Текст книги "Лунный блюз"

Глава вторая

Состав вздрогнул и остановился у перрона. Вокзал был старым, одноэтажным, с тяжелыми дверьми, открывающимися внутрь. Кевин вышел из вагона. Невысокий, худой, темноволосый, с серыми, почти черными, глазами и четкими угловатыми чертами лица. У него не было с собой багажа, если не считать светловолосой девушки, с которой он познакомился в купе. Она улыбалась, демонстрируя идеально белые зубы. Ярко-розовая помада блестела на полных губах. Холодный ветер трепал ее тонкие волосы, забирался под короткую юбку. Кевин запрокинул голову, заставляя себя оторвать взгляд от ее упругих ягодиц. Небо было темно-серым, затянутым грязными тучами. Намечался дождь.

– Кевин, – позвала блондинка. Ее карие глаза прищурились. – Ты же говорил, что тебя будут встречать.

– Опаздывают, наверное, – сказал Кевин.

Они вошли в здание вокзала. Большие стрелочные часы на стене показывали полдень. Всегда показывали. Блондинка засмеялась. Пара стрижей пронеслась под потолком. Сквозняк разгуливал внутри холодных каменных стен. Две белых вывески с крупными черными буквами, застывшие над парой дверей, расположенных друг против друга: «Выход на перрон» и «Выход в город». Четыре проржавевших автомобиля с шашками «такси» на крышах в ожидании пассажиров. Тучный водитель с сальными светлыми волосами открыл багажник, помогая Кевину уложить в него большой чемодан блондинки.

– Позвони мне, – напомнила она.

– Обязательно, Кэт.

Он закурил, провожая уезжающее такси взглядом. Холодный ветер настырно срывал с деревьев последние желтые листья. Новенький автобус приехал, выплюнув два десятка сонных пассажиров. Рыжеволосая школьница с серьгой в носу попросила у Кевина прикурить.

– Красивая зажигалка, – сказала она.

Кевин кивнул и повернулся к ней спиной. Школьница состроила ему мордочку, взвалила на плечи сумку и пошла прочь, виляя непропорционально широкими бедрами. Кевин застегнул куртку, вглядываясь в далекий поворот. Делл опаздывала. Всегда опаздывала. Ее большой для женщины «Эксплорер» появился лишь спустя четверть часа вместе с моросью и ознобом, который начинал пробирать тело Кевина.

– Извини, – сказала она.

Кевин сел в машину. Отопитель шумел, наполняя салон теплом.

– Ты поговорила с мужем?

– Пока еще нет.

Кевин состроил кислую мину.

– Только не начинай! – остановила его Делл. – Думаешь, это так просто? Сказала и все, да?

– А разве нет?

– Ты что, не знаешь Говарда?!

– Все еще слишком правильный? – Кевин посмотрел на заполненную белыми окурками пепельницу. – Еще не умираешь от рака?

– Я слишком молода для этого.

– Да, – Кевин прикоснулся к ее шее, убрал прядь непослушных черных волос. – И все еще слишком красивая, чтобы умирать.

Делл улыбнулась. Руки Кевина были нежными, опытными. Она снизила скорость, остановилась у обочины.

– Хочешь, чтобы я тебя поцеловал? – спросил Кевин.

Делл не ответила. Лишь подставила ему свои губы. Его язык проник в ее открытый рот. Рука сжала грудь. Сначала левую, затем правую. Скользнула под куртку, под блузку, под лифчик. Соски набухли и стали твердыми. Кожа покрылась мурашками. Делл жадно пыталась перехватить дыхание Кевина, наполнить им свои легкие.

– Ну все. Хватит, – неожиданно сказала она, отстраняясь. – Кевин убрал руки с ее груди, откинулся на спинку кресла, слизывая с губ остатки ее помады.

– Отвези меня в гостиницу, – попросил он.

– Ты можешь остановиться у меня.

– Мне нужно немного поработать.

– Обиделся?

– Всего лишь работа, Делл. Сама знаешь, как это бывает.

– Знаю.

– Мы увидимся завтра.

– Обещаешь?

– Ты пообещай.

Делл поджала губы и включила передачу.

