Текст книги "Тени в лабиринте"

Глава четвертая

Слухи об убийстве водителя такси, обрастая всевозможными «достоверными подробностями», поползли по Верхнеозерску. Напоминания и требования «сверху», постоянные расспросы вносили ненужную нервозность в действия работников, занятых раскрытием преступления. Между тем проходили дни, а расследование никак не могло сдвинуться с мертвой точки.

Бесследно исчезли разыскиваемые «Жигули». С большим трудом капитану Пошкурлату удалось вычислить владельца белой «Победы» Сергея Максименко, который в ночь с 18 на 19 октября возвращался своим ходом домой после отдыха в Геленджике, а также найти водителей грузовиков и автобусов, проезжавших тогда по Семеновскому шоссе. Несмотря на желание помочь следствию, никто из опрошенных не смог вспомнить ни автомашину такси, ни «Жигули». Видимо, такси действительно свернуло к поселку Каморный до полуночи, а «Жигули» останавливались у поворота на очень непродолжительное время.

По согласованию с руководством ГАИ Пошкурлат поручил Полосухину и Кобликову ежедневно совершать поездки по заранее разработанным маршрутам с целью негласного осмотра «Жигулей», а также присутствовать при техосмотрах. Но машина как в воду канула.

Нигде не всплывали и похищенные у Моисеева вещи.

Инспектор Громов после разговора с Голиковым побывал на автостанции, однако Моисеева никто по фотографии не опознал.

Голиков в последнее время спал по нескольку часов в сутки. Мысль о возможном мотиве совершенного преступления преследовала майора и днем, и ночью. Казалось бы, многое указывало на то, что произошло преднамеренное и заранее подготовленное убийство с целью ограбления. В пользу этой версии свидетельствовали и следующие соображения: рассматривая фотографии следов, оставленных преступником, Голиков обратил внимание, что тот перетаскивал труп от машины боком, делая упор на внутреннюю часть ступни, а не на пятки, что было бы гораздо более естественно, если бы он тащил тело двумя руками. У Голикова возникло предположение, что убийца волочил жертву одной рукой, так как другая была чем-то занята. И тут майору вспомнились ворсинки тика, обнаруженные на заднем сиденье и под ногтями Моисеева. Если раньше он считал, что ворсинки остались от одежды преступника, то теперь Голикова неожиданно осенило. Сверток! В машине находился завернутый в материю пакет с чем-то ценным. Если допустить, что неизвестный знал о содержимом пакета, то стремление завладеть им могло толкнуть его на убийство. А это, в свою очередь, указывает на то, что вместе с Моисеевым ехал не случайный пассажир, а человек, хорошо знавший водителя. Правда, возникают новые вопросы: что вез Моисеев и ему ли принадлежал груз?

Несколько особняком стоял вопрос о самодельном пистолете. Голиков возлагал большие надежды на вызов в милицию Серова и Тюкульмина. Однако Тюкульмин вообще не явился по повестке, а Серов, по отзыву Чижмина, держался неприязненно, озлобленно, не желал отвечать на вопросы, касающиеся изготовления пистолета, мотивируя это тем, что он, мол, «уже понес незаслуженное наказание и до каких пор можно лезть в душу». После того, как Чижмин сказал Серову, что из аналогичного пистолета убит человек и оружие до сих пор находится в руках преступника, Дмитрий заметно занервничал, но ничего к сказанному не добавил. Прощаясь, Чижмин дал Серову номер своего служебного телефона и попросил позвонить, если тот что-нибудь вспомнит или захочет сообщить. Дмитрий сказал, что ему вспоминать нечего, но телефон, поколебавшись, взял.

Странное ощущение не покидало Голикова: вроде бы все делается правильно, а конкретных результатов нет.

«Неужели мы что-то упустили из виду? – казнил себя майор. – Лежит это «что-то» на самой поверхности и удивляется: «Почему никто не обращает на меня внимания?» Нужно мне самому сходить домой к Серову, поговорить с парнем по душам, – решил Голиков, – а заодно поручить Чижмину установить круг его знакомых и выяснить причину неявки Тюкульмина в милицию».

