Текст книги "Николай Бенуа. Из Петербурга в Милан с театром в сердце"

Часть первая
В россии

Глава 1
Семейная династия

Родители

Николай Александрович Бенуа родился 2 мая 1901 г. (по старому стилю 19 апреля) в сорока километрах от столицы Российской империи, в Ораниенбауме (с 1948 г. город носит новое имя – Ломоносов). Владельцами Ораниенбаумского дворцового комплекса были и Меншиков, и императрица Екатерина II, а последним его дореволюционным хозяином стало семейство герцогов Мекленбург-Стрелицких, проводивших летние месяцы в своем имении.

Будущие родители Николая Александровича, Александр Николаевич Бенуа и Анна Карловна Кинд, выбрали Ораниенбаум за его патриархальность, желая в тишине и покое провести там свой первый летний отпуск в качестве молодоженов. И хотя в воспоминаниях Александр Николаевич называл его «убогий и глухо провинциальный»[14]14
  Бенуа А. Н. Мои воспоминания. Т. 1. М.: Наука, 1990. С. 23.


[Закрыть], семья Бенуа неоднократно возвращалась на лето в Ораниенбаум или неподалеку от него на дачу в Мартышкино.

Они поженились 29 июня 1894 г., обвенчавшись в католическом храме св. Екатерины на Невском проспекте, после довольно длительного периода помолвки. Нежные и трогательные отношения молодой пары прерывались то вмешательством родственников, то болезнью самой невесты. История любви этой пары необычна. Александр познакомился с будущей супругой в 1876 г. на свадьбе своего старшего брата Альберта (в семье – Альбера), взявшего в жены старшую сестру Анны, Марию. Тогда Александру было шесть, а Анне – восемь лет. Затем отец Анны, Карл Иванович, стал давать семилетнему Шуре уроки игры на фортепьяно, всегда ставя ему в пример свою дочь. А однажды на даче в Кушелевке одиннадцатилетний Шура увидел, как «у большого тройного (венецианского) окна […] сидела спиной к свету девочка (то была Атя), занятая чтением вслух […]. Книга была толстая и русская […][15]15
  Там же. С. 524.


[Закрыть].

Летом 1883 г. Александр и Анна оказались соседями по даче в Бобыльске, где часто играли вместе и даже собрались построить лодку, чтобы уплыть на ней по Неве до Волги, а там – и в далекие страны[16]16
  Там же. С. 526.


[Закрыть]. В отроческом возрасте возникли первые признаки нежных чувств, и зарождающаяся любовь заставляла их постоянно искать встречи друг с другом. Александр запомнил один прекрасный день весной 1885 г., когда давно знакомая девушка стала для него словно ожившим образом прекрасной балерины Вирджинии Дзукки[17]17
  Там же.


[Закрыть].

В течение нескольких лет влюбленные по разным причинам то прерывали, то возобновляли свои отношения. Когда брат Альберт расстался со своей женой Марией, родители Кинд и особенно Мария делали всё возможное, чтобы разлучить Александра и Анну. Сама мысль снова породниться через младших детей была невыносима обоим семействам. Но всё же любовь победила, и «Ромео и Джульетта» девятнадцатого столетия смогли преодолеть сопротивление и создать поистине крепкий союз на все последующие годы. Нерушимости этого союза завидовали многочисленные друзья семьи. Александр Николаевич Бенуа всю жизнь хранил нежность и любовь к своей Анне, или «Ате», как он ласково ее называл в домашнем кругу. Анна же создала уютное семейное гнездышко, постепенно превратившееся в модный петербургский салон.

Уклад дома Бенуа стал примером другим семействам: на него ссылались и равнялись. Хорошая и заботливая жена, двумя годами старше Александра, «Атя» умела благоприятно и умиротворяюще влиять на мужа, иногда подверженного беспричинным вспышкам гнева. Она стала чудесной матерью, воспитавшей в троих детях тонкий и изящный вкус, пылкую любовь к музыке, живописи и литературе. Хозяйка из «Ати» тоже получилась отменная: она содержала дом в идеальном порядке, несмотря на постоянный поток визитеров и родственников.

В их доме устраивались замечательные домашние концерты и спектакли, воспоминания о которых участники хранили всю жизнь, записывали и пересказывали при любом удобном случае. Художник Николай Сомов, однокашник Александра Бенуа по гимназии и единомышленник, входивший в творческое объединение «Мир искусства», в своих дневниках вспоминает один из таких вечеров в доме Бенуа, куда он прибыл с другом Дмитрием Философовым:

«19 янв[аря], пятница ⁄ 6 янв[аря]. [1923 г.] После 10-ти с А[нютой] и Димой пошли к Бенуа. Там нас нарядили в халаты, платки, Диме вымазали лицо жженой пробкой, все были в костюмах, и мы пошли в кв [артиру] Коки[18]18
  Она находилась на той же лестничной клетке, что и квартира А. Н. Бенуа. – Прим. П. Голубева, редактора публикации дневников К. Сомова.


