Текст книги "Ритуальное цареубийство – правда или вымысел?"

И эти люди принимали и принимают жизненно важные решения, от которых зависит жизнь каждого из нас! Замечу, что в точном соответствии с анамнезом Ильина «полуинтеллигентные» невежды из числа партлидеров СССР и их бюрократическое окружение искренне презирали интеллигенцию, всех «очкариков», которым недоступна была высокая «наука» подковерных аппаратных игр и партвыживания. Их могли использовать как интеллектуальных «пролей», если использовать «новояз» Джорджа Оруэлла, но им не было доступа в закрытый мир номенклатуры, той «внутренней партии» КПСС, которая была одновременно и властью, и государством. В этом не раз приходилось убеждаться на собственном опыте и мне, как многим советским журналистам, которых Никита Хрущев прилюдно обозвал «подручными партии».

Кровавая утопия

Автор одной из наиболее известных книг о терроре большевиков «Красный террор в России» И. Мельгунов писал: «Данные истории нам говорят, что" белый" террор всегда был ужаснее “красного”, другими словами, реставрация несла с собою больше человеческих жертв, чем революция. Если признавать большевиков продолжателями революционной традиции, то придется признать и изменение этой традиционной исторической схемы. Нельзя пролить более человеческой крови, чем это сделали большевики; нельзя себе представить более циничной формы, чем та, в которую облечен большевицкий террор. Это система, нашедшая своих идеологов; это система планомерного проведения в жизнь насилия, это такой открытый апофеоз убийства как орудия власти, до которого не доходила еще никогда ни одна власть в мира. Это не эксцессы, которым можно найти в психологии гражданской войны то или иное объяснение» (Мельгунов С.П. Красный террор в Росаи. 1918–1923).

Гэбисты хорошо усвоили Джорджа Оруэлла: «Кто контролирует прошлое, тот контролирует настоящее» (см.: Оруэлл Дж. 1984). В этом причина всех попыток реабилитации их службы. Немудрено, что после распада СССР первейшим помощником гэбистов в этой идеологической реконкисте стала КПРФ, провозгласившая себя наследником КПСС. Коммунистическая печать России – самый активный защитник органов госбезопасности СССР «от клеветы либералов и демократов». В ностальгии по советскому прошлому вожди КПРФ не раз выступали «за возвращение Сталина». «Советская Россия» из номера в номер заявляет, что цифры жертв большевистского террора завышены в разы, что никаких сталинских репрессий вообще не было, а если они и были, то проводились оправданно. В пушку красное рыльце. В КПРФ знают, кто был крестным отцом ЧК и кто давал ей, а затем и системе ГПУ – НКВД – КГБ команды пытать, ссылать и расстреливать. Ведь неслучайно Сталин требовал, чтобы на особо важных расстрельных списках ставили свои подписи все члены Политбюро. И они свои автографы и комментарии оставляли исправно, всячески подчеркивая в них свою ненависть к «врагам народа», почтение к вождю и к его карательной службе. Конечно, до тех пор, пока их останки с почетом хранят в Кремлевской стене и около нее, пока их зловещая роль в организации большевистского террора не раскрыта до конца, ни о какой демократии в России говорить не приходится. Без дегэбизации она возможна только в форме «суверенной демократии» (термин путинского серого кардинала В. Суркова), означающей неограниченный произвол коррумпированной бюрократии, спецслужб и связанного с ними, как сиамские близнецы, криминала.

ЧК и ленинский ЦК – это тоже близнецы-братья. О руководящей роли партии в организации массового террора по причинам, о которых мы говорили выше, даже в наше время предпочитают помалкивать. Но народ должен знать своих героев. Поэтому обратимся к классикам.