* * *

Закрой дверь. Задерни тяжелые шторы. В этой гостинице нет душа, но это сейчас не главное. Сейчас ты хочешь подумать, побыть наедине с собой. Да, ты – Джинджер Смит, жена Говарда Смита. В животе что-то урчит, но ты почти не слышишь этого. Подумай о Майкле. Подумай о своем муже. Подумай о цветах, которые тянутся к свету на подоконниках, изгибаясь своими стеблями. Чувствуешь грусть? Да, мерзкое чувство – знать, что все это придется оставить. Налей себе выпить. Бывшая жена твоего мужа курит так много, что ей впору уже мочиться никотином. Ты никогда не курила. Никогда не думала о смерти. Никогда не утруждала себя планами о глубокой старости. Твоя жизнь всегда шла своим чередом – неторопливым, спокойным, словно прогулка вдоль пропасти, держась за ограждение двумя руками и не смотря вниз. Белье в стиральной машине. Хлебные крошки на обеденном столе. Посуда в раковине. Дом. Работа. Семья. Все казалось таким простым. Таким идеально завершенным, что сон почти сразу отправлял тебя в свое царство, стоило положить голову на пуховую подушку. И Говард… Милый, заботливый Говард – человек, с которым ты готова была прожить всю свою жизнь. Всю свою долгую жизнь…

Выпей. Налей еще. Дешевый коньяк вызывает тошноту. Позвони другу детства. Он скажет, что приедет через час. Открой ему дверь. Скажи, что он изменился. Налей два стакана коньяка и расскажи историю своей жизни. Теперь плач, уткнувшись в мягкую бесформенную мужскую грудь. Здесь, в Ияхе, ты можешь быть слабой. Чувствуешь, как толстые пальцы гладят твои рыжие волосы? Слышишь, как друг детства что-то шепчет тебе? Подними голову и посмотри в его бледно-серые глаза. Говард совсем другой. Ты не сможешь вот так рассказать ему обо всем. И Майкл. Твой сын… Нет, ты не можешь сейчас думать об этом. Шмыгни своим вздернутым веснушчатым носом. Попроси своего сердобольного друга поцеловать тебя. Стань свободной от обстоятельств хотя бы на час, хотя бы на пять минут. А потом снова будет грусть и страх. Потом…

* * *

Теперь ты – Саймон Йен. Тот самый охранник, что сбежал с Дедала, наплевав на пенсию и выслугу лет. Чувствуешь? В голове полный бардак. Мысли мечутся в ужасе, как тараканы на кухне, когда ночью включаешь свет…

Вспомни 21 июля 1961 года по новому времяисчислению. Вспомнил? Теперь вспомни Нила Армстронга. Того самого астронавта с далекой голубой планеты Земля. Сильный, крепкий. Он мог бы стать чемпионом в любом виде спорта на Луне. Его ноги, привыкшие к земному притяжению, носили его тело по твоей планете, словно пушинку. Вспомни видео, на котором Армстронг подпрыгивал высоко-высоко, словно супермен какой-то. Помнишь, ты еще представлял себя на его планете? Представлял, каким слабым и беспомощным ты будешь там. Представлял себя червем, ползущим под непривычно голубым небом. Помнишь?

А потом, в 1972 году, прилетели Харрисон Шмитт и Юджин Сернан и принесли новые технологии и надежды, что когда-нибудь побывать на Земле будет так же просто, как съездить из Моря Ясности в Восточное Море. Забавно. Когда-то эти земляне считали, что моря на Луне, которые со своей планеты они видят темными пятнами на желтой поверхности, заполнены водой. Что ж, их можно понять. Когда-то вы тоже думали, что Земля – это рай, куда вы попадаете после смерти. Безумие. Ты рождаешься здесь и умираешь здесь. Умираешь в том смысле, что прекращаешь свое существование как личность. Астронавты с Земли сказали, что там все еще верят в загробную жизнь. Вспомни, как зовут их спасителей. Иисус, Будда, Аллах… Такое чувство, что они изобретали своих богов, в то время как вы искореняли богов собственных. Но теперь вместе с технологиями Земли в вашу жизнь входит и их культура, их боги.