[Закрыть] [Николая Бенуа. – В.Н.-Н.]. Начались танцы: сам Шура в смешных шароварах, цилиндре и в фантастических] орденах [танцевал] польку. Тата Серебрякова – сочиненную Бушеном польку. Бушей сам тоже очень искусно танцев [ал]. Русскую – Гагарины, брат и сестра. Потом об[щая] кадриль. Я не танцевал, а смотрел. Потом чай в кв [артире] Шуры. Всем примеряли листы с нарисованными небольшими] фигурами (амур, Ева, Людовик XIV на лошади, сатир, Наполеон и т. д.) с прорезями для живых лиц. Было очень неожиданно и забавно. После чая мол [одой] Гагарин пел, аккомп[анируя] себе на гитаре. Потом у Коки опять танцевали. Разошлись около 2-х ч[асов] ночи. Было очень много красивых: Гагарин, Юра, Кока, его жена, симпатичная Гагарина и др [у-гие]. А я себя чувствовал таким старым, уродливым, и мне было чрезвычайно грустно весь вечер…»[19]19
  Сомов К. А. Дневник 1917–1923. М.: Дм. Сечин, 2017. С. 714.


[Закрыть].

Дом на ул. Глинки 15, Санкт-Петербург, 2018

Быть вхожим в дом Бенуа считал за честь любой интеллигентный и образованный петербуржец, а вот утрата благосклонности хозяйки становилась суровым наказанием. Мстислав Добужинский так описывал значимость ее фигуры: «Бенуа был нашим общим центром, и уюту его дома очень помогала его жена, Анна Карловна, женщина на редкость милого и веселого характера, которую все без исключения любили. Всюду, куда переезжали Бенуа (за петербургское время они переменили три квартиры), создавалась та же теплая патриархальность»[20]20
  Добужинский М. В. Воспоминания. М.: Наука, 1987. С. 214.


[Закрыть].

Коллеги и друзья мужа восхищались нестандартной красотой Анны Кинд, наперебой приглашая ее позировать для портретов. Иногда она соглашалась, но не каждый раз оставалась довольна. Также и супруг считал сложной задачей передать, не исказив, изящную прелесть своей любимой жены. Портреты Анны писали Константин Сомов, Валентин Серов и Мстислав Добужинский, да и сам супруг не раз делал зарисовки и портреты.

Но, пожалуй, самым удачным стал портрет Леона Бакста, друга и вечного соперника Бенуа по театральной сценографии. Бакст сумел ухватить ускользающую натуру модели, передать изысканность ее фигуры и лица с легким вызовом вздернутого носика. На замечательной картине «Ужин», капризная красотка, одетая по французской моде, – Анна Карловна Бенуа, в девичестве Кинд. Известный своей пылкостью суждений критик Владимир Стасов, обожавший Репина и ненавидящий всю «школу» А. Бенуа, в 1902 г. так описал свое впечатление об этом портрете: «Сидит у стола кошка в дамском платье, ее мордочка в виде круглой тарелки, в каком-то рогатом головном уборе, тощие лапы в дамских рукавах протянуты к столу, но она сама смотрит в сторону, словно поставленные перед нею блюда не по вкусу, а ей надо стащить что-нибудь другое на стороне, талия ее, весь склад и фигура – кошачьи, такие же противные, как у английского ломаки и урода Бердслея. Невыносимая вещь!»[21]21
  Стасов В. В. Две декадентские выставки. Соч. в 3-х тт. Т. 3. Живопись, скульптура. музыка. М.: Искусство, 1952; см. http://az.lib.rU/s/stasow_w_w/text_1903_dve_dekadentskie_ vystavki.shtml (датаобр. 15.05.2021).


[Закрыть] Стасов, впрочем, не любил всех художников, близких к А. Бенуа, называя их декадентами. Особо ему претили Сомов, Врубель и Бакст – работы последнего он называл ужасными. В разгромной статье «Две декадентские выставки», опубликованной 19 и 25 апреля 1903 г. в номерах 106 и 112 издания «Новости и биржевая газета», где упоминается вышеописанный портрет Анны Кинд-Бенуа, достается и супругу: про Александра Бенуа-художника сказано, что тот «понятия не имеет о строении человеческого тела» и что у него «полное отсутствие чувства колорита». Но на то они и критики, чтобы критиковать, особенно всё новое и необычное.

«Вы представить себе не можете, как обрушилась печать и публика на мою несчастную “Даму” с апельсинами! Ужас! Ругань неимоверная […], а публика на выставке просто беснуется!» – написал испуганно Бакст своей невесте Любе Гриценко[22]22
  Бакст Л. Моя душа открыта: В 2-х т. Т. 2. М.: 2012. С. 48.


