Текст книги "Малахитовый Лес"

Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Рано еще паниковать или сдаваться, она и не из таких ситуаций выкручивалась. Тори решила, что подумает об этом завтра, а пока вернулась в настоящий момент. Взгляд сам собой устремлялся к портретам – в гостиной Ксения хранила лучшие из них.

Илья тоже здесь был, яркий, разноцветный, словно собранный из тысяч стеклянных осколков. Тори понятия не имела, как называется такая техника, да и не важно это. Похоже, Ксения сумела понять его правильно: она видела перед собой человека хрупкого и закрытого, хранящего внутри нечто такое, что мало кто мог понять. И силой это никак из него не вытянешь – потому что сила уничтожит стекло.

Были здесь и другие обитатели поселка, в том числе совсем незнакомые Тори, наверняка давно съехавшие. Однако человек на центральном портрете узнавался сразу. Эта картина была самой большой, удивительно живой, как будто объемной, более совершенной, чем фотография. Черный фон создавал эффект глубины, из-за этого казалось, что мужчина на портрете улыбается тебе, он видит тебя и вот-вот сойдет с холста в комнату…

– Лев Градов? – поинтересовалась Тори.

Просто чтобы начать разговор, в подтверждении она не нуждалась. Младшего из братьев Градовых достаточно было увидеть хотя бы один раз, чтобы запомнить на всю жизнь. Высокий, с идеальной фигурой, широкоплечий – статуи греческих богов, и те завидовали бы. Черты лица гармонично мужественные, необычно красивые, вызывающие желание рассматривать его, ждать, когда это лицо озарится широкой улыбкой – конечно же, совершенной. Градов отличался бледной кожей без единого изъяна, эффектным контрастом к которой выступали чуть вьющиеся черные волосы, длинные ресницы и четкие линии бровей. Чувствовалось, что Лев для этого ничего не делал, он разве что в спортзал регулярно наведывался, а вот ко всяким косметологам – вряд ли, ему просто повезло. Естественно, это давно уже заметили, и если какой-нибудь журнальный список самых красивых мужчин страны обходился без него, на редакторов такого журнала начинали косо поглядывать психиатры и бесчисленная армия поклонниц Градова.

Тори его красоту воспринимала отвлеченно, как удивительное творение природы – и не более того. А вот для Ксении все обстояло иначе, картина сразу выдавала это. Лев Градов и без того был привлекателен, но в портрете сразу считывался взгляд влюбленной женщины. Да уж, не повезло ей… С такими связываться – себе дороже, они и совершенной красавице все нервы сожгут. А уж на правильное общение с таким человеком, как Ксения, у Градова и вовсе такта не хватит. Тут застенчивость художницы стала для нее основой самосохранения: ей лучше было наблюдать за кумиром издалека и никогда не общаться напрямую, чтобы спастись от разочарования.

Ксения заметила, куда направлен взгляд гостьи, отвернулась. Наверняка смущенно покраснела, но маска надежно это скрыла.

– Ты знакома с ним? – поинтересовалась Тори.

– Немножко. Мы как-то общались, он тут очень часто бывает и старается со всеми хотя бы раз встретиться лично. Очень хороший человек!

– Не сомневаюсь. А его брат?

Тори задала вопрос – и тут же удивилась ему. При чем тут вообще Роман Градов, он как влез в этот разговор? Его портрета на стене не было.

– Его я не знаю, – ответила Ксения. – Видела издалека, но он ни с кем просто так не говорит, только если к нему обратиться. А мне это зачем? Мне кажется, он очень неприятный!

Тори лишь усмехнулась, спорить она не собиралась, но для себя отметила, что старшему из братьев Градовых не повезло с родней. Сам по себе Роман не был «неприятным» – скорее обычным. Внешне даже симпатичным, в общении просто человеком, привыкшим отдавать приказы и по какой-то причине вечно настороженным. Но это сам по себе. Рядом с обаятельным, улыбчивым и красивым братом он представал собственным отражением в кривом зеркале. Победа или поражение в сравнении с кем-то зависят от того, с кем ты стоишь в одном ряду. Положение Романа Градова было безнадежным. Впрочем, вряд ли его это хоть сколько-то волновало, тут отстраненность от мира шла ему на пользу.

Но для художницы, которая в лицах читала истории, все это не имело значения. Да и потом, Тори до сих пор не понимала, зачем вообще упомянула своего соседа, и это ей не нравилось, она поспешила сменить тему разговора. Ксения была только рада – она не хотела говорить о Градовых по собственным причинам.

