Текст книги "Месть"

Владимир Дэс
Месть

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Тем утром я шел по коридору к себе в кабинет, и никакое шестое чувство мне не подсказывало, что в следующий раз я попаду в этот кабинет только через несколько лет.

Я весело здоровался со всеми работниками, которые попадались мне навстречу.

С некоторыми дамочками даже шутил.

Зашел в кабинет.

Открыл форточку.

Достал из кейса сигареты, закурил.

Мысли мои были заняты легкими, необременительными проблемами.

Минут через пятнадцать в дверь кабинета постучали и зашла одна моя знакомая – веселая брюнетка. Она работала где-то и торговле и, встретив меня с недели две назад на нашей центральной пешеходной улице, попросила взаймы. Так, не очень большую сумму, на что-то ей не хватало. Я дал, конечно. Почему бы не угодить хорошенькой женщине, если есть возможность? Долг, как правило, платежом красен.

И вот сегодня утром вдруг пришла ко мне в кабинет.

Я обрадовался.

Нет, не тому, что она мне, возможно, долг принесла. Деньги никогда не были для меня главным в жизни. Наверное, потому, что они всегда у меня были. Я просто обрадовался ей самой.

Радость свою я скрывать не стал. И ручку поцеловал, и комплимент сказал, и присесть пригласил, и коньячку с кофе предложил.

Но она на этот раз была какая-то не такая. Озабоченная, что ли…

Вынула конверт, сказала, что там вся сумма, и подала мне. Когда я его взял, она почему-то вспыхнула и пробормотала:

– Можешь не пересчитывать… там все.

Я несколько опешил и даже «спасибо» зачем-то ей сказал. А конверт бросил в стол.

Она же, не прощаясь, повернулась и вышла.

Мне тогда это все показалось довольно-таки странным.

Когда за ней закрылась дверь, я сел опять за свой стол, еще раз подивился её странному поведению, но долго переживать не стал. Только открыл я стол, куда бросил деньги, собираясь убрать их в бумажник, как дверь с грохотом открылась, и несколько человек в масках и пятнистых костюмах, с автоматами и пистолетами, ворвались в мой кабинет.

Меня уронили со стула, прижали к полу и, приставив к голове несколько стволов, приказали не шевелиться.

Откровенно сказать, особого желания шевелиться у меня в этот момент и не было – я был буквально парализован и ошарашен – столь неожиданно это было солнечным и спокойным утром.

Потом меня осторожно подняли на ноги и поставили лицом к стене. Теперь дула пистолетов переместились куда-то в область грудной клетки.

За спиной раздался властный голос:

– Граждане, вы приглашены в этот кабинет в качестве понятых. Сейчас на ваших глазах будет произведен обыск этого помещения и этого гражданина, стоящего лицом к стене.

Я скосил глаза направо, потом налево, но нигде больше не увидел гражданина, стоящего лицом к стене, и понял, что речь обо мне.

Становилось более чем интересно.

А властный голос продолжал:

– Понятых прошу подойти к столу.

Послышался топот нескольких пар ног.

– Потом скрип открываемой дверки письменного стола. Граждане понятые, вы видите этот белый конверт, лежащий в столе?

В ответ что-то пробулькали, очевидно, подтверждая, что видят.

Тут меня развернули, и я увидел, что кабинет битком набит народом. Среди них был один в форме капитана милиции. Я подумал, что властный голос наверняка принадлежит ему. Ан нет: другой высокий симпатичный мужчина в дорогом кожаном плаще, что стоял у выдвинутого ящика стола, так же властно подозвал меня:

– Подойдите!

Я подошел.

Мужчина в кожаном плаще показал на конверт в ящике и спросил:

– Это чье?

– Мое, – ответил я.

– Возьмите и покажите, что там!

– Там? – переспросил я. – Там деньги.

Я взял конверт, надорвал, вынул из него толстую пачку крупных купюр и чуть ли не выронил: такое количество денег было для меня неожиданностью. Я-то давал взаймы раз в сто или тысячу меньше.

