Текст книги "Гнездовье котов"

На улице было по-весеннему солнечно, а зелень пробивалась даже между досками крыльца. Видимо, дальше него дядя выходил редко. Хмыкнул, заметив на речной гальке в бочке следы царапин. Неглубокие, иногда всего лишь с точку, будто кто-то, пытаясь расписать ручку, тыкал ей куда ни попадя.

Опять тишина…

Решив, что в случае опасности отсижусь в одном из заброшенных домов, двинулся вперёд. Было странно признаться даже себе в том, что мной двигало. Любопытство? Или для нормального человека отсиживаться, ожидая неизвестно чего, было страшнее? Но это не всегда так, даже если посмотреть на дядю. Но камни же как-то он натаскал в бочку… Или не он?

Пробирался по пустующей деревне, приминая некошеную траву. Избы снисходительно посматривали пустыми окнами, но некоторые были с закрытыми ставнями. Интересно, где там остались люди? С такими мыслями я наткнулся на неё.

Женщина в синем платке несла вязанку хвороста, закинув на натруженную спину в красной кофте.

– Эй! – прокричал, привлекая внимание. Старуха распрямилась, ойкнула и, скинув поклажу, понеслась от меня. Ну, понестись ей мешала лёгкая хромота, поэтому я без труда догнал её, по дороге подцепив связку хвороста.

– Ваше? – учтиво протянул связку. Старуха покосилась по сторонам и прошамкала:

– Ты… чегой-то? Чего, а?

– Обронили, говорю. Помочь донести?

Старуха недоверчиво оглянулась.

– А энтот… Откуда ты взялся? Лицо знакомое, но не припомню тебя?

– К Семену Михайловичу… Проездом.

Старуха вздрогнула и льстиво защебетала:

– Ой, давай вязаночку, сама донесу!

И тут до меня дошло. Хворост. Вряд ли она собирала его в деревне.

– А грибочки хорошие в этом году, не знаете?

Старуха расплылась в понимающей улыбке.

– Дома уже сушатся, но ещё и свежие есть. Так грибочков тебе отсыпать? Ты Семену Михалычу только скажи, что с собой принёс, а не от меня, – засуетилась.

– А отчего же? Неужто не оценит вашу помощь? Хворост же, как я понимаю, не в деревне собирали… И грибочки оттуда же… Свежие.

– Так как вы ходите в лес?

Старуха вздохнула. Потянулась за вязанкой. И нехотя поделилась:

– Слушаю я их. Вот и пускают. Иногда.

– А где вы их… слушаете?

Машина оказалась небронированным чёрным внедорожником. Унесли ключи с собой? А вдруг вернется кто-то один? Положив ружье на капот, пошарил в переднем бампере. Пусто. Обошел машину, проверил задний бампер. Бинго. Вот и связочка. Лег на землю, внимательно осматривая днище – мало ли какие сюрпризы могут оказаться? Отошел за угол ближайшей избы, нажал кнопку на брелоке. Машина приветливо пискнула, взрыва не последовало. И то благо. В салоне едко воняло свежей «ёлочкой». В баке осталось достаточно бензина… отложил ружье на соседнее сиденье, обитое чёрным дерматином, повернул ключ, машина легко завелась. То, что она стояла не тронутой, наводило на определённые мысли. Во-первых, довольно бессмысленно удирать на ней от птиц – и это понимал не только я. Во-вторых, те, кто остался, возможно, и не хотел удирать.

Вспомнил о спутниковом телефоне. Нажать единицу – всё в порядке, и поехать отсюда. Благо, транспорт есть. Вечно себе какую-то ерунду придумывают, особенно полковник. Проверить разве что напоследок место, о котором сказала старуха. Просто ради интереса, чтобы убедиться до конца в богатой фантазии моих нанимателей. Что же, понятно, почему полковник ничего не рассказал – я не из легковерных и его бы на смех поднял. Так и сделаю при встрече. А пока заглушил мотор, вынул ключи из замка зажигания и опустил в карман.

Открыл бардачок. Стопка одноразовых стаканчиков, пачка влажных салфеток, дорожный атлас. Негусто… Хотя, а чего я ожидал? Что профессионалы что-то оставят в машине? Глупо. Беглый осмотр салона ничего не дал. А вот в багажнике поджидал сюрприз. Воровато оглянулся, не видит ли кто? Засунул в рюкзак. Рюкзак оставил у колеса.

