Текст книги "Божественные женщины. Елена Прекрасная, Анна Павлова, Фаина Раневская, Коко Шанель, Софи Лорен, Катрин Денев и другие"

И тут Мата Хари исчезла. Больше года о ней ничего не было известно – пока она не появилась сама. Как оказалось, все это время она провела в замке Шато де ла Доре – вместе с банкиром и маклером Феликсом Ксавье Руссо, с которым у нее был страстный роман. Правда страсть закончилась, как только у мэтра Руссо начались проблемы с деньгами. Из замка на Луаре Мата Хари переехала в парижский пригород Нейи-Сюр-Сен: дом окружал огромный сад, в котором хозяйка нередко танцевала обнаженной перед избранными гостями.

Ее любовные приключения давно уже вызывали не меньший – если не больший – интерес, чем ее танцы: в конце концов, попасть на ее выступления могли лишь немногие, а читать про нее в газетах могли все. Писали, что в Марокко она чуть не попала в гарем к султану, и ей пришлось бежать на французском военном корабле; что однажды ей пришлось расплатиться собой в гостинице, поскольку накануне она проигралась в пух и прах в казино; что сама герцогиня Брауншвейгская, чей супруг пал жертвой чар экзотической красавицы, просила Мата Хари научить ее искусству эротических танцев. Говорили, что во время одного из путешествий она поселила в соседних номерах отеля сразу трех своих любовников – и никто не остался обиженным и обделенным. А в 1911 году, когда Мата Хари с триумфом танцевала в итальянской Ла Скала, молодой тогда дирижер Туллио Серафин будто бы пал к ее ногам и поцеловал их.

Однако в 1913 году Мата Хари почувствовала, что надвигается кризис. Ее танцы уже не вызывали прежних восторгов, и денег становилось все меньше. Выступления в театре «Ренессанс» (Мата Хари танцевала в сцене свадьбы в оперетте «Минарет» Жака Ришпена) и варьете «Фоли Бержер» (в присутствии посла Испании Мата Хари с блеском исполняла хабанеру) проходят с огромным успехом, но денег по-прежнему не хватает. Мата Хари отправилась в Берлин, где ее «старый друг» Альфред Киперт не только снабдил ее деньгами, но и помог получить ангажемент в театре «Метрополь». Выступления должны были начаться 1 сентября. А 1 августа началась война.

Мата Хари пытается уехать в Швейцарию, однако туда уехал только ее багаж – саму танцовщицу в страну не пустили, и ей пришлось вернуться в Берлин. Она осталась без вещей, без денег, без покровителей, но ее снова спас мужчина – один голландец, сосед по отелю, узнав о бедственном положении своей землячки, купил ей билет в Голландию и дал немного денег.

В Голландии она прямо на улице нашла очередного поклонника – банкира Ван дер Скальха. Банкир принял ее за русскую; он бросил Мата Хари, как только узнал, что она голландка – как признавалась она сама, «роман с русской для голландца был настоящим приключением, а в связи с соотечественницей ничего необычного нет». Однако Ван дер Скальх был настоящим джентльменом – перед расставанием он оплатил все ее счета.

Место банкира заняли сразу двое: барон Эдуард Виллем Ван дер Капеллен, с которым Мата Хари познакомилась несколько лет назад, и маркиз де Бофор. Но в Голландии ей было невыносимо скучно, она всеми силами стремится в Париж. В конце 1915 года она приезжает в столицу Франции, где продолжает вести прежний легкомысленный образ жизни, – который в военное время выглядит весьма неуместно и подозрительно. Ужины для военных, постоянные поездки по Европе и встречи наедине с высокопоставленными офицерами в условиях нарастающей шпиономании кажутся откровенными провокациями – так что вполне понятно, почему в это время за Мата Хари пристально следят агенты французской, немецкой и британской спецслужб. Исследователи пишут, что ей нередко предлагали деньги за ценную информацию, – правда, сама Мата Хари потом признавалась, что считала их платой за ее любовь. Как стало известно в 1941 году, осенью 1915 года ее завербовала германская разведка – однако ни одного внятного сообщения от агента Н-21 (так Мата Хари значилась в документах) так и не поступило.