Помнишь, когда ты был ребенком, установили непрерывную связь между твоей планетой и Землей? Помнишь, сколько это стоило? Да. Сначала связь была только в Селене, затем в Ияхе… Теперь подобная связь распространилась повсюду. Не очень хорошая, не самая дешевая, но тем не менее связь. Говорят, что в Селене уже можно установить видеосвязь с Землей. Да. Мир не стоит на месте. Культура Земли, искусство Земли, кинематограф Земли, сигареты – и те носят гордые земные названия. Вот так. Если когда-нибудь межпланетные перелеты действительно станут возможными, то от вашей культуры, скорее всего, ничего не останется. Такова уж ваша судьба. Людям свойственно тянуться к прекрасному. Серое небо, серая земля под ногами. А мечты… Мечты – они радужные, голубые, как та далекая большая планета. У них есть моря, океаны, у них есть все, о чем здесь можно только мечтать.

И ты тоже мечтал. Мечтал до тех пор, пока не столкнулся во время ночного обхода периметра южных копий Дедала с чем-то темным и безграничным, как сам космос. Оно проникло в твою голову, в твои мысли. И ты увидел его страх. Страх за свою жизнь. Увидел его рождение и его смерть, и где-то там, рядом с этими мыслями, ты увидел свою собственную жизнь и свою собственную смерть. Конец всего, что ты знал, и начало чего-то нового. И это напугало тебя, потому что всю свою жизнь ты верил в то, что разумная жизнь – это ты сам. Верил учениям, верил в свое могущество. Но то, что проникло в твою голову, было более мудрым, более древним, более разумным, чем вся та жизнь, которая суетилась примитивным муравейником на этой планете.

«Чего ты хочешь?» – спросил ты это нечто, но оно не ответило. Оно лишь повторило твои собственные мысли. Твой вопрос, который ты адресовал ему. И ты понял, что либо ты сходишь с ума, либо ты не более чем муравей для этого существа, жившего долгие тысячелетия в кратере Дедал. Спавшего до тех пор, пока вы не разбудили его. И теперь ничто не сможет изменить судьбы. Новый дом строится на месте старого муравейника, и муравьям остается либо найти себе другое место, либо умереть. Так уж устроена эта жизнь.

Вспомни свою сестру, которая родилась глухонемой. Она дарила тебе глиняные сердечки в знак своей любви, но ни ты, ни она – никто не мог излечить ее, чтобы она могла выразить свои чувства словами. Понимаешь? Так и жизнь – некоторые вещи и события невозможно изменить. Их можно лишь попытаться принять и пережить. Поэтому то, что ты увидел в южных копях, было для тебя кошмаром. Ты понял, что твоя жизнь – это всего лишь песчинка в огромном пустынном океане. Такая же беспомощная. Такая же малозначимая. Возможно, если бы с подобным столкнулись земляне, то в их головах родилась бы идея о том, что они встретились с Богом. Таким же безграничным. Таким же непостижимым. Но ты не веришь в Бога. Поэтому не можешь познать Бога. Ты просто видишь что-то похожее на Бога. Что-то непонятное для тебя. И поэтому ты испытываешь ужас и опустошенность, словно твою душу выжгли из груди и теперь ты одинок и безнадежен в этом огромном мире. И ты знаешь, что все это может быть просто стрессом, безумием. Но ты не безумен. Или же нет?

* * *

Бестия заскулила и высунула язык. Ветеринар беспомощно всплеснул руками и посмотрел на Лео.

– Ума не приложу, что с этой псиной! – признался он.

– Она что-то съела, а потом…

– Да знаю я, знаю! – отмахнулся ветеринар. – В крови у нее ничего не было. Анализы в норме, – Бестия завалилась на бок, довольная тем, что ветеринар чешет ей брюхо. – Видишь?

– Что я должен видеть?

– По-моему, она здорова, просто хочет немного нежности и внимания.

– В этом-то и дело! – вспылил Лео. – На кой черт мне собака, которая лижет руки и дает лапу?! Она же охранник, а не домашний заласканный щенок! Она должна вселять ужас, рвать, убивать…

– Может быть, она просто устала быть злой? – пожал плечами ветеринар.

– Не говорите ерунды!

Бестия перевернулась на спину, подставила ветеринару свое покрытое белым пушком брюхо и довольно заурчала, когда его пальцы начали чесать ее.

– Это невыносимо! – простонал Лео.

* * *

Филипп вышел из дома в 11.44. Была суббота. Хмурый день с мокрыми после дождя улицами под темно-серым небом.

– Здравствуйте! – прокричала дочь Деллавейн Смит, взлетая на качелях в своем дворе высоко вверх.

– Здравствуй, Хэйли! – Филипп подошел к зеленому забору.