Вернулся в салон. Без документов ехать на чужой машине – верный шанс нарваться. Да и прав у меня нет. Можно, конечно, проехать через лес и бросить машину возле трассы, а там попутками, но рискованно. И сваливать, не разобравшись, как-то неохота.

На капот уселся крупный черный ворон и, повернув голову, уставился на меня правым глазом. Я постучал пальцем по лобовухе. Сделав два мелких шажка, птица приблизилась к стеклу и постучала клювом в ответ. Волосы медленно встали дыбом – я явственно различил в стуке: «Союз нерушимый республик свободных». Перестав стучать гимн, ворон снова уставился на меня, хитро подмигивая. А что тут удивительного? Вороны вида Corvus moneduloides, обитающие в Новой Каледонии, справляются с заданиями на сообразительность, предназначенными для пятилетних детей. Я помотал головой, стряхивая наваждение, и пригладил волосы. Решительно распахнув дверь, вылез. Голова ворона повернулась, словно антенна радара.

– Я в гости приехал, – миролюбиво разводя руками, сказал я.

– Кар-р-р-л, – ответил ворон.

– Вася, – вырвалось само собой.

Ворон солидно закивал головой, мол, очень приятно, а потом сделал что-то вроде «ку» в «Кен-дза-дза». Я оглянулся. На крыше джипа в ряд стояли вороны. Как только крышу не продавили? Таких крупных я сроду не встречал – крупнее бройлеров и клювы чуть ли не по полметра. Я невольно поморщился, представляя, как эти клювы будут терзать мою плоть. Деревья были словно в траурных лентах: покрыты телами напряженно наблюдающих за мной птиц. Понятно, что мне со всей пернатой оравой не сдюжить. Надо договариваться. Положил ружье в салон, закрыл дверцу, подхватил с травы рюкзак.

– Куда идти? – посмотрел на Карла.

Ворон взлетел и не спеша полетел, планируя в теплых потоках. Я, усмехнувшись, двинулся за ним. Следом с крыши снялась почетная свита. Заросшее кладбище, потом болото, на краю которого почему-то оказалась сваренная из арматуры, покрашенная в зеленый кладбищенская ограда. На ней важно восседал он. Я сразу понял, что это Он и есть. от вспушенного комка перьев так и веяло самомнением. Он сидел на ограде, внимательно наблюдая за мной, и сосредоточенно жевал. Именно это жевание меня и насторожило. Насколько я помню, птицы жевать не могут. Они пищу в зобе перетирают. А этот сидел и жевал. Причем во взгляде явственно виделось презрение ко мне – двуногой твари, лишенной дара полета. Тезис о том, что «человек – царь Природы» явно не был для него веским аргументом. Хотя, в такой глуши и для меня этот тезис потерял своё значение.

– И что вы здесь устроили, маленькие, но очень гордые птички? – поморщившись от неприятного запаха, принесенного ветерком с болота, спросил я, спиной чувствуя взгляды сотен бусинок-глаз.

Царственный чвикер, прекратив жевать, плюнул в меня. Я стер с лица плевок, посмотрел на ладонь. Как ни удивительно, нахальный птиц жевал жвачку. Кто бы мог подумать?

– Плевать в собеседника некультурно, – я демонстративно медленно, чувствуя, как напряглись птицы за спиной, достал из заднего кармана носовой платок.

Не спеша вытер лицо и ладонь. Так же медленно положил платок обратно. Птиц самым натуральным образом усмехнулся. Я внутренне вздрогнул, но не подал виду.

– Вижу, гостям тут не рады, – подвигал спиной. – Я сниму? – взялся за лямки рюкзака, вопросительно глядя на самодовольное чудо в перьях. – Не возражаете?

Вместо ответа пернатый повелитель снова принялся жевать. Я снял рюкзак, поставил на землю, сел на него, поерзал.

– Итак, продолжаем наш увлекательный разговор. Что вы тут устроили?

– На хер-р-р-р, – снизошел пернатый.

– Не понял.

– На хер-р-р-р, – плевок в лицо меня не удивил.

– Ладно, – я встал с рюкзака, – вижу, конструктивного диалога не получается. Первый контакт человека с иным разумным существом не состоялся. Жаль, – я развернулся и пошел к деревне.

