Текст книги "Новый Айвенго. Рапира спасает"

Глава первая. Ляля

Её, как Луны, дивны очи,

В них страстные, как ветер, ночи,

А жар от сладостных ланит

Без слов меня благодарит.

Владилен Елеонский, Айвенго

Все главные соревнования года миновали, а тренерская работа отличалась гибкостью. Мои коллеги взяли на время моих учеников в обмен на подарки, которые я обещал привезти им со своей малой родины – орехи, мёд и всякую всячину.

Времени до Дня Города оставалось не так много, как того хотелось бы, но оно всё же было. Поэтому, покинув Москву, я решил, что прежде всего следует побывать на своих бывших охотничьих угодьях и каким-то образом выйти на Лесных Демонов. Может быть, от них удастся получить помощь?

Я прибыл в знакомые места и двинулся по сосновому лесу. Выглядел я, как заправский турист, в бежевой куртке-ветровке, удобных светлых штанах, коричневых ботинках на огромной ребристой подошве, с алым рюкзачком за плечами и аккуратным длинным цилиндрическим чёрным футляром в руках. По виду он напоминал футляр для спиннинга, но на самом деле хранил мою дорогую рапиру, с которой я прошёл путь от соревнований в Суворовском училище до ответственейших чемпионатов.

Без ложной скромности скажу, что в Праге на чемпионате Европы я занял первое место, обойдя, кстати, своего соотечественника, крайне амбициозного и невероятно способного молодого человека. Он бился так страстно, что временами мне казалось, что он хочет меня не победить, а убить, но удача оказалась на моей стороне.

Мой противник не успокоился и подал апелляцию, однако высокая комиссия, внимательно просмотрев видеозапись, подтвердила мою победу. В кулуарах у нас состоялся довольно неприятный разговор.

Высокий парень, косая сажень в плечах, явно нарывался на драку, от него веяло странным холодом, но нас вовремя разнял председатель соревнований, случайно выбежавший из спортивного зала перекусить в буфет. Он умело сгладил шероховатые углы и дипломатично замял скандал.

Мне пришлось изменить внешность. Другого способа возвратиться домой я на тот момент не видел.

Уроки Ивана Шамбы, актёра нашего краевого драматического театра, не прошли даром. Он, добродушный крепыш с пытливыми глазками, даже чем-то похожий по комплекции на папу, был его другом детства.

В славные советские времена, когда отец был на коне, ни одна отцовская вечеринка не обходилась без его деятельного участия. Шамба был тамадой, клоуном и шутом, – всё, как говорится, в одном флаконе, – и именно он первый приобщил меня с малых лет к азам театрального мастерства и сценического фехтования. Позже я увлёкся фехтованием спортивным, но школа Шамбы не исчезла, она была в крови.

Хорошо помня его советы и, как видно, не утратив соответствующие навыки, я легко изменил внешность. По природе утончённый и стройный, с неким шармом в глазах, уж не знаю, на самом деле, каким, но некоторые девочки в классе, вздыхая, почему-то всерьёз сравнивали меня с Аленом Делоном, я имел один существенный недостаток во внешности в полном соответствии со своей фамилией, – бледное лицо и какой-то унылый вид. Видимо, поэтому хулиганы-пацаны из подворотни на нашей улице постоянно кричали мне:

– Эй, ты, Несмеянов, Рыцарь Печального Образа, шагай сюда, мы с тобой такую дуэль на рапирах устроим, что вмиг печаль утолим!

Тогда всё закончилось тем, что, в конце концов, я вверг их в глубокую печаль, когда они как-то раз решили всерьёз подраться со мной на арматурных прутьях, но не об этом сейчас речь.

Теперь, чтобы войти в новый образ, я старался постоянно улыбаться. Отросшая рыжая бородка геолога скрывала унылость и бледность, а наклеенные густые брови свисали на глаза, скрывая их от тех, кто в этих краях ещё их помнил.