– Хотите покачаться? – спросила Хэйли.

– Может быть, лет тридцать назад.

Хэйли взвизгнула, прислушалась, словно оценивая громкость своего крика.

– А я знаю вашего сына.

– Вот как?

– Он приходил ко мне три дня назад.

– Наверное, я был на работе.

– Нет. Вы были дома. Терри сказал, что просто не хочет вас видеть.

Филипп не ответил. Пластиковые качели вздрогнули.

– Будь осторожна, Хэйли, – предупредил Филипп и уже отвернулся, когда пластиковая петля с вплавленным в нее подшипником треснула и развалилась напополам.

Хэйли взвизгнула и полетела на землю. Звук падения был глухим и сдобренным рыданиями.

– Ничего не сломала? – спросил Филипп, подбегая к ней.

– Я не знаю! – заливалась слезами Хэйли. Ее левая кисть была неестественно вывернута в сторону и опухала на глазах.

– Не двигайся. Просто лежи. Я вызову «скорую».

– Мне больно!

– Где твоя мать?

– Не знаю! Ее нет дома!

– Черт! – Филипп побежал в свой дом.

Телефон был старым, с круглым диском для набора. Пухлые пальцы неловко проворачивали диск, сдвигая аппарат с места.

– Все хорошо, Хэйли. Врачи уже выехали, – сказал, вернувшись, Филипп.

Девочка сидела на земле, прижимая сломанную руку к груди.

– Не двигайся. Хорошо?

– Хорошо, – она шмыгнула носом и закрыла глаза, выдавливая из них новую порцию слез.

* * *

Стены в больничной палате были выкрашены в грязно-белый цвет. Дверь старая, с облупившейся краской. Запах дезинфекции и медикаментов. Хэйли лежала на кровати, укрытая одеялом с вырезом в виде ромба по центру и с большим синим штампом больницы внизу. Загипсованная рука Хэйли находилась поверх одеяла. Глаза девочки были закрыты. Дыхание ровное.

– Как она? – спросил Говард бывшую жену.

– Врачи дали ей обезболивающее.

– А рука.

– Будет болеть какое-то время.

Зубы Говарда скрипнули.

– Неужели ты совсем не переживаешь?!

– Переживаю, просто сейчас от этого уже нет никакого проку.

– Верно. Сейчас уже нет. Но ты могла быть рядом с ней. Могла заметить….

– Это случайность, Говард, – Делл взяла его за руку. – Пойдем, я угощу тебя кофе.

Они спустились по лестнице, вышли на улицу.

– Подожди, я позвоню на работу и скажу, что сегодня не приду, – сказал Говард.

– С Хэйли все будет в порядке, – Делл улыбнулась. – А вот с тобой, похоже, нет.

– Я переживаю. Разве это не нормально?

– Нет. Ты не переживаешь. Ты пытаешься найти виноватых, а это уж точно не нормально.

– Как с тобой разговаривать?! – покачал головой Говард.

Закусочная в центре города была небольшой и пахла прокисшим тестом вперемешку с аппетитными запахами жарящегося мяса.

– Два двойных черных кофе с сахаром, – сказала Делл толстой женщине за стойкой.

Пластиковые стаканчики обжигали пальцы. Делл несла их осторожно, боясь расплескать и обжечься сильнее. Сев за столик, она достала пачку «Вирджинии», закурила.

– Кофе и сигареты, – сказал Говард. – Иногда мне кажется, что в этом весь смысл твоей жизни.

– Не начинай.

– Объясни мне, почему о нашей дочери заботится посторонний человек, в то время как это должна делать ты?

– Я была в магазине, Говард.

– Ты могла взять ее с собой.

– Ей уже двенадцать.

– Вот именно!

– И у нее уже есть мальчик.

– Что?

– Думаешь, я и здесь должна контролировать ее?

– Ну не в двенадцать же!

– Не бойся. Она не сделает тебя дедом раньше времени.

– Да причем тут… – Говард бессильно махнул рукой и взял кофе.

– Говард?

– Да?

– Ты успокоился?

– Не знаю.

– Мне нужно поговорить с тобой о Кевине.

– Это тот, который никогда не возьмет тебя в жены?

– Ему нужна твоя помощь.

– Забудь.

– Это важно.

– Важно для кого?

– Для нас.

– Вот как?

