Текст книги "Карантин"

Однако консул был еще тем пройдохой.

– Груз доставлен сюда российским самолетом, значит, за его сохранность отвечает наше представительство. Разговор закончен. Прощайте.

Родзиевский сидел неподвижно, с каменным лицом, и таким же неподвижным холодным взглядом в упор смотрел на Полынова. Мол, что ты можешь, букашка, против меня?

– Жаль… – искренне вздохнул Никита и встал. – Жаль, что не договорились…

Он протянул руку – якобы для прощания, но в последний момент выбросил ее вверх, схватил Родзиевского за шевелюру и сильным рывком припечатал лицо консула к столу. Придавив голову еще сильнее к столешнице и используя ее затылок как точку опоры, перемахнул через стол, где хватил консула за правую руку, дернувшуюся было к ящику стола. И ее тоже растопыренными пальцами изо всей силы припечатал к столешнице. Консул приглушенно взвыл.

– Ай, как плохо, как плохо… – посочувствовал Никита, одной рукой доставая из ящика стола пистолет «Макаров», а второй все еще прижимая голову консула к столу. – Личико вава, ручка вава… Не надо шалить, мальчик, на государственной службе.

Рывком за волосы он посадил Родзиевского и сунул пистолет в расквашенный нос.

– Никаких звуков издавать не советую, – мрачно порекомендовал Никита. – Во избежание осложнений.

Консул сидел ни живой ни мертвый, лишь ошарашенно моргал глазами. Видимо, с ним впервой обходились вопреки дипломатическому этикету.

Никита освободил брюки Родзиевского от ремня, завел ему руки за спину и привязал их к спинке стула.

Затем порыскал по ящикам стола и в одном из них обнаружил целый набор галстуков. Все правильно, как без них дипломату? Ну просто никак нельзя. Особенно при такой «недипломатической» встрече. Галстуками Никита привязал ноги консула к ножкам стула, а один, свернув в тугой комок, запихнул в рот вместо кляпа.

– Так-то будет лучше, – прокомментировал он, когда критическим взглядом оценил свою работу.

Консул неожиданно начал икать. Лицо побледнело, глаза стали закатываться.

– Ну-ну, – пожурил его Никита. – Зачем же в обморок шлепаться, как гимназистка? Никто на твою жизнь покушаться на собирается.

Он схватил с тумбочки сифон с водой, брызнул на лицо Родзиевского, пошлепал по щекам. Консул замотал головой, шумно, со всхлипами, задышал разбитым носом.

– Вот и ладушки, – удовлетворенно констатировал Никита, обшаривая карманы Родзиевского. – А вот и ключики от каморки папы Карло, – объявил он, извлекая связку ключей. – Какой из них от склада? Этот?

Консул отрицательно покачал головой.

– Нет? А этот? Ага, этот… Молодец, хороший мальчик, послушный. А вот этот, надо понимать, от ворот? Умница! Я тебе за послушание маленький подарочек сделаю. – Никита чуть развернул вентилятор и направил струю воздуха на лицо Родзиевского. – Вот видишь, как хорошо быть умным-разумным мальчиком. Ты посиди здесь тихонько полчасика, пока мы машину погрузим, и, если не будешь шалить, я тебя потом развяжу, хорошо?

Сунув пистолет в карман, Никита вышел во двор, отпер ворота и махнул рукой Майклу, чтобы тот заезжал. Полицейский на лавочке и на этот раз и бровью не повел. И правильно. Какое ему дело до белых людей? Он здесь поставлен экстерриториальность блюсти, а не в чужие дела нос совать.

Открыв склад, Никита присвистнул. Впрочем, нечто подобное он и ожидал увидеть. Половину гуманитарной помощи как корова языком слизала. Силен консул в бизнесе оказался, явно по стопам старших «товарищей» пошел. Жалко, конечно, что часть медикаментов «на сторону уплыла», но весь груз за одну ходку вывезти все равно бы не удалось, а на две ходки у Никиты не было времени. А тут в аккурат на машину будет.