Наступила суббота, третье ноября…

Утро обещало погоду темную, невзрачную, как съежившиеся листья на асфальтовом коврике детской площадки посреди двора. Крыши домов потемнели, мокрый шифер слился в единую угрюмую массу. Вокруг сквозило сыростью, и Баринов, открывая гараж, зябко передернул плечами.

– Доброе утро, Николай Михайлович, – послышалось сзади.

Баринов обернулся. Рядом стоял слесарь ЖЭКа, которого по непонятным соображениям все звали Никанорычем. Слесарь как-то чинил Баринову водопроводные трубы, разумеется, не бесплатно, и сейчас, очевидно, хотел услышать, что у Николая Михайловича разболтались краны в умывальниках, не сливается вода в ванной или полетел в газовой колонке змеевик.

– Привет, Никанорыч, – ответил Баринов и, взглянув на низкую пелену неба, добавил: – Погодка-то оставляет желать лучшего.

– И не говорите, Николай Михайлович, – залебезил слесарь, боясь потерять удобную тему для разговора, – это не погода, а мерзость какая-то. При такой сырости и радикулит схлопотать недолго. Чем ездить куда-то, дома посидели бы, телевизор посмотрели под рюмочку с кофеечком.

– Ничего не попишешь – дела, – высокопарно заметил Баринов, садясь за руль. – Мы с вами, Никанорыч, всепогодные.

– Это точно, – хихикнул слесарь, глядя, как Баринов выводит машину из гаража и запирает дверь. – Ну, обращайтесь, коли чего понадобится.

– Обязательно, – рассеянно ответил Баринов. Он уже погрузился в свои мысли. «Хорошо, хоть успел вечером забрать машину из ремонта. Совсем обленились, дармоеды. Да я бы за такие деньги…»

Баринов ехал в другой город к своему старому знакомому, который обещал достать нужный позарез инструмент для работы по камню.

Младший лейтенант Юрий Полосухин опять нес службу на Семеновском шоссе при выезде из города. Мечтательный по натуре, Полосухин в десятый раз рассматривал привычный пейзаж, находя в нем все новые и новые детали.

До конца дежурства оставалось меньше двух часов. Проезжающих машин было мало, немилосердно хотелось спать.

«Меньше машин – больше шансов уснуть», – подумал Полосухин, отпустив после проверки водителя грузовика, и, вспомнив виденный еще в детстве плакат времен гражданской войны, добавил вслух:

– Не спать на посту!

Вдалеке, на полотне дороги, уходящей, как казалось, вверх, со стороны города показались синие «Жигули». На ветровом стекле вовсю работали «дворники», уже можно было рассмотреть водителя. Внезапно Юрий почувствовал, что у него холодеет внутри. «Нет, – подумал он, – не может быть… Тогда ведь было темно, очень темно. И шел такой же дождь. Что делать?»

Когда «Жигули» поравнялись с постом, Полосухин уже стоял с поднятым жезлом, приказывая остановиться.

– Ваши права, – младший лейтенант наклонившись, отдал честь, не сводя глаз с владельца машины.

Баринов предъявил права, сохраняя спокойствие, хотя веко левого глаза начало слегка подергиваться.

– М-да, – протянул Полосухин, придав лицу удивительно равнодушное выражение. – Придется вам пройти на пост ГАИ, там в помещении составим протокол.

– По какому поводу? – возмутился Баринов, прикидывая в уме, не является ли вся история мелким вымогательством.

– Видите ли, – уверенно объяснил Полосухин, – тормозные колодки вашей машины не в порядке. Думаю, далеко вы так не уедете, тем более, по мокрой дороге.

Баринов секунд двадцать переваривал эту фразу, все более убеждаясь в правильности своей догадки, а затем резко сказал:

– Тормоза у меня в полной исправности. Если хотите, можете проверить сами.