В.И. Ленин, добросовестно законспектировавший работы Маркса и Энгельса, равно как и Троцкий, думал поначалу, что революция в России должна была стать частью мировой пролетарской революции. Даже после того, как стало ясно, что мировой пролетариат не спешит последовать примеру российского, мировая революция все равно готовилась. Ленин сразу после Октября 1917-го выделил на эти цели гигантские по тем временам средства на создание III Коммунистического Интернационала и на пропитание весьма значительного контингента профессиональных революционеров, прибывавших в Москву «за опытом» практически из всех существовавших тогда стран мира и их колоний. Ни одному из них не удалось ускользнуть от опеки ЧК, и впоследствии этот «человеческий материал» чекисты активно использовали для создания своей глобальной сети шпионажа и диверсий. Планировался гигантский передел мира. Экспроприация экспроприаторов готовилась в глобальных масштабах. Все мировое богатство собирались, по крайней мере на словах, отобрать у богатых и поделить поровну между неимущими. Что из этого получилось в России, мы знаем.

Философ Иван Ильин считал, что большевистское понимание справедливости и равенства – это «доктрина, направленная сразу против Бога, против природы и против справедливости». Ильин, как и многие другие русские мыслители, не был против равенства. Он был против уравниловки, против механического нивелирования человеческой личности и подведения всех и вся под единый стандарт. Достоевский высмеял эту идею механического равенства в своих «Бесах» в известном монологе своего героя-революционера:

«Рабы должны быть равны… Не надо образования, довольно науки! Жажда образования есть уже жажда аристократическая. Чуть-чуть семейство или любовь – вот уже и желание собственности. Мы уморим желание… Мы всякого гения потушим во младенчестве. Все к одному знаменателю. Полное равенство».

Большевистская «Утопия» если и имела русские корни, то в формуле равенства, выведенной еще в XVIII веке Степаном Разиным, атаманом взбунтовавшихся крестьян и казаков: «чтобы всяк всякому был равен». Но и эта формула скорее международная, ибо популярна в любой охлократии, как именовали греки власть толпы. Революция в России была задумана как часть мировой революции. Ее теоретики и практики исходили из того, что прежние правящие классы нигде добровольно ни власть, ни денег не отдадут, и готовились поступить с ними по рецептам Стеньки Разина. И не только с ними. Уже в первые месяцы после Октябрьского переворота в России стало ясно, что и пролетарии, а уж тем более крестьяне, далеко не везде приняли большевиков. Красное революционное нашествие оказалось пострашнее кайзеровского, т. к. сопровождалось социальным геноцидом, искоренением православия, массовым уничтожением церквей и монастырей, причем вместе с монахами и православными священниками, полным отрицанием русской культуры, голодомором и жестоким террором против всех, кто пытался этому произволу противостоять. Патриарх Тихон уже 19 января 1918 года назвал революцию «сатанинским делом» и предал большевиков анафеме. Лидер большевистской революции открыто признавали, что задумали уничтожить по крайней мере 10 млн русских людей. «Мы, – декларировал на 7-й Петроградской большевистской конференции в сентябре 1918 года ближайший соратник Ленина и теоретик геноцида русского народа Г.Е. Зиновьев, – должны увлечь за собой 90 млн из ста населяющих Советскую Россию. С остальными нельзя говорить, их надо уничтожить» (Северная коммуна. 19.9.1918).

Ни Маркс, ни Ленин не мыслили революционное государство иначе как «диктатуру пролетариата». Ее основной функцией было «подавление эксплуататорских классов» теми методами, которые предложил Дзержинский и одобрили вожди большевиков. Но подавление вскоре стало тотальным. К стенке ставили и имущих, и неимущих, и тех, кто «состоял на царской службе», и тех, кто «был с ними идейно». Истребление кадровых военных, государственных служащих высокого ранга и несогласной с коммунистами интеллигенции затронуло и квалифицированных рабочих, и зажиточных крестьян. Такая резня шла, как мы знаем, и шла безжалостно с первых дней революции именно под руководством Ленина, который не раз призывал своих карателей патронов не жалеть. Просматривая в 1922 году будущий Уголовный кодекс, Ленин, юрист по образованию, вывел свою формулу «революционной законности»: «Впредь до установления условий, гарантирующих Советскую власть от контрреволюционных посягательств на нее (т. е. практически до бесконечности. – В.Б.), революционным трибуналам предоставляется право применения как высшей меры наказания – расстрела… По-моему, надо расширить применение расстрела (с заменой высылки за границу) ко всем видам деятельности меньшевиков, с.-р. (эсеров. – В.Б.) и т. п. Найти формулировку, ставящую эти деяния в связь с международной буржуазией и ее борьбе с нами (подкупом печати и агентов, подготовкой войны и т. п.)».

