Текст книги "Наезд на актеров"
Автор книги: Владимир Черкасов
Жанр: Боевики: Прочее, Боевики
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
Камбуз глубоко задумался. Он слыхал о законе выживания перед ментами и в зонах: «Не верь, не бойся, не проси». Но он испугался сразу, как только увидел легендарный почечный сейф с книжками в этой комнате. И Камбуз хотел верить кудрявому следователю. Мент точно высмеивал угреватое «интере-есно», когда мышами в коробе палят, да еще и варят будто б шерсть со своих хвостов. – Пиши за Гриню Духа, как все было, – решительно сказал Камбуз. – Закурить есть? – уже осмелев, попросил он.
Кость не пожалел ему своего «Мальборо» и начал старательски намытое золото показаний писать, писать.
Когда закончили, распрощались дружески. Попозже Кострецов приказал выпустить и Веревку.
Оставшись один, капитан посмотрел на свой парадный костюм, на измызганную в этой кутерьме рубашку – между прочим, от Кардена – без галстука. Потирая виски, весело подумал: «Так дела пойдут, еще костюмчик знатной работы приобретем».
Получал опер ежемесячную зарплату, эквивалентную двум сотням с небольшим долларов. Премии от начальства были редки, но за найденную после угона классную иномарку ее хозяин, если не был скуп, мог выплатить приз под тысчонку баксов. Такие случайные деньги Кострецов единственно и позволял себе брать.
Глава 5
На следующий день после того, как Камбуза и Веревку выпустили, они должны были предстать для отчета перед Гриней Духом.
До появления у главаря на законспирированной блатхате подельники, отпиваясь пивом на своей квартире, сводили концы с концами.
Выслушав притчу Камбуза о том, как он заливал Кострецову о своей попытке выпить с двумя неизвестными, Веревка покровительственно похвалил напарника:
– Не фраернулся ты, Камбуз. В самый цвет лепил. Я то же самое горбатил. Не поверили они, конечно, ни хрена, а чем крыть?! Ну, проверили: «плимут» в угоне. А дальше? Мы ж на нем не уехали. Просто культурно сидели. Нового угона-то нет. Поторопились менты нам чалму намотать. Подожди они еще, как мы на тачке тронемся, – и вяжи за милую душу. Тогда тут и угон, и что хошь.
Камбуз глотал пиво, потел, мрачно думая, какая же сука этот Веревка: «Гриню сдал, меня подставил, и как ни бывало. Вот она, школа та парашная. В глаза ему, твари, плюнь, а будет стоять на своем. Умеет метлой мести».
– Пушку-то свою скинул?! – спросил Веревка.
– А как же! – невозмутимо отвечал Камбуз. – Как менты рыпнулись, я ее сразу под свое сиденье. Мент, что допрашивал, кричит: «Твой ствол!» А я ему: «Докажи. Я эту тачку первый раз вижу. Только в нее сел, и вы объявились».
– А меня за ствол и не пытали. Выяснили, видать, что имею две ходки на рогах, так и не стали фуфло двигать.
Камбуз, снявший проклятую тельняшку, сидевший голым по пояс, погладил жирные плечи.
– Мне тот мент на допросе хотел в рог дать. Я спокойно говорю: «Смотри, в натуре. Ты тоже не вечный». Сразу успокоился. Веревка одобрительно кивнул.
– Так с ними и надо. Мало их пацаны заваливали?.. Ништяк, канаем к Духу. От ментов отделались, но Гриня с нас круто спросит. По дороге к Духу давай оглядываться, менты могут нам хвоста привесить.
К пахану поехали на такси. Внимательно проверяли, нет ли слежки от самого подъезда, из которого вышли.
* * *
Около дома, где в заныре жил Гриня, парни еще покрутились – понаблюдали, чтобы не привести за собой хвоста. Потом поднялись на этаж и условным знаком позвонили в дверь.
Им открыл помощник Духа. Кореша прошли в апартаменты, занимавшие несколько комнат, вылизанных евроремонтом. Гриня в халате сидел в гостиной и пил водку, пиво, отходя от своих вчерашних развлечений.
Веревка, как человек бывалый и более развязный, сказал пока еще бойко:
– Где задницы припарковать?