Парик «под Высоцкого» дополнял мой великолепный портрет и способствовал маскировке, – на кого-кого, но на Владимира Высоцкого я никогда не был похож. Картину довершали огромные очки с затемнёнными стёклами, якобы от солнца, – они надёжно скрывали мои глаза от тех, кто их всё ещё хорошо помнил.

Чтобы изменить голос, я призвал на помощь свой хронический фарингит, которым стал страдать после не очень удачной операции по удалению гланд. Все вечера перед поездкой я пил холодный кефир прямо из холодильника. Сработало, как срабатывало всегда, – мой голос сел до неузнаваемости.

Стояло бабье лето. Я вдыхал сентябрьский смолистый воздух соснового бора и радовался солнцу. которое, как сказочный колобок, прыгало на пушистых развесистых лапах, словно предлагало мне какую-то забавную игру.

Внезапно крик, пробирающий и ввергающий в оторопь, разорвал сладкую тишину великолепного утра. Сосновый лес, за секунду до этого бывший дивным и умиротворяющим, вдруг наполнился паникой и тревогой.

Я остановился, как вкопанный, и прислушался. Крик больше не повторялся, но я был уверен, что он, на самом деле, был, причём кричала девушка.

Мне казалось разумным подойти к своим бывшим угодьям скрытно, поэтому я не пошёл по просеке, она осталась в двухстах шагах в стороне. Я шёл по какой-то звериной тропе, петлявшей между сосен.

Внезапно из высоких густых зарослей можжевельника вывалились два плечистых парня, они были одеты в зелёные под цвет можжевельника робы. Их лица были надёжно скрыты такими же по цвету масками с узкими прорезями для глаз, а на головах красовались алые фригийские колпаки.

Смешанные чувства овладели мной. Я хотел было обрадоваться, что встретил тех, кого искал в здешних лесах, но внезапно раздался сдавленный вопль.

В этот момент один из парней повернулся в мою сторону, и я увидел, что в его руках, как только что пойманная рыба, бьётся симпатичная девушка, причём одной рукой он плотно зажал ей рот. Второй парень нёс пленницу за ноги, так что она не могла ни сопротивляться, ни бежать.

Как видно, парни с пленницей на руках ломились сквозь заросли неслучайно. Здесь, в стороне от просеки, они меньше всего ожидали встретить кого-нибудь.

Я сразу обратил внимание, что девушка очень привлекательна, она напоминала красавицу из какого-то известного индийского фильма, хотя была одета, как наша любая обыкновенная девушка – в светлую свободно ниспадающую блузу и синие потёртые джинсы, которые так великолепно подчёркивали привлекательность её крутых бедер и слегка полноватых, но идеально стройных ног.

Я схватил возникшую передо мной картинку за какие-то доли секунды. В следующий миг я понял, что парни явно перестарались, – девушка, кажется, потеряла сознание.

Если бы не ладонь, которой был грубо зажат её рот, можно было подумать, что незнакомцы спешат, чтобы донести её до машины и увезти быстрее, чтобы успеть оказать медицинскую помощь.

Все сомнения исчезли, когда из можжевельника послышался треснутый стариковский густой бас:

– Оставьте мою внучку, ублюдки! Вы зря связались с цыганом, говорю вам.

Вслед за парнями из зарослей можжевельника вывалился чернобородый темноглазый сухой, поджарый и крепкий на вид старик. Он, в самом деле, был в цыганском наряде, – чёрной широкополой шляпе, алой рубахе, чёрных широких штанах. Его не по годам стройная талия была перетянута широким узорчатым бордовым поясом, а поверх рубахи была наброшена бордовая жилетка с таким же узором, что и на поясе.

Старик попытался ухватить за рукав парня, который был ближе. Тот бросил ноги девушки, в его руке мелькнула металлическая бита. Старик, охнув от боли, присел на одно колено.

– Вы пожалеете, сосунки, да поздно будет.