Ребята из деревни, вопреки мнению о лености африканцев, работали на удивление споро. Да и картонные коробки с медицинскими препаратами, несмотря на свои габариты, были легкими. Майкл, естественно, в погрузке участия не принимал, сидел в кабине, слушал музыку и посасывал из фляжки «микстуру».

Никита же руководил погрузкой, то и дело бросая взгляды на улицу – не покажется ли секретарша или вице-консул. Но все обошлось.

Через полчаса погрузили последний ящик, накрыли машину брезентом, и довольные аборигены полезли в кабину.

– Счастливого пути! – махнул рукой Никита.

Майкл на прощание поднял ладонь, улыбнулся сквозь закрытое стекло, и «Катерпиллер», тихо урча мощным мотором, с элегантным достоинством крупногабаритного монстра выплыл за ворота.

Никита закрыл ворота, вернулся к складу и вытащил из кармана «Макаров». Вынув из пистолета обойму, он бросил его за порог склада, а обойму зашвырнул в густую траву на территории консульства. Затем закрыл склад и вернулся в кабинет Родзиевского.

– Вот все и закончилось, – весело объявил он с порога. Успешно проведенная операция настроила Никиту на мажорный лад. – А ты боялся…

Он вынул кляп изо рта консула, затем развязал его.

К удивлению, Родзиевский ничего не сказал. Достал платок и молча стал левой рукой вытирать окровавленный нос, мрачно глядя куда-то мимо Никиты. Правую опухшую кисть руки он держал перед собой на весу.

– Я рад, Арнольд Семенович, что мы расстаемся без гневных фраз, типа «мы еще встретимся!», – примирительно сказал Никита и положил на стол связку ключей. – Кстати, не советую после моего ухода звонить ни в полицию, ни в комендатуру. Иначе при аресте и дознании всплывет вопрос, куда же подевалась вторая половина груза. Я понимаю, что местным властям это до лампочки, но как к этому отнесутся в МИДе? Что же касается моего «длинного языка» в Москве, то кто поверит словам обыкновенного санитара о стяжательских наклонностях консула без веских доказательств? Да и мне сутяжничать с вами не с руки – одна морока. Так что бывайте здоровы!

Никита развернулся, чтобы уйти, и только тогда Родзиевский глухо сказал ему в спину:

– Пистолет… Пистолет верни. Он за мной числится.

– Найдешь на складе, – бросил через плечо Никита. – Естественно, без патронов.

В паркой духоте, отличающейся от такой же духоты в джунглях только тем, что сверху еще припекало солнце, Никита дошел по пустынной улице до конца и увидел аэродром. Обыкновенная, ничем не огороженная луговина, вероятно, ранее используемая местными жителями как выгон для скота. С краю поля стоял небольшой домик – надо понимать, здание аэропорта, а за ним метрах в двадцати виднелся средних размеров самолет, выкрашенный в темную, цвета грозовых облаков краску.

«Ан-24» в транспортном варианте, узнал Никита.

И куда только не занесло отечественную технику после развала сверхдержавы. В каких уголках земного шара эта техника теперь ни работает… И не работает тоже.

Никита направился к зданию и, подойдя ближе, заметил выглядывающий из-за угла капот оранжевого «Лендровера». А вот это уже грозило неприятностями.

Машину вице-консула Ненарокова после двенадцати часов мытарств на ней по джунглям он узнал бы и в густой череде автомобилей на Новом Арбате, а уж здесь тем более не спутал бы ни с какой другой.

Однако отступать было некуда. Расслабившись, как перед неизбежной дракой, Никита неторопливой походкой направился к зданию.

Когда до здания осталось метров двадцать, входная дверь распахнулась и на пороге появился улыбающийся вице-консул. В одной руке он держал небольшой черный кейс, а другой махал Никите.

– Здравствуйте, господин Полынов, – радушно приветствовал вице-консул. – А я вас жду!

Улыбка Ненарокова – с тонкими губами, растянутыми до ушей, и мелкими редкими зубами – напоминала оскал барракуды.

– Здравствуйте, – спокойно проговорил Никита.

Что еще за сюрприз приготовили ему господа российские дипломаты?