Дух кивнул на два кресла. Парни сели, сразу закурив, чтобы хоть на минуту оттянуть неприятный разговор.
Здоровье есть, Но он того не знает, Что и быка в консерву загоняют… – промурлыкал Гриня как бы случайно куплет, которых знал множество. Но он был вполне к месту к тому, что собирались сообщить ему Веревка и Камбуз. Они притихли.
– Чего помалкиваете? – спросил Дух.
– Да влипли мы вчерась на ментов, – произнес Веревка, – но отмазались. «Плимут», правда, уж не наш.
– Вы чего, фуфляки?! – грозно возгласил Гриня. – Чего ты плетешь, гниль веревочная?!
Веревка, нервно сплевывая на ковер под ногами, стал излагать:
– Все делали как надо. За полчаса, как тот купец должен был нарисоваться, сели мы в тачку. Потом тот канает. Только он к нам залез – ментов целая куча! Повязали всех. Отволокли в мелодию. Я лепил как обычно. Камбуз тоже. Потом выгнали нас оттуда.
Он промолчал о пистолете Камбуза, чтобы совсем не разозлить пахана.
– Выгнали? – затараторил Дух. – Выгнали парнишек! Поверили за просто так и выгнали? Вы кому эту тюльку гоните?! Козлы малахольные!
– А чего? – подал Камбуз голос в поддержку дружка. – Мы ж в тачке только сидели, не поехали. Угона-то не было.
– Ну-у, лохи! – взвыл Дух. – С кем я на грядке оказался! Запросто вас отпустили?!
Он вдруг вскочил, перегнулся через стол и ударил Камбуза в лицо. Тот осел в кресле, обливаясь кровью, брызнувшей из разбитого рта.
– Колитесь, чего вы ментам напели! – закричал Гриня.
Он выхватил из стола нож, подскочил к Веревке и приставил острие к задергавшемуся кадыку.
У Веревки совесть была чиста, он сдавленно прохрипел:
– Хошь, вали, но я ментам только лапшу повесил.
Дух развернулся и снова страшно ударил согнутым локтем Камбуза в лицо. Тот вскрикнул и потерял сознание. Гриня вернулся за стол, отхлебнул пива.
Камбуз приходил в себя, лихорадочно соображал: «Вот суки! Менты, пели эти курвы, бьют. А что же сами делают?! Сучары позорные! Ни хрена не возьмете!» В душе его вспыхнула неизрасходованная отчаянность, которую он собирался вчера истратить на Кострецова.
– Ты кого тронул?! – заорал Камбуз на Гриню. – Ты, сука, тоже не вечный!
Подручный Духа, стоявший за спинами допрашиваемых, подался к нему, вытаскивая пистолет.
– Стоп! – скомандовал ему Гриня. – Хорош… Извиняйте, братаны. Но дело наше такое, пришлось на всякий случай вас пощупать. Ничего, круче будете, – он рассмеялся.
Налил водки в стаканы, подвинул их парням.
– Выпьем, чтобы зла не помнить.
Камбуз утерся полой рубашки, взял свой стакан. Выпили.
– Слушайте сюда, братаны, – сказал Дух. – Отпустили вас с умыслом. Теперь сечь за вами будут, чтобы на наши дела и меня выйти. Так что с этого момента отходите от всего нашего бизнеса. Гуляйте покедова. Если потребуетесь, я вас сам найду. Хвоста за собой не могли привести? – обратился он к более опытному Веревке.
– Как можно?! – сказал тот. – Уж ученые. Все дорогу зырили.
Повеселевшие Камбуз и Веревка удалились.
Хвоста за ними к Грине не было, потому что Камбуз вчера доложил Кострецову и заныр пахана.
* * *
Оставшись один, Гриня Дух задумался.
Он работал, так сказать, под главпаханом, которого звали Маэстро. Уголовный этот авторитет курировал массу криминальных дел по Москве. Гриня знал только свой участок работы и не был в курсе, что атака на театры по Чистым прудам – многосторонняя, хорошо спланированная и организованная Маэстро операция. Маэстро осуществлял ее, используя и шайку специалиста по орденам-драгоценностям Федю Трубу, о котором рассказал Кострецову Неумывайкин.