Не успел я опомниться, как тот же мужчина приказал мне поднять руку с деньгами вверх.

Я поднял, и меня сфотографировали.

Надо ли говорить о том, что я, когда понял, что это не бандитский налет, а милицейские дела, не особо переживал. И когда меня привезли в солидное здание управления милиции и посадили в наручниках в какой-то закуток, я тоже не особо беспокоился. Думал, сейчас все объясню, потом вызовут мою знакомую, и все всем станет ясно. Но меня никто не допрашивал. Какой-то усталый майор заставил расписаться в том, будто мне разъяснено, что я арестован за получение взятки, и меня отвезли в тюрьму.

Три дня никто меня не трогал.

Все это было настолько странно и необычно, что не казалось мне серьезным. Поэтому я не особо и беспокоился. Слушал камерные байки да с удовольствием ел пресные каши.

Ближе к полудню четвертого дня меня вызвал на допрос тот самый высокий симпатичный мужчина, который распоряжался в моем кабинете. Оказывается, он был старшим следователем.

После ряда дежурных вопросов он объяснил мне, что я обвиняюсь в получении взятки в особо крупных размерах.

– От кого? – спросил я.

Он назвал имя той самой веселенькой брюнетки, которой я неосторожно дал взаймы.

Я вначале рассмеялся и предложил спросить у нее самой, давала она мне взятку или нет.

На это старший следователь вынул из папки лист и подал мне. Это был протокол допроса той самой моей знакомой. Из него мне стало ясно, что я длительное время вымогал у нее определенную сумму за одну услугу, которую мог оказать в силу своего служебного положения. Наконец она поняла, что без взятки тут не обойтись, и обратилась за помощью в милицию. Ну, а дальнейшее известно.

Я не поверил ни единой букве.

Старший следователь, посмотрев на меня с некоторой жалостью, нажал кнопку, и вошла она. Как я думал, моя спасительница.

Она села и, отвернувшись от меня, стала отвечать на вопросы следователя – слово в слово, как в том протоколе.

Мне разрешили задать вопросы, но я был так ошарашен, что слова вымолвить не смог.

Позже я узнал, что это была очная ставка.

Через несколько дней после очной ставки меня еще раз допросили – и все.

Потом пришел адвокат.

Мы с ним вяло поприкидывали варианты, и он ушел.

Потом состоялся суд.

Судья больше дремал, чем слушал.

На суде демонстрировали фотографии, где я держал в руке взятку. Слушали пленку. Там я благодарил свою знакомую за деньги. Потом было ее выступление, тяжелое и запинающееся. Сумбурность его прокурор объяснил высокой порядочностью моей знакомой.

Адвокат что-то промямлил и сел.

От последнего слова я отказался.

И дали мне восемь лет.

Перед отправкой на зону меня неожиданно вызвал тот самый симпатичный старший следователь, который вел мое дело.

Был он странно возбужден. Все выспрашивал, как я себя чувствую и представляю ли, что меня ждет в течение следующих долгих восьми лет?

– Семи, – поправил я.

– Как «семи»? – не понял он.

– Так. Семь лет осталось и девять с половиной месяцев.

Этим уточнением он остался недоволен.

Потом он долго ходил вокруг да около. Наконец достал фото одной симпатичной девушки и спросил, помню ли я ее?

Я шарахнулся от фото, как от чумы.

– Что, еще одна? – ужаснулся я, имея в виду взятку. К тому времени мне в этом мире ничего не казалось невозможным.

– Нет, – успокоил меня мой мучитель. – К этим делам она не имеет прямого отношения. Хотя, пожалуй, именно она является первопричиной… – Он задумчиво посмотрел на фото и закончил: – Всех твоих бед.

Я был заинтригован.

Взял фото и внимательно рассмотрел.

Было в ней что-то знакомое. Так, мимолетно. Но вспомнить я никак не мог.

– Нет, – помотал я головой. – Не помню.

От такого моего ответа следователя аж повело.