– Я сюда прямиком из президентского дворца, – радостно сообщил вице-консул. – Позвонил Родзиевскому, а он сказал, что вы уже на аэродроме… Как хорошо, что еще не улетели! – Он пожал руку Никиты и чуть задержал в своей. – Кстати, голос у Арнольда Семеновича был какой-то хмурый… Вы что, с ним не поладили?

– В цене на билет не сошлись, – буркнул Никита и посмотрел в глаза вице-консула. Что-то там, в зрачках Ненарокова, мигнуло, но что – то ли мимолетная растерянность, то ли такая же по краткости удовлетворенность, – Никита разобрать не смог. И то, и другое были как хрен и редька – друг друга не слаще.

– Ну, это ваши с ним проблемы, – отмахнулся вице-консул. – А у меня к вам дело государственной важности. Вот этот чемоданчик с дипломатической почтой необходимо срочно передать в Каир. Берите, берите.

Никита машинально взял плоский черный чемоданчик и внимательно посмотрел на него. Вес у чемоданчика был порядочный, а два цифровых замочка надежно берегли тайну содержимого.

– Бумаги много весят, – перехватил его взгляд Ненароков.

– Я в Каире останавливаться не буду, – попытался мягко отказаться Никита. – Первым же попавшимся рейсом улетаю в Москву.

– И не надо там останавливаться! – расцвел в улыбке вице-консул. – Тем более что с дипломатической почтой вам нельзя проходить через таможню без соответствующих документов. Поэтому в зале транзитных пассажиров вас встретит сотрудник российского посольства в Каире Игорь Петрович Постышев и в обмен на оказанную услугу вручит вам билет до Москвы.

Никита ничего не сказал. Интересно, вице-консул его что, за круглого дурака принимает? Впрочем, наверное, именно так и думает. А какие мысли могут быть у мелкого жулика, на пару с консулом ворующего медикаменты? И Полынову внезапно стало жаль Ненарокова. Профессионалам всегда жаль дилетантов, даже когда они противники.

Ненароков предупредительно распахнул перед Никитой дверь в небольшой холл здания частного аэродрома, вошел за ним следом. В холле у никелированной вертушки стоял бравый негр двухметрового роста в гвардейской форме и лихо заломленном берете на макушке. Стоял он, прислонившись к стене и опираясь на ствол швейцарской винтовки «ЗИГ» как на древко дротика. От безделья и беспросветной скуки парень, видно, совсем одурел и впал в полное безразличие. Танк мимо него пройди – и то не заметил бы.

Никита напустил на лицо апломб облеченного важным государственным заданием человека и пошел на гвардейца. На предъявленный билет негр даже не посмотрел, и, наверное, Полынов с Ненароковым беспрепятственно прошли бы на летное поле, не акцентируй Никита внимание на чемоданчике.

– Это дипломатическая почта, – поднес он кейс к глазам гвардейца.

Негр смотрел на чемоданчик тупым, бараньим взглядом.

– Дипломатическая почта, – повторил Никита по-английски и постучал по кейсу пальцами.

Наконец гвардеец очнулся и что-то спросил на местном наречии.

Ненароков бросил на Полынова укоризненный взгляд и коротко ответил на том же языке. Гвардеец отрицательно покачал головой и возразил. Вице-консул повысил тон и стал тыкать в лицо гвардейцу свои документы. Тут уж гвардеец окончательно пришел в себя и тоже стал говорить на повышенных тонах, тыча пальцем куда-то в сторону служебных помещений.

Вице-консул еще немного попрепирался с охранником, затем пожал плечами и, повернувшись к Никите, сказал:

– Вы идите, садитесь в самолет, я сам все улажу.

– А чемоданчик?

– Берите с собой.

И они разошлись. Ненароков в сопровождении «бравого» гвардейца направился к начальнику аэродрома, а Полынов через турникет вышел на летное поле.

Но к самолету Никита не пошел. Обогнув здание, он подошел к «Лендроверу», булавкой открыл замок багажника и, аккуратно положив кейс, захлопнул крышку. И только затем направился к самолету. «Эх, дурашка ты, дурашка… – в душе пожалел Полынов вице-консула. – Ну что тебе стоило забрать у меня кейс? Я тебе уж и так и эдак намекал, разве что костяшками пальцев по кейсу не стучал, как перед гвардейцем…»

На траве в тени самолета возле шасси сидело двое немолодых людей в старой аэрофлотовской форме.