В это неподходящее для человеческих чувств время она влюбилась – в русского, капитана гвардейского императорского полка Вадима Маслова. Влюбилась настолько, что даже собиралась за него замуж. Встреча влюбленных была назначена в курортном местечке Виттель – но оно по случайности находилось в прифронтовой зоне, куда был нужен особый пропуск. За ним Мата Хари отправилась в военное бюро по делам иностранцев на бульваре Сен-Жермен – но ошиблась дверью и попала к капитану Жоржу Ладу, руководителю французской контрразведки. А тот, недолго думая, завербовал Мата Хари – за один миллион франков (которые она так и не получила).

После нескольких недель рядом с любимым Мата Хари возвращается в Париж. Как она потом объясняла, ей были нужны деньги, чтобы семья Маслова разрешила ему на ней жениться. А по дороге в Голландию (ездить приходилось в обход фронтов, через Испанию), где ее ждал Вадим, Мата Хари арестовали: английские спецслужбы приняли ее за германскую шпионку Клару Бенедикт, однако отпустили – после того, как Мата Хари призналась, что на самом деле она работает на Францию.

Вся эта история дошла до Ладу: англичане прозрачно намекали ему, что вербовка такой недалекой и легкомысленной особы, как Мата Хари, была не самым умным поступком в его жизни. Возможно, именно с тех пор Ладу невзлюбил ее – настолько, что в итоге подвел ее под смертный приговор.

Беспечная Мата Хари, как стрекоза из басни, не замечала, что лето ее жизни давно закончилось, и поздняя осень вот-вот перейдет в зиму. Испанский сенатор Эмилио Хуной, с которым она тесно общалась, коротая время в ожидании парохода в Голландию, сообщил ей, что ему порекомендовали воздержаться от дружбы с нею, – но Мата Хари не обратила внимания. Вадим Маслов сказал, что в русском посольстве его предупредили о том, что Мата Хари – «опасная шпионка» и общаться с нею настоятельно не рекомендуется, но она лишь сочла это странной формой разрыва отношений. Ее арестовали 13 февраля 1917 года в парижском отеле Élysée Palace. Часто писали, что она попыталась соблазнить полицейского, который пришел с ордером, но их было шестеро, так что «Зелле, Маргерит, известная как Мата Хари, проживающая в отеле Élysée Palace, протестантка, иностранка, родившаяся в Голландии 7 августа 1876 года, рост один метр семьдесят восемь сантиметров, умеющая читать и писать», была отправлена в тюрьму Сен-Лазар по обвинению в шпионаже и выдаче государственных тайн. Первое, что она сделала – это написала начальнику тюрьмы: «Я невиновна и никогда не занималась какой-либо шпионской деятельностью против Франции. Ввиду этого прошу дать необходимые указания, чтобы меня отсюда выпустили».

В тюрьме она провела восемь месяцев. Все ее попытки оправдаться были напрасны, следствие было предвзятым, а вердикт – предрешенным. Франция проигрывала одну битву за другой, и кто-то должен был ответить за неудачи командования. Свалив все промахи на шпионов, а затем публично осудив одного – точнее, одну, – французское правительство рассчитывало хоть как-то оправдаться в глазах своих граждан.