Тори задержалась у нее еще на час, потом отправилась к себе, но по пути заглянула в коттедж, который в Малахитовом Лесу называли общим. Там располагались кафе, небольшой магазин, кабинет врача и зал отдыха – единственное в поселке место, где был свободный доступ в интернет.

Отказ от виртуальной жизни – одна из важных особенностей Малахитового Леса, которой все поначалу возмущались, а потом учились наслаждаться. Здесь Тори не была исключением: в первые дни ее еще напрягала возможность остаться без связи и упустить что-то важное. Но потом она рассудила, что для по-настоящему срочных сообщений хватит и телефонной связи, а почту и мессенджеры вполне достаточно проверять раз в сутки. Без интернета ей даже проще было сосредоточиться на задании, только так возможно справиться с неожиданными проблемами вроде этой проклятой синестезии.

Теперь же можно было и отвлечься. Интернет заработал, как только она вошла в здание, и смартфон тут же запиликал сигналами сообщений. Надо же – во все возможные мессенджеры! Сначала Тори насторожилась, решила, что произошло нечто серьезное и теперь ее разыскивают все знакомые. Однако быстрая проверка показала, что больше дюжины сообщений пришло от одного человека – и все они, с разной степенью вежливости, требовали перезвонить ему.

Перезванивать не хотелось, потому что такая настойчивость не умиляла, а раздражала. Однако Тори рассудила, что лучше покончить со всем сейчас и не отвлекаться на Николая минимум сутки.

Он, конечно же, был всем недоволен.

– У тебя хоть какая-то совесть есть? Что с тобой не так?

– Если я начну перечислять по пунктам, нам дня не хватит, – вздохнула Тори. – Ты чего-то хотел? А ты хотел, иначе ты бы не настучал столько сообщений.

– Ты уехала из Москвы!

– Ну да. И что? Без меня столица рухнула?

– Почему ты меня не предупредила?

– Потому что мне чуть больше восемнадцати и я никого ни о чем предупреждать не обязана. Тебе это понадобилось или что?

– Зоя ушла из дома, – сухо сообщил он.

От этих слов, таких безобидных, вроде как самых банальных, веяло холодом. Воспоминания о боли, криках и липко засыхающей на руках крови уже царапали душу острыми коготками, но Тори усилием воли загнала их обратно. С Николаем она продолжила говорить все так же спокойно:

– Ну и что?

– Тебя это совсем не волнует? – поразился Николай.

– Смотря что ты подразумеваешь под словом «это». То, что опекун за ней не следит? Очень волнует. Спать сегодня не буду.

– Я не обязан круглые сутки за ней следить! Врачи сказали, что ей можно гулять, вот я ее и отпускаю! Обычно она возвращается!

– Может, еще вернется.

– Может быть. Но меня напрягает, что тебе на это плевать!

– Да? А знаешь, что напряжет тебя еще больше? Если я приеду на поиски и встречусь с ней на какой-нибудь ночной улице. Вот тогда будет занятно! Тебе рассказать, что в таких случаях делают, Коля? В полицию идут и заявление пишут.

– Три дня еще не прошло…

– Это не для тебя сказочка, ты опекун. Вот этим и займись, а до меня больше не докапывайся. Если вдруг понадобится что-то вроде денег, не требующее моего личного присутствия, звони, а не пиши.

– Ну и стерва же ты…

– Как будто ты не знал.

Их разговоры всегда заканчивались примерно одинаково, но сегодня на душе остался особенно неприятный осадок. Может потому, что в этом поселке прошлое обрело новую силу – Тори ведь знала, что тот самый человек по-прежнему рядом, он просто пока остается невидимым. А может, все дело в неудачном знакомстве с Ильей Шведовым, вразумить которого будет куда сложнее, чем она ожидала.

В любом случае оставаться одной ей сейчас не хотелось. Она чувствовала: черные воспоминания воспользуются ее одиночеством, они не станут скрестись в дверь, они будут бросаться на эту дверь всем телом. Возможно, выбьют ее, окажутся на свободе, тогда остаток дня и ночь пройдут совсем уж паршиво. Нужно отвлечься, сделать это можно по-разному… Поговорить с кем-то, например.

Круг общения, впрочем, пока оставался ограниченным. Идти обратно к Ксении было бы странно, они распрощались минимум до завтра. Обратиться к психологу? Нет уж, спасибо. Тори, так ничего и не решив, вдруг обнаружила, что с пешеходной дорожки сворачивает не к своему дому, а к соседнему.