Посмотрев на облепивших деревья птиц, достал носовой платок и вытер лицо.

– Невоспитанный у вас калиф, – сказал Карлу, словно соткавшемуся рядом из воздуха.

– Цар-р-р-р, – ответил Карл.

– Вижу, – сунул платок в карман и, разворачиваясь, выхватил из-за ремня ТТ.

На ТТ раньше много грешили из-за частых самострелов, но сейчас все на пользу. Пуля щелкнула о спрятанный в рюкзаке портативный газовый баллон, найденный мною в багажнике. Вспышка голубоватого пламени слизала «царя». Над болотом полыхнул красно-желтым сдетонировавший болотный газ. По ушам ударил звук взрыва, взрывная волна сшибла меня на землю.

– Вот и все, Карлуша, – я вытащил из-под себя сбитого на землю Карла, спрятал ТТ. – Революция у вас теперь. Король умер и все дела.

Встал и пошел к деревне, в любой момент ожидая удара крепкого клюва в затылок, но в наступившей тишине на меня лишь сыпались мелкие перышки.

Упрямец

Рассказ написан на конкурс «Черная метка 2019» сайта «Квазар»

– Я в вашем возрасте бабушек через дорогу переводила, а вы все по яблонькам с гиканьем зикаете, – с горечью сказала мать и прихлопнула тапком муху на стене.

Тапки она привезла из больницы, тиснув у соседки по палате, и очень ими гордилась.

Мы с братом переглянулись.

– А вы, вы… Уйдите с глаз моих долой! – хлопок и следующее кровавое пятно на обоях.

– А зачем через дорогу переводить? – не понял брат.

– Затем, чтобы машина не сбила!

– Как она их собьет?

– Будет ехать и собьет! – тапок опустился на стол, сделав хор мух на двух особей тише. – Я же в городе была, там машины так и шныряют. Это здесь хромая полуторка раз в день проезжает, а там…

– Молоковозка, – перебил брат.

– Что молоковозка?

– Молоковозка еще ездит.

– Пшли вон! – тапок отправил в мушиный рай еще пару мух, а мы, как ошпаренные, выскочили за дверь.

– Чуть не убила, – на крыльце сказал брат.

– Тапком не убьешь.

– От нее всего можно ожидать. Там и нож на столе.

– Это да, – кивнул я.

– Надо бабку перевести через дорогу.

– Где ты бабку поймаешь? – удивился я.

– Полно же их, – без особой уверенности возразил брат. – Я вроде на неделе видел одну вечером.

– Где?

– Ну… – неопределенно махнул рукой, – там…

– Не знаю, – меня терзали сомнения, – я что-то давно бабок не встречал.

– Я точно видел, – он почесал затылок, – В платке такая, с палкой.

– С клюкой?

– Какой клюкой?

– Палка так называется.

– Значит с клюкой. Это ж и хорошо – значит, сама плохо ходит и через дорогу перейти не может. Пошли, поищем.

– Может, ну ее? – без особой надежды спросил я.

Если брат что-то втемяшивал себе в голову, то переубедить его было трудно. Он был упрям. Ну как упрям? Однажды, в гостях у бабушки, он столкнулся в узком проходе возле сарая с теленком и, не желая уступить дорогу, простоял трое суток под дождем: пока теленок не околел от голода. Сам брат тогда заболел двусторонним воспалением легких и едва не умер.

– Пошли, – брат потрусил к калитке.

Я нехотя пошел следом. До темноты ходили по деревне, разыскивая бабку.

– Пошли домой! – не выдержал я: желудок уже урчал от голода и начинал нежно обгладывать ребра. – Есть охота!

– Поймаем бабку, переведем через дорогу и пойдем домой.

Спорить с ним было бесполезно: однажды, когда мы жили еще в другом районе, он услышал, что если на лету сшибить лбом майского жука, то никогда не будешь чувствовать боль от пчелиного укуса. Две недели он как сумасшедший прыгал в березовой роще, пытаясь сбить жука. Весь об ветки посекся, заработал не одну шишку, но жука наконец зашиб. Летом залез в улей на пасеке и едва не помер, искусанный пчелами. Весь раздулся, почернел, но отлежался. С тех пор и жуки и пчелы близко к нему не подлетали, а окрестные пчеловоды приглашали брата в гости в пору роения – ни один рой не улетал с пасеки, если брат околачивался поблизости.

