Текст книги "Одиночество"

Владимир Дэс
Одиночество

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Рождение человека, при всей его наглядности – таинство.

Великое таинство природы и разума. И в то же время их высшее проявление.

Родился человек. Были у него отец и мать.

Были.

Просто были, без имен и фамилий.

А рожденный рос, не зная своих родителей, как и они не вспоминали о нем.

Никогда.

А человек рос, раз уж родился.

Иногда смеялся. Но иногда ему начинало казаться, будто у него никогда не было ни отца, ни матери, и появился он на свет не от людей, а просто возник откуда-то на меже среди заброшенного капустного поля.

Так, возникнув неизвестно откуда и неизвестно от кого, человек рос, учился в школе, институте.

Жил.

Но жил как бы отдельно от всех тех, кто его окружал. Как бы немного в стороне от остальных людей.

В пятом классе, когда у него еще были приятели, один из них обманным путем выпытал у него имя девочки, которая ему очень нравилась. Даже можно сказать больше – он ее любил по-детски трепетно и до наивности страстно, тайно и безответно. Тот приятель согласился стать посредником. Наш герой написал избраннице записку с признанием, а потом… потом весь класс вместе с той девочкой и приятелем дружно смеялся над ним. Вдобавок об этой записке стало известно классному руководителю, затем – завучу и директору. А кончилась вся эта история сильным нервным припадком, длительным прогулом и глубоким неверием в простую человеческую дружбу.

Но время лечит и не такие раны.

В институте он опять влюбился в бойкую и современную активистку с параллельного курса, опять тайно, как он был уверен, безответно.

Но активистка во время осенних сельхозработ вдруг загорелась непонятной для всех симпатией к своему тайному обожателю и после двух-трех прогулок неожиданно отдалась ему. Вернее, отдавался он, поскольку с ним, в отличие от нее, это было впервые.

И получилось все это как-то нехорошо, неловко и совсем не так, как это ему представлялось. Вдобавок избранница после этого случая совсем перестала замечать его.

Такое открытое презрение перевернуло всю его душу.

А еще через несколько дней ему стало трудно ходить по малому, а еще чуть позже и вовсе невозможно.

Не будем описывать, что перенес и как сумел избавиться от столь трагических последствий той короткой встречи неопытный любовник, скажем лишь одно: после всех стыдных треволнений в его душе быстро развилось и выросло до гигантских размеров липкое, противное чувство неполноценности.

И с этого времени он практически лишился всех человеческих радостей.

С этого времени одиночество стало для него осознанной потребностью, необходимостью, смыслом его бессмысленного существования.

Он полюбил дождливые осенние вечера с их пустынными улицами.

В эти минуты кажется, что не только ты одинок, но и весь мир, с его безлюдными и серыми от дождя городами. И от этого миражного вселенского одиночества на душе делается как-то полегче.

Вроде, весь мир состоит из таких же одиноких и тоскливых людей.

Порой он еще по инерции влюблялся. Один раз и в него тоже влюбились. Женщина даже жила у него три дня, но потом пропала, и вместе с ней пропал почему-то будильник.

Больше ноги женской не ступало через порог его маленькой однокомнатной квартиры на пятом этаже пятиэтажного дома.

На работе его просто не замечали. Есть кто-то, делает что-то, ну, и пусть что-то делает, лишь бы не мешал.

Так и жил этот человек с неприятным чувством ненужности и тоской в глазах. Казалось, все в нем потухло и душа уже превратилась в пепел. Казалось, он смирился с одиночеством в окружающей его вязкости и однообразности жизни.

Казалось, он по-своему счастлив.

Счастлив потому, что его уже никто не трогает, не обращает на него внимания, никому до него дела нет.

Это люди, окружающие его, общество, в котором он жил, породили одиночество.

А одиночество породило его самого как члена этого общества.

И всем было хорошо.

Все кругом было тихо и мирно.

Но вот наступили перемены. Вначале, думалось, временные, случайные. Но время шло, жизнь забурлила, заклокотала. Она начала отторгать тусклых, одиноких уродцев, счастливых в своем самосозерцании и самокопании. И нашему герою жить становилось все неуютнее и неуютнее.

Его стали куда-то звать, к чему-то призывать.

Его стали спрашивать.

А он уже и отвечать не умел, и идти никуда не хотел. На работе – собрания, на улице – митинги, по телевизору – съезды, но ему всего этого не надо. Он перестал включать телевизор, ходить на улицу, еще незаметнее стал сбегать с работы.

Но его то и дело дергали.

Выясняли его жизненную позицию.

Требовали высказаться по вопросам.

Он отбивался, как умел.

Не мог только понять, чего от него нее кругом вдруг захотели.

Так хорошо жил он раньше: тихо, спокойно, одиноко.

А когда уже стало невмоготу, когда понял что его прежней спокойной жизни пришел окончательный конец, плюнул он на всю эту бурлящую вокруг него стихию, открыл газовые конфорки на кухне, выпил литр технического спирта, украденного на работе, и счастливый – ведь теперь никто и никогда не нарушит его одиночества – уснул широко раскинувшись на своем продавленном затхлом диване.