В.И. Ленин видел в «диктатуре пролетариата» три фундаментальные основы: власть, насилие, свободу от любых законодательных ограничений. «Научное понятие диктатуры, – писал он, – означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть» (Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 41. С. 383). И уточнял, дабы уж никаких не было сомнений, что эта «диктатура есть власть, опирающаяся непосредственно на насилие, не связанная никакими законами» [Ленин В.И. Поли, собр. соч. Т. 37. С. 245). И, чтобы совсем уже было все ясно, расставил точки над «i» со свойственной ему безаппеляционностью: «Для нас важно, что ЧК осуществляют непосредственно диктатуру пролетариата (выделено мной. – В.Б.), и в этом отношении их роль неоценима. Иного пути к освобождению масс, кроме подавления путем насилия эксплуататоров– нет» (там же). Итак, расстрельная деятельность ЧК, насилие во всех его видах и формах – это и есть диктатура пролетариата, сама суть установленного большевиками нового государственного устройства, в результате чего вся Россия превратилась в Архипелаг ГУЛАГ.

Ленин без колебаний отдавал людоедские приказы ЧК и Красной армии, идя на самые страшные меры, на беспрецедентные преступления против человечества, для того чтобы удержать власть. Он не уставал повторять своим соратникам, что у них нет иного пути подчинить Россию, кроме террора. Призывая их усилить террор против русского народа, он, по признанию В. Молотова, говорил: «Иначе вас всех растерзают» (Чуев Ф. Беседы с Молотовым. С. 210). Понимал, что народ никакой любви к нему, о которой потом нам всем продолбили уши, не испытывал, а напротив – возненавидел.

Осенью 1918 года большевистское руководство охватила настоящая паника: белогвардейские армии и интервенты брали территорию, контролируемую красными, в кольцо. Экспортеры революции, залившие кровью Россию, дрожали от страха за свою жизнь, боясь расплаты за все свои злодеяния. «Положение наше безнадежно и наши дни сочтены», – говорил К. Радек. «Нас перережут!» – стенал Мануильский. – Но перед уходом мы здорово хлопнем дверью, и буржуям не поздоровится» (Борман А.А. Указ. соч. С. 126–133). Именно в этой атмосфере животного страха и ненависти узурпаторов к поднявшейся против них России и родился декрет СНК «О красном терроре» от 5 сентября 1918 года. В нём, в частности, говорилось о том, что расширение масштабов террора является прямой необходимостью. ВЧК получает неограниченные права, чтобы изолировать всех потенциальных врагов большевизма в концентрационных лагерях. «Подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам, – говорилось в декрете. – Необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры». Этот декрет подвел под террор большевиков своего рода «юридическую базу», хотя от этого сей чудовищный документ своего преступного характера не утратил. «Юрист» Ленин над этим произведением поработал лично. Опыт такого рода он приобретал с первых дней революции. Поэтому начало красного террора следует исчислять именно с Октябрьского переворота, хотя многие исследователи связывают его именно с декретом от 5 сентября 1918 г.