Один из участников процесса Андре Морне потом сказал, что «показаний не хватило бы даже на то, чтобы отхлестать кошку». Все допрошенные в один голос твердили, что она никогда ничего не спрашивала, никому ничего не рассказывала, и ее интересовали только любовь и развлечения, а не местонахождение военных объектов или сроки военных операций, и лишь Ладу настаивал на ее полной виновности. Мата Хари поставили в вину все: посещения с Альфредом Кипертом императорских маневров в 1906 году и встречи с немецкими офицерами в Гааге, гибель трех кораблей, на которые она опоздала, собираясь уехать из Парижа в 1916, и арест одного из французских агентов в Бельгии. Суд длился всего два дня, и после недолгого совещания был вынесен приговор: расстрел. Адвокат и старый друг Мата Хари Эдуар Клюне – ему было семьдесят четыре года – попытался было заявить, что Мата Хари беременна от него (по французским законам беременную женщину нельзя казнить), но она сама отказалась от этой уловки. Голландию даже не поставили в известность о судьбе ее гражданки. Президент отклонил прошение о помиловании; Мата Хари узнала об этом только утром накануне казни. Ей был сорок один год.

Утром 15 октября 1917 года Мата Хари в жемчужно-сером платье, соломенной шляпе с вуалью, своих лучших туфлях и длинных перчатках, стояла перед двенадцатью зуавами – расстрельной командой. Она отказалась от повязки на глаза, не захотела быть привязанной к столбу – очевидцы вспоминают, что она была самым спокойным человеком из всех, кто там присутствовал. В 6.15 – на рассвете – Мата Хари не стало.

Узнав об этом, ее бывший муж сказал: «Что бы она ни натворила, такого она не заслужила».

Тело, как невостребованное родственниками, было передано для практики студентам-медикам. Все ее имущество было продано на аукционе – если перевести на современные деньги, было выручено всего две с половиной тысячи долларов. Рудольф Мак-Леод пытался добиться от французского правительства выдачи наследства своей бывшей жены в пользу их дочери, но получил отказ: все имущество Мата Хари пошло «в пользу Французской республики на покрытие судебных издержек и ущерба от ее преступной деятельности». Прочем, Жанне-Луизе Мак-Леод наследство все равно не понадобилось бы: через четыре месяца она внезапно скончалась от кровоизлияния в мозг.

Мата Хари любила мужчин и умела дарить любовь. Но мужчины не любят, когда их покоряет женщина, которая сильнее их, и они мстят. Только в истории остались не те, кто убил Мата Хари, а она – удивительная, таинственная, загадочная женщина, которая просто умела любить лучше других.

Анна Павлова. Неумирающий лебедь

Гениальная русская балерина стала легендой еще при жизни. Легенды окутывают имя Анны Павловой до сих пор. В этом есть и ее вина. Она никогда не рассказывала о своей личной жизни, а про свое детство говорила крайне мало. Дату ее рождения удалось установить только в архивах, ее отчество до сих пор пишется по-разному. Не имея достаточно информации, журналисты всего мира соревновались друг с другом в сочинении историй о великой балерине. Она читала в газетах о своей несуществующей жизни – и смеялась. А потом шла танцевать. Ибо в танце была вся ее жизнь – жизнь истинная, настоящая, известная и открытая каждому.

Анна Павлова родилась 31 января 1881 года: ее мать, Любовь Федоровна, была прачкой, а отцом был записан Матвей Федорович Павлов, рядовой из тверских крестьян. Правда, по другим документам, дочь Анна была от первого брака Любови Федоровны – это дало впоследствии возможность много говорить о внебрачном происхождении балерины. Наиболее часто в качестве ее биологического отца называют богатого петербургского банкира Лазаря Полякова, в чьем доме Любовь Федоровна служила за несколько месяцев до рождения дочери. Как бы то ни было, Матвей Павлов с женой вместе не жил. Анна всю жизнь предпочитала своему официальному отчеству производное от фамилии – Анна Павловна.

Родилась Анна – или, как ее звали, Нюра – семимесячной и в детстве отличалась очень слабым здоровьем. Жили Павловы очень бедно, но по большим праздникам Любовь Федоровна всегда старалась порадовать любимую дочь. Когда ей было восемь лет, мать привела ее в Мариинский театр на балет «Спящая красавица».

Спектакль стал настоящим потрясением для чувствительной девочки. Особенно ей понравилась Аврора, главная героиня балета. Нюра загорелась желанием научиться танцевать так же, как она.