Выбор был откровенно неудачный: Градов ее, вероятнее всего, пошлет без права на помилование. Но если все-таки снизойдет до разговора, это отвлечет ее больше, чем беседы с другими обитателями поселка. В этом Тори не сомневалась, хотя причин для такой веры вроде как не имелось.

Увы, проверить эту теорию ей так и не удалось. Градов ей попросту не открыл. В какой-то момент Тори решила, что он заметил ее из окна и отсиживается, но быстро поняла, что это совсем не его стиль. Даже если бы он не хотел говорить с ней, он бы просто заявил об этом, причем не стесняясь в выражениях. Получается, Романа не было дома.

Вроде как это нормально – человек все-таки на отдыхе… Вот только Тори помнила, как он уходил – утром, чуть раньше ее, она тогда только собиралась в гости к Ксении и заметила его случайно. Он шел в сторону леса… неужели еще не вернулся?

А может, вернулся и снова куда-то ушел.

Или застрял у кого-то в гостях.

Или сидит дома в наушниках и не слышит, как она в дверь стучит.

Что бы с ним ни случилось, Тори убедила себя, что ее это не касается.

Глава 10

Если бы Роман спросил у врачей, позволена ли ему сейчас такая нагрузка, они бы запретили, да еще и привязали бы его к кровати. Как особо буйного. Поэтому Градов никого ни о чем не спрашивал.

Ему сейчас требовалось отвлечься, потому что ситуация вышла из-под контроля. Он считал, что найти крысу, сливающую информацию конкурентам, будет несложно. Особенно в Малахитовом Лесу – здесь же не на что отвлекаться, сиди да работай! Однако, сколько бы он ни просматривал документы, нужный человек не обнаруживался. Это сбивало с толку. Роман не сомневался, что утечка данных была, причем на высоком уровне. Такое уже случалось раньше – и он всегда легко вычислял того, кому захотелось заработать на стороне.

А в этот раз он будто в каменную стену уперся. Неужели теряет хватку? Поговаривали, что после некоторых болезней реально можно поглупеть, но Роман не воспринимал такие рассуждения всерьез, да и сейчас не чувствовал в себе никаких перемен. С остальными проектами, которые ему то и дело присылали из офиса, он по-прежнему справлялся легко и только на поиске забуксовал.

К тому же паршивое настроение, оставленное разговором с Аллой, неожиданно закрепилось и уходить не собиралось. Роман понимал, что это глупо: не стоит она такого внимания, оскорбленная женщина может ляпнуть что угодно. Но вполне предсказуемые слова почему-то не шли из памяти и жалили больнее, чем воспоминания о самой измене.

Поэтому он отправился в лес. Это было прекрасно само по себе – возможность дышать чистым весенним воздухом, чуть сладковатым, как березовый сок. Не видеть людей, не думать о людях – это всегда помогало. Ну а правильная физическая нагрузка должна была окончательно решить проблему.

Роман ведь и правда занимался скалолазанием – давно уже, это был один из немногих видов физической нагрузки, которые его привлекали. Тренажерные залы он терпеть не мог, во всем, что там происходило, чувствовалось нечто искусственное и натужное. Ты двигаешься не потому, что это нужно, а чтобы потом принять красивую позу перед зеркалом или быстренько прыгнуть на весы. Дурацкие цели, бессмысленные, как бег хомячка в колесе.

В скалолазании по-другому. Ты двигаешься, чтобы подниматься, не падать, попасть туда, куда немногие заберутся. В этот момент работало все тело, мышцы оставались напряженными, нельзя было поддаваться ни боли, ни усталости. Да, сейчас тебя страхует трос, но вдруг его однажды не окажется? Роман прекрасно понимал, что после таких тренировок тело запоминает все, что подарил ему подъем по отвесной стене.

Он подумывал о том, чтобы установить стену для скалолазания на своем участке, но быстро отказался от этой идеи. Он слишком редко бывал в поселке, и его двор быстро начали бы воспринимать как общую территорию, куда можно всем. Вон, если та девица в дом вломилась, что уж о дворе говорить?

Да и потом, та самая любовь к обоснованности и естественности шептала, что глупо строить стену с выступами там, где есть деревья. Чем хуже скалолазания? Да ничем, просто принцип движения немного другой, а так – тоже работает все тело, тоже нужно думать, куда ступаешь, и постоянно чувствовать равновесие.