– Проверим, конечно. Обидно погибнуть в расцвете сил из-за технической неполадки. – Полосухин к этому моменту успел составить словесный портрет Баринова: рост средний, волосы темные с проседью, жидковатые, зачесанные назад, длинный нос, глаза зеленоватые и как бы немного выцветшие, подбородок узкий, губы тонкие, особых примет нет. Одет в темно-коричневый костюм, сшитый, скорее всего, на заказ, под пиджаком пуловер серого цвета, голубая рубашка и галстук. Кожа на руках грубая, вздувшиеся вены, пальцы короткие. Голос низкий, несколько просевший.

Николай Михайлович подвинулся, и Юрий, сев за руль, тронул с места. По спине младшего лейтенанта побежали мурашки – он верил в удачу.

Быстро набрав скорость, Полосухин начал пробовать тормоза, которые, естественно, были в полном порядке. Баринов жадно наблюдал за действиями постового, как будто ему показывали бесплатный цирк.

– Сейчас мы еще на развороте проверим, – бормотал Полосухин, выкручивая руль.

Машина выехала передними колесами на обочину, а затем, с легким визгом от поворота, и задними. В воздух поднялся целый фонтан грязи. Впрочем, обрызгивать было некого: от поста в одну сторону шли деревья, в другую – поле, и нигде ни живой души. Только на шоссе редкие любопытные водители на ходу глазели за странными маневрами «Жигулей».

– У вас действительно все в порядке, – сказал Полосухин, вытирая пот со лба. – Извините, произошло досадное недоразумение.

– Ничего, ничего, – благодушно ответил Баринов, – бывает. Со всяким, как говорится, случается. – Теперь Николай Михайлович, почувствовав свое превосходство над попавшим в дурацкое положение инспектором, пришел в отличное расположение духа. – Я вот тоже, помню, когда получал права…

– Вы далеко направляетесь? – прервал его воспоминания Полосухин.

– В Глебовск, по личному делу.

– Счастливого пути!

Подождав, пока «Жигули» скроются из виду, младший лейтенант побежал к своему посту.

К приезду оперативной группы Полосухин успел огородить участок дороги со следами протекторов «Жигулей». Вскоре на своем мотоцикле приехал и майор Голиков.

Опершись о седло, майор, ломая спички, раскурил папиросу. Ему не хотелось выдавать волнения, мысли роились в голове, мешая спокойно все взвесить.

«Две недели, – невесело думал Голиков, – а результатов никаких. Как будто и не было короткого глухого хлопка в осеннем мраке, остекленевших глаз и крови, перемешанной с грязью».

Сделав несколько глубоких затяжек, майор направился навстречу Ревазу Мчедлишвили.

– Чем порадуете, следопыты? – с затаенной надеждой спросил он.

– Экспертиза покажет, – лукаво улыбнулся Реваз. – Но вам, Александр Яковлевич, по секрету скажу: чертовски большое сходство.

В этот момент к ним подошел Полосухин и протянул майору небольшой листок бумаги, где был записан номер «Жигулей», фамилия и инициалы водителя, приведен его словесный портрет.

– Здесь мне все ясно, – одобрительно кивнул Голиков после недолгого молчания, – а как вел себя этот Баринов во время вашей гм… беседы?

– Нормально. Возмутился, естественно, но не кричал.

– Я вот что хочу спросить: не вел ли себя водитель по отношению к вам несколько настороженно, с опаской, понимаете?

Полосухин сдвинул фуражку на затылок и потер переносицу.

– Да, пожалуй. Вы знаете, он все время с каким-то нездоровым любопытством наблюдал за мной.

– А он не мог заподозрить, что милиция в вашем лице проявляет к нему повышенный интерес?

– Нет, что вы, я не давал для этого никаких оснований. Уж скорее он решил, что я немного того… – Юрий выразительно постучал указательным пальцем по лбу.

– Ну, спасибо, – неожиданно для себя майор нервно рассмеялся.

В управлении Голикова ожидал еще один сюрприз.

Приехав домой на обед, Сергей Бородин возле подъезда встретил соседа – Евгения Петровича.

– Добрый день, Сережа! А я-то думаю, кто это на таком министерском лимузине разъезжает? Ну, рассказывай, как успехи. Хотя, что там спрашивать, сам вижу – ты теперь на коне.

– Да, на таком «коне» можно без капремонта на край света ехать, самодовольно ответил Бородин. – Зато на работе дел хоть отбавляй.