[Закрыть].

Философ Василий Розанов о героине того же портрета Бакста написал иное: «Стильная декадентка fin de siecle[23]23
  «Конец века» (фр.) – обозначение характерных явлений рубежа XIX–XX вв. в европейской культуре (индивидуализм, отказ от общественной жизни и общепринятых моральных норм и т. д.).


[Закрыть], черно-белая, тонкая, как горностай, с таинственной улыбкой, а 1а Джиоконда, кушает апельсины»[24]24
  Розанов В. В. Среди художников. Итальянские впечатления. М.: Республика, 1994. С. 214.


[Закрыть].

Леон Бакст. Ужин (А. К. Бенуа), 1902 г. (фрагмент).

Грация и легкость в Анне Карловне сочетались с рациональной домовитостью и умением крепко держать бразды правления семьи – здесь, видимо, сказывалась наследственность – немецкие корни. Отец Анны, Карл фон Кинд, сын иммигрантов из Саксонии, был дирижером оркестра Императорского театра, а значит, знал толк также и в управлении.

Бенуа были законодателями во многих аспектах домашнего быта, даже, говоря сегодняшним языком, – в дизайне интерьеров. Чего только стоит введенный в моду в Петербурге термин «блё Бенуа» (bleu Benois), обозначавший глубокий оттенок синего цвета. Как вспоминал Александр, еще в просторной столовой его родителей стены украшали «ярко-синими “дамаскированными”» обоями. Прочность этих обоев была такова, что они простояли без переклейки с 1848 г. и до самого оставления нашей квартиры в 1899 году»[25]25
  Бенуа А. Н. Мои воспоминания… Т. 1. С. 191.


[Закрыть]. Этот «блё Бенуа» стал тенденцией в дореволюционном петербургском обществе, а для Александра Бенуа он превратился в некую визитку их дома: во всех последующих квартирах хотя бы одна из комнат становилась синей[26]26
  Современная художница Марина Вяткина одну из своих живописных работ так и назвала «Bleu Benois»: изображение спирали, внутри золотой благодаря использованию золотой потали, а по краям – синей. Эту абстрактную работу она посвятила образам дягилевских балетов.


[Закрыть].

Собор св. Николая Чудотворца и Богоявления

Дом Бенуа был огромен, по европейским меркам его смело можно было назвать «палаццо». Правда, жила в нем не только семья Александра Бенуа, но и семьи немалочисленных родственников. Дом в Петербурге на Никольской улице, 15 (совр. улица Глинки) на углу с Екатерингофским проспектом, 37–41 (совр. пр. Римского-Корсакова) приобрел ещё дед Александра в конце XVIII в., изначально он имел только три этажа. Родители Александра Бенуа проживали в доме с 1832 года. А в 1988 г. на фасаде, обращенном на улицу Глинки, была установлена мемориальная доска с текстом: «В этом доме с 1808 по 1958 год жили представители семей Бенуа, Лансере, Серебряковых, давших миру выдающихся архитекторов, художников, скульпторов и историков искусства».

После женитьбы Александр Бенуа с молодой женой поселился отдельно. Поменяв несколько квартир, он вернулся в этот «семейный дом» в 1918 г. Вход в квартиру Александра находился с левого торца здания. Окна квартиры смотрели на «Морской» собор св. Николая Чудотворца и Богоявления с прекрасным прилегающим парком, где установлен памятник экипажу погибшего в Цусимском сражении броненосца «Александр III». Будучи католиками, на воскресную службу члены семьи отправлялись в более дальнюю церковь св. Екатерины Александрийской на Невском проспекте, имевшей католический приход. Теперь храм св. Екатерины считается одним из самых старинных католических в России: его возведение, в дереве, начал в середине XVIII в. итало-швейцарский архитектор Пьетро Трезини, а закончил, в камне, к 1782 г. итальянец Антонио Ринальди.

Дорогим сердцу стал и Никольский собор, тот самый, что был виден из окон дома. Близость к храму св. Николая Чудотворца имела большое значение в воспитании сына Александра и Анны, Николая Бенуа. Домочадцы и друзья семьи называли его ласково, на французский манер, – «Кока». Вот пример из письма большого друга Александра Бенуа Николая Рериха: «Привет Анне Карловне и всем твоим. Юрик всё ждет писем от Коки. Дружески обнимаю тебя твой»[27]27
  Письмо Н. К. Рериха к А. Н. Бенуа от 5 дек. 1917 (письмо хранится в Гос. Русском музее, первая публ.: Сойни Е.Г. Николай Рерих и Север. Петрозаводск, 1987); см. http:// rerich9.sitecity.ru/ltext_0204010156.phtml?p_ident=ltext_0204010156.р_2804124859 (дата обр. 15.05.2021).