Когда автоугоны и кражи у театральных деятелей успешно закончились, Маэстро приступил к не менее сложной фазе реализации награбленного. Красный «пежо», на котором выезжал Вахтанг Барадзе, и темно-серый «плимут» были ее первыми акциями. Но для окончательного итога операции Маэстро нужен был еще один выдающийся угон – «роллс-ройса» ручной сборки, заказанного в Англии членом Совета директоров нефтяной кампании «Лукойл», грандиозный многоэтажный офис которой находится вблизи Чистых прудов. Вот об этом непростом финишном поручении Маэстро и думал Дух. После того как на Чистяках в ворованном «плимуте» взяли Веревку и Камбуза вместе с покупателем, браться за угон «роллс-ройса» Грине не хотелось. Он прикидывал, как отказать Маэстро.
Дух не знал, что это все напрасные хлопоты. «Роллс» требовался Маэстро позарез. Этой великолепной бронированной машиной со всевозможными средствами защиты вплоть до распыления газа Маэстро обещал расплатиться с Трубой за его «театральные» труды.
Гриня набрал номер Маэстро и, услышав голос абонента, приветствовал его:
– Здоровенько. Плохие у меня новости.
Маэстро, как всегда в серьезных случаях, молчал.
– Менты вчера взяли моих парней с тем «плимутом», – стал рассказывать Дух. – Выпустили, что и паршиво. Выходит, решили прополоть мою грядку.
– Ты, что ли, клонишь к трудностям насчет последней тачки?! – имея в виду «роллс», сразу сориентировался Маэстро. У него, по всеобщему блатному признанию, счетчик в голове никогда не выключался.
Дух, сглотнув слюну в горле, сразу пересохшем от ставшего напряженным разговора, произнес:
– Конечно. Я точно влечу с этой тачкой.
Голос Маэстро стал стальным:
– Это твои проблемы. Ты что, хочешь мне дешевку помазать?!
– Зачем так?! Объективные возникли трудности.
– Твои трудности. Я тебе на свои никогда не жалуюсь.
Гриня сделал еще попытку:
– Давай хотя бы отсрочим.
– Невозможно. У меня перед заказчиком свои сроки. Ты прикинь: наводка на тачку моя, за морями ее мои люди пасли, мои же ее здесь встречали. Теперь все готово – и ты из-за своего прокола хочешь дело сорвать? Не позволю.
– Все понял, – сказал Дух и выключил сотовый телефон, по которому он всегда говорил с Маэстро, чтобы избежать подслушки.
От неудачи Гриня хотел хватить водки, но уже не имел на это права: надо было делать угон.
«Какому же заказчику такая тачка понадобилась?! – раздраженно подумал он. – Зажрались толстопузые! Наверняка какой-то шишке, прикрывающей пиковых. И где он будет такой знаменитый „роллс“ держать? Хотя на Кавказе любое возможно… Ну что же, покажем свой класс, не хуже, чем у Совы».
Дух вспомнил об угоне века в начале девяностых годов, который совершил ас по кличке Сова. Тогда-то автоугоны и перевели на профессиональную основу. Появились люди, поставившие этот бизнес на поток.
Коллекционный автомобиль «альфа-ромео» выпуска 1940 года известен был всем. Находился он у хозяина на обычной платной стоянке в центре Москвы. Сложность заключалась не в самом угоне, а в том, как знаменитую машину перебросить немецкому заказчику во Франкфурт-на-Майне.
Сова продумал все досконально. У него, как и у Грини, была спаянная и споенная грядка из десяти парней. Ночью они увели «альфу», стоявшую в пятидесяти метрах от будки неусыпного сторожа. Спрятали ее в фургон, который отогнали на базу-отстойник. Там «альфу» перекрасили, навесили новые номера. А так как у Совы имелся зарегистрированный довоенный «хорьх», он и направил по его документам неузнаваемую – и не узнанную малоквалифицированными таможенниками – «альфу» за кордон.