– Он пишет книгу…

– Знаешь, что писал обо всех ваших книгах Григорий Климов с Земли?

– Мы не безумцы и не больные люди, Говард. Мы просто занимаемся тем, что любим и умеем.

– Вот об этом я поспорю.

– Я не хочу пререкаться с тобой. Просто пообещай, что поможешь мне, и все.

– Ты для этого привела меня сюда?

– И для этого тоже.

– Черт, – Говард отпил кофе, обжег губы, поставил стакан на стол. – Как ты можешь пить это?!

– Говард?

– Чего хочет этот Кевин?

– Экскурсию по Дедалу.

– Исключено.

– Он уже достал все необходимые разрешения. Остался только ты.

– Кому нужна эта тюремная грязь?

– Не бойся. Он не будет проверять твою бухгалтерию и санитарные условия содержания заключенных.

– Я могу дать ему подробный план тюрьмы. Думаю, этого будет достаточно.

– Его интересуют южные копи, Говард.

– Это всего лишь стройка.

– Нет. Кевин встречался с девушкой бывшего охранника.

– Саймона?

– Кажется, да.

– И что она ему сказала?

– Очень много странного.

– Скажи своему Кевину, что эта девушка такая же безумная, как и он сам.

– Говард! Не думай, что если ты ничем не интересуешься, кроме своих заключенных, то и все люди такие.

– Вам нужно лечиться, Делл.

– Гебефрения не лечится препаратами, любимый.

– Боюсь, здесь все намного хуже.

– Так ты поможешь мне или будешь ждать, когда Кевин достанет разрешение из вышестоящих организаций?

– Надеюсь, никто не купит этих книг.

– Купят, Говард. Еще как купят…

* * *

Смотри. Видишь, как Минно крадется меж разломанных вековых валунов южных копий? Черный порошок там, дальше. Осколки камней режут Минно босые ноги. Он кусает сухие, кровоточащие губы. Лео. Видишь, как охранник спускается на лифте? Бестия трется о его ноги. Тени. Мощный луч галогенового фонаря гоняет их по углам, заставляет прятаться и затихать. И одна из этих теней – Минно. Неверный шаг, и Лео уже бежит за ним.

– Взять! Взять! – кричит он Бестии.

Собака срывается с места. Бежит, перескакивая через обломки камней. Минно кричит. Ноги его заплетаются. Безумные глаза вращаются в поисках возвышенности, на которой он сможет отсидеться. Зубы щелкают за спиной. Еще мгновение – и пасть этого монстра вцепится в плоть Минно, сломает кости, лишит драгоценных конечностей, превратив в калеку. Такое уже было. Одна из этих тварей разорвала год назад друга у него на глазах. Оттяпала ему руку и лакала теплую кровь. Охранники появились слишком поздно… Минно слышит, как за спиной клацают зубы, когти скребут о каменную поверхность.

– Неееет! – кричит Минно.

Бестия прыгает. Летит по воздуху, словно чудовищная птица, настигая жертву. Полцентнера ударяют Минно в спину, сбивают с ног. Он падает на острые камни. Холодные грани разрывают плоть. Минно закрывает руками лицо и шею. Зубы Бестии сжимаются на его бедре, переворачивают на спину. Лапы упираются в грудь. Мягкий горячий язык псины вылизывает его лицо. Безумие. Минно кричит, опорожняя мочевой пузырь. Лео бежит, спотыкаясь о камни. Луч фонаря прыгает на далеких стенах, тонет в бесконечной высоте кратера. Минно слышит, как приближаются шаги охранника, но продолжает кричать, потому что думает, что слюна Бестии, которая течет по его лицу, это его собственная кровь. Псина рвет его. Нет. Псина ласкает его. Она убивает его. Нет. Она всего лишь играет с ним.

– Какого черта? – кривится Лео.

Бестия смотрит на него и начинает довольно скулить, продолжая вылизывать Минно лицо и руки. Лео оттаскивает ее в сторону. Минно извивается на полу. Бестия рвется к нему, чтобы продолжить свою безобидную игру. Лео пытается надеть на Минно наручники. Железные браслеты звенят. Лео бьет Минно носком сапога под ребра, чтобы успокоить его дикие конвульсии.

– Она сожрала мое лицо! – кричит Минно.