Измученная настойчивостью дочери, Любовь Федоровна привела Нюру в балетное училище. Но принять ее отказались: восьмилетняя девочка была слишком мала и слаба для балерины. Велели подождать.

Через два года Нюра снова поступала в училище. Экзаменаторы единодушно признали музыкальность и грациозность девочки, но ее физические данные вызвали немалые сомнения: тоненькое, почти прозрачное тело казалось слишком слабым для тяжелых нагрузок, которые неизбежны при серьезных занятиях танцем. Спас Нюру Павел Андреевич Гердт, известный танцовщик и педагог: он смог разглядеть в девочке способность к балету и непреодолимое желание танцевать. Именно по его настоянию Нюра Павлова вместе с десятью другими девочками была принята в 1891 году на балетное отделение Петербургского театрального училища.

Училище по порядкам напоминало монастырь: такой же строгий устав, железная дисциплина и отрезанность от внешнего мира. Нюру старались не нагружать занятиями – опасались за ее хрупкое здоровье, да и она сама была довольно ленива, особенно сначала, очень капризна и своевольна. Однако основы балетной техники схватывала на лету. От Александра Облакова Нюра перешла в класс к Екатерине Вазем, известной балерине и прекрасному педагогу, а затем – к Павлу Гердту. Педагоги, отмечавшие успехи Павловой в танце, беспокоились лишь о том, что ее сложение не соответствует тогдашним канонам сценической красоты. В то время были в моде балерины с хорошо выраженными формами (недаром говорили: «Балет существует для возбуждения потухших страстей у сановных старцев»), с развитой мускулатурой, позволявшей выполнять самые виртуозные элементы, с недлинными ногами, придающими балерине устойчивость в танце на пальцах. А Павлова была худенькая, миниатюрная, тонконогая, с маленькой головой, хрупким торсом и удлиненными пропорциями тела. Ее «воздушность» казалась недостатком и самой Нюре. Она старательно принимала рыбий жир, усиленно питалась, пыталась нарастить мускулатуру, но все было напрасно. За худобу подруги по училищу прозвали ее Швабра.

Павел Гердт оценил необычность данных Павловой и пытался убедить ее в том, что именно легкость и пластичность – ее главное достоинство. В пример он приводил ей знаменитую итальянскую балерину Марию Тальони, прославившуюся в 1840-е годы именно своей необычайной легкостью и воздушностью. Но Нюра еще долго сетовала на природу, которая, как ей казалось, обделила ее. Однако Тальони на всю жизнь осталась кумиром Анны Павловой.

У Гердта Павлова выделялась среди остальных учениц и талантом, и прилежанием. В апреле 1899 года она окончила училище и 1 июня была зачислена в труппу Мариинского театра как Павлова 2-я.

Павловой 1-й значилась пришедшая десятью годами ранее Варвара Павлова – танцовщица, не выделявшаяся ничем, кроме эффектной наружности.

Дебют Анны Павловой состоялся 19 сентября 1899 года – в балете «Тщетная предосторожность» она принимала участие в па-де-труа. В первые три сезона она получила еще несколько небольших сольных партий. Критика заметила новую танцовщицу, чередуя похвалы с укорами в недостаточной отделке танца и в том, что Павлова 2-я «благодаря своей сухощавой фигуре не дает тех грациозных контуров и образов, которыми привык зритель восторгаться».

Но зрители чувствовали, что Павлова отличается от других не только худобой – ее легкость и изящество, лиричность и грация выделяли ее среди танцовщиц Мариинки. У Павловой отмечали неординарный драматический талант, умение перевоплощаться и исключительный артистизм.

Зная о своих недостатках гораздо лучше критиков, Павлова продолжала напряженные занятия, стремясь достичь совершенства в технике. Постепенно ее танец становился все безупречнее, партии – крупнее. Первой ее главной партией стала в 1900 году Флора в балете «Пробуждение Флоры», затем была Лиза в «Волшебной флейте», а в апреле 1902 года Павлова выступила в роли Никии в балете «Баядерка» – эта партия стала первым настоящим успехом Анны Павловой. Основную сложность составляла двойственность сценического образа Никии. Павлова с блеском справилась с задачей: психологизм и драматизм ее танца потрясли как зрителей, так и критиков.