Грине с «роллсом» выходило поопасней. Сова в основном отличился переброской машины за рубеж, ее угон со стоянки с одиноким сторожем был операцией элементарной. Проблема же Духа была в том, чтобы увести «роллс» стоимостью в треть миллиона долларов из-под такой же бронебойной охраны, как и его обшивка. Сделать это без шума почти немыслимо. Только что прибывшая из Англии машина ночью стояла в тщательно охраняемом спецгараже хозяина, а днем – на стоянке около «Лукойла», и в ней обязательно находился шофер-телохранитель, добраться до которого в предельно защищенном салоне невозможно.
После угона люди Духа должны отогнать «роллс» за окружную московскую автодорогу и там передать машину представителю Маэстро. Гриня, раздумывая над предстоящим делом, раз не удалось от него отвертеться, соображал, как хотя бы немного его облегчить. Учитывая возникшую заинтересованность милиции к своим подручным, он решил, что все-таки может потребовать от Маэстро скидки.
Дух снова позвонил Маэстро.
– Опять я. Лады, сделаю дело. Помоги только в деталях. Пусть твой человек возьмет тачку у моих не за окружной, а в Москве. Моим после возможного сыр-бора на угоне прорываться по всему городу будет круто.
Маэстро собирался обеспечить транспортировку угнанного «роллса» так, чтобы его подручный взял машину за пределами Москвы, загнал в отстойник, откуда она, измененная по всем пожеланиям Трубы, перекочует в его руки. Но главпахан понимал и положение Духа после вчерашнего происшествия.
Не уступив в первом разговоре, Маэстро должен был пойти на компромисс хоть в этом. Окончательно ссориться с Духом он не мог: многое связывало их в автоугонном бизнесе. Но, уступая, Маэстро попытался – и едва ли не стопроцентно – вывести главную операцию на успех.
– Сам на дело пойдешь? – спросил он.
Это был острый вопрос. Бригадиры ранга Духа сами обычно машины не угоняли. Но Маэстро знал, что если Гриня персонально возглавит угон «роллса», машина будет у них почти в кармане. Таков был класс Духа – мастера спорта по автогонкам и виртуозной выдумке.
– Пойду, если заберешь у меня тачку в Москве, – сказал припертый к стенке Дух.
– Лады, – подытожил Маэстро.
Стали договариваться о месте в Москве, где Гриня передаст «роллс» гонцу Маэстро.
Главпахан, у которого счетчик в голове действительно не выключался, в данном раскладе облегчал и свои заботы. Выслушав Духа, Маэстро быстро сообразил, как можно выскочить из намеченной раньше цепочки. Он решил: пусть сам Дух передаст угнанный «роллс» самому Трубе в Москве.
Что произойдет с Духом и Трубой, если «роллс» будут ловить все столичные гаишники – а такое возможно, – Маэстро не волновало: как всегда в своих шахматных партиях, он спокойно жертвовал пешками-исполнителями.
Маэстро уже узнал, что «роллс» нужен Трубе, чтобы расплатиться с кем-то из кавказских наркодельцов за посылки высокосортного кокаина. Переправить на юг такую редкую машину было хлопотно даже при широких возможностях Маэстро. Но «орденоносец» Федя Труба, свихнувшийся на коке, нюхач, не нюхавший до этого автоугонных дел, запросил именно такой причудливый гонорар за свои подвиги в театрах.
«Что ж, – усмехался Маэстро, окончательно закончив переговоры с Духом, – получит Федя игрушку в самые руки. А как уж он сумеет в нее поиграть, его, лоха, личное дело».
Маэстро и на этот раз со всеми расквитался, и никто ни при каких случайностях не мог предъявить ему претензий. Тем он и славился.
* * *
Кострецов получил сообщение об угоне заказанного и штучно изготовленного в Британии «роллс-ройса», принадлежащего члену Совета директоров влиятельнейшего «Лукойла», сразу после происшествия.
Он тут же полетел к зданию нефтяной кампании, взметнувшемуся черно-стеклянными уступами между станциями метро «Тургеневская» и «Чистые пруды». У подножия гиганта-офиса эффектно плескались фонтаны, имитирующие работу буровой вышки. И у этой мощи и великолепия слаженная и несравненная по наглости банда увела английскую красотку, убив ее шофера! Как рассказали очевидцы, началось с того, что к офису подошла группа молодежи со свернутыми транспарантами. Парни были одеты в белые майки, на которых зеленело общеизвестное название экологической организации «Гринпис». Ребята начали разворачивать лозунги, которые гласили: «Долой загрязнение почвы нефтяными скважинами!», «Сохраним природу первозданной!» – и тому подобное.