С таким упрямцем я понимал, что останемся без ужина.

– Поймаем, не боись, – брат сдвинул на затылок бейсболку. – Не дрейфь!

– Есть хочется.

– Куда в тебя только лезет?

– У меня растущий организм, – пробурчал я, сглотнув голодную слюну.

– Стой! – ухватил меня за плечо. – Там.

В тусклом свете фонаря маячила чья-то сгорбленная спина.

– Она! Клюка! – брат, будто застоявшийся рысак, кинулся вперед.

Я побежал следом. Он подхватил старуху за руку и тащил как буксир. Волок, вцепившись левой рукой. Правая рука была в гипсе: кто-то сказал, что если тереть пальцами по стеклу, то можно протереть в нем дырку и брат все-таки как-то ее протер, хотя и умудрился сточить пальцы до кости.

– Стой, ирод! – проскрежетала упирающаяся бабка. – Ты шо делаешь, нахаленок?

– Слышь, бабуля, мы тебя через дорогу переведем и пойдем дальше, – объяснил брат и снова потянул ее в темноту.

– Растудыть твои качели! Зачем меня переводить?!

– Надо. Это чтобы вас машина не сбила.

– Баба Глаша я, паренек.

– Нам какая разница? – не понял брат. – Пошлите скорей, а то мы на ужин опоздаем.

– Вы никак не местные?

– Приезжие мы, пошлите.

– Баба Глаша я, милок. Меня три года назад молоковозка сбила…

– Вот видите? – обрадовался брат. – А теперь не собьет! Идемте.

– Померла я уже, мне не страшно, – с грустью сказала баба Глаша.

Я отшатнулся в ужасе, но брат был упрямым.

– Пошлите, а то еще раз собьет.

– Уть ты, скаженный. Прямо комсорг наш. Эх, помню, любил он с огоньком, с комсомольским задором…

– Некогда нам, баба Глаша, ваши воспоминания слушать, – перетащил упирающуюся покойницу через дорогу. – Вот и все. Спасибо. Колян, пошли домой, – кивнул мне и, насвистывая, пошел в сторону дома.

Я перекрестился, по широкой дуге обошел покойницу и побежал за братом. На углу оглянулся. Закутанная в черное фигура стояла и смотрела нам вслед.

Странная история (конкурсный вариант)

Версия на конкурс «Horror» Издательства «Союз писателей»

Когда я был маленьким, со мной произошла довольно странная история, научившая меня не совать нос, куда не следует. Случилось вот что. В конце апреля одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, гулял я со своими друзьями: Андреем, по кличке Пончик, и Аркашей. Детьми еще совсем тогда были. Несмышленыши, можно сказать. Впрочем, ныне в России и многие взрослые не многим смышленее нас в детстве. Андрей мой ровесник, а Аркаша на два года старше нас. Они оба родились в этой деревне, а я приехал из другой, но это нисколько не мешало нашей дружбе.

Скучая, мы прошлись по дороге, асфальтовой петлей охватывающей фруктовый сад, где стоял наш дом. Дошли до совхозной фермы, за которой тянулся лес.

– Может, в лес сходим? – предложил Аркаша. – Я там еще ни разу не был.

– Да что там может быть интересного? – спросил Андрюха.

– Да что угодно!

– Пойдёмте лучше на карьер! – возразил Пончик.

– Боитесь? – Аркаша посмотрел снисходительно и добавил: – А чего мы на карьере не видели?

– Кто боится? Мы?

Признаваться в том, что в лес идти боязно, совершенно не хотелось.

– Пошли в твой лес, – сказал я. – Только аккуратно надо, чтобы мать не узнала.

Мать у меня была весьма строгая и если бы узнала о походе в лес, то, как минимум устроила бы мне месяц домашнего ареста. Хотя, если бы узнала про поход на карьер, то влетело бы мне нисколько ни меньше.

– Мне тоже попадет, если мать узнает, – Андрюха всегда был солидарен со мной.

– Не боись, не узнает! – уверил Аркаша. – Главное, чтобы с фермы нас никто не заметил.

– Ну, пошли, – согласился я. Шансов быть замеченными кем-то в лесу было гораздо меньше, чем на карьере.