Напомним некоторые факты. Уже в декабре 1917 года Ленин предлагает полный набор методов борьбы с врагами социализма – выборочные расстрелы лиц, отказавшихся работать на большевистский режим, тюрьмы для всех сомневающихся в правоте «ленинских истин». В статье «Как организовать соревнование» Ленин пишет: «В одном месте посадят в тюрьму десяток богачей, дюжину жуликов, полдюжины рабочих, отлынивающих от работы… В другом поставят их чистить сортиры. В третьем снабдят по отбытии карцера желтыми билетами, чтобы весь народ до их исправления надзирал за ними, как за вредными людьми. В четвертом расстреляют на месте одного из десяти, виновных в тунеядстве…» (Ленин В.И. ПСС. Т. 35. С. 200–204). Террор и насилие стали главным орудием государственной политики большевиков начиная с первых дней советской власти. Уже в конце 1917-го– первой половине 1918 года были репрессированы тысячи русских людей, прежде всего представителей русской армии и государственного аппарата. 3 (16) января 1918 года «Правда» писала: «… За каждую нашу голову – сотню ваших».

В Петрограде к концу 1917 года оставалось несколько десятков тысяч офицеров, сопротивления которых большевики очень боялись. За первую половину 1918 года больше половины их было расстреляно сначала под руководством Петерса, а затем Урицкого. Только при Урицком в Петрограде убили около 5 тыс. офицеров (Жевахов Н.Д. Указ. соч. Т. 2. С. 135). С таким же усердием чекисты искали царских чиновников и убивали их без суда и следствия. Всех, кто был связан с делом Бейлиса[2]2
  Дело Бейлиса – судебный процесс по обвинению еврея Менахема Менделя Бейлиса в ритуальном убийстве 12-летнего ученика приготовительного класса Киево-Софийского духовного училища Андрея Ющинского 12 марта 1911 года. Процесс состоялся в Киеве (Российская империя) 25 сентября – 28 октября 1913 года и сопровождался, с одной стороны, активной антисемитской кампанией, а с другой – общественными протестами. Бейлис был оправдан за недостатком улик.


[Закрыть], большевики убили в первые же годы после Октябрьского переворота. Были расстреляны министр юстиции Щегловитов, прокурор киевской палаты Чаплинский, товарищ прокурора Виппер, член Государственной Думы Замысловский. Убийства русских государственных деятелей, чиновников государственного аппарата, офицеров, священников, членов патриотических организаций проводились планомерно и систематически. Как рассказывает очевидец, просидевший весь 1918 год в московской Бутырской тюрьме, заключенных регулярно гоняли на закапывание расстрелянных и выкапывание глубоких канав для погребения жертв следующего расстрела. Заключенных вывозили на грузовике под надзором вооруженной стражи на Ходынское поле, Ваганьково и в район Петровского парка. Могилы выкапывались сразу же на 20–30, а то и больше человек. Со своей стражей заключенные успели познакомиться так близко, что она делилась с ними своими впечатлениями о производившихся операциях. Однажды, рассказывает очевидец, по окончании копания очередной сплошной могилы-канавы конвойные объявили, что на следующее утро предстоит «важный расстрел» попов и министров. В числе расстрелянных оказались: епископ Ефрем, протоиерей Восторгов, министр внутренних дел Н.А. Маклаков, председатель Государственного Совета И.Г. Щегловитов, бывший министр внутренних дел А.Н. Хвостов, сенатор С.П. Белецкий и другие («Двуглавый Орел». 14.06.1922).

Вера Чеберяк, проходившая по «делу Бейлиса» как свидетельница обвинения, в 1919 году была расстреляна в киевской ЧК. Арестованный в том же году в Киеве чекист отмечал в своих показаниях, данных белым, что «Веру Чеберяк допрашивали все евреи-чекисты, начиная с председателя ЧК Сорина (Блувштейна)». При этом комендант ЧК Фаерман «над ней издевался, срывая с неё верхнее платье и ударяя дулом револьвера… Она отвечала: "Говорила на процессе Бейлиса я сама… меня никто не учил и не подкупал…”». Её тут же расстреляли (см.: Солженицын А.И. Двести лет вместе. 10 глава).