Они густо раскидывали транспаранты на служебной автостоянке по крышам машин, в середине которых оказался «роллс-ройс». Возмущенный водитель, похоже, сам вылез из своей крепости. И его тихо убили ножом под прикрытием лозунговых полотнищ. Внешняя же группа «гринписовцев» митинговала.
Вскоре из-под лозунгов выехало несколько машин с недовольными шоферами. Был среди них и «роллс-ройс». Стекла в нем тонированные, никто и не разглядывал, что там за шофер.
Потом ребята свои транспаранты свернули и удалились от офиса. Труп шофера «роллс-ройса», запиханный под днище соседней машины, обнаружил ее хозяин, вышедший из здания посмотреть, не случилось ли чего с его автомобилем после нашествия «Гринписа».
* * *
Кострецов вернулся с места происшествия в отдел и мрачно плюхнулся за стол. К нему зашел Топков, уже знающий об угоне выдающегося «роллса».
– Гриня Дух? – спросил он Кострецова.
– А кому ж еще быть! Так круто только он мог придумать. Охамел предельно: вчера мы его людей берем, а сегодня он такой умопомрачительный угон организовывает.
– Есть интересное в показаниях вчерашних задержанных?
– Да навалом. Морячка-салагу я взял на понт, он и раскололся. Конкретно обо всем не знает, но многое подсказал. Конвейер Грини идет на Кавказ, в СНГ. Но с этим, как и «роллсом», мне пока заниматься. А по твоей линии установил я основного по краже орденов из театров. Федя Труба!
– Звучная кличка, – усмехнулся Гена.
– Еще бы, специалист по орденам позаслуженнее, чем те «журналисты» Калинины, как утверждают знатоки из уголовной среды. Трубой-то Федю прозвали за юношеское малахольство, но потом он эту кликуху оправдал. К кому не залезет, дело того труба. Но сдает в последнее время Федя – нюхачом стал. Приметы его лисьи: треугольное лицо, тонкий длинный нос. Шнобель должен быть в прожилках: от постоянного употребления кокаина лопаются сосуды в носу. У Рузского был?
– Завтра пойду. Все никак не мог принять меня генерал.
– Это понятно: наверное, расстроен пропажей. Попытай-ка ты его о Феде на всякий случай, хотя я сомневаюсь, что Труба перед ним засветился. Он бригадир, как Гриня Дух, воспитывает подрастающую уголовень, и в основном лишь просчитывает операции для своих исполнителей.
Топков оживленно сказал:
– Рузским заниматься на безрыбьи требовалось. Теперь, когда есть конкретная наводка на Трубу, и у меня дело повеселее пойдет.
– Да, Гена, сейчас нам надо только разматывать. Дух и Труба установлены, очередь за определением рыбацкой снасти. Эти два бригадира окуни крупные, будем теперь пробовать их на донные удочки, а потом, глядишь, и мормышку подбросим, а то и блесну.
Лейтенант рассмеялся.
– Ты бы мне мормышку показал, слово уж больно смешное. Блесну-то я себе представляю.
– Мормышка – это металлический грузик со впаянным в него крючком. Часто каплевидная, хотя бывает и другой формы. И цвета тоже разные. Вроде миниатюрной блесенки, только с наживкой на крючке. Окунь на нее с удовольствием идет.
– Так ты Духу ее уже кидал, раз зацепил вчера его мальков? – улыбнулся Топков. – Можно и так сказать – в смысле того что поддразнил. Мормышкой-то надо постоянно в воде играть, она не должна быть в покое, иначе рыба не заинтересуется. У рыбака удочка все время в движении: толчки, поддергивания, – мормышка, сверкая, и скачет внизу. Поддразнил я Духа, потому что взял его парней сидящими в машине. Мог бы дать им отъехать и припаять угон, но не стал. Понадеялся, выжму что-то из них и отпущу. Так и вышло.
– Среагировал Дух на это своеобразно, – поправив очки, заметил Гена.