Мы осторожно прокрались мимо фермы и углубились в лес. По лесу тянулся овраг, разделявший нашу деревню на «старую» и «новую». «Старую» деревню построили еще при Сталине, и она пережила Вторую мировую войну. Новая, из щитовых домиков, обложенных кирпичом, строилась на наших глазах. Потом она разрослась, обзавелась несколькими длинными улицами. Но это было уже потом. Изначально же получилось две примерно равные части, рассечённые оврагом с протекающим в нем неглубоким ручьем. Ручей тек из старого пруда, отделенного дамбой от озера, выкопанного дорожными строителями. На противоположном от озера конце ручья, за фермой был тот лес.

В призывно блестящем свежими сочными листочками лесу мы обнаружили сруб из потемневших от времени бревен. И что самое интересное, ни окон, ни дверей в срубе не было совершенно. А крыша этой странной хижины была двускатная, крытая заросшей мхом и лишайником дранкой. Клеть видом своим вызывала мысли о весьма почтенном возрасте.

– Прямо избушка на курьих ножках!

– Только вот ножек что-то не видно.

– Пойдем отсюда? – предложил я. – Что тут интересного? Сарай какой-то.

– Сараи так не строят, – авторитетно заявил Аркаша. – Это другое что-то.

– Может, тут мельница была? Или кузня, – предположил Андрюха. – В них окон не делают.

– А двери где? Дверей тоже не делают в кузнях?

– А двери с другой стороны, – не сдавался Андрюха.

Обошли непонятную постройку со всех сторон, но никаких дверей не нашли.

– Может, это немцы построили, во время войны? – высказал догадку Аркаша. – Слышали же пословицу: что русскому хорошо, то немцу погибель.

– Не слышали, – признался Андрюха.

– Вот пойдете в школу, там и услышите.

– А что, немцы без дверей живут? – не поверил я. – Немцы, что, по-твоему, не люди?

– Может и живут. Кто их знает. Ты много немцев видел?

– Я нет.

– И я нет, – пожал плечами Пончик.

– Вот видите, – торжествовал Аркаша. – Немцев не видели, а спорите. Немцы же не такие, как русские.

– Можно подумать, что ты много немцев видел, – обиделся я.

Зазнайство Аркаши, который уже учился в школе, начинало меня раздражать.

– Видел! У деда на фотографии, – победно объявил он. – У него несколько фотографий с войны.

Мы с Андрюхой промолчали, не зная, что на это возразить.

– Вдруг фашисты тут во время войны построили амбар или лабаз! Или для пленных партизан карцер – поэтому и без дверей. Надо поискать вокруг. Глядишь, чего и найдется интересного!

Побродили вокруг да около, помочились, по детскому обычаю на угол этой непонятной постройки. Вот тут и случилось что-то странное. После акта мелкого хулиганства, которое в том нежном возрасте актом хулиганства вовсе не являлось, откуда-то из-под крыши дома вылетел сгусток то ли тумана, то ли дыма. Не могу точно описать, что это было. По плотности похоже на туман, а по форме – на вытянутый язык дыма или пламени.

И это, сохраняя форму вытянутого языка дыма, облетело вокруг постройки и подлетело к вербе. А дальше, просто втянулось в ветку вербы. Прямо как шмыгнуло в ветку. Трудно подобрать слова, если честно. Как если струйка дыма от горящей веточки идет, расширяясь в стороны – снять это на кинопленку и промотать бы в обратную строну. Вот тогда будет очень приблизительно похоже на то, что видели мы.

– Что это такое было?

Обалдевшие, мы постояли, глядя на всё это.

– А я откуда знаю?

– Видел, как в ветку втянулось?

– Ага.

– Думаешь, оно в ветке?

– Сейчас посмотрим!

Мы сломали ветку и перочинным ножом Аркаши расщепили ее, пытаясь понять, что это такое было. Ветка как ветка. Ничего сверхординарного.

– Нечистое тут дело, – вслух высказал общее мнение Аркаша.

– Пошли отсюда, – предложил я.

– Да, пора делать ноги, – поддержал меня Андрей.

– С вами каши не сваришь! – Аркаша бодрился, делая вид, что ему не страшно, и он уходит лишь потому, что уступает нам. – Всего вы боитесь! Как дети малые!