– Что так? – посочувствовал сосед.

– А вы про убийство водителя такси слышали?

– Слыхал, болтают по этому поводу всякое. Жалко парня, и надо было ему так неосмотрительно поехать ночью за город. Кстати, если не секрет, бандюг этих поймали?

– Не сомневайтесь, Петрович, разыщем, – важно произнес Бородин, напустив на себя вид бывалого детектива. – Всего вам я сказать не могу, сами понимаете, служебная тайна.

Пытаясь выглядеть значительней, Сергей в последнее время заимел привычку несколько приукрашать свои служебные обязанности. Как-то в беседе с соседом он даже намекнул, что с его мнением считается сам начальник уголовного розыска.

– Да, ради бога, Сережа, я все прекрасно понимаю, – запротестовал Евгений Петрович. – Служба есть служба. Просто обидно, что хорошего человека нет, а какие-то гады преспокойно разгуливают на свободе.

– Ничего, долго им гулять не придется. А что касается того, был ли потерпевший хорошим человеком, так это пока, как говорится, вопрос за семью печатями. – Сергей любил щегольнуть мудреным выражением, но при этом частенько вставлял в цитату слова из «другой оперы», в результате чего фраза теряла изначальный смысл.

– Как тебя понимать?

– Честные люди в тюрьме не сидят.

– Согласен. А к чему ты это говоришь?

– Да к тому, что сегодня утром, когда я в «управе» дожидался шефа, мы получили такую информацию о прошлом водителя, что все рты пораскрывали. Оказывается, он был ранее судим, хотя этот факт тщательно скрывал.

– Ну, так здесь нет ничего удивительного. Кому хочется, чтобы на тебя косо смотрели из-за допущенной в жизни ошибки.

– У моего шефа по этому вопросу другое мнение, – начал Бородин, но осекся и быстро добавил: – Извините, Петрович, мне пора, а то не успею пообедать.

– Заходи на чашку чая вечерком, – крикнул вдогонку сосед.

Перед началом совещания в кабинете Голикова царило оживление. Олег Тимошкин возбужденно отмеривал круги по паркетному полу. В его глазах отражался азарт охотника, внезапно нашедшего давно утерянный след. Лев Чижмин о чем-то шумно переговаривался с инспектором Громовым. Даже старший лейтенант Волошин, которого замучили постоянные семейные неурядицы, старался выглядеть молодцом.

Несколько неуютно чувствовал себя Валентин Нефедов, успевший за последнее время раскрыть «глухую», давно висевшую на отделе кражу, но ни на шаг так и не приблизившийся к похищенным у Моисеева вещам.

И только майор Голиков ничем не выдавал своего настроения, хотя ему уже было известно заключение экспертов.

Выждав, пока стихнет шум, Голиков сообщил:

– Сегодня удалось выяснить, что «Жигули», остановившиеся в ночь убийства Моисеева возле места происшествия, принадлежат Баринову Николаю Михайловичу, работающему в спецкомбинате портретистом. Кроме того, из Темрюка пришел ответ на наш запрос о прошлом потерпевшего. В нем содержится неожиданная информация, заставляющая взглянуть на данное преступление в новом ракурсе: в 1964 году Моисеев был приговорен к четырем годам лишения свободы за то, что, находясь в состоянии легкого алкогольного опьянения, совершил наезд на ребенка.

Сделав короткую паузу, Голиков добавил:

– К вопросу о Баринове мы вернемся чуть позже. Сейчас я хочу отметить другое. Конечно, можно посетовать на неоперативность наших коллег из Темрюка, но это ни в коей мере не снимает с нас ответственности. Упустить столько времени! Владислав, – майор посмотрел на Громова, – оформляй командировку и немедленно отправляйся в Манчиково, где Моисеев отбывал наказание. Выясни, с кем он там контактировал.

– Разрешите, товарищ майор? – немного смутившись, произнес Громов.

– Что-нибудь не ясно?

– Нет, я хотел сказать… В общем, в паспорте, полученном Моисеевым в 1968 году, нет отметки о том, что он выдан по справке.