– Что «роллс» угнал? Да, это нелогично. Но разве психованных блатяков поймешь?! Тут мог быть на мой вызов его вызов: положил, мол, я на ментов хер с прибором. А может, и безвыходность. Опера на хвосте, а угонять надо. В каком случае так мог помыслить Гриня, товарищ лейтенант? – преподавательским голосом спросил Кострецов. – Если есть у него очень авторитетный и неумолимый заказчик. И он у Духа, скорее всего, есть, потому что такой эффектный и засвеченный «роллс» может позволить себе иметь только могущественный мафиозо.
– Пять за ответ, Топков. Поэтому дальше щупать будем Духа все же со дна, пока не отвлекаясь на мормышки. Запустимся под него поглубже, за ним могут быть люди очень серьезные.
Глава 6
Утром Топков встретился с генералом Рузским.
Тот оказался подтянутым, сухощавым стариком. Взгляд не потерял командирской твердости, но породистое лицо генерала было учтиво. Очень он походил на артиста Кторова в роли старого князя Болконского в киноэпопее Бондарчука «Война и мир».
Квартира одиноко живущего генерала была увешана старинными картинами, в комнате стояли застекленные стенды с коллекциями орденов, медалей и других воинских отличий. Топков обратил внимание на пучки наградного холодного оружия, разместившегося по стенам. Были среди них клинки и в осыпи алмазов, бриллиантов. Они присели на диван посреди этого великолепия. Бывший историк Гена не утерпел и спросил:
– Вы, извините, из тех Рузских?
– Из каких? – насмешливо осведомился генерал.
– Самый известный – генерал от инфантерии Николай Владимирович Рузский. В первую мировую войну был главнокомандующим российскими армиями Северо-Западного фронта, потом – армиями Северного фронта.
Генерал усмехнулся.
– Теперь осмеливаюсь сказать, что я из тех самых Рузских. А сколько приходилось от рода открещиваться. Я и одну букву в фамилии опускал: Рузкий. И переиначивать пробовал: Русский. А все равно в тридцатых годах чуть не расстреляли. Спасло только то, что в то время уничтожением высоких командиров занялись, а я был в младших чинах. Ну, а потом война все перепутала, и удалось мне стать советским генералом.
– У Рузских генеральство природное. Ваш родственник в первую мировую войну отличился.
Генерал нахмурился и произнес:
– Он и в Гражданскую отличился, только мало кто это знает. Вам известно, как тот генерал Рузский погиб?
Гена смутился.
– В энциклопедии сказано только, что он вышел в отставку по болезни.
– А умер не от хвори… В октябре 1918 года ЧК приговорила в Пятигорске сто шесть заложников. Николаю Владимировичу перед этим неоднократно предлагали стать во главе Кавказской красной армии, но он, даже когда среди заложников был, отказался… Повели их со связанными руками на городское кладбище, поставили перед большой ямой. Рубили смертников шашками. К генералу подошел сам председатель чрезвычайки Артабеков. Спросил его в последний раз: «Признаете ли вы теперь великую российскую революцию?» Николай Владимирович ответил: «Я вижу лишь один разбой великий…»
Генерал задумался, потер лицо рукой в старческой гречке и заключил:
– Он сполна расплатился за то, что был одним из главных виновников отречения царя и начала революции.
– Удивительно, что вам удалось уцелеть в сталинское время, – сказал Гена.
– Почему?! – вскинул бодрые глаза генерал. – Возьмите полковника Бориса Александровича Энгельгардта. Дворянин, выпускник Пажеского корпуса и Николаевской академии генштаба. Воевал и в русско-японскую, и в первую мировую. После февраля семнадцатого стал военным комендантом Петрограда. У Деникина был начальником Отдела пропаганды «Особого совещания» – это вроде крупного комиссара у красных. Потом эмигрировал в Париж, затем переехал в Ригу. В 1940 году с приходом туда советских войск его НКВД арестовал. Приговорили Энгельгардта к ссылке, а, когда ее отбыл, разрешили вернуться в 1946 го-ду в Ригу. Там он и работал переводчиком в гидрометеослужбе до спокойной кончины в 1962 году. Так что, молодой человек, кому как повезет… Правда, Энгельгардту за его «демократическое» поведение в феврале семнадцатого большевики были обязаны. Как и моему родственнику…
Рузский нахмурился, потом взглянул на очки Топкова, усмехнулся и спросил:
– Вы вообще за историческими сведениями пришли или за милицейскими?