Не отвечая на обидные реплики, мы ускоренным шагом покинули лес, больше не заботясь о том, увидит нас кто-то или нет. Тем более что, уже начало вечереть, и лес в ранних весенних сумерках казался каким-то неприветливым и даже зловещим. Спешно идя обратной дорогой, мы встретили Бырю, шофера ЗИЛа, жившего неподалеку от этого леса.

– Здорово шпана, чего такие заполошные? Курили небось? – подозрительно посмотрел на нас.

– Здравствуйте. Нет, мы не курим, – мы поспешили обойти его.

Оглянувшись, я увидел, что он как-то слишком пристально смотрит нам вслед.

– Пацаны, что-то он как-то смотрит на нас. Как бы родителям не рассказал, – заволновался я.

– Не обращай внимания, он странный слегка, но безобидный – успокоил Аркаша, – живет один, ходит в лес с деревьями разговаривать.

– Понятно, – сказал я, а сам подумал: «Ничего себе – безобидный!».

– Дома не трепитесь, – предупредил Аркаша. – Я у деда про сарай спрошу, он должен знать, что это такое в лесу.

После мне стал сниться непонятный туман. Стоило заснуть, как передо мной вставал странный сарай и лес, постепенно затягивающийся туманом. При этом возникало странное чувство непонятного страха. И так до тех пор, пока не просыпался, задыхаясь застрявшим в горле беззвучным криком.

Аркаша назавтра пришел молчаливый и на эту тему говорить не желал. Лишь через пару дней он скупо рассказал нам, что дед на расспросы его выпорол и запретил приближаться к лесу.

– А мне тот туман снится, – сказал я.

– И мне тоже, – глядя в сторону подтвердил Андрюха.

– Мне тоже снится, – признался Аркаша. – Но лучше никому про это не говорить. Нечистое там что-то, в срубе этом.

Потом и брат стал украдкой жаловаться на непонятные страшные сны.

– А что приснилось то? – расспрашивал я.

– Не помню. Туман какой-то летает и страшно очень, – жаловался он.

Первого мая наша семья (я, младший брат, мать и отец) поехала в деревню Почаевка. Родители решили там отпраздновать Первомай в компании с сестрой отца – тетей Ниной, ее мужем Василием и дочкой Лариской. Во всей округе они были нашими ближайшими родственниками. К ним на праздники еще бабушка приехала, и отец очень хотел с ней повидаться. Выехали засветло. Не успели проехать по шоссе двенадцать километров, отделяющих нашу деревню от крупной трассы, как отец встретил кого-то на поле. Они там отмечали праздник.

Папенька на пару часов к ним присоединился, правда, пить отказался, что совершенно на него не было похоже, но тогда он еще не злоупотреблял алкоголем. Начало уже темнеть, когда мы тронулись в дальнейший путь. Доехали до трассы. Спокойно поехали по ней. Там минут сорок пути. Уже почти подъезжали к Почаевке. Было совсем темно. Я сидел на заднем сидении рядом с младшим братом.

Оглянулся и в свете фар едущей следом машины увидел сгусток тумана, летящий за нами. Минут тридцать эта странная туманная струя тянулась следом. Мы все ехали, и я все смотрел на это сгусток. Не знаю почему, но что-то в нем было неправильное, до жути пугающее.

– Паш, оглянись.

Брат оглянулся и, наморщив лоб, молча уставился в заднее стекло. Отблески фар в его очках отражались на стекле.

– Ты что-нибудь видишь странное? – не выдержал я.

– Где?

– Позади машины.

– Туман какой-то за нами летит. Мне такой же снился, – испуганно сказал он.

– Не бойся, мы его уведем от деревни, и он не найдет обратную дорогу! – продолжая следить за странным явлением, обрадовал брата я.

Потом наплывающий со спины свет, удар и темнота. Когда очнулся, то только зеленый огонек на приборной панели светился и очень болел живот.

Грузовик вылетел на встречную полосу, и лоб в лоб столкнулся с нашей машиной. Что удивительно, за рулем машины оказался Быря. Что еще удивительнее, кроме меня в этой аварии никто не пострадал. У меня же двойной перелом левого бедра, левое колено разбито, и все лицо посечено осколками стекла. Врачи еле спасли левый глаз. Зато отец радовался, что не выпил на поле, а то бы тоже под суд попал. Прямо ликовал весь.