Еще издали Никита услышал родную русскую речь.

– Привет, земляки, – сказал он, подходя.

Летчики повернули головы. Роднила их не только форма, но и усталые загорелые лица, и грустные взгляды, и ранняя седина. Разве что один был чуть постарше, лет сорока пяти, и с голубыми глазами, а второй – помоложе, но тоже за сорок, и кареглазый.

– Привет, – равнодушно отозвался тот, что постарше. – Из России?

– Ну а откуда же еще!

– Значит, уже не земляк, – вздохнул летчик. – Мы с Украины.

– А почему тогда по-русски разговариваете? – съязвил Никита. «Уроки» Стэцька Мошенко не прошли даром.

– А я лучше на старославянском заговорю, чем в принудительном порядке «забалакаю», – все так же равнодушно ответил летчик. – От нас что надо? Весточку, что ли, на родину передать?

– Да нет. Я – ваш пассажир. Сейчас билет покажу…

Никита зашарил по карманам.

– Не надо, – махнул рукой второй летчик, встал и ударил кулаком по фюзеляжу. Корпус машины отозвался гулом. – Алексей, прогревай моторы! Летим!

Тем временем первый летчик выбил из-под шасси колодки и, прихватив их, направился к люку.

– Ну, а ты чего, – обратился к нему оставшийся летчик, – особого приглашения ждешь?

– А что, так сразу и летим? – удивился Никита.

– Самое время… – Летчик выбрался из-под крыла и, прищурившись, посмотрел на небо. – Лучшего времени здесь, чем летать в грозу, нет…

– Никита, – представился Полынов и протянул летчику руку. Нравились ему эти простые, бесхитростные парни.

– Михаил, – назвался летчик, но руку не пожал. – Ты – врач?

Никита кивнул.

– С эпидемией боролся?

Никита снова кивнул.

– Тогда не протягивай руки.

Полынов рассмеялся.

– Таким образом «тофити» не заразишься. Вот разве что со мной переспать надумаешь, тогда есть опасность.

– Ишь, размечтался, – хмыкнул Михаил. – Знаешь такую поговорку: «Береженого и бог бережет»?

Тогда прикуси язык и залазь.

Уже на последней ступеньке трапа Никита оглянулся и сквозь стеклянные двери в домике аэродрома увидел спешащего на поле вице-консула. Никита повернулся и, стоя в проеме люка так, что левое плечо скрывал борт самолета, правой рукой помахал Ненарокову. При этом он состроил вице-консулу такую лучезарную улыбку, будто тот являлся ярчайшим представителем слабого пола.

Вице-консул нерешительно остановился и тоже помахал рукой, напоследок одарив Никиту своим «неотразимым» оскалом барракуды. Ничего другого, как подумать, что в левой руке Никита держит чемоданчик, он не мог.

– Чего застрял? – недовольно крикнул с земли сквозь рев набирающих обороты двигателей Михаил. – Давай быстрее!

Никита шагнул внутрь самолета.

Трюм транспортного «Ан-24» напоминал собой авгиевы конюшни. Хотя коней здесь вряд ли перевозили, но коз и баранов – точно. И, само собой, оружие, потому что к запаху навоза примешивался запах оружейной смазки. Впрочем, сейчас трюм был практически пуст. Лишь в хвостовой части лежало несколько джутовых тюков неизвестно с чем.

Михаил втянул в трюм трап, задраил люк.

– Садись! – перекрывая рев моторов на форсаже, Крикнул он Никите и указал на кресло возле входа.

В трюме было всего четыре кресла – по одному у каждого иллюминатора. Остальное пространство предназначалось исключительно для грузов. Нерентабельно в Африке возить людей.

– Сиди и с места не рыпайся, заразу не разноси! – поучал Михаил. – Ты парашютом пользоваться умеешь?

– Нет, – соврал Никита. – А что?