[Закрыть].

Но всё же выбор имени для сына был связан, в первую очередь, с семейной традицией. Из поколения в поколение передавалось это имя от предков: прапрадеда-француза тоже звали Николаем, вернее по-французски Николя (Nicolas). А позднее в Италии нашего Николая Бенуа станут называть на итальянский манер: Никола (Nicola), что совпадает и с древнерусской формой этого имени.

Прадеды

Историю семейной династии в своих мемуарах рассказывает Александр Бенуа[28]28
  Бенуа А. Н. Мои воспоминания… Т. 1. С. 27–171.


[Закрыть]. Там можно найти подробный рассказ о большинстве из его многочисленных родственников, поэтому мы здесь ограничимся только сжатой хронологией самых выдающихся из членов семейной династии, относящихся непосредственно к герою нашего повествования – Николаю Александровичу Бенуа.

Более-менее достоверные биографические сведения начинаются с даты рождения предка – Николя Бенуа (1729–1813), который жил в Сент-Уэне в провинции Бри, недалеко от Парижа. Спустя два столетия его праправнук, Федор Францевич Бенуа, генеалог семьи Бенуа, кандидат технических наук, старший научный сотрудник Ленинградского института инженеров водного транспорта, посвятив много времени изучению родословной, составил «Краткую историю семьи Бенуа в России»[29]29
  Бенуа Ф. Ф. Краткая история семьи Бенуа в России. М.: Реноме, 2020.


[Закрыть]. По мнению ее автора, родоначальником семейства является крестьянин Дени Бенуа (Denis Benois). Не имея точной информации, он теоретически помещает его во временной промежуток рубежа XVII–XVIII вв. в городок Сезанн. И действительно, в департаменте Марны префектуры Шампань, в ПО км к востоку от Парижа, расположен городок Sezanne с населением в пять тысяч человек. Любопытно, что с конца XVIII в. численность населения практически не изменилась.

От брака Дени Бенуа с Марией Брошо (Marie Brochot) 22 декабря 1702 г. родился Николя-Дени Бенуа (Nicolas Denis Benois), ставший учителем церковно-приходской школы и перебравшийся из Сезанна поближе к столице, в местечко Сент-Уэн-сюр-Морен (Saint-Ouen-sur-Morin), в 62 км от Парижа.

В 1748 г., в возрасте 46 лет, Николя-Дени скончался в том же городке. Его жена, Мари Леру (Marie Leroux; 1694–1749), была дочерью каменщика Захарии Леру. Их сын Николя Бенуа (Nicolas Benois) родился 18 июля 1729 г. Он учительствовал в той же церковно-приходской школе, что и его отец, с 1748 по 1795 г.[30]30
  Бенуа А. Н. Мои воспоминания… Т. 1. С. 629.


[Закрыть]

Ф. Ф. Бенуа изучил автобиографические записки основоположника русской ветви Бенуа – Луи-Жюля Бенуа, считавшиеся пропавшими, которые впоследствии были обнаружены в библиотеке другого потомка, режиссера Андрея Владимировича Фролова. Окончательно было установлено, что семья Бенуа в XVIII в. проживала не в Сент-Уен-ан-Бри, как писал Александр Бенуа в своих «Воспоминаниях», а в Сент-Уен-сюр-Морен, причем расстояние между населенными пунктами – чуть более 50 км. Оба селения находятся в области Бри, с той лишь разницей, что второе стоит на реке Пети-Морен.

В архивах этого населенного пункта действительно присутствуют архивные записи о рождении, смерти и браках, заключавшихся представителями семейства Бенуа, как, например, найденное В. Л. Новиковой-Нава свидетельство о смерти Николя Бенуа от 2 февраля 1813 года.

Николя был женат на Мари-Катрин Лорен (Marie Catherine Lorin). Именно об этом «Николя Бенуа», сыне Николя-Дени и Мари, рассказывает Александр Бенуа: «Прапрадед, будучи человеком образованным и предприимчивым, в своем родном городке открыл частную школу, где учились и его собственные сыновья. Детей у него родилось двенадцать, но семь из них умерло в младенчестве и осталось три сына и две дочки»[31]31
  Там же. Т. 1. С. 629.


[Закрыть].