Следующим крупным успехом стала Жизель в одноименном балете Адольфа-Шарля Адана. Эта партия как нельзя лучше соответствовала данным Павловой. Ее Жизель буквально жила на сцене, завораживая зрителей искренностью исполнения и глубиной переживаний. Павлова, как никто другой, умела вдохнуть жизнь в любую, даже самую «затанцованную» партию, заставить зрителя забыть об условности балетного спектакля. Жизель Павловой стала явлением в балете, а о ней самой заговорили как о признанной звезде русского балета. Следующие партии – Пахита в одноименном балете и Китри в «Дон Кихоте» – продемонстрировали безупречное владение Павловой техникой характерного танца. А еще были Медора в «Корсаре», партии в «Дочери фараона» и «Спящей красавице» – той самой, с которой началась для Павловой любовь к балету…

Круг поклонников Павловой постоянно расширялся. Многие пытались, как это тогда было принято, взять покровительство над юной танцовщицей. Хоть Анна и не вполне соответствовала тогдашним канонам красоты, она все же была на редкость хороша: обаятельная, изысканная, с царственным лицом. Особенно украшали ее улыбка и глубокие темные глаза. Но Павлова отметала все предложения – вежливо, очень тактично, но твердо. Потом среди прочих она стала выделять одного: Виктора Дандре.

Виктор Эмильевич Дандре, потомок знатного рода, знаток балета, удачливый предприниматель, обер-прокурор Сената, стал первым, главным и единственным мужчиной в жизни Анны Павловой. Некрасивый, на 11 лет старше ее, поначалу он стал Павловой другом и советчиком в делах балета, а затем сумел добиться ее любви. Он возил ее по ресторанам, делал подарки, самым крупным из которых был дом на Английском проспекте, где был сделан огромный репетиционный зал с белыми стенами и портретом Тальони. Влюбленная Павлова верила Дандре во всем, но, когда поняла, что он значит для нее гораздо больше, чем она для него, и никакого будущего у них нет, отошла в сторону. Отныне ее единственной любовью и страстью стал балет.

Она неуклонно шлифовала свое мастерство. Еще в 1903 году ездила в Италию в студию к знаменитой Катарине Беретта, занималась у Мариуса Петипа – главного балетмейстера Мариинки. С первых лет работы в театре Павлова начала танцевать с Михаилом Фокиным, который окончил училище на несколько лет раньше и уже стал известен как прекрасный танцовщик. Фокин стремился и к деятельности постановщика, реформатора балетных форм. Сильное влияние на него оказали идеи Айседоры Дункан, которая приезжала в Петербург на гастроли. Дуэт Павловой и Фокина быстро перерос в творческий союз. Фокин нашел в Анне идеальную исполнительницу своих замыслов: ее разностороннее дарование и умение воплотить на сцене любой образ Фокин знал и ценил. Их взгляды на искусство во многом совпадали: они оба считали, что пришло время обновить русский балет, сохранив при этом его лучшие традиции, привнести в условное балетное искусство приемы, приближающие его к настоящей жизни. Оба стремились к единству всех элементов балетного спектакля: музыки, хореографии, костюмов и декораций, чего на балетной сцене давно уже не было и в помине.

Павлова участвовала практически во всех первых новаторских постановках Фокина. В 1906 году Павлова танцует в его «Виноградной лозе» Рубинштейна, на следующий год – в «Эвнике». В этом балете, стилизованном под античные изображения, танцовщики выступали в хитонах, босые, на полупальцах. Поначалу Павловой досталась роль Актеи, а заглавную партию танцевала официальная прима Мариинки Матильда Кшесинская. Но вскоре Кшесинская от этой мало подходящей ей роли отказалась, и Эвнику стала танцевать Павлова.