Он еще во время первого визита в Малахитовый Лес понял, что деревья здесь идеально подходят для таких развлечений. Высокие, крепкие, с часто растущими ветвями, они без труда выдерживали вес взрослого мужчины. Да, подняться на вершину было чуть сложнее, чем залезть вверх по стене, однако и награда там была получше – возможность увидеть эти места по-новому, почувствовать их, забыть, пусть и ненадолго, о проблемах, которые не решены, и о людях, которые вечно чего-то от него хотят.

Обычно Роман устраивал тренировки на старых дубах неподалеку от центральной дороги, а сегодня не задержался у них, пошел дальше. Во-первых, ему нужна была дополнительная нагрузка, нечто куда более сложное, чем привычные деревья. Во-вторых, поблизости от дома его уже один раз заметила соседка, она вполне может явиться снова. Роман не до конца понимал почему, но Виктория была последним человеком, которого ему сейчас хотелось видеть рядом с собой. Вариант даже хуже, чем Алла.

Он прошел глубже в лес и скоро оказался на территории древних сосен, которые появились здесь задолго до людей и новое соседство воспринимали снисходительно. Они видели слишком много перемен и не сомневались, что маленькие двуногие существа рядом с ними точно не задержатся.

Забираться на такие деревья куда сложнее, чем на дубы. Ветки росли часто – но многие из них были сухими и хрупкими. Некоторые и вовсе отломились под порывами ветра, и теперь их остатки торчали во все стороны острыми шипами. К тому же эти ветки и шершавый ствол не позволяли закрепить толковую страховку – тросы цеплялись за все, что только можно, а порой и за то, за что никак нельзя. Так что, если он хотел забраться наверх, о страховке можно было забыть и делать все даже на больший страх и риск, чем обычно.

Но именно такого напряжения Градов и хотел. Когда ты действительно можешь упасть, отвлекаться на размышления непонятно о чем уже не получится. И тело, и разум работают над тем, чтобы выбрать нужную ветку и избежать неправильных движений. В таком мире, сумрачном из-за того, что сосновые лапы закрывают небо, и пряно пахнущем смолой, не было ни поражений, ни проблем, ни жестоких слов и поступков. Все казалось простым, а потому честным.

Роман оставил внизу сумку, размялся и двинулся вверх. Среди сосен и елей было прохладней, чем в остальном лесу, сюда солнце добиралось реже, но от этого даже легче. Нагрузка получалась такая, что пот покрывал кожу, мышцы горели от напряжения, стремление вверх стерло все остальные мысли, и Роман наконец позволил себе улыбнуться. Он снова контролировал свою жизнь на сто процентов.

Он почти добрался до вершины, и все было прекрасно – хотя первые подъемы по деревьям быстро утомляли его. Получается, помогли тренировки, не зря он проигнорировал мнение врачей. Градов идеально чувствовал свое тело – каждую мышцу, каждый сустав, он не делал ни одного лишнего движения. Он почти преуспел…

А потом Роман почувствовал кое-что неладное – и опасно знакомое. Оно начиналось зудом где-то в центре груди, сначала легким, но быстро набирающим силу и поднимающимся вверх. Так обычно приходили приступы сухого кашля, оставленные ему болезнью. В первое время они случались часто, наваливались, душили. Однако в этом случае Роман как раз строго следовал предписаниям врачей, и становилось легче.

Приступы стали совсем редкими, и уж точно один из них не должен был нагрянуть сейчас. Однако, похоже, ускорившееся дыхание и обилие пыльцы вокруг сыграли с Романом злую шутку. Он подавлял кашель сколько мог, он двинулся вниз, не добравшись до вершины, но приступ сдержать так и не сумел. И дорого заплатил за попытку: все-таки вырвавшись, кашель оказался намного сильнее, чем обычно. Из тех приступов, которые душат, застилают глаза слезами, отзываются в мышцах болезненными спазмами.

В любой другой ситуации это было бы пусть и неприятно, но терпимо, а здесь, на высоте, обернулось ловушкой. Когда начался приступ кашля, Роман почувствовал, что теряет опору – и его тянет к себе пустота. Он растерялся, поддался испугу, сделал первое, что велели инстинкты: рывком перенес корпус вперед и обеими руками обхватил ствол дерева. Падение это действительно остановило – но и даром ему не прошло. Боль вспыхнула резко, она ослепляла, отнимала силы и еще больше усиливала приступ. Она оказалась настолько сильной и неожиданной, что Роман никак не мог понять, откуда она вообще. А потом разглядел – именно увидел, потому что ощущалась она так, будто горела по всему телу.