– Извините, товарищ генерал. Я раньше этой службы истфак МГУ закончил.
– А-а, – уважительно протянул Рузский, – тогда другое дело.
– Переживаете из-за пропажи орденов? – сочувственно спросил Гена.
– Уже нет. Я такой: потерял или нашел – долго не переживаю.
– Мы сейчас это расследуем. Возможно, на часть вашей коллекции, пропавшую в театрах, были наводчики. То есть, может быть, кто-то присматривался к вашим сокровищам заранее. Какие-то люди, настойчиво добивавшиеся перед этим осмотра коллекции у вас дома.
– Понимаю, понимаю… Да нет, заходили ко мне в основном коллеги-коллекционеры, давно знакомые…
– И все же вы сказали: «в основном». Может быть, вспомните и о посторонних, малознакомых?
Генерал задумался.
– Никого другого, вроде, и не было. Впрочем… Приходили две девчушки из Музея личных коллекций, но я их к нашему цеху причисляю.
– Впервые к вам эти девушки зашли? – насторожился Гена.
– Да, первый раз их видел. Но мне предварительно позвонили об их визите.
– Звонил знакомый вам человек?
Генерал недоуменно посмотрел на него.
– А это имеет значение? Нет, позвонил мужчина, представился сотрудником музея. Даже фамилию свою назвал, я ее запамятовал. Имя-отчество помню: Федор Трофимович.
– Вы случайно не узнавали: есть такой сотрудник в Музее личных коллекций?
– Да зачем это мне?!
Топков подумал: «Неужели, если девиц подослал Труба, он и именем своим по телефону представился. Да и в отчестве Трофимович есть что-то „трубное“. Если Труба это был, совсем от кокаина, наверное, крыша поехала!»
– Товарищ генерал, – автоматически по уставу продолжал обращаться к нему лейтенант Гена, – мы подозреваем одного специалиста по кражам орденов. Он пожилой, приметы: вытянутое, треугольной формы лицо, нос спицей – в прожилках. Употребляет кокаин и может быть в так называемом заторченном состоянии. Большой знаток орденов, в беседе на эту тему способен проявить глубокую осведомленность. Запомните на всякий случай его приметы. А я в Музей личных коллекций позвоню. Дайте, пожалуйста, его телефон.
Он набрал номер, указанный Рузским, представился и спросил о сотруднике с именем-отчеством Федор Трофимович. Директор музея ответил, что такого сотрудника у них никогда не было.
– А двоих сотрудниц, девушек, вы к генералу Рузскому не направляли? – еще поинтересовался Топков. – К Рузскому? Да зачем я каких-то девушек к такому уважаемому коллекционеру пошлю?! – раздраженно ответил директор.
Лейтенант положил трубку.
– Похоже, девицы к вам приходили от того уголовного специалиста, которого и на самом деле Федей зовут.
– Что вы говорите! Такие милые девушки, я с ними долго чай пил, о коллекции рассказывал…
– Будьте, пожалуйста, настороже. Теперь к вам могут уже не девушки нагрянуть.
Лицо генерала энергично напряглось.
– А милости просим! Рузских можно безопасно атаковать только связанных по рукам на краю ямы.
Топков прикусил язык.
Перед уходом Гена остановился полюбоваться наградным оружием.
– Понимаете в таком оружии? – осведомился генерал.
Гена начал чеканить наизусть, будто читая по книге:
– Награждали золотым и украшенным драгоценностями оружием с надписью «За храбрость» с конца восемнадцатого века. В 1849 году установлены новые образцы золотого оружия: гривки эфесов положено иметь золотые вместо обтянутых лаковой кожей. С 1878 года лица, имеющие право на алмазные украшения, при ношении золотого оружия без них могли иметь темляк на георгиевской ленте и Георгиевский крест на эфесе. Кавалеры ордена Анны 4-й степени с 1880 года также имели право носить знак этого ордена и темляк аннинской ленты на золотом оружии. Золотое оружие как награда очень близко к ордену Святого Георгия. С 1807 года удостоенные его причислялись к кавалерам этого ордена, и в 1913 году оно стало официально именоваться Георгиевским оружием.
