного сердца слился с нарастающим протяжным гулом.

Он оторвался.

Он несся сквозь ряды пылающих обручей, порывы морозного ветра пробирались под одежду, сковывали дыхание. Люди хором повторяли за шаманом слова молитв, просили грозного бурхана нижнего мира забыть их умершего родственника и принять вместо него черного барана. Саян скрепя сердце выкрикивал имя страшного Эрлиг-хана, втайне надеясь, что владыка сегодня занят чем-то более важным и не примет жертву…

И вдруг ноги Тулеева оторвались от земли.

Женщины взвизгнули. Некоторые упали, отшатнувшись. В Нерчинском улусе такого еще не видели и не помнили, чтобы шаман исчез во время камлания. Всякое случалось – и выносили на руках, и отварами отпаивали, и ноги у слабых шаманов на время отнимались, но Саян Тулеев просто исчез.

Невероятной силы вихрь разметал костры, повалил в угли березку, она вспыхнула и мгновенно почернела. На утоптанной поляне, в кругу застывших от страха сородичей, осталась лежать расколотая рогатая корона.

– Неужто его забрал Эрлиг-хан? – робко спросил кто-то.

– Владыка мертвых не требует к себе живых, – ответили старики.

– Значит, он вернется? – с надеждой спросил мальчик. Он сидел на земле, возле перевернутого таза с остатками мяса, и в испуге смотрел, как дымятся следы от босых ног шамана.

Народ тихо перешептывался, обсуждая дикую ситуацию. Улус словно парализовало. Несло горелым. Неизвестно откуда взявшийся ветер гнул к земле вековые стволы. В траве катались головешки от костров.

– Лучше бы он не возвращался, – сказал самый старый из охотников, и все закивали в ответ.

Тому, кто провалился в нижнее царство, нечего делать среди живых.