Запись о смерти Николя Бенуа 2 февраля 1813 г. в архиве города Сент-Уэн-сюр-Морен

Запись о смерти Анн-Франсуа Бенуа в архиве города Ливри-Гарган, Сен-Дени

Все пятеро выживших детей в период террора, сопутствовавшего Французской революции, покинули Францию: двое перебрались в более безопасную Англию, один уехал в далекую Индию, а старшего и младшего сыновей судьба занесла в Россию. От младшего из сыновей по имени Луи-Жюль (полное имя: Louis-Jules-Cesar-Auguste; 1770–1822) ведет свой род династия русских Бенуа. Его старший брат Анн-Франсуа (Anne Francois; 1761–1835) уехал в Россию еще раньше, там в 1795 г. женился на Мари-Жан-Мелани Бодар (Marie Jeanne Melanie Bodart; 1771–1835), семья которой, вероятно, была из тех же мест, что и Бенуа, и через несколько лет покинул Санкт-Петербург, переехав в Лондон, а затем в Париж. Данных о смерти Анн-Франсуа нет в публикациях, но всё же В. Л. Новикова-Нава отыскала свидетельство о смерти Анн-Франсуа Бенуа от 10 февраля 1835 г. в архиве городка Ливри-Гарган департамента Сен-Дени (Livry-Gargan, Seine Saint-Denis) (см. с. 31).

До отъезда в Россию сначала Анн-Франсуа, а затем и Луи-Жюль (в 1783 г.) поступили в обучение ремеслу кондитера в дом герцога де Монморанси. В воспоминаниях А. Бенуа отмечается, что «когда в начале революции герцог эмигрировал, оба брата Бенуа последовали за ним сначала в Брюссель, а затем и в Льеж»[32]32
  Там же. На самом деле герцог Мэтью-Жан-Фелисите де Монморанси покинул Францию не в начале революции. Сначала он примкнул к Третьему сословию с предложением отмены дворянских званий и феодального права, а затем, будучи военным, стал полевым адъютантом генерала Н. Лохнера. И только после восстания 1792 г., приведшего к провалу попытку установить конституционную монархию, он подал в отставку и эмигрировал в Швейцарию, где воспользовался гостеприимством близкой подруги – писательницы Мадам де Сталь.


[Закрыть]. Расставшись с герцогом Монморанси «в 1793 г., Луи-Жюль перешел на службу в качестве повара к посланнику Пруссии, а последний в 1794 г. взял его с собой в Петербург. Здесь Луи-Жюль перешел на службу в аристократические русские дома, к Голицыным, а затем к Нарышкиным, и лишь в 1808 г. был удостоен места придворного метрдотеля, которое и занимал до 1822 г.»[33]33
  Бенуа А. Н. Мои воспоминания… Т. 1. С. 629.


[Закрыть]

В первые свои годы в России Луи-Жюль успел застать правление императора Павла I. Император весьма благосклонно относился к французам, любил их остроумие и юмор, даже если шутки были грубы, серьезно увлекался французской литературой, был щедр к актерам, художникам и музыкантам. Вообще русские дворяне относились к французским эмигрантам довольно благодушно. Как пишет Казимир Валишевский: «Сразу после Революции эти люди, быть может, зачинщики, ответственные за катастрофу, и в то же время ее жертвы, принимали в глазах современников совершенно другой облик. Помимо того, что в бедности и изгнании они сохраняли некоторые свои свойства, создавшие их престиж и обаяние, […] помимо того, что их несчастье создало им новый ореол, дало поводы к состраданию, самые их пороки, недостатки и все их смешные стороны, – всё это оказало, по крайней мере на аристократию приютившей их страны, самое сильное влияние заимствованной с Запада цивилизации»[34]34
  Валишевский К. Ф. Павел I, сын Екатерины Великой. М.: Изд-во Стрельбицкого, 2016. С. 504–505.


[Закрыть].

После трагической смерти императора в 1801 г. Луи-Жюль остался при дворе вдовствующей императрицы в должности придворного личного повара (officier de boche). Мария Федоровна была к нему благосклонна. Потеряв в 1796 г. своего верного и преданного советчика, французского книголюба Лафермьера[35]35
  Франц-Герман (Франсуа-Жермен) Лафермьер (1737–1796) – библиотекарь и чтец при Малом Дворе Великого князя Павла Петровича, личный секретарь Марии Федоровны.


[Закрыть], она вполне нашла ему замену в лице другого элегантного француза, кулинара Бенуа…

В 1796 г. императрица родила третьего сына – будущего императора Николая I, а через 7 лет у Луи-Жюля родился сын, тоже получивший имя Николай. Императрица настолько благоволила своему подданному, что вызвалась стать крестной матерью его сыну[36]36
  Benois A. Reminiscences of the Russian Ballet. London: Wyman & Sons Ltd, 1947. P. 3.


[Закрыть].