Благо, в Почаевке была больница, куда меня и довезли на какой-то машине, остановленной отцом. Я долго пролежал в этой больнице. Потом меня выписали и еще дома полгода в гипсе лежал. Вся левая нога загипсована, от ступни до таза. После того, как гипс сняли, еще почти год ходить не мог. Постепенно научился с костылями перемещаться. Потом начал ползать и вставать на одном месте, а однажды сумел сделать шаг и с тех пор ходил. Только шрамы на лице остались на всю жизнь, да колено время от времени напоминает о себе болью.

На суде Быря вообще не смог объяснить, как и зачем он там оказался. Не помнил совершенно, ни как машину брал, ни зачем туда поехал. А это сорок минут езды от нашей деревни, тем более без путевки и на трассе, где ГАИшники шастают. Говорил на суде, что лег спать дома, а очухался уже за рулем, и видел только сильный туман, а встречной машины не видел в тумане совсем, хотя ни отец, ни мать тумана никакого не видели. А брата из-за его малолетства и потрясения от аварии про туман никто и не спрашивал.

Учитывая «активное сотрудничество со следствием» и «раскаяние в содеянном» водителю дали то ли пять, то ли шесть лет. На зоне с ним какой-то несчастный случай произошел, и он не вернулся в деревню. Там и похоронили где-то его, вдали от родных мест.

Когда меня привезли из больницы, то я узнал страшную новость о нелепой гибели Аркаши. Той ночью, когда мы попали в аварию, он полез на комбайн за аккумулятором. Не знаю, зачем ему понадобился этот неподъемный ящик. На свинец собирался перетопить? И с комбайна сверзился с аккумулятором в руках. Голова между асфальтом и аккумулятором. Кто представляет себе комбайн, тот поймет, что после такого падения от головы остается. Хоронили Аркашу в закрытом гробу. Мне родители не рассказывали, а вот пришедший навестить Пончик выложил страшную новость с порога.

Через несколько лет мы с Андрюхой, повзрослев и набравшись смелости, опять пошли в тот таинственный лес, надеясь понять, что же произошло тем апрельским днем. Никаких следов сруба там не было. Когда у старожилов стали расспрашивать, то все отнекивались и советовали не касаться этой темы. Не касаться, так не касаться, тем более тем и других тогда хватало. Урок был воспринят мною в полной мере – если просят не лезть не в свое дело, то лезть туда совершенно не стоит.

А вот Андрюха не успокоился, и продолжал приставать к старикам с расспросами. Через пару дней он внезапно умер во сне. Причиной смерти врачи назвали врожденный порок сердца. Когда я смотрел на тело друга, лежащее в гробу, то ясно понял, что потревоженное нами нечто не успокоится на этом. Нам с братом после похорон Андрюхи опять начал сниться непонятный пугающий туман. Но теперь в нем, скрываясь по пояс, стояли мертвые Аркаша с Андреем и звали меня к себе.

Через неделю умер дед Садовников. Его дом стоял по улице следующим за пустым домом Быри. Я понял, что туман на этом не успокоится и будет убивать одного жителя деревни за другим. Пытался рассказать родителям, предупредить о грозящей опасности, но меня не слушали. А потом умер брат. Просто задохнулся во сне. Теперь родители меня наконец-то внимательно выслушали. Выслушали настолько внимательно, что следующие полгода я раз за разом рассказывал эту историю врачам в психиатрической больнице в областном центре. По правде говоря, там под действием лекарств, туманящих сознание, я и сам стал все меньше и меньше верить в эту историю. Тем более что, туман мне сниться перестал. Консилиум врачей признал мое состояние стабильным и меня выпустили из опостылевших стен этого «дома скорби».

Забирали меня тетя Нина с мужем. От них я узнал, что семьи у меня больше нет. Мать задохнулась во сне, а отец сгорел в пожаре. Он начался в том самом лесу, и огонь перекинулся на деревню. Сгорели дома Быри и деда Садовникова. Кроме отца в огне никто не погиб. Причиной возгорания послужил совхозный бензовоз с заполненной под завязку цистерной, на котором отец въехал в лес. В деревню я потом попал очень не скоро, только когда выпустился из детдома. Приехал посмотреть на ветшающий дом и побывать на могилах брата и друзей. На месте пожарища был лишь молодой древесный подрост, выросший на пепле погибшего отца.