В январе 1918 г. Нарком внутренних дел масон-большевик Петровский издает приказ, разосланный по всем губерниям и уездным органам о массовом взятии заложников из числа бывших правящих классов, офицеров, интеллигенции. В случае «малейшего движения в белогвардейской среде» к заложникам предлагалось применять «безоговорочный массовый расстрел» (Еженедельник ВЧК. 1918.1. С. 11). «Всякая попытка русской буржуазии еще раз поднять голову, – грозился чекист Я. Петерс, – встретит такой отпор и такую расправу, перед которой побледнеют все» (Еженедельник ВЧК. 1918. Ноябрь). Но, конечно, самый крупный теоретический вклад в красный террор внес В.И. Ленин.

Встревоженный известиями о приближении англичан к Баку летом 1918 г., Ленин отдает приказ сжечь этот город. То же самое он предлагает в сентябре 1918 года сделать в Казани. В телеграмме на имя Троцкого в Свияжск говорилось: «Удивлен и встревожен замедлением операций против Казани… По-моему, нельзя жалеть города и откладывать дальше, ибо необходимо беспощадное истребление…». Таким же образом он приказывает действовать в Ярославле во время эсеровского восстания.

26 июня 1918 года Ленин направляет Г. Зиновьеву телеграмму:

«Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы… удержали. Протестую решительно! Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную.

Это не-воз-можно!

Надо поощрять энергию и массовидность террора…».

В начале августа 1918 года Ленин настаивает на введении заложничества при изъятиях хлеба у русских крестьян. По его мнению, в каждой хлебной волости следует отобрать 25–30 заложников из богачей, отвечающих жизнью за сбор и ссыпку всех излишков. Причем не просто взять, а назначить поименно по волостям (Ленинский сборник. Т. 18. С. 145–146).

Ленин дает личное указание об ужесточении террора против русских людей. Этими указаниями переполнены его письма в провинцию.

«Пенза. 9 августа 1918.

Копия Евгении Бош.

Провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев, сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города».

«В Пензу. Москва, 11 авг. 1918 г.

Товарищам Кураеву, Бош, Минкину

и др. пензенским коммунистам.

Товарищи! Восстание пяти волостей кулачья должно повести к беспощадному подавлению. Этого требует интерес всей революции, ибо теперь взят «последний решительный бой» с кулачьем. Образец надо дать: 1) Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц 2) Опубликовать их имена 3) Отнять у них весь хлеб… 5) Назначить заложников – согласно вчерашней телеграмме. Сделать так, чтобы на сотни верст кругом народ видел, трепетал, знал, кричал: душат и задушат кровопийц-кулаков. Телеграфируйте получение и исполнение.

Ваш Ленин.

Р. S. Найдите людей потверже».

18 августа 1918 г.:

«Здоровец, Орловской губ., Бурову, Переяславцеву;

копия губсовету Орловскому.

Необходимо соединить беспощадное подавление кулацкого левоэсеровского восстания с конфискацией всего хлеба у кулаков и с образцовой очисткой хлеба полностью с раздачей бедноте части хлеба даром, телеграфируйте исполнение» (РЦХИДНИ, 2/1/6/898).

«Ливны. Исполкому…

20 августа 1918 Москва.

Приветствую энергичное подавление кулаков и белогвардейцев в уезде. Необходимо ковать железо, пока горячо, и, не упуская ни минуты, организовать бедноту в уезде, конфисковать весь хлеб и все имущество у восставших кулаков, повесить зачинщиков из кулаков, мобилизовать и вооружить бедноту при надежных вождях из нашего отряда, арестовать заложников из богачей и держать их…»

«Пенза. Губисполком. 29 августа 1918 г.