Придворного француза Луи-Жюля для удобства обращения переименовали на русский лад в Леонтия. Решив остепениться, он выбрал себе супругу среди немецких переселенцев. Ему приглянулась дочь медника из Ганновера Екатерина Гроппе, постепенно сделавшая из ветреного француза почтенного отца зажиточного семейства. Теперь к нему обращались не иначе как «Леонтий Николаевич». Умер он вполне еще не старым, в возрасте 52 лет, в 1822 г., во время эпидемии оспы, можно сказать, что виной тому стала его собственная неосторожность[37]37
  Вместе с деверем Л. Бенуа пошел на кладбище, из любопытства, чтобы удостовериться в правдивости рассказов о том, что от оспы мертвецы сразу чернеют. См. Бенуа А. Н. Мои воспоминания… Т. 5. С. 32.


[Закрыть].

Рано оставшись без кормильца, многодетная вдова (всего у пары родилось семнадцать детей, но не все они дожили до взрослого возраста) Екатерина Андреевна Бенуа-Гроппе обратилась за милостью к императрице, и та взяла детей на казенное содержание, а любимчика, крестника Николая, отправила учиться в Академию художеств на полный пансион.

За пять лет до своей трагической смерти Леонтий Николаевич обращался к художнику Оливье с просьбой написать семейный портрет его с супругой и детьми. Это могло быть как оплаченным заказом, так и ответом на оказанную услугу или даже просто проявлением уважения художника по отношению к соотечественнику, сумевшему «выбиться в люди» при российском дворе. В любом случае семейный портрет страдал серьезными огрехами в композиции и пропорциях. Персонажи были расставлены и рассажены настолько хаотично, что даже в самом семействе Бенуа подшучивали над картиной. Но какова бы ни была художественная ценность этого семейного портрета, историческая и культурологическая его важность – бесспорна.

Оливье. Портрет семьи Бенуа, ок. 1816 г.

Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Картина художника Оливье, написанная около 1816 года, хранится в коллекции Государственного Русского музея в Петербурге. Женские портреты на картине проигрывают мужским, и даже может показаться, что картина выполнена двумя разными художниками: отдельные лица хороши, например, хозяина и хозяйки, особенно портрет последней, с нежно-белой кожей лица и шеи, большими ярко-голубыми глазами, перешедшими по наследству половине из многочисленных отпрысков. Прической и платьем Екатерина Андреевна напоминает молодую Жозефину де Богарне с модного тогда портрета Фирмена Массо, написанного незадолго до этого, в 1812 году. Другие женские персонажи, девицы и девочка, изображены со странно деформированными лицами и фигурами, непропорционально длинными шеями, как у «Мадонны» Пармиджанино, но без ее элегантности. В центре семейного портрета находятся супруги, слева – Екатерина Андреевна, скорее всего беременная сыном Александром, справа – Леонтий Николаевич, дети слева-направо: Жаннет, Франц (три года), Николай (с флажком), Елена (внизу), Александра, Елизавета, Михаил, Леонтий. Отсутствуют Александр, Мария и Жюль, родившиеся позже.

Самым же интересным персонажем на картине является маленький мальчик в гусарском кивере и с флажком, на котором изображен символ русского самодержавия – двуглавый орел. И это тоже неспроста: персонаж этот – крестник императрицы, Николай Бенуа, и его торжественный вид говорит о высокой миссии служить императору и государству. Повзрослев, Николай Леонтьевич, в самом деле, верой и правдой будет служить России и тезке-императору, правда не по военной, а по гражданской службе.

Дед по линии Бенуа

Николай Леонтьевич приходится дедом герою нашего повествования – Николаю Александровичу. Он воспитывался в доме, где у отца семейства уже в первой половине XIX в. прослеживалась склонность к коллекционированию изысканных предметов интерьера, настольных безделушек из тончайшего фарфора, живописи, постепенно составившей целую галерею портретов, в которой присутствовали достойнейшие образцы, как, например, работы француза Буайи[38]38
  Луи-Леопольд Буайи, иначе Буальи (1761–1845) – живописец и гравер.


[Закрыть], несколько забытого, но отличного художника, создавшего портреты родственников Бенуа по линии братьев, эмигрировавших в конце XVIII в. в Англию.

Среди прочих картин особенно интересен портрет подросших сыновей Леонтия Николаевича, выполненный на этот раз успешным художником, Микеланджело Скотти (в русском варианте – Михаил Иванович Скотти), родившимся в Петербурге в 1814 г. в семье известного декоратора итальянца Джованни-Баттисты Скотти (в русском варианте – Иван Карлович Скотти)[39]39
  См. о нем: Маркина Л. А. Живописец Михаил Скотти. М., 2017.