– Тогда молись богу, чтобы нас не сбили.

– Кто? Мятежники?

– И те, и другие. У них стрельба по самолетам что-то вроде развлечения. Мы им «стингеры» возим, а они нас ими же и сбивают. Война по-африкански называется!

Не зная, как отреагировать, Никита неопределенно хмыкнул. Со своими оценками здешней войны он уже не раз попадал впросак.

– Да, и последнее! – проорал Михаил, потому что рев двигателей стал невыносимым, фюзеляж мелко задрожал. – Запомни, когда прилетим в Каир, говори, что мы летели из Сомали! Понял?! Иначе тебе карантин обеспечен, а нас лишат лицензии до конца жизни!

Самолет наконец дрогнул и начал разбег.

Глава 3

Ни молния, ни «стингер» в самолет не попали, хотя потрясло «Ан-24» в грозовом фронте изрядно. Как на тренажерном вибростенде. И как только самолет на составные части не развалился, уму непостижимо.

После подобного испытания весь экипаж вместе с Никитой можно было смело зачислять в отряд космонавтов, если, конечно, за время отсутствия Полынова в России космическую программу не свернули окончательно и навсегда.

В Каир самолет прибыл поздно ночью, и, когда Никита ступил на бетон летного поля, ему показалось, что чище воздуха он не вдыхал никогда. Основательная тряска самолета подняла в трюме такую пыль, что дышать было невозможно, а Никита стал похож на скотника, только что вычистившего хлев. И воняло от него, как от настоящего козла.

В зале для транзитных пассажиров к Никите – как, впрочем, он и предвидел – никакой представитель российского посольства не подошел. Наоборот, чистенькие, ухоженные пассажиры шарахались от него, как от зачумленного. Естественно, Никита не стал разыскивать мифического Постышева, даже существуй таковой на самом деле. Он приобрел билет до Москвы на ближайший рейс и юркнул в туалетную комнату.

Здесь он умылся, а носатый араб с видимым отвращением более-менее вычистил его одежду – на стирку и глаженье времени до посадки в самолет не было, хотя соответствующая служба в аэропорту имелась.

Но следующий прямой рейс на Москву был почти через сутки, и Никита махнул рукой на свой внешний вид. Вонь уменьшилась, однако все равно ощущалась – от предложения араба взбрызнуть одежду освежителем воздуха Никита наотрез отказался. Эффект мог получиться убийственным. От сочетания запахов хвои и хлева пассажиров могло начать мутить и без воздушных ям.

К счастью, пассажиров в самолете было немного, а в салоне второго класса – вообще не больше десятка.

Никита сел в кресло у иллюминатора в свободном ряду, пристегнулся и, чтобы не вступать в разговоры со стюардессой, закрыл глаза, якобы собираясь спать.

Одного не учел – что летел он рейсом не российской авиакомпании, а германской. Стюардесса тотчас оказалась рядом, деликатно «разбудила» его и вежливо предупредила, что «отправляться в сон» он может только после взлета самолета и набора высоты. Заодно предложила одеяло. И все это она сообщила с такой радушной, лучезарной улыбкой, будто их «Боинг-747» был предназначен исключительно для перевозки грязных и вонючих пассажиров. Правда, при этом она стояла несколько поодаль и к Полынову не наклонялась.

Никита хотел было извиниться за свой внешний вид, но, наткнувшись на заученно приветливый взгляд стюардессы, понял, что ей абсолютно все равно, чистил ли ее пассажир прямо перед посадкой в самолет унитазы в общественном туалете или же попросту не мылся со дня своего рождения, соблюдая религиозный обет. Поэтому он не стал плести небылицы в свое оправдание и согласился взять одеяло.

Пронаблюдав в иллюминатор, как лайнер разгоняется по взлетной полосе и ложится на курс, оставляя слева по борту бесконечное море огней ночного Каира, Полынов накрылся одеялом и смежил веки. Теперь уже по-настоящему, без всякого притворства, хотелось спать. Прощай, Африка! Быть может, навсегда.