Парень сунул биту за пояс, снова подхватил ноги девушки, и негодяи двинулись в мою сторону. Я одним привычным движением выхватил из футляра рапиру.

Тот Демон, у которого была бита, заметил меня, небрежно бросил ноги девушки, снова выхватил свою убийственную биту из-за пояса, стремительно ринулся на меня и довольно умело махнул ею так, что загудел воздух. В следующий миг я понял, что удар был двойным и от того весьма коварным. Бита шла мимо, но лишь за тем, чтобы противник невольно отклонился назад и подставил голову под второй возвратный удар, между прочим, практически неуловимый.

Если бы бита всё-таки попала мне в висок, как того очень желал, судя по всему, уважаемый Демон, вряд ли я тогда бы устоял на ногах, более того, я, наверное, больше никогда бы не поднялся.

Я привычно разгадал замысел противника, подался не назад, а вперёд, затем сделал молниеносный выпад. Кончик рапиры попал Демону точно в солнечное сплетение. Боевая рапира, наверняка, убила бы его, но острие моего спортивного оружия было затуплено, поэтому противник лишь потерял сознание. Он рухнул, как подкошенный.

Второй Демон небрежно бросил девушку на ковёр из сухих сосновых иголок, который здесь, под соснами, был, кажется, повсюду, и кинулся ко мне с короткой свинцовой дубинкой в руке, которую он выхватил из-за пазухи своей примечательной зелёной робы.

Когда он приблизился, яростно дыша, что было слышно сквозь его тонкую матерчатую маску, я сделал ложный выпад. Демон махнул своим грозным оружием, намереваясь жёстким ломающим ударом дубины переломить клинок, но острие моей рапиры, описав в воздухе крутую восьмёрку, выскользнуло из-под дубины.

В следующий миг клинок плашмя опустился на шею противника сбоку. Он упал ничком, не издав ни звука.

Убедившись, что мои противники без сознания, но опасность их жизни не угрожает, я подбежал к девушке. Она лежала на земле навзничь и, в самом деле, была без сознания.

Я сел рядом и попытался положить её голову себе на колени, чтобы нормализовать кровообращение, но она вдруг открыла глаза и отстранилась.

– О, кто ты?

– Друг.

– Правда?

Девушка, приподнявшись на локте, увидела, что её враги распластались на земле без чувств, и благодарно качнула своей прекрасной, как она сама, головой.

– Ты – мой Ангел, ты явился с Неба.

Я не сумел что-либо ответить вразумительное, потому что меня вдруг поразили её правильные черты. Казалось, что природного художника в момент её зачатия охватило особое вдохновение.

Впечатляющие чёрные глаза смотрели немного искоса, и в то же время прямо, но не с вызовом, а очень внимательно, заинтересованно, словно девушка одним своим взглядом без лишних слов желала предложить бескорыстную помощь. Великолепные слегка вьющиеся густые чёрные волосы обрамляли её лицо, подчёркивая его идеальный овал и белизну.

Её черты были настолько колоритными, что я, кажется, долго бы смотрел на неё, не произнеся ни звука, если бы в следующий миг к нам не подошёл, жалко ковыляя, спутник девушки, как я понял из его крика, её дед.

Его пытливые и поблёскивающие, как два уголька, глаза благодарно посмотрели на меня. Окладистая курчавая чёрная борода вдруг затряслась от пережитого волнения, а сморщенное коричневое лицо сморщилось ещё больше.

– Парень, запомни, дядя Миша никогда не забывает добро. Ляля, пошли!

Девушка поднялась и бросила на меня долгий прощальный взгляд. В следующую минуту дед и внучка, как два удивительных призрака, один хромой и корявый, а второй изящный и привлекательный, растворились в изумрудных кустах можжевельника.

Глава вторая. Елена

Взгляд, как прозрачнейший хрусталь,

Но словно на лице вуаль,

Её, как будто, душит грусть,

Что я к ней больше не вернусь.