– Ай да Громов, ай да молодец, – не сдержал эмоций Чижмин, – всех обскакал на лихом коне.

– Лева, ты не на ипподроме, – ехидно вставил Тимошкин.

При упоминании об ипподроме глаза Чижмина за стеклами массивных роговых очков мечтательно затуманились.

– Давайте по существу, – одернул собравшихся Голиков. – А Владислав действительно молодец. Конечно, мимо этого момента мы бы не прошли, но, повторяю, время сейчас дорого.

Майор поднял телефонную трубку.

– Мне нужен начальник паспортного стола. Вышел? Как только появится, пусть срочно перезвонит майору Голикову.

Положив трубку, Голиков продолжил:

– Олег, выясни, каким образом Моисеев был принят на работу в таксопарк и кто его туда рекомендовал. Сделать это нужно без лишнего шума и огласки. Лева, ты разберись с трудовой книжкой Моисеева. Узнай, кто посодействовал возникновению записи о его работе на кирпичном заводе. Вам, товарищ Волошин, придется выехать в Темрюк.

В это время зазвонил телефон.

– Добрый день, Александр Яковлевич! Майор Григорьев. Что там у вас стряслось? Утеряли паспорт? – пошутил начальник паспортного стола.

– Здравия желаю, Юрий Викторович! Хочу повидаться с вами, чтобы обсудить один вопрос. Боюсь, что стряслось не у нас, а у вас.

– Хорошо, сейчас буду.

Отпустив подчиненных, Голиков решил подготовиться к докладу у прокурора. Вскоре раздался стук в дверь и в кабинет, отдуваясь, вошел тучный Григорьев. Поздоровавшись, он сел напротив Голикова и серьезно спросил:

– Яковлевич, я знаю, ты человек занятой и по пустякам не побеспокоишь, так что давай без обиняков. Что там у меня произошло?

– Я буду краток, Юрий Викторович, тем более – времени в обрез. Через сорок минут нужно быть у прокурора города.

– Из-за меня? – встревожился Григорьев, пытаясь ослабить тугой ворот рубашки.

– Вообще-то нет, но сейчас мы должны вместе выяснить одну деталь.

Голиков протянул Григорьеву паспорт Моисеева. Тот не спеша просмотрел его и недоуменно спросил:

– Ну и что? Паспорт подлинный, выдан в нашем паспортном столе и подпись моя. Подделки тут нет.

– На каком основании он выдан и кто непосредственно его выдавал?

– Ну, это не проблема. В понедельник я лично проверю и перезвоню тебе. А что, собственно, произошло? Ты можешь объяснить толком, в конце концов?

– Хорошо. Вы знаете, кому принадлежал этот паспорт? – спросил Голиков, переходя на официальный тон.

– Если не ошибаюсь, это паспорт убитого водителя такси. Только я никак не возьму в толк, при чем здесь наш паспортный стол?

– Дело в том, что во всей этой истории имеется одно маленькое «но». Моисеев появился в Верхнеозерске после того, как отбыл срок. Между тем, в паспорте отсутствует отметка, что он выдан по справке. Поэтому вы сейчас вернитесь к себе и постарайтесь выяснить, кто и на каком основании выдал Моисееву паспорт.

– Да, это действительно странно, – Григорьев, на глазах изменившись в лице, еще раз внимательно просмотрел паспорт. – Могу я взять его с собой? Это ускорит решение вопроса.

– Возьмите, но для порядка оформим передачу. Сейчас я еду к прокурору, как только что-нибудь узнаете, моментально звоните прямо туда, – ответил Голиков.

Глава пятая

Возле входа в кафе на скамейке расположилась группа ребят. Знакомых среди них не было. Серов, стараясь сохранять спокойствие, вошел внутрь и осмотрелся. Посетителей в зале, несмотря на субботний день, было немного. На эстраде рослый длинноволосый парень деловито проверял аппаратуру. Состав ансамбля полностью сменился.

Дима смутно чувствовал, что теперь все изменилось и никого найти не удастся, но злость не давала ему остановиться и прекратить поиски. Кто-то ведь должен зайти сюда, хотя бы случайно, мимоходом. Связь с Тюкульминым после тюрьмы была потеряна автоматически, что касается Севы, то он сменил место работы.