В балете «Египетские ночи», поставленном по мотивам египетских фресок, Павлова исполняла роль египтянки Вереники, затем была главная партия в «Павильоне Армиды», возрождающем стиль барочной Франции. Специально для Павловой Фокиным была поставлена знаменитая «Шопениана» (она же «Сильфиды»). Тогда же был создан номер, ставший этапным не только для Павловой, но и для всего мирового балета: прославленный «Лебедь» на музыку Сен-Санса.

История его создания очень проста. В декабре 1907 года Павловой понадобился номер для выступления на благотворительном концерте в Дворянском собрании, и она обратилась к Фокину. Тот в это время учился играть на мандолине и как раз разучивал мелодию Сен-Санса. Он предложил Павловой сделать номер на эту музыку. Миниатюру сочинили буквально за несколько минут: сначала Фокин показал Павловой несколько движений, она тут же повторила их, что-то добавила, что-то изменила… Гениальный в своей простоте номер стал на долгие годы визитной карточкой Анны Павловой. Он постоянно развивался: свет сменился с резкого концертного на «лунный», изменилось внутреннее содержание танца, затем номер стал называться «Умирающий лебедь», но сила его воздействия на зрителя со временем не ослабевала. Его исполняли и до сих пор исполняют многие балерины.

В 1913 году Сен-Санс посетил Павлову в ее лондонском доме. Он играл для нее, она для него танцевала. «Никогда мне уже не сочинить ничего, достойного стать наравне с вашим «Лебедем», – сказал он ей.

В 1907 году состоялись первые зарубежные гастроли Анны Павловой – Рига, Гельсингфорс, Копенгаген, Стокгольм, Прага, Берлин… Труппа была невелика, возможности были ограниченны – шли не целые балеты, а фрагменты и концертные номера, – но русский балет покорил Европу. Толпы людей ежедневно приходили на выступления. В Стокгольме огромная толпа провожала Павлову до гостиницы, и люди молча стояли под окнами ее номера, когда она зашла внутрь, не желая мешать отдыху балерины. Павлова вышла на балкон – и толпа разразилась овациями. Горничная объяснила растерянной балерине: «Вы подарили этим людям минуту счастья, заставив на время забыть о повседневных заботах». Растроганная Павлова притащила из комнаты корзины подаренных ей в этот вечер цветов и стала бросать в толпу тюльпаны, розы, сирень… С этого дня искусство балета получило для Павловой новый смысл.

Сам шведский король Оскар II не пропускал ни одного представления, а в конце гастролей вручил Анне Павловой орден «За заслуги перед искусством».

Гастроли убедили Павлову в необходимости продолжать совершенствовать владение техникой. Она занимается у знаменитейшего педагога Энрико Чекетти. Его называли волшебником, превращающим бездарности в гениев, – за его умение обучить виртуозному владению хореографической техникой. В 1908 году Павлова снова едет на гастроли по Германии. О ее гении заговорили во всем мире. На следующий год Павлова выступала в Берлине и Праге, откуда отправилась в Париж, чтобы принять участие в первом Русском сезоне Сергея Дягилева.

Павлова, хоть и опоздала к началу выступлений, стала настоящим символом первого Русского сезона. Именно ее изобразил Серов на афише: летящий силуэт, будто сотканный из воздуха и тумана. По окончании выступлений Павлову, Фокина, Нижинского и режиссера Григорьева наградили Академическими пальмами. Однако Павлова не прижилась в дягилевской труппе: она уже привыкла к тому, что именно она – звезда труппы, а Дягилев на первое место выдвигал Тамару Карсавину и Вацлава Нижинского. Столкновение двух столь непростых характеров, как Дягилев и Павлова, сделало свое дело: больше Павлова в Русских сезонах не участвовала. Друг о друге Павлова и Дягилев еще долго говорили с неприязнью…