Владилен Елеонский, Айвенго

Я вышел на просеку, чтобы найти кого-нибудь. Следовало задержать Демонов и оказать им медицинскую помощь. Я знал, как бить, и был уверен, что мои удары не причинили существенного вреда их здоровью, но кто в таких делах может знать наверняка?

Выйдя на просеку, я обомлел. В мою бытность просека была захудалой лесной дорогой. Теперь же я увидел добротное широкое бетонное шоссе с высоченными шпалами фонарей, они возвышались над обочиной через каждые полсотни шагов. Приятный, как говорится сюрприз, причём совершенно непонятно, с какой целью какой-то умник проложил автобан посреди леса.

Мимо промчалась парочка крутых чёрных джипов. Водители даже не посмотрели в мою сторону, хотя я усиленно голосовал.

Так повторилось несколько раз. Шикарные иномарки пролетали мимо, не снижая скорость. Похоже, что на простых автомашинах по этой дороге не ездят.

Затем надолго воцарилась тишина и благодать. Ни одной машины!

Я побрёл вдоль обочины, не зная, что делать. Сзади раздался шум мотора. Будучи уверенным, что всё снова повторится, я даже не обернулся.

Сзади, совсем рядом, шаркнули шины.

– Добрый день, турист!

Я удивлённо обернулся и увидел за рулём солидного серебристого японского джипа батюшку в чёрной рясе. Его я знал давно, ещё с тех времён, когда он был не батюшкой, а охранником нашей краевой плотины на берегу водохранилища.

Лет восемьдесят назад нашу довольно бурную реку Петровку перегородили плотиной, она разлилась и затопила село Петровское, от которого остался лишь заброшенный и разрушенный храм. Река не смогла затопить храм, поскольку он стоял на крутой возвышенности, в толще которой, как говорили наши краеведы, недавно обнаружили следы первобытной цивилизации. Крутой слон теперь стал лесистым и обрывистым берегом Нового озера, так стали называть водохранилище.

Батюшка был чем-то похож на известного всем Григория Распутина, такой же плечистый, угловатый, с правильными чертами лица и пронзительным взглядом чёрных глаз. По совпадению его также звали Григорием.

Кроме внешности, отец Григорий, кажется, ничем больше не напоминал Распутина. Однако злые языки поговаривали, как мне писал в письмах Сафонов, что привлекательные румяные молодые прихожанки толпой валят к нему на исповедь. Вино, поставляемое с краевого винзавода, щедро льётся по праздникам и в будние дни под довольный бас отца Григория и восторженные женские вопли из окон великолепного современного трёхэтажного сруба, поставленного не так давно при храме.

Рядом с отцом Григорием сидел какой-то парень, но лобовое стекло отсвечивало, и я не разглядел его внешность. Отец Григорий приветливо улыбался мне, как видно, он так всегда встречал новых людей. Конечно, он отлично помнил период нашего знакомства, когда мы подростками посещали местную фехтовальную секцию, однако мой грим, как видно, сработал, батюшка меня не узнал, да он особо не присматривался, судя по всему, куда-то торопился.

Я севшим голосом поздоровался и просипел суть дела, показывая своим футляром в ту сторону, где я оставил Демонов лежать на земле.

Отец Григорий заглушил двигатель и вышел из машины.

– Подожди, не суетись. Куда идти? Показывай.

Его спутник также вышел из автомобиля, и я вдруг узнал его. Ещё один знакомый! Передо мной возвышался мой соперник по европейским соревнованиям, тот самый, который едва не затеял со мной драку, когда узнал, что первое место на чемпионате выиграл всё-таки я.

Игорь Лобанов, конечно, повзрослел с тех пор. Он, кажется, ещё больше вытянулся, раздался в плечах, а без того большая голова стала как будто ещё массивнее.

Однако прямой волос по-прежнему чернел крылом ворона. Косая чёлка всё также падала на широкий лоб, который перерезала заметная борозда, создавая впечатление, что Лобанов вечно чем-то озабочен.