Размышления были прерваны резким дружеским ударом по плечу, вслед за чем последовал громкий возглас:

– Привет, кореш! Не узнаешь?

Дмитрий обернулся и попал в объятия Жоры, веселого и одетого с иголочки. От радости перехватило дыхание.

– Вот так встреча! А ты, небось, думал я еще там торчу? Нет, брат, свое мы уже отсидели. Чего молчишь? Сторониться старых знакомых стал? Быстро ты сменил облицовку, быстро. – По тону Жоры нельзя было понять, всерьез он говорит или шутит.

– Да ты что, Жора, здравствуй! – смущенно произнес Дима, во все глаза глядя на приятеля. – Просто никак не ожидал тебя здесь увидеть.

– А почему такой озабоченный? Какие-нибудь неприятности?

– По мелочам, Жора, в основном по мелочам.

– Бери пример с меня, чудак, – сказал Жора, увлекая под локоть Диму к свободному столику в углу, – я сейчас на «химии», и то на седьмом небе от счастья, что так отделался. Свобода, брат, великая вещь, и особенно остро это начинаешь понимать там.

Серов чуть прикрыл глаза. Ему вдруг вспомнилось, как они отмечали в камере Новый год: тайком зажигали скрученную в фитиль паклю из обрывков полотенца, плавили сахар в алюминиевой кружке, заливали водой, размешивали и пили по очереди, по маленькому глотку, прямо-таки замирая от наслаждения. Потом наступало состояние легкой эйфории, сердце начинало учащенно биться, и, казалось, стены становятся шире, раздвигаются куда-то в стороны.

– Ты извини, – продолжал болтать без умолку Жора, усиленно жестикулируя, – но в карманах у меня сегодня как назло не густо и угостить тебя не смогу.

– О чем речь! Это я должен тебя угощать, – подхватился Серов.

Через несколько минут официантка принесла бутылку красного вина, салат и бутерброды.

– Конечно, это не черепаший суп с трюфелями и не жюльен под грибным соусом, но, с другой стороны, и не тюремный рассольник, – Жора лукаво подмигнул, ловко откупоривая бутылку.

«Рассольник, – подумал Серов, – в миску обязательно клали картошку, две-три крупные картофелины. Когда на обед был рассольник, наступал праздник. Одно время даже ходили непроверенные слухи, что в соседней камере дают по четыре картофелины на нос».

– Я все-таки не догоняю, – Жора чокнулся с Дмитрием, – что тебя мучает? Выкладывай, я ведь вижу, на душе у тебя неспокойно.

– Ох, как мне это все уже осточертело! – махнул рукой Серов. – Из-за того, что я оступился только один раз, понимаешь, мои мучения, кажется, никогда не закончатся.

Дима сделал паузу, сглотнул слюну и продолжил:

– За историю с пистолетами я расплатился сполна, то есть, я так сначала думал. СИЗО, эти невыносимые допросы, унижения, потом колония… На заводе смотрят на меня с недоверием, товарищам покойного отца стыдно на глаза попадаться, у матери со здоровьем плохо, совсем за последний год сдала. Но это, оказывается, не все, – Серов взъерошил ладонью волосы. Один пистолет конфисковали, другой остался у Тюкульмина, помнишь, я рассказывал?

– Еще бы.

– Так вот, из этого пистолета, будь он неладен, убили человека.

Нахмурившись, Жора наклонился к Серову и тихо спросил:

– Таксиста?

– Ну, только бы мне добраться до Тюкульмина!

– А почему ты так уверен, что стреляли именно из твоего пистолета?

– Все очень здорово сходится. Когда я был в милиции, мне сказали, что выстрел произведен из самопала, идентичного конфискованному у Тюкульмина. Естественно, я им там не сказал ни слова, а сам решил докопаться до истины. Я пошел домой к Толику, но его мать заявила, что он куда-то уехал. На дальнейшие мои расспросы она не стала отвечать. Понимаю, со стороны это, наверное, выглядит глупо, наивно, безнадежно, но мне-то от этого не легче!