[Закрыть]. Михаилу Скотти в 1831 г. было пожаловано российское подданство, но на свою историческую родину он приезжал не раз, оставаясь там и на продолжительные периоды. Там он перенял итальянскую манеру письма, равняясь на высокий опыт Карла Брюллова. С 1848 г. Скотти преподавал в московской Школе живописи и скульптуры, а в 1855 г. получил звание профессора Академии. В возрасте пятидесяти лет, уже тяжело больным, Михаил Иванович переехал в Италию, где в Милане ему сделали операцию. Понимая, что жить ему остается немного, Скотти решил исполнить свою мечту – посетить Лувр, чтобы увидеть образцы превосходной живописи. Там, во Франции, он и умер в 1861 году[40]40
  Vladimirova A. Un mazzo di fiori per Scotti: Mosca celebra i 200 anni dell’artista italo-russo // RACNA Magazine, 3 die. 2014.


[Закрыть]. Еще один пример интересной судьбы: итальянец по рождению, он жил и умер русским подданным, а похоронен на знаменитом кладбище Пер-Лашез во Франции. На родине предков, в Италии, он прожил в общей сложности 8 лет, в периоды с 1838 г. по 1844 г. и с 1857 г. по 1859 г.

Возвращаясь к «Портрету пяти братьев Бенуа» М. Скотти (1847 г.), нужно отметить, что он хорош во всех отношениях, в том числе и с точки зрения художественной ценности. Скотти изобразил пятерых прекрасных молодых джентльменов, с приятными лицами и одухотворенными взглядами. Постановка головы и позы их дышат благородством; несмотря на то, что молодые люди – братья, они все разные, со своими особенными чертами. Художнику удалось передать то общее, что объединяет братьев – пытливый ум и внутренняя уравновешенность, свойственные людям образованным и хорошо воспитанным.

М. Скотти. Пять братьев Бенуа, 1847 г.

Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Слева направо изображены: Юлий Леонтьевич, Николай Леонтьевич, Леонтий Леонтьевич, Франц Леонтьевич и Александр Леонтьевич. Братьев пятеро, недостает шестого, Михаила, находящегося в отъезде, однако одна деталь напоминает о нем – он как бы присутствует виртуально. Леонтий, находящийся в центре композиции, двумя руками держит листок. Это письмо от Михаила: на нем стоит его подпись, местонахождение – Брест-Литовский, и дата, 18 ноября 1847 года.

Михаил (1799–1861) избрал военную карьеру и дослужился до чина полковника; Леонтий (1801–1883) служил в Обществе Царскосельской железной дороги; Николай (1813–1898) выбрал профессию архитектора; Франсуа (иначе Франц, или Федор; 1814–1858) по роду своей деятельности был связан с искусством; Александр (1817–1875) изначально намеревался стать архитектором, но со временем занялся коммерцией; также и Юлий (1820–1898) пошел по коммерческой части[41]41
  Скотти М. И. Пять братьев Бенуа. 1847. Виртуальный Русский музей.


[Закрыть].

Кроме шестерых сыновей, у пары было пять дочерей: Жаннет (1798–1881), Александрина (1803–1870), Элизабет (1806–1876), Элен Мари (1807–1866) и Мария (1806–1871).

Второй слева на портрете и четвертый сын в роду, Николай, оказался не только обласканным фортуной в лице «волшебницы-крестной» императрицы Марии Федоровны, но и, пожалуй, самым талантливым из первой плеяды потомков русской ветви французских Бенуа. Николай Леонтьевич (1813–1898) стал известнейшим в России архитектором[42]42
  См. о нем наиболее полную монографию: Фролов В.А. Николай Леонтьевич Бенуа. М.: Комсомольская правда; Директ-Медиа, 2017.


[Закрыть]. Получив образование сначала в немецкой школе Петришуле, затем в Академии художеств, на выделенные Академией средства он посетил Европу, надолго задержавшись в Италии, покоренный направлением исторического романтизма в искусстве. Там, в Италии, его настолько пленила средневековая архитектура, что он с товарищами обмерил, а напоследок вручную очистил прекрасный собор города Орвието. Вернувшись в 1846 г. в Россию (за год до выполненного Скотти портрета), Николай Леонтьевич сразу же получил приглашение поступить на работу в Императорский Кабинет. Здесь, очевидно, важную роль сыграл тот факт, что молодой архитектор встретился с Николаем I в Риме во время его августейшей поездки по Италии. К тому же император испытывал к тезке личную симпатию (как и его мать).

К 35-ти годам, в 1848 г., Николай Леонтьевич получил звание академика, а в пятьдесят стал главным архитектором императорского дворца в Петергофе. Среди лучших его работ – железнодорожный вокзал и императорские конюшни Петергофа. Императорские конюшни были возведены за шесть лет, с 1848 по 1854 г., и имели размах настоящего замка в неоготическом стиле. Стиль неоготики особенно нравился императору Николаю I, в согласии с тенденциями, царившими в европейской, а особенно в английской архитектуре тех лет. Ходит легенда о том, что Николай Леонтьевич мужественно отверг модификации к проекту конюшен, предложенные самим императором, посчитав, что такие изменения повредят цельности всего проекта. Также в неоготическом стиле был построен и петергофский железнодорожный вокзал.