Примечательный нос продолжал раздуваться крыльями широких ноздрей, напоминая постоянно принюхивающийся к чему-то кабаний пятак. Карие глаза смотрели по-прежнему – оценивающе и с холодной усмешкой. Ощущение было такое, будто Лобанов видит твои внутренности и поэтому смеётся.

Мы прошли к тому месту, где я подрался с бандитами, но там никого не оказалось. Батюшка с усмешкой посмотрел на меня.

– Ты как себя чувствуешь, парень? Может, привиделось?

Я только махнул рукой и пошёл прочь. Бесполезно что-либо объяснять, всё равно не поверят.

– Эй, постой-ка, любезный! Поедешь с нами.

– Зачем?

– Надо. Нам – для солидности, тебе – для душевной пользы.

Больше отец Григорий не счёл нужным ничего объяснять. Он вёл себя так, словно неповиновение его просьбам, больше похожим на приказ, просто не существует в природе.

Когда мы ехали, я обратил внимание на странное объявление. К столбам были прикреплены огромные щиты, на которых средних лет суровый огромный упитанный мужчина с глубокими залысинами на необъятном лбу в чёрном костюмчике и белоснежной сорочке без галстука, пристально уставившись в пространство глазами слегка навыкате и с вытянутым прямо пред собой указательным пальцем, строго вопрошал: «А ты записался добровольцем? Оплата сдельная до 120 тысяч рублей в месяц. Виктор Малявин, директор филиала краевого мясокомбината „Нежная Лазурь“. Звони, брат: 8904—097—41—45».

Тем временем батюшка, изредка поглядывая на меня через зеркало заднего вида, уверенно вёл автомобиль одним мизинцем. Вдруг справа я увидел ярко-красный щитовой забор высотой чуть ли не в десять метров, он заслонил собой сосновый бор.

Батюшка мгновенно заметил мой интерес.

– Развлекательный центр «Луч».

«Здесь же были охотничьи угодья», – едва не вырвалось у меня, но я вовремя плотно сжал зубы и сомкнул губы. Однако батюшка, похоже, заметил мой порыв.

– Просил помочь закончить стройку. Обещали, но время тянут. Ты кто по специальности?

– Геолог.

– Жаль, мне плотники и штукатуры нужны. Мой новый управляющий уверяет, что к зиме построим. Крещёный?

– Я? Да.

– Значит, святое дело. В «Луче» я был у капиталистов, теперь заедем к коммунистам.

Каково же было моё изумление, когда джип батюшки остановился у дома моего отца, – обшитой тёсом просторной генеральской советской дачи, которую новые власти позволили отцу оформить в собственность и права на которую я, как видно, лишился, пойдя против его воли.

Мы вошли во двор. На крыльцо сразу вышел отец в лёгких брюках и цветастой рубашке с коротким рукавом, суровый, плотный, коренастый с умным взглядом проницательных серых глаз и рельефным лицом древнеримского патриция. Мой папа выглядел всё так же с тех пор, как я мельком видел его несколько лет назад, только поседел ещё больше.

– Здорово, отец Григорий, опять денег приехал просить?

– Утро доброе, дорогой мой Николай Петрович. Чем сможешь, тем поможешь. Сколько можно голым кирпичам в храме кланяться? Некрасиво, неправильно, не по-божески.

– Ладно, заводи свою делегацию на террасу. Побалакаем, а Елена нам чай сварганит.

Отец меня не узнал. Впрочем, он особо не смотрел в нашу с Лобановым сторону, как видно, привык, что батюшка постоянно приезжает не один, а в компании сопровождающих лиц.

Мы сели за широкий длинный стол. Из огромных решётчатых окон террасы открывался вид на окрестные знакомые с детства луга и лесные косогоры, но проклятый ядовито-красный десятиметровый забор и отсюда портил весь вид, он шёл корявой полосой и заслонял лес.