Лео наконец-то застегивает на его руках наручники и тащит его в карцер. Бестия довольно прыгает рядом и весело поскуливает, пытаясь загавкать.

– Да что с тобой?! – орет Лео на Бестию.

– Она сожрала мое лицо! – надрывается Минно. – Сожрала мое лицо!

* * *

Виктор позвонил, когда Делл подъехала к своему дому. Она помогала Хэйли выбраться из машины, а телефон за закрытой дверью все названивал и названивал.

– Иди, ответь, – сказала дочь.

Делл отыскала в карманах ключ, открыла дверь. Белый телефон с черными кнопками и кривой антенной плачевного вида, которую Хэйли грызла, когда была совсем маленькой, все еще звонил.

– Алло? – сказала Делл, прижимая к щеке трубку.

Голос Виктора был далеким, сдобренным щелчками и непрерывным треском.

– Здравствуй, моя хорошая.

– Здравствуй кто? – Делл улыбнулась.

– Как там Хэйли?

– Нормально.

– Мне позвонил знакомый врач…

– Это всего лишь рука, Виктор.

– Дети такие непоседы…

– Когда мы последний раз виделись, ты сказал, что уже не помнишь что такое быть ребенком.

– У меня хорошее воображение.

– Как там Селена?

– А как там Земля?

– Джим обещал прислать мне фотографии своих чернокожих друзей.

– Там много чернокожих?

– Не везде.

– У нас их совсем нет.

– Представь, если бы были. Думаю, соседи шарахались от них, как от прокаженных.

– Это не наша жизнь, Делл.

– Говори за себя, – она жестом указала Хэйли, чтобы та шла на кухню. – Сейчас будем ужинать.

– Что? – спросил Виктор.

– Это я дочери.

– Она уже дома?!

– А ты думал, что со сломанной рукой лежат в реанимации?

– Нет, но она же ребенок.

– На детях все заживает, как на кошках, Виктор, – Делл сняла плащ, пропустив часть слов в телефонной трубке. – Извини, что ты сказал?

– Я говорю, что иногда жалею, что остался холостяком.

– Приезжай ко мне на месяц. Я поселюсь в гостинице, а ты поживешь с Хэйли. Уверяю тебя, через неделю ты будешь рад, что остался холостяком… – Делл услышала, как Виктор смеется.

* * *

Филипп зашел в начале восьмого. В своей полноте он выглядел весьма неуклюже, стоя на небольшом белом крыльце, закутавшись в резиновый плащ и ссутулив плечи. Делл пригласила его в дом, налила кофе.

– Курите? – спросила она, предлагая сигарету.

– Бросил.

– А я курю, – Делл чиркнула зажигалкой. – Ее подарил мне мой муж, – сказала она, показывая Филиппу именную зажигалку с выгравированным на ребре признанием в любви. – Я как раз собиралась бросить, но, получив такой подарок, подумала, что бросать не самое удачное время.

– Как там Хэйли?

– Смотрит телевизор.

– Если хотите, я могу помочь вам убрать со двора качели.

– Зачем?

– Чтобы не напоминали вашей дочери о том, что случилось сегодня.

– Лучше помогите их починить.

– Но ведь…

– Это всего лишь груда пластмассы, Филипп.

– Вам виднее, – он вспомнил о кофе.

Хэйли вошла на кухню, снова поздоровалась с Филиппом, открыла холодильник, налила себе стакан апельсинового сока и попросила мать помочь застегнуть змейку на шерстяной кофте.

– Можно я не буду сегодня чистить зубы? – спросила она мать.

– У тебя сломана только одна рука, – Делл снисходительно улыбнулась. – К тому же левая.

Хэйли ушла. Делл села за стол. Сигарета дымилась в руке. Голубые глаза изучали лицо Филиппа.

– Почему вы развелись с женой? – спросила она, затягиваясь сигаретой и щурясь от едкого дыма. – По-моему, она была в общем ничего.

Филипп промолчал.

– Говард считал вас хорошей парой.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал Филипп, допивая кофе.

Делл пожала плечами.

– Так вы поможете починить качели? – спросила она уже на пороге.

– Как только будет свободное время, – пообещал Филипп, запахнул плащ и засеменил под мерзким холодным дождем через дорогу к своему дому.

– Спасибо, что помогли сегодня Хэйли! – крикнула Делл.

Филипп обернулся, но дверь была уже закрыта.