Генерал слушал его, вытянувшись, как на параде. Гаркнул:
– Вот молодец так молодец!
Он снял со стены шпагу с надписью «За храбрость».
– Такой в 1812 году главнокомандующий имел право награждать самостоятельно. Возьмите в руку.
Топков принял шпагу в ладони, взял ее под эфес. Металл клинка зловеще блестел, будто б не минуло почти два века после окончания войны с французами.
Лейтенант расстался с генералом, полный глубоких разнообразных впечатлений.
* * *
Федя Труба, украв руками своей бригады часть коллекции Рузского из театров, непрестанно размышлял о том, что еще осталось в квартире генерала.
Особенно взволновал Трубу рассказ девиц о собрании золотого оружия Рузского. Таких вещей почти не осталось в России. Их после 1917 года в первую очередь прихватывали с собой в эмиграцию. А то, что не смогли увезти, присваивали новые власти. Потом раритеты выманивали зарубежные друзья-толстосумы или тащили такие спецы, как Труба, и перепродавали опять-таки за границу.
Собрание наградного оружия генерала являлось такой редкостью, что Труба не очень поверил своим молодым агенткам. Он склонялся к тому, что оружие было дореволюционным, но вряд ли золотой отделки и с подлинными драгоценностями. Тем не менее Трубу загадочные сведения его наводчиц продолжали волновать. Ведь если у Рузского все же имелась коллекция золотого оружия, огромной удачей было б ее украсть.
В конце концов Федя, основательно нанюхавшись коки, решил: надо самому сходить к генералу и проверить информацию разведчиц.
Кокаин лишил Трубу необходимой осторожности. Серия краж в театрах ему удалась, потому что он лично в ней не участвовал, а лишь направлял свою «грядку». Но тут… В поход на оружейное собрание Рузского Федя ринулся собственной персоной вскоре после визита к тому лейтенанта Топкова.
«Кока» – это не «экстази», не какой-нибудь двигательный кайф. Все вокруг становится прекрасным, полное ощущение, что нет ничего невозможного, все в твоих силах. Уродливое, лихое внутри кокаиниста словно испаряется.
Так что, занюхав солидную дорожку «коки», Федя Труба в отличном настроении двинулся на квартиру генерала Рузского.
* * *
Он позвонил в дверь.
Теперь бдительный Рузский посмотрел в глазок и спросил:
– Вы по какому вопросу?
– Я Федор Трофимович из Музея личных коллекций, – вежливо кивая длинным лицом, представился Труба. – Я вам некоторое время назад звонил, двоих сотрудниц своих посылал.
Генерал насторожился уже тогда, когда увидел лисью физиономию посетителя. После ответа у него пропали сомнения о том, кто находится перед дверью.
Будь Рузский не офицером, прошедшим с боями Великую Отечественную, и не носи он гордую фамилию, Труба бы и удалился ни с чем. Но генерал не привык просто так выпускать любого противника. К тому ж был Рузский истым коллекционером. Сволочь, грабящую собранное по крупицам, предмет к предметику, утверждающее славу России, ненавидел.
Рузский распахнул дверь, коротко кивнул.
– Как же, помню, помню. Были у меня двое ваших девушек.
Он повел Федю в гостиную по длинному коридору. В первой же комнате Труба увидел то, о чем думал все последние дни. Вековой лучезарностью светили по стенам клинки золотого оружия!
Генерал заметил его разгоревшиеся глаза и спросил:
– Знаете толк в таких вещах?
Профессор Труба ответил не хуже Топкова.
– Как не знать?! Получившие золотое оружие вносились в кавалерские списки. Для обер-офицеров такая награда в начале девятнадцатого века была явлением совершенно исключительным. Только с 1859 года такое оружие могли получать за боевые отличия офицеры всех чинов, имеющие уже ордена Анны 4-й степени и Георгия 4-й степени. Офицерам вручали его из Капитула орденов, а генералам, которым выдавалось с драгоценными украшениями, – из кабинета Его Величества…
Рузский с невольным уважительным интересом посмотрел на Федю, но сказал двусмысленно:
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.