Правой рукой он напоролся на торчащий из дерева сук, да так сильно, что ладонь пробило насквозь. Теперь по коже ручьями струилась вишневая кровь, а из центра раны, насмешливо небольшой, торчал кусок сухого дерева.

Когда Градов сообразил, что произошло, раздражение на какой-то миг даже перекрыло боль. Доигрался! Покалечился на ровном месте, так глупо… Вот и как это объяснить? Роман понимал, что правда ему чести не делает, придется что-нибудь соврать…

Но этим можно будет заняться позже, ничего еще не закончилось. Он прекрасно понимал, что рана выглядит относительно безобидной только на первый взгляд. Пока не очевидно, что там было задето, целы ли все кости. Крови было не очень много, но это до тех пор, пока деревяшка внутри. Если ее достать, вполне может хлынуть фонтан, а сильное кровотечение – беда, любая медицинская помощь сейчас слишком далеко.

Ладно, сам облажался, сам и выбраться должен. Роман всю жизнь по этому принципу прожил, так что нынешняя ситуация его не пугала. Он убедился, что ветки, в которые он упирается ногами, в ближайшее время не обломаются, прижался всем телом к стволу, чтобы освободить левую руку, и достал из-за пояса нож. Теперь ему нужно было подрезать ту злосчастную ветку, которая пробила его руку, и вместе с ней спуститься на землю. Он пока не думал о том, что спускаться порой сложнее, чем подниматься, для начала следовало выполнить первый пункт плана. Рабочей у него была правая рука, левая двигалась не так уверенно, а тут нужна тонкая работа – подпилить ветку, не задев при этом собственную кожу. Поначалу у Романа получалось, но потом он невольно двинул правой рукой, совсем чуть-чуть, однако за этим легким движением последовала такая волна боли, что перед глазами на секунду потемнело. Он не вытерпел, дернулся, и опора все-таки ушла из-под ног. Роман попытался удержаться на дереве, как в прошлый раз, вслепую, но ничего не вышло.

Все произошло настолько быстро, что он ни на что не мог повлиять. Была новая боль, мир закружился, зашумел вокруг него – треском ломающихся веток, шелестом хвои и отчаянными ударами его собственного сердца. Кажется, он даже крикнуть не успел, потому что резкий удар вышиб из него остатки воздуха – столь негостеприимно его приняла земля.

Он должен был потерять сознание. Он понятия не имел, почему не потерял, а застыл где-то на сумрачном приграничье: перед глазами нависла серо-багровая пелена. Градов плохо чувствовал собственное тело, все заглушала боль. Но он не отключился, он знал, что очень скоро разум прояснится.

Он ждал этого момента с ужасом.

Роман помнил, что земля здесь устелена плотным ковром сосновых игл – и это хорошо, это смягчило падение. Но помнил он и то, что среди игл то и дело поднимались твердые щупальца корней. Если он угодил позвоночником на такую вот деревянную петлю, это конец. Это даже хуже, чем смерть, и тогда он никого на помощь не позовет, потому что жить дальше в парализованном теле ему не хотелось. И все из-за какой-то нелепой случайности, ошибки, небрежности… Но люди порой из-за такого умирают, время назад не отмотаешь, даже если ситуация кажется слишком глупой, чтобы завершиться трагедией.

Он прикрыл глаза и заставил себя сосредоточиться на дыхании. Вдох, выдох. Медленно. Сначала просто дышать, успокаивать испуганное сердце, потом только – прислушиваться к собственным ощущениям. Эта импровизированная медитация помогла, очень скоро Роману удалось заглушить мысли о смерти и вернуться в настоящий момент.

Первым открытием стало то, что руки и ноги двигались, с болью, но свободно. Да и под спиной Роман ничего твердого не чувствовал – получается, он упал на ту часть лесной земли, где корней не было. Хоть в этом повезло идиоту неуклюжему!

Боль тоже была пусть и сильной, но терпимой. Она гудела роем потревоженных пчел в голове и пульсировала пламенем в руках. В обеих руках! Роману не хотелось видеть, что еще с ним случилось, но и валяться здесь, ожидая непонятно чего, он больше не мог. Открыв глаза, он обнаружил, что небо начало темнеть, из-за пасмурной погоды темнело даже раньше, чем обычно. Если он останется здесь в темноте, ни к чему хорошему это не приведет.