В 1909 году Павлова отмечала десятилетний юбилей службы в Мариинском театре. Уже два года как прима-балерина – высшее звание для танцовщицы, – она все реже и реже появляется на родной сцене. В Петербурге ей не хватает своего репертуара, она не чувствует себя полностью занятой, и к тому же на гастролях она звезда, а в Мариинке уже наступают на пятки молодые таланты… Впоследствии отношения с родным театром осложнились и финансовыми вопросами. В 1910 году Павловой ради выгодных гастролей в Америке пришлось заплатить Мариинке огромную неустойку – 21 тысячу рублей. Желание театра заключить новый контракт наталкивалось на требование Павловой вернуть деньги. И хотя дирекция по-прежнему желала, чтобы Павлова танцевала в России, все больше и больше времени балерина проводит на гастролях.

В начале 1910-го Павлова вместе со своим партнером Михаилом Мордкиным начала турне по Соединенным Штатам: Нью-Йорк, Бостон, Филадельфия, Балтимор… В то время в США практически не было своего балета, и любые гастроли вызывали ажиотаж. Но то, что показывала Павлова, было выше любых ожиданий американцев. Известный импресарио Сол Юрок, открывший Америке имена Федора Шаляпина и Александра Глазунова, говорил, что именно день первого выступления Павловой в Нью-Йорке следует считать датой зарождения американского балета.

Однако выступления русской труппы чуть было не сорвались из-за банальных интриг. В Нью-Йорке труппа выступала одновременно с Итальянской оперой. Ее директор, боясь оттока зрителей, настоял на том, чтобы спектакли русских начинались лишь после того, как у итальянцев закончится опера «Вертер» – произведение весьма длинное. На первое выступление мало кто пошел, но те, кто все же увидел Павлову и Мордкина в «Коппелии», отзывались о них столь восторженно, что уже на следующий день все билеты на все представления были распроданы.

Успех был феноменальный. В антрактах в зрительном зале стояла гробовая тишина: зрители сидели, боясь даже вздохнуть, чтобы не нарушить атмосферу спектакля и не помешать переодевающимся артистам. Железными дорогами специально выделялись поезда, на которых жители окрестных городов могли попасть на выступление Анны Павловой.

После Америки Павлова выступала в Палас-театре в Лондоне. Успехи ее турне навели Павлову на мысль о создании собственной постоянной труппы – вместо того, чтобы каждый раз заново собирать людей. На следующий год Павлова приезжает в Америку уже с собственной труппой из 10 человек. В сезоне 1911 года она ни разу не выступила на сцене Мариинского театра – обстоятельства сложились так, что балерине нужно было срочно заработать как можно больше.

После расставания с Павловой удача отвернулась от Виктора Дандре. Он влез в долги, а затем его обвинили в растрате по делу о строительстве Охтинского моста. Был ли на самом деле виноват Дандре – сейчас уже установить невозможно. Дандре оказался в долговой тюрьме, откуда через некоторое время был выпущен под залог в 35 тысяч рублей – огромную по тем временам сумму. Говорили, что деньги внес его брат. На самом деле залог, а также все долги Виктора Эмильевича оплатила Анна Павлова. На это ушли ее гонорары за американское турне, за выступления в лондонском Паласе, деньги за проданный дом на Английском проспекте… Теперь их роли поменялись: она была признанной во всем мире звездой, а он – никем. В 1912 году Виктор Дандре навсегда уезжает из России в Лондон, где тогда жила Павлова, и становится главным распорядителем ее труппы. Путь в Россию ему был отныне заказан: отъезд его был незаконным, несколько лет у него даже не было паспорта. Вскоре Дандре и Павлова заключают брак. Правда, Павлова, которая никогда не смогла простить Виктору, что тот не женился на ней в Петербурге, поставила жесткое условие: никто не должен об этом знать. Она – Анна Павлова, а быть мадам Дандре она не желает.

Их союз, который выглядел как вынужденный, оказался на редкость прочным. Хотя многие говорили, что это был очень странный брак: нежные чувства постоянно сменялись холодностью, отчужденностью, а то и скандалами. Павлова обладала на редкость несдержанным характером, и срывалась она чаще всего на муже. Дандре терпеливо сносил постоянные истерики Павловой, никогда не отвечал ей на грубости. Он, как мог, заботился об Анне, преклонялся перед ее гением, и она была очень привязана к нему.