Домашняя обстановка была знакома, практически ничего не изменилось, лишь деревянная обшивка стен после недавнего ремонта приобрела несколько иной оттенок, однако всё того же бежевого цвета.

Отец что-то крикнул Елене, сам тоже сел с нами за стол.

– Так что, отец Григорий, какие новости? Давно я у вас, да и в городе не был.

– Стройка затянулась.

– Эка новость! Пока ты, батюшка, строишься, у тебя конкурент объявился.

– Брат Святослав? Брось, Петрович! Баловство. Молодой человек желает порезвиться, пусть. Доверчивых людей в купель опускает, якобы молится.

– Люди у него выздоравливают от застарелых недугов.

– Господь знает!

– А зачем ты решил новый храм строить? Не лучше ли было восстановить старый, тот, что на берегу Нового озера?

– Ты от жизни отстаёшь, Петрович. Новый губернатор наш земли те перевёл под нужды пищевой промышленности. В бывшем храме отгрохали цех краевого мясокомбината «Нежная Лазурь». Виктор Малявин там заправляет. Вот так!

– Понятно, а тебе что удалось построить?

– Домик при храме построили, хоть ночевать есть где, а сам храм в разобранном виде пребывает. Купол есть, крыша, но внутри – никакого убранства.

– А как же директор винного завода? Неужели у него нет денег?

– Каждый помогает тем, чем может. Винный завод выручает вином. Прихожан с каждым днём становится всё больше. Много вина требуется для причастия.

– Да неужели нет бизнесменов среди прихожан? Никогда не поверю!

– Жертвуют, но сейчас, Петрович, ты знаешь, обстановка не та. Западные санкции Россию душат. Бизнес жёстко экономит, ждёт, не знает, что завтра будет.

– Не пойму, как на пожертвованиях храму можно экономить?

Такой разговор, наверное, мог продолжаться долго, но на террасу вошла Елена в светлой блузе и тёмных модных брючках в обтяжку. В руках она держала медный поднос, на котором дымились четыре чашки густого пахучего чая.

Моё сердце ёкнуло. Милая Лена была всё так же красива. Её лицо светилось необыкновенно чистым лунным светом, а глаза струились хрустальным блеском и незаметно увлекали за собой в волшебный мир нежного спокойствия и возвышенной благодати.

Грация Елены во время ходьбы создавала ощущение полёта. Ты смотришь на неё, а мысли вдруг уносятся куда-то вдаль, сердце охватывает волнующий восторг и теряется счёт времени и осознание окружающей обстановки.

Лена удивительным образом приковывала к себе внимание, однако красота не могла скрыть душевную грусть. У меня сжалось сердце. Несомненно, Елена выглядела печальной. Веки глаз были красноватыми и припухшими, по всей видимости, от недавних слёз.

Мужчины мгновенно умолкли. Лобанов исподтишка окинул девушку нескромным взглядом. Отец Григорий приветливо улыбнулся ей, как старой знакомой.

– Елена, здравствуй!

– Здравствуйте, отец Григорий. Рада вас видеть, да не одного, а с гостями. Пейте пока чай, пожалуйста. Я сейчас какие-нибудь сладости принесу.

– Не надо, дорогая моя, никаких пряников. Посиди с нами. Чего себе чай не принесла?

– Не хочется.

Елена села за стол рядом с отцом, по его правую руку. Отец Григорий окинул её лицо внимательным взглядом.

– Что-то грустная ты, деточка! Когда свадьба?

– Я не могу точно сказать. Может быть, Николай Петрович скажет.

– Конечно, Лена, скажу. Очень скоро!

– Повенчаем и дело с концом, – сказал в густую чёрную бороду отец Григорий.

– Пейте чай. Сафонов сейчас шашлык приготовит.

– Нет, Николай Петрович, поедем. Сегодня вечерняя служба. Приходите!