– Что, не можешь вспомнить её?

– Не могу! – твердо уверил я.

Он вскочил и заорал страшным голосом:

– Как же ты, сволочь, можешь не помнить женщину, которую любил?!

Тут уже у меня голова и вовсе пошла кругом: тюрьма, взятки, любовь, а в добавок ещё и этот сумасшедший следователь. Я попросился назад, в камеру. Следователь дрожащими руками спрятал фото и вызвал конвой.

В камере я долго лежал с открытыми глазами и думал над странными речами следователя. Вспоминал фото девушки. Что-то было знакомо мне в в её взгляде, но где я с ней встречался, вспомнить как не мог.

Формировался мой этап в какую-то зауральскую зону.

Дело мое было закончено, сроки, обжалования прошли. Следователь, кажется, забыл обо мне. Да и я в общим-то стал забывать и об этом фото, и о сумасшедшем следователе.

Но когда до отправки осталась лишь ночь, меня опять вызвал тот самый беспокойный старший следователь.

Он долго молчал, ходил передо мною туда-сюда.

На конец, отвернувшись к окну и глядя на решётку, начал:

– Эта женщина на фото – моя жена. И я не верю, что ты мог ее забыть. Тебя-то она очень хорошо помнит. Но сейчас не так важно, помнишь ты ее или нет. Ты свое получил. Я просто расскажу тебе, что произошло по твоей милости с нашей семьей… с нашими отношениями.

От столь неожиданного вступления я даже растерялся.

Он повернулся, сел напротив и уставился мне прямо в глаза:

Ты наверняка не забыл, что в твоей трудовой книжке есть запись, что ты работал в центральной библиотеке, в первом отделе?

Я кивнул: это я помнил – хорошие были времена.

– Ну что? Ты и теперь не вспомнишь эту молодую красивую брюнетку из отдела библиографии? – И он опять показал фото.

– Вспомнил! – воскликнул я и хлопнул себя ладонью по лбу. – Елена!

– Да, – мрачно подтвердил он. – Елена. Моя жена.

После этих слов в тесном кабинетике повисла долгая пауза.

– Ну что? Теперь расскажешь? – прервал он молчание.

– О чем? – не понял я. – Если ты думаешь, будто у меня с ней что-то было, так зря! Я ее видел только на работе да один раз на вечеринке. И все.

Он обхватил голову руками, и я услышал, как заскрипели его зубы.

«Все, – подумалось. – Сейчас бить будет.» Но бить он меня не стал. Увидев мое напуганное лицо, он объяснил:

– Не бойся, не ударю. Я тебя уже ударил… на восемь лет.

– А какая связь между нею и моим приговором?

В ответ он злорадно улыбнулся и по-змеиному прошипел:

– Не спеши, еще узнаешь… все узнаешь… Неужели ты мог подумать, что я отпущу тебя гнить на зоне, не сказав, за какой грех ты туда пошел?

– За взятку, за что же еще? – моментально ответил я ему и испугался, что мне сейчас еще довесят.

– Ха-ха-ха! – заржал он. Именно заржал, а не засмеялся. От смеха его согнуло пополам, он едва не упал на бетонный пол. Из его булькающего рта только и было слышно: – За взятку… взятку…

Наконец он отсмеялся, вытер с глаз слезы и тихо сказал:

– Так ты ж ее не брал. И по крайней мере, еще двое, кроме тебя, об этом знают.

– Кто? – спросил я, пораженный такой переменой.

– Я и та моя подружка, которая тебе деньги принесла.

– Так как же вы тогда меня под суд? За что?! – начал я возмущаться.

– За что? А это уже другой вопрос. – И он, улыбаясь, откинулся на стуле. Вынул сигарету и закурил.

– А все-таки я молодец, что пришел к тебе еще раз. Смотри, какой у нас хороший разговор пошел. У меня даже и сердце отмерзает, которое ты, – тут он выбросил сигарету с рукой прямо мне в лицо, – сволочь, заморозил!