Так что Роман сжал зубы и заставил себя подняться, хотя это отозвалось новой волной боли в руках. Он на секунду замер, дожидаясь, пока отступит головокружение, и наконец разглядел, что с ним случилось. Да уж, день определенно запомнится…

Градов старался не зря: когда он упал, подпиленная ветка переломилась в нужном месте, из раны не выпала и все еще блокировала кровь. Однако шевелить пробитой насквозь рукой оказалось невозможно, он и пытаться больше не стал.

Левая рука двигалась чуть лучше, но за эти движения приходилось платить чудовищной болью, потому что при падении он содрал кожу почти со всей ладони – и кожа эта теперь свисала неопрятным лоскутом рядом с большим пальцем. Рана кровоточила на удивление сильно и болела, как ни иронично, сильнее, чем пробитая рука. А может, совсем не иронично? Пробитой рукой он не двигал, а вот разодранной еще пытался.

Потому что ему нужна была помощь. Романа злило то, что придется признаться в собственной слабости, но уж лучше так, чем получить премию Дарвина за самую тупую смерть в истории Малахитового Леса. Надо позвонить… В поселок позвонить, конечно, все очевидно. Пусть пришлют за ним врачей, он даже не обязан будет объяснять им, что случилось, пусть они сами придумывают версии и распространяют сплетни, лишь бы помогли. Роман опасался, что, если так пойдет и дальше, он просто потеряет сознание от боли. А ночи в лесу холодные… можно и насмерть замерзнуть.

Роман кое-как поднялся, добрел, пошатываясь, до оставленной сумки. Можно только радоваться, что телефон он оставил на земле – с его везением аппарат непременно бы разбился при падении! Впрочем, радость эта, и без того сомнительная, была недолгой. Очень скоро выяснилось, что фронтальная камера, залитая кровью, не распознает лицо владельца и блокировку снять не может. Да и сенсорный экран не спешит отзываться на прикосновения пальцев с содранной кожей. Добраться до панели вызова никак не получалось, а Роман еще и видел, что связь в лесу совсем слабая. Чудо, что вообще есть!

Нужно было возвращаться самому. Остановить кровь, если получится, и побыстрее идти обратно. Вот только… Финальным сюрпризом этого паршивого дня стало пугающее открытие: он понятия не имел, в какой стороне находится то самое «обратно». Эту часть леса Роман знал чуть хуже, чем остальные, сюда он добирался реже. Если бы он спустился с дерева нормально, он бы без труда нашел нужное направление. Но он спустился далеко не нормально, он крепко приложился головой, а нарастающая боль и потеря крови еще больше ослабляли. Роман понимал, что глупо поддаваться гневу или тратить время на самокритику, ни к чему хорошему это не приведет. Но успокоиться и действовать правильно все равно не получалось.

Через череду тяжелых мыслей пробилась новая, особенно острая, и Роман невольно рассмеялся, несмотря на всю серьезность ситуации. Надо же… Алла была права! Во всем вроде как ошиблась, а главное сдуру угадала. Нет, он пока не осуществил ее мечту и не сдох в одиночестве, хотя возможность такого исхода еще остается. Но он это одиночество осознал – особенно остро и впервые за много лет.

Никому не было дела до того, где Градов сейчас. Никто не заметил, что его весь день нет, всем на это плевать. Никто не захочет ему помочь… Разве что Лев, но брат будет думать не о Романе, а о том, как он сам чертовски хорош в роли спасителя. И даже это проверить не получится, потому что Лев укатил из Малахитового Леса на выходные, его не будет ни сегодня, ни завтра.

Так что можно рассчитывать только на помощь тех, кому это положено по долгу службы. Но их еще нужно вызвать, а с этим беда. Придется кое-как доползти до поселка, потому что единственный человек, который хочет спасти Романа Градова, – он сам.

Направление предстояло выбрать наугад. Если он двинется в правильную сторону, с его нынешней скоростью он будет в поселке где-то через полчаса. А вот если повернет не туда… Что ж, опечалятся немногие, ему же будет все равно. У сильной боли имелся всего один плюс: она притупляла мысли, заглушала сомнения и делала даже самый страшный финал не худшим вариантом.

Он смирился с этим, хоть как-то подготовился к будущему, когда планы снова пришлось перекраивать, потому что из-за спины у него прозвучал знакомый голос:

– Ничего себе… Вот такого я точно не ожидала!