Павлова и Дандре решили обосноваться в Англии. В пригороде Лондона был куплен увитый плющом особняк Айви-хаус, окруженный большим парком. В пруду плавали белые лебеди, с которыми Анна часто фотографировалась. Любимого лебедя Павловой звали Джек. В саду росли экзотические растения, которые Анна привозила со всего света, и ее любимые тюльпаны. В одной из комнат Анна устроила мастерскую: она увлеклась скульптурой и нередко лепила здесь фигурки балерин.

Но наслаждаться покоем в любимом доме удавалось нечасто: Павлова не мыслила своей жизни без танцев, и гастрольные поездки следовали одна за другой. Ее взрывной и капризный характер затруднял общение с труппой – например, из-за небольшой оплошности Мордкина во время выступления Павлова вспылила и влепила ему пощечину. На его место пришел Лаврентий Новиков. Положение спасал Дандре – он, как никто другой, умел сглаживать возникавшие конфликты. Он же занимался бухгалтерией, вел переговоры, общался с прессой, разрабатывал маршруты поездок – словом, делал все, чтобы Павлова могла не отвлекаться от творчества.

Дела труппы шли успешно. В ней уже было около сорока человек. Дандре был осторожным и расчетливым – в отличие от Дягилева, который не скупился на расходы и поэтому постоянно был в долгах. Конечно, уровень спектаклей был весьма средним: кроме самой Павловой, в труппе не было выдающихся танцоров, но влияние личности и гения Павловой было столь велико, что при ее появлении все преображалось. Теперь она не была стеснена никакими рамками – она могла танцевать все, что хотела. Приглашенные балетмейстеры ставили танцы специально для нее, а нередко она и сама выступала в роли хореографа. При этом она совершенно беззастенчиво обращалась с музыкой: произвольно сокращала, меняла темп, собирала номер из фрагментов пьес разных композиторов. Попытки протеста приводили Павлову в ярость. Никому другому это не сошло бы с рук, но гений Павловой заставлял прощать ей любую вольность. Имя Анны Павловой давно стало означать гораздо больше, чем просто имя: она стала явлением в мировом искусстве, мировой знаменитостью. На нее равнялись танцовщики во всем мире, за ней постоянно следила пресса. Ее именем называли духи, пирожные и фасоны шляп. На ее выступления женщины приходили задрапированные в любимые Павловой шали, перерисовывали себе в блокноты ее прически и костюмы.

Последний раз Павлова танцевала в родном Мариинском театре в 1913 году – Аспиччию в «Дочери фараона» и Китри в «Дон Кихоте». После этого была только короткая гастроль в 1914 году – по одному выступлению в Петербургском народном доме, в Москве и в Павловске. Потом она уехала в Париж, а оттуда – в Берлин. Когда началась Первая мировая война, Павлова с труппой едва успела уехать в одном из последних поездов.

Далее были годы практически непрерывных гастролей. Болезненная с виду балерина напоминала современникам динамо-машину: отдавая энергию, она постоянно возобновляла ее изнутри. Ее хрупкое сложение сочеталось с крепчайшими мускулами, огромной силой воли и железной самодисциплиной. В ее репертуаре были классические балеты, а также специально поставленные для ее труппы номера. Павлову часто упрекали в погоне за деньгами, но балерине важны были не деньги, а возможность танцевать. Танец был ее жизнью, и перестать танцевать для нее было равносильно смерти. Конечно, и деньги не были лишними: на них Павлова основала в Париже приют для детей эмигрантов, заботилась о своей труппе, занималась благотворительностью. На те же деньги Павлова содержала свою собственную балетную школу. Правда, таланта педагога у Павловой не было, но польза была уже в том, что способные девочки имели возможность наблюдать за работой великой балерины.