Рисунок Орвиетского собора (Орвието) выполненный Н. Л. Бенуа, А. И. Кракау и А. И. Резановым.

Позднее, в период 1853–1858 гг., по заказу императорской семьи Бенуа спроектировал Фрейлинские корпуса, примыкающие к главному дворцу Петергофа. Архитектор бережно отнесся к работе предыдущего коллеги, знаменитого итальянского архитектора Франческо Растрелли: отстроил новые корпуса в «растреллиевском» стиле, аккуратно добавив только некоторые элементы по своему вкусу. Барочные корпуса для фрейлин состоят из двух зданий с мансардами, соединенных между собой галереей. В одном из корпусов сегодня расположен Музей семьи Бенуа.

Герб Бенуа

При Александре II, в 1863 г., Николая Леонтьевича «вне очереди» наградили орденом Святой Анны II степени и дали личное дворянство, затем – чин статского советника, потом чин действительного статского советника, а в 1884 г. он получил орден Святой Анны I степени[43]43
  Жерихина Е. И. Деятельность архитектора Министерства государственных имуществ Н. Л. Бенуа // Фонтанка (СПб.). № 26. 2019. С. 59–70.


[Закрыть], который давал ему право на потомственное дворянство, перешедшее и к герою нашего исследования Николаю Александровичу. На дворянском гербе Бенуа золотые лилии на голубом фоне напоминали об их французском происхождении, а маленькая колонна с крестом на капители – о благородной профессии архитектора.

Николай Леонтьевич, когда заказов стало меньше, смог обратить больше внимания на воспитание собственных детей, среди которых особым художественным дарованием отличался Александр, впоследствии весьма довольный, что большинство акварельных работ отца сохранились и что на них Николай Леонтьевич изображал сцены из семейной жизни. Эти акварели были выполнены в стиле, близком к немецкому романтизму[44]44
  Benois A. Remeniscences London: Wyman & Sons Ltd, 1947. P. 6.


[Закрыть].

Дед по линии Кавосов

В венах Николая Александровича Бенуа текла не только французская кровь Бенуа и немецкая кровь Гроппе и Киндов, но также и итальянская кровь Кавосов.

Николай Леонтьевич был женат на Камилле Кавос, привнесшей легендарную историю своей семьи, перебравшейся в Россию из Италии[45]45
  См. Жерихина E. И. Альберто и Цезарь Кавосы в Петербурге И Леонтий Бенуа и его время. Материалы конф. 16–17 окт. 2006. СПб., 2008, С. 350–364; Она же. Семейство Кавос в Петербурге И Россия и Италия. Вып. 6: Итальянцы в России от Древней Руси до наших дней ⁄ Отв. ред. Е. С. Токарева и М. Г. Талалай. М.: ЛЕНАНД, 2015. С. 230–244.


[Закрыть]. Камилла была на шестнадцать лет моложе своего супруга, что не помешало им создать безупречный союз. Она приходилась дочерью Альберту Катериновичу Кавосу (1800–1863), тоже архитектору и академику архитектуры. Дедом Камиллы был итальянский композитор Катарин Камилло Кавос (1777–1840), потомок старинного венецианского рода. Он стал известен как дирижер и автор многочисленных балетов и других музыкальных произведений, среди которых были и легкие водевили, и героические оперы. И, наконец, прадедом Камиллы был Альберто Джованни Кавос – первый танцовщик балета, а затем импресарио и директор венецианского театра «Ла Фениче», женатый на примадонне того же театра сопрано Камилле Бальони (1773–1832).

Из всех перечисленных представителей артистической династии Кавос именно дед Камиллы, композитор Катарин Камилло, в возрасте 21 года покинул Венецию, чтобы попытать счастье в далекой России. Семейной легендой стал рассказ о приключениях «дедушки Кавоса» – о том, как он бежал из Италии после падения Венецианской республики в 1797 г. через Германию, и как он вместе с земляком Антонио Казасси спустя год прибыл в Россию.

Катарин Кавос, литография, 1820 г., неизвестный автор.

Уже через несколько лет после приезда в Петербург в 1803 г. Катарин Камилло Кавос получил звание маэстро капеллы Компании итальянской оперы, а после – и сформированной им же русской оперы. Именно итальянцу Кавосу и французу Дидло Россия обязана стремительным развитием театральной культуры в начале XIX века. Кавос отделил оперную компанию от драматической, до этого сосуществовавших единым корпусом. Увлеченный ценитель культуры и истории своего нового отечества, Кавос написал первую русскую оперу «Иван Сусанин», в которой главным героем был выведен русский человек из народа, национальный герой войны с польскими захватчиками.