Крайне возмущен, что нет ровно ничего определенного от вас о том, какие же наконец серьезные меры беспощадного подавления и конфискации хлеба у кулаков пяти волостей проведены вами. Бездеятельность ваша преступна…»

«Саратов. Пайкису 22 августа…

Временно советую назначить своих начальников и расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты…»

«Шляпникову, 12 декабря 1918 г…

Налягте изо всех сил, чтобы поймать и расстрелять астраханских спекулянтов и взяточников. С этой сволочью надо расправиться так, чтобы все на годы запомнили…»

«Реввоенсовет Южного фронта.

Сокольникову.

…Во что бы то ни стало надо быстро ликвидировать до конца восстание (имелось в виду восстание казаков)… если вы абсолютно уверены, что нет сил для свирепой и беспощадной расправы, то телеграфируйте немедленно и подробно…»

«Симбирск.

Реввоенсовету Восточного фронта…

Придется вам налечь изо всех сил на мобилизацию, иногда поголовную, прифронтовой полосы, на местные воензаги и на сбор винтовок с населения. Расстреливайте за сокрытие винтовок…» (Цит. по: Ленинский сборник; Платонов О. Терновый венец России).

Еще одним видным теоретиком и практиком красного террора был Л. Троцкий. Он говорил: «Нельзя строить армию без репрессий. Нельзя вести массы людей на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни. До тех пор пока гордые своей техникой, злые бесхвостые обезьяны, именуемые людьми, будут строить армии и воевать, командование будет ставить солдат между возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади». По личному приказанию только Троцкого в годы гражданской войны расстреляны тысячи людей. Вот один из характерных его приказов, отпечатанный типографским способом и раздаваемый солдатам в качестве листовки: «Предупреждаю: если какая-либо часть отступит самовольно, первым будет расстрелян комиссар части, вторым – командир. Мужественные, храбрые солдаты будут поставлены на командные посты. Трусы, шкурники и предатели не уйдут от пули».

Символом террористического руководства Красной армии стал легендарный поезд Троцкого, специально сформированный состав (даже два состава), в который входили бронированные вагоны с боевиками особого назначения, вооруженными автоматическим оружием; типография, телеграфная станция, радио, электростанция, библиотека, гараж на несколько автомобилей, цистерна с бензином, баня. Поезд был как бы подразделением быстрого реагирования и появлялся в местах, где руководство армией проявляло колебание. По прибытии из него выскакивали до зубов вооруженные боевики, одетые в кожаные куртки, и в считаные минуты расправлялись с колеблющимися или, по мнению Троцкого, ненадежными командирами. Для «хороших» командиров и бойцов в поезде имелся запас щеголеватых сапог, кожаных курток, медикаментов, пулеметов, биноклей, карт, часов и всяких других подарков. «Поезд, – признавался Троцкий, – был не только военно-административным и политическим, но и боевым учреждением… Все работники поезда без исключения владели оружием. Все носили кожаное обмундирование, которое придает тяжеловесную внушительность. На левом рукаве у всех, пониже плеча, выделялся металлический знак, тщательно выделанный на монетном дворе и приобретший в армии большую популярность. Вагоны были соединены внутренней телефонной связью и сигнализацией. Для поддержания бдительности в пути часто устраивались тревоги и днем, и ночью. Вооруженные отряды сбрасывались с поезда по мере надобности для «десантных» операций. Каждый раз появление кожаной сотни в опасном месте производило неотразимое впечатление». «Коженосотенцы», среди которых преобладали лица еврейской национальности, совершали жестокие погромы, убивая для острастки не только неугодных командиров, но и множество простых бойцов, гражданских лиц, неуважительно («антисемитски») относившихся к Троцкому (см.: Платонов О. Указ, соч. С. 548–549, 582–583).