Жора продолжал хмуриться, хотя по его лицу трудно было определить, о чем именно он думает в данную минуту.

– Что тебе можно посоветовать, – задумчиво сказал он, – если собрался разыскивать виновных, лучше сразу брось это дело. Ты никому ничего не должен, а попусту тратить время и нервы – неблагодарная задача. Пойми, наконец, устраивать надо свою жизнь – она одна, другой не отломится. Хочешь, я после «химии» возьму тебя к себе на работу? Интересная работа, как раз для тебя – частые разъезды, с монетой неплохо и свободного времени вволю.

– Единственное «но», – сказал Серов, отрешенно глядя куда-то поверх головы Жоры, – у меня остался долг. Когда расплачусь, может, вздохну спокойно и смогу взвесить, что и как.

– Хорошо, – Жора накрыл своей широкой ладонью руку Дмитрия, разберись сначала в себе сам, раз это тебе так необходимо. За угощение спасибо. В следующий раз – стол с меня, а долги, ты знаешь, я всегда плачу сполна. Насчет моего предложения – подумай, дело стоящее. Чтобы можно было связаться, возьми координаты. – Жора достал из бокового кармана ручку и размашистым почерком написал на салфетке адрес. – Как надумаешь, приходи. И выше голову, парень! Лады?

– Лады, – грустно улыбнулся Серов.

Жора встал, застегнул молнию на импортной куртке и уверенной походкой знающего себе цену человека направился к выходу, а Дмитрий остался сидеть за опустевшим столиком.

В кабинете у прокурора внимание собравшихся было приковано к докладу Голикова…

– К сожалению, возник еще один неприятный момент, – Голиков немного замялся, но затем твердо продолжил: – В паспорте Моисеева, полученном в 1968 году в нашем городе, отсутствует отметка о судимости.

– Да, но каким образом? – удивленно спросил Воронов.

– Начальник паспортного стола майор Григорьев сейчас занимается выяснением этого вопроса и, как только что-либо установит, сразу же вам позвонит.

На какое-то время возникла неловкая пауза. Прокурор укоризненно поглядывал то на раздраженного последним сообщением Коваленко, то на упорно не подающий признаков жизни телефонный аппарат?

Первым нарушил молчание подполковник Струков:

– Мне кажется, имеет смысл задержать владельца машины и хорошенько его допросить. Ведь у нас неопровержимые доказательства его причастности к преступлению. Вы не думаете, Александр Яковлевич, что Баринов может каким-то образом почувствовать за собой слежку и предупредить сообщника?

– Судя по поведению Баринова, полагаю, что он не заметил нашего наблюдения. Баринов уверен в себе, а задержав его, мы действительно вспугнем сообщника, если таковой имеется, – сдержанно ответил майор и, заметив скептическую улыбку на губах Струкова, добавил: – Мы и так столько времени тыкались во все стороны, как слепые котята, что сейчас было бы непростительно принять опрометчивое решение. Поэтому лично я против преждевременных мер. Нужно дождаться возвращения из командировок Волошина и Громова, тогда мы будем иметь дополнительные данные о прошлом Моисеева. Возможно, это преступление имеет глубокие корни. А рассчитывать на добровольное признание Баринова по меньшей мере наивно.

– А машина? – пытался настаивать на своем Струков.

– А что машина? Баринов скажет нам с улыбочкой, что в интересующий нас промежуток времени его драгоценные «Жигули» были угнаны, так как милиция неизвестно куда смотрит, а потом поставлены на место. И нам останется только глубоко извиниться, – начиная закипать, произнес Голиков. – Я, кстати, не исключаю, что Баринов может вообще оказаться непричастным к преступлению.

– Каково ваше мнение, Николай Дмитриевич? – обратился Воронов к молчавшему Коваленко.

Полковник, у которого еще не прошла злость на оказавшихся в щекотливом положении работников паспортного стола, сосредоточенно нахмурил кустистые брови.

– В принципе я разделяю мнение Владимира Петровича. Улики против владельца машины имеются, поэтому сейчас, мне кажется, нужно разработать план мероприятия по его задержанию. С другой стороны, с точкой зрения майора Голикова, который непосредственно руководит расследованием, тоже нельзя не считаться.