– Ты знаешь, батюшка, моё отношение к религии. Другого я воспитания человек. Тема моей выпускной работы в КГБ была по теме «Особая роль церкви в осуществлении государственной власти». Я уж не говорю об иерархах, которые все, за немногими исключениями, не просто связаны со спецслужбами, – они имеют специальные звания и соответствующую подготовку. Тех же, кто в угоду моде свечку в храме в руке держит, не мне судить.

– Верно, чего судить? Богу – Богово, а Кесарю – Кесарево. Может Елена придёт?

– Её прихожанкой хочешь заделать? У тебя губа не дура, батюшка. Мало тебе разговоров? Вино рекой льётся, женское веселье сплошь, девахи с дискотеки в Доме культуры, что напротив, кажется, завидуют, скоро платки подвяжут, – и к тебе на исповедь..

– Злые языки! Жизнь люблю, но меру знаю. А то, что у меня все прихожанки, как на подбор, красавицы, – не моя вина. Благодарю за чай!

– Извини, отец Григорий, прихожанами твоими не были и не будем.

– Я не принуждаю. Однако двери храма всегда открыты.

– Что касается строительства, подумаем. Есть одна бригада, государственные дачи ремонтирует. Поговорю с ними.

– Спаси, Господи!

Отец Григорий собрался уходить. Елена вдруг пристально посмотрела на Лобанова и обаятельно улыбнулась.

– Вы? Я вас видела по телевизору. Случайно. Вы хорошо фехтовали, но кто стал чемпионом Европы, я не отследила. Я, знаете ли, не фанатка. Так, иногда под настроение смотрю спортивное фехтование.

– Чемпионом стал Алексей Несмеянов.

Мрачное сообщение Лобанова произвело заметное впечатление. Елена мгновенно напряглась, словно ей в руку с размаху вонзили шило, а отец мигом помрачнел, превратившись в настоящую грозовую тучу. Сафонов же как-то странно посмотрел в мою сторону.

За окном, словно в унисон настроению отца, небо также почернело, вдруг поднялся сильный ветер, тревожно качнулись верхушки сосен за оградой.

Сафонов включил верхний свет.

– Кажется, дождь собирается. Гроза!

Вдруг за окном, в самом деле, лихо вспыхнула молния. Оглушительно, словно прямо над головой, громыхнул гром.

– Ого!

Сафонов кинулся к распахнутой створке окна и захлопнул её. В следующий миг хлынул ливень. Он был такой плотный, что даже на расстоянии вытянутой руки вряд ли что можно было разглядеть.

– Куда же вы в такой ливень, батюшка? – с участием сказала Елена. – Переждите. Время обеда, а на службу успеете! Сейчас Сафонов шашлык закончит делать.

– В самом деле. Переждём.

Разговор за столом не клеился, а буквально через четверть часа шашлык был готов. Сафонов приготовил его на мангале под навесом, туда ливень не смог добраться, хотя пытался.

Подав дымящееся мясо, Сафонов покосился на отца.

– Между прочим, Николай, к нам цыгане просятся. Дед какой-то и девушка. Вымокли до нитки. У деда колено опухло, идти не может. Просят дождь переждать под навесом.

– Только цыган нам здесь хватало!

– Как вам не стыдно, Николай Петрович!

Елена укоризненно посмотрела на отца. Тот лишь раздражённо махнул рукой. Мол, делай, что хочешь!

– Сафонов, какой ещё навес? Пусть они скорее сюда заходят. Дождь-то какой хлещет! Будем поить их горячим чаем и угощать сытным обедом. У тебя же там сало есть, колбасы, салат. Тащи всё сюда.

– Я понял, Елена Васильевна. Сделаем.

Лобанов как-то странно посерел. Его лицо приняло такой вид, словно Елена предложила пустить к столу двух крыс с мусорной свалки.

Батюшка также, кажется, был не в восторге от неожиданных сотрапезников. Однако борода скрывала его лицо, и сложно было различить истинное отношение. Вполне возможно, что моё впечатление о его неудовольствии было ошибочным.