Произвол был, таким образом, официально возведен лидерами большевиков в норму государственной жизни в России, а насилие– в ранг государственной политики. Идеолог компартии, любимец Ленина Н.И. Бухарин, открыто провозгласил, что пролетарскую диктатуру следует рассматривать, как «форму власти, наиболее резко выражающую классово-репрессивный характер этой власти» (Бухарин Н.И. Избранные произведения. Теория пролетарской диктатуры. М., 1988. С. 19). Он считал, что «пролетарское принуждение во всех его формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как ни парадоксально это звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи» (Бухарин Н.И. Экономика переходного периода; Бухарин Н.И. Проблемы теории и практики социализма. М., 1989. С. 168). Таково было «теоретическое обоснование» социального геноцида, проводившегося большевиками, что «теоретику» Бухарину не помогло самому избежать подвалов Лубянки, где он и сгинул после показательного суда.

Чтобы скрыть и оправдать зверства ЧК, Ленин и его окружение использовали любые предлоги, причем с цинизмом необыкновенным. В марте 1922 г. в результате массовых изъятий продовольствия большевики вызвали первый голодомор в Поволжье. И вот именно тогда под предлогом помощи голодающим Ленин потребовал организовать изъятие церковных ценностей якобы «для нужд мировой революции». В своей записке в Политбюро он писал: «Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов (вот она, долгожданная «революционная ситуация». – В.Б.), мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления… Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше (выделено мной. – В.Б.); надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать». Чекисты вселяли ужас своими зверствами, как видим, с дальним прицелом. Страх перед ЧК, подлинный ужас перед кровавым произволом большевиков должен был послужить укреплению их власти.

Так террор стал средством управления государством. И это ленинское «ноу-хау» впоследствии не раз использовали коммунисты во всем мире – от террора «Рот фронта» в Гамбурге в 1923 г. до геноцида миллионов камбоджийцев, организованном красными кхмерами в 70-х годах XX века.

Известно, что в СССР существовали не только планы промышленного и сельскохозяйственного производства, но и планы расстрелов и арестов. А в условиях непрекращающегося «социалистического соревнования» и те, и другие должны были перевыполняться. Еще в 20-х годах, когда произвол ЧК вызвал возмущение даже в рядах партии, сотрудники чрезвычайных комиссий выступили с показательным публичным заявлением, в котором, в частности, говорилось: «Здесь лишне спорить о том, правильна или неправильна была наша тактика. Это разберет история. Вместо лишних слов мы еще раз указываем на массу резолюций о необходимости красного террора, еще раз подчеркиваем, что Чрезвычайные комиссии проводили в жизнь не свои постановления, не свою тактику, не свою волю, а постановления и волю пролетариата, его органов власти, его авангарда– коммунистической партии» (Из истории Всероссийской Чрезвычайной комиссии. 1917–1921 гг. Сб. документов. М., 1958. С. 246). Тогда, в 20-х, в сложной для чекистов обстановке РКП(б) решительно встала на их защиту и призвала коммунистов не забывать, что «ЧК созданы, существуют и работают лишь как прямые органы партии под ее директивами и ее контролем» (там же, с. 250). Тут, как говорится, ни прибавить ни убавить.

Даже после победы большевиков в гражданской войне, как отмечается в документах Сахаровского центра, «карательные органы, почищенные и подновленные, продолжали верой и правдой служить так называемой диктатуре пролетариата. В их репрессивной деятельности в течение десятилетий сохранялось то, что в определенном смысле можно назвать «чекистскими традициями»: игнорирование общегосударственного законодательства и опора на внутриведомственные акты, отсутствие гласности и общественного контроля, нарушение общепринятых процессуальных норм и юридических гарантий, массовые внесудебные расправы, беспощадное подавление инакомыслия, тотальный контроль над армией и населением– и все это под руководством правящей коммунистической партии» (см.: Книга для учителя).

Тут подмечен момент очень важный для понимания репрессивной сути чекизма. Ведь теоретически террор большевики оправдывали необходимостью «защиты революции». Казалось бы, после разгрома Белой армии и Антанты можно было от таких кровавых методов удержания власти отказаться. Но эти методы стали только кровавее.