Все три часа полетного времени Никита проспал сном младенца. Разбудила его все та же неизменно заботливая стюардесса, указывая пальчиком на мигающие на стене надписи, регламентирующие поведение пассажиров перед посадкой. Никита послушно вернул спинку кресла в вертикальное положение, отдал стюардессе одеяло, пристегнул ремни безопасности.

И от нечего делать вперился в белесую предрассветную муть сплошной облачности за иллюминатором.

В душе имелось два страстных желания. Первое – содрать с себя одежду, залезть под душ и долго, с наслаждением, мыться. Второе было более прозаическим – страшно хотелось зевать. За неимением возможности немедленно осуществить первое желание, Никита вовсю осуществлял второе. Тем более что оно хорошо снимало боль в ушах, возникающую от перепада давления при снижении самолета.

Приземлились в потемках, но, пока самолет выруливал на стоянку, рассвело. В приподнятом настроении – и куда только зевота подевалась? – Полынов сбежал по трапу на бетонные плиты Шереметьева и зашагал к зданию аэропорта. Утренняя прохлада бодрила, а предвкушение, что не пройдет и часа, как он смоет с себя пыль и грязь Африки, настраивало на радужный лад.

Российский таможенник не отличался воспитанностью и вышколенностыо немецких стюардесс. При виде пассажира в мятых, грязных шортах и такой же по свежести рубашке глаза его вылезли из орбит, а нос брезгливо сморщился.

– Откуда ты такой взялся? – недоуменно рыкнул он.

А вот этого Полынов не любил. Органически не переносил чванства и высокомерия.

– Из Африки, однако, господин хороший, – состроил он лучезарно дебильную улыбку. – С международного симпозиума по вопросам разведения и выпаса племенных козлищ. Никак не слыхали, что ли?

– Оно и чувствуется… – Таможенник помахал у себя перед лицом раскрытым паспортом Полынова. – Где багаж?

– Однако с собой нетути, – изображая из себя крестьянскую простоту, развел руками Никита. – Мой багаж токмо по дипломатическим каналам идет.

– Проваливай! – Таможенник раздраженно швырнул паспорт на стойку. – Козлопас…

– Премного благодарен, – расшаркался Полынов. – Нижайше кланяюсь… Как погляжу, добрейшей вы души человек!

Таможенник не нашел слов, и Полынов побыстрее ретировался. «Ну уж на последующих пассажирах он душу-то свою „добрейшую“ отведет», – на ходу подумал Никита.

На площади у здания аэропорта Полынов остановился. Похоже, своей спешкой сам себе создал трудности. Слишком быстро добрался в Москву из Центральной Африки – вряд ли Веретенов ждет его так рано. А это значит, что встречающих не будет и надо добираться самому. С его же внешним видом плюс «экзотическим» запахом – проблема из трудноразрешимых. Впрочем, за доллары московские таксисты куда хочешь – хоть обратно в Центральную Африку – доставят. Знай только валюту отстегивай.

Так оно и оказалось. Не успел Никита оглядеться, как возле него затормозил потрепанный оранжевый «жигуленок». Передняя дверца распахнулась, и молодой чернявый водитель радушно предложил:

– Садись, подвезу!

Лицо у парня было простоватым, добродушным.

Именно с таким лицом частным извозом и заниматься – у клиентов больше доверия вызывает.

Полынов на всякий случай оглянулся – нет ли встречающих, однако площадь перед аэропортом была пустынна. Пассажиры с каирского рейса еще получали багаж, а других рейсов в столь раннее время, похоже, не было. Никита снова перевел взгляд на «Жигули» – оранжевый цвет машины ярко воскрешал в памяти «Лендровер» вице-консула Ненарокова, – поморщился, но, махнув на плохую примету рукой, сел на переднее сиденье и захлопнул дверцу.

– Алексей, – представился парень, трогая машину с места.

Полынов равнодушно кивнул. Вступать в пустые дорожные разговоры он был не намерен. А говорить, куда ехать, пока не стал – дорога на Москву здесь одна. Где-нибудь в центре придется убивать время до семи утра и лишь только затем можно будет позвонить по телефону.