– Ну что ж, – после некоторых колебаний сказал Воронов, – я вижу, у вас нет единого мнения по данному вопросу. Аргументы, выдвинутые майором Голиковым, на мой взгляд, довольно убедительны. К тому же, мы не имеем права допустить нарушения социалистической законности, а я считаю, что для выдачи санкции на арест Баринова пока нет достаточных оснований. Поэтому я поддерживаю решение Александра Яковлевича о нецелесообразности…

Последние слова прокурора были прерваны телефонным звонком. Воронов быстро снял трубку.

– Слушаю вас! Да, у меня. Сейчас.

Прокурор передал трубку Голикову. В течение нескольких минут майор внимательно слушал говорившего, затем жестко сказал:

– Немедленно приезжайте сюда вместе с ним. Нет! Сами все объясните подробно. Мы ждем.

– Что произошло? – почти одновременно спросили Воронов и Коваленко.

– Звонил майор Григорьев. Он выяснил, что паспорт был выдан Моисееву взамен утерянного. Запрос по предыдущему месту выдачи утерянного паспорта не производился. Но самое главное – всему этому содействовал заместитель начальника паспортного стола капитан Сорокотяга по просьбе… – Голиков сделал паузу, – Баринова Николая Михайловича.

– Так Баринов был хорошо знаком с потерпевшим! – в голосе Струкова послышалось едва сдерживаемое ликование. – Что и требовалось доказать! Надеюсь, теперь совершенно ясно – Баринова необходимо срочно задержать.

– А я по-прежнему считаю арест Баринова нецелесообразным, – возразил Голиков. – Более того, в настоящий момент, когда выяснилась связь между Моисеевым и Бариновым, задержание последнего может лишь затянуть время поисков его сообщника.

– Но вы же сами себе противоречите, – возмутился Струков. – Я перестаю вас понимать, товарищ майор. И это в то время, когда вооруженный преступник разгуливает на свободе!

– Полностью поддерживаю предложение Владимира Петровича, – не дожидаясь вопроса прокурора, произнес Коваленко.

Майор Голиков закусил губу.

– Если вы считаете мои действия ошибочными…

– Ну что вы, Александр Яковлевич, в самом деле, – попытался смягчить ситуацию Воронов. – Никто не собирается предъявлять вам претензий. Но посудите сами: сообщение майора Григорьева подтверждает причастность Баринова к убийству Моисеева. Как я объясню там, – прокурор недвусмысленно указал вверх, – что мы, имея такую информацию, не приняли оперативных мер? Сложившиеся обстоятельства обязывают меня поддержать предложение товарища Струкова.

В это время в дверь постучали и на пороге кабинета показались майор Григорьев и капитан Сорокотяга. Получив разрешение Воронова, они подсели к столу, ожидая вопросов. В отличие от своего непосредственного начальника капитан был высокого роста, худощав и узкоплеч. Усевшись на краешек стула, он принялся нервно поправлять узел галстука под острым кадыком, выступающим на длинной тонкой шее.

– Расскажите нам, товарищ Сорокотяга, – нарушил тишину Коваленко, – как и при каких обстоятельствах вы познакомились с гражданином Бариновым Николаем Михайловичем и про отношения, которые вас с ним связывают. Утаивать что-либо не советую.

– В апреле 1968 года у меня умерла мать, – сбивчиво начал капитан. – Примерно через месяц после похорон я решил заказать памятник в спецкомбинате. Оказалось, что это довольно сложно, так как там большая очередь, а работа выполняется медленно. По совету какого-то заказчика я обратился за помощью к Баринову, который работал портретистом в цехе по изготовлению памятников. Он обещал ускорить процесс и подобрать плиту, что и сделал. Через некоторое время он зашел ко мне на работу и попросил помочь его знакомому, который потерял паспорт. Отказать человеку, оказавшему мне перед этим услугу, было как-то неудобно. Тем более, я решил, что официальный запрос по месту выдачи утерянного паспорта сделаю позже. Но затем я замотался и забыл…