Парень покосился на него, промолчал и увеличил скорость. За окном замелькали голубые от утренней дымки стволы берез и синие сосны. В столь ранний час шоссе было пустынным, и создавалось впечатление, будто едут они где-то далеко-далеко от столицы среди бескрайних лесов, и только асфальт дороги напоминает о цивилизации.

Не доезжая до Петербургского шоссе, шофер внезапно сбросил скорость и свернул на неширокую, петляющую по лесу дорогу. Полынов подобрался и в упор уставился на водителя.

– Это куда же ты, Леша, меня, молоденькую и неопытную, везешь? – криво усмехаясь, процедил он.

– А на дачу к Веретенову, Никита Артемович! – ответил парень.

Он глянул на Полынова, и они дружно расхохотались. Действительно, где-то здесь, на берегу Клязьмы, у Веретенова была дача.

– Конспиратор! – отсмеявшись, покачал головой Никита. – Не мог сразу представиться? Наиграешься еще в шпионы, надоест…

– Минутку, Никита Артемович. – Алексей достал из кармана сотовый телефон и набрал номер.

– Доброе утро, Роман Борисович! – сказал он. – Племянник дяди Коли только что прибыл. Да, да…

Минут через пятнадцать будет у вас.

Алексей спрятал телефон и повернул голову к Полынову.

– А что же вы без багажа, Никита Артемович?

– Хорошо, что ноги унес… – пробурчал Никита. – Сидел я в тюрьме в одной неназываемой стране как злостный российский шпиен. К счастью, удалось бежать через канализацию. Запашок ощущаешь?

– Есть немного, – согласился Алексей. Однако, несмотря на свою простоватую внешность, изобразить на лице искреннюю веру в откровенную «развесистую клюкву» ему не удалось. – Только почему-то их дерьмо навозом попахивает.

– Тебе-то откуда знать, как заграничное дерьмо воняет? – снисходительно усмехнулся Полынов.

– Да уж известно, – неожиданно серьезно ответил Алексей. – Приходилось нюхать…

Полынов промолчал и внимательно посмотрел на водителя. Не такой-то он и молодой – лет ему отнюдь не двадцать три от силы, как с первого взгляда показалось. Все тридцать точно будет. Ровесник. Зря с ним так, свысока, разговаривал…

Алексей снизил скорость, свернул с шоссе на неприметную дорогу и, остановившись возле опущенного шлагбаума, посигналил. Из сторожки вышел суровый милиционер с автоматом на груди, бросил взгляд на номер «Жигулей», затем – на водителя и махнул рукой кому-то в сторожке. Шлагбаум поднялся.

И Полынов еще раз непроизвольно отметил, что непростым, видимо, человеком был Алексей, если охрана правительственных дач знала и затрапезные «Жигули», и его самого.

Дача Веретенова выгодно отличалась от современных загородных резиденций власть имущих, больше похожих на крепости с глухими стенами и окнами, забранными пуленепробиваемыми жалюзи. Это была постройка еще того времени, когда в стране понятия не имели ни о киллерах, ни о криминальных разборках и дачи строили с балконами, соляриями, помпезными колоннами – то есть для отдыха на природе, а не с целью защитить жизнь. Здесь было все, что положено иметь загородному дому: большие окна, открытая веранда на первом этаже и широкая терраса на втором с видом на небольшой декоративный парк и излучину реки. Любил Веретенов простор и не собирался себя ограничивать четырьмя стенами, хоть, разумеется, и понимал, что найдется немало охотников посмотреть на него сквозь оптический прицел. Но настоящая охрана тем и отличается, что не мозолит глаза, а занимается своим делом.

Ворота дачи открыли двое штатских ребят из личной охраны. Открыли так же молча, как и милиционеры – шлагбаум при въезде на территорию дачного поселка, но эти, внимательно посмотрев на водителя, кивнули в знак приветствия. Алексей им ответил таким же кивком.

Лишь только шины «Жигулей» зашуршали по дорожке, как на крыльце появился хозяин дачи, Роман Борисович Веретенов собственной персоной. Худощавый, лысоватый мужчина лет сорока пяти, с большим крючковатым носом, немного сутулый, он на первый взгляд не производил впечатления. К тому же был он порывист в движениях, говорил быстро, отрывисто, иногда глотая слова, и от этого казалось, что он не имеет своего собственного мнения и всегда готов не только согласиться с чужим, но и принять любую точку зрения. Однако на деле все было абсолютно не так. Видимость покладистости не соответствовала делам Веретенова. Ни к каким политическим партиям – ни к левым, ни к правым, ни к центру – он не примыкал, а был, не только на словах, но и на деле, сторонником одного направления – здравого смысла. Именно поэтому его постоянно привлекали к работе в правительстве, когда требовалось провести в жизнь действительно государственное решение, и именно поэтому он долго на ответственных постах не задерживался. То есть его потенциал использовали по принципу: «сделал дело – гуляй подальше!». Причем под первой половиной подразумевалось нужное на данный момент правительству решение, а под второй – личные идеи Веретенова об укреплении государственности. Обжегшись таким образом пару раз, Роман Борисович тем не менее не отказывался на два-три месяца занять какую-либо ответственную должность, если видел возможность хоть как-то способствовать укреплению государства. Но именно эти осечки и привели Веретенова к мысли создать свою оперативную группу внешней и внутренней разведки, чтобы не быть слепым котенком в политических интригах и экономических аферах на самом высоком уровне.

– Спасибо, – поблагодарил Алексея Полынов, выбираясь из машины.

Алексей только кивнул.

Веретенов не стал ждать, пока Полынов взойдет на крыльцо. Быстро спустился по ступенькам и, хрустя гравием, направился к «Жигулям».

– С возвращением, Никита Артемович, – пожал руку Полынову, смотря в глаза острым, проницательным взглядом.

– С добрым утром, Роман Борисович.

– Как добрались?

– А вы не чувствуете? – саркастически усмехнулся Никита и сморщил нос.

– Н-да, некоторое амбре ощущается… – согласился Веретенов, но тут же дипломатично увел разговор в интересующую его сторону:

– К сожалению, я был вынужден вас отозвать раньше срока, но все же – как с вашим заданием? Удалось что-нибудь выяснить?

– А вот о делах, Роман Борисович, извините, но – только после душа, – отрицательно покачал головой Полынов.

Таких ответов Веретенов от подчиненных не любил. Дело, прежде всего – дело, а личные проблемы – потом. Так он жил сам, этого же требовал и от своих сотрудников. Жестким взглядом он заглянул в глаза Никите и встретил в них непреклонный отпор.

– Хорошо, – порывисто согласился Роман Борисович. – Я вас понимаю. Идемте.

Он подхватил Никиту под руку и увлек в дом.

– Мне бы свежую одежду, – сказал Никита. – И обувь…

– Хорошо, хорошо, – кивнул Веретенов и на ходу бросил Алексею:

– Алеша, подыщите, пожалуйста, что-нибудь подходящее Никите Артемовичу… Прошу, – распахнул перед Полыновым дверь. – Машенька! – позвал он из прихожей. – Маша!

Со стороны веранды чуть ли не мгновенно появилась молоденькая прислуга в темном платьице и белоснежном накрахмаленном кокошнике.

– Машенька, я вас попрошу, отведите нашего гостя в ванную комнату. – Веретенов повернулся к Полынову. – Я надеюсь, Никита Артемович, вы за полчаса справитесь?

– Постараюсь, Роман Борисович.

Следом за прислугой Никита прошел в ванную комнату, где, к своему удовлетворению, не увидел никаких новомодных штучек типа джакузи. Не вязались подобные излишества с обликом Веретенова. Да, все прилично оформлено: стены и пол в кафеле, краны и трубы никелем блестят, чистенько, аккуратно – но не более. Большая ванна, рядом – душ, умывальник, зеркало, на полочках – лосьоны, одеколоны, мыло, шампунь, бритвенные принадлежности.

– Раненько вы встаете, Машенька, – посочувствовал Никита.

– У каждого своя работа, Никита Артемович, – с улыбкой возразила прислуга. – В этом шкафчике – полотенца, здесь возьмете бритву. Вот, кстати, аптечка, если порежетесь. А в эту корзину бросьте одежду.