От неожиданности я дернулся и рухнул на бетонный пол, глухо ударившись затылком.

Очевидно, несколько минут я пробыл без сознания. Очнулся я снова сидя за столом, а мой собеседник, поддерживая мне голову, прикладывал мокрый платок то ко лбу моему, то к затылку.

Я мотнул головой.

Он взял меня за подбородок, посмотрел в глаза. Потом пощелкал пальцами перед носом и, удостоверясь, что я в порядке, опять отошел к окну.

Я потрогал затылок – вроде, ничего особенного, только небольшая шишка. В ушах, правда, еще шумело, и я не сразу понял, что он мне говорит.

– Так вот, дорогой, эти восемь лет я тебе устроил. И знакомую мою я тебе подсунул, она у тебя и взаймы брала, потому что я велел. Она мне многим обязана: если бы не я, ей бы вдвое больше, чем тебе, дали… правда, за другое. А ей не хотелось.

От этих слов в голове зашумело сильнее.

Наконец он опять сел напротив и после долгой паузы начал:

– А теперь я тебе расскажу, зачем я это сделал, если уж ты такой непонятливый. – И добавил, помолчав: – Или упрямый. – Помолчав еще: – Или хитроумный.

Он достал новую сигарету. Закурил.

Я с опаской отодвинулся подальше от стола.

– Слушай. Ты говорил, что видел ее только на работе и один раз на вечеринке. Она у меня и отпросилась на эту вашу безобидную вечеринку. Сказала, что там будут одни девушки и всего двое мужчин: инвалид-вахтер и еще один мужчина из отдела, то есть весь мужской состав библиотеки. Я тебя видел однажды, когда приезжал за ней после работы. Я прикинул, сравнил себя с тобой. Ну, кто ты против меня? Ничто: ни лица, ни роста, ни голоса… так вот. Так что, когда она мне сказала, кто там будет, я ее спокойно отпустил. Тем более, я тогда дежурил по управлению до часу ночи.

Она ушла, а вернулась только под утро. Вся пропахшая чужим запахом, в чужом платье. Я тогда ее долго бил и спрашивал, с кем и где? Она, правда, все отрицала и клялась, будто это все у них произошло между девчонок. У кого-то там кровь пошла носом, и она, мол, бросилась помогать. Ну, и перепачкалась. И одежду замочила прямо там. «Поехали», – сказал ей я тогда. Мы приехали туда. Там никого не было, кроме такой же, как она, мятой подруги. Не было в ванной и одежды моей жены. Зато было много бутылок, матрац на кухне без простыней и весь в крови. Стоял тяжелый запах. Тогда я свою жену, с которой мы прожили три года в любви и счастье, повез за город, в глухой овраг. Там я ей сказал, что, если она мне не расскажет всю правду, я ее убью, а если сознается, то, как бы мне ни было больно, я ее прощу. И она мне рассказала, как ты напоил ее и уговорил… прямо на кухне на грязном матрасе. Переспал с моей женой, да не просто переспал, а в присутствии всех ее подруг!

Я смотрел на него не без опаски – его прямо колотило. Я буквально помнил весь тот вечер и сказал ему:

– Она тебе соврала.

– Нет! – закричал он. – Нет, она поклялась здоровьем единственного нашего ребенка… нашего сына. Нет, она сказала правду!

– Откуда же кровь?

– У нее были месячные, подонок! Ты этого даже не заметил.

Я молчал. И не оттого, что нечего было сказать. Просто я понял, что все это бесполезно. А он продолжал:

– Но я ее не бросил. Я подумал: если я ее брошу, то признаю тебя выше себя… тебя, подонка! И я решил устроить так, чтобы услышать это и от тебя. Узнать, как все было. Я думаю, тебе следует хорошо подумать. Впереди ведь восемь лет.

– Семь, – поправил я. – И девять с половиной месяцев.

Он посмотрел на меня иронически.

– Шутишь? Гляди, сейчас все зависит от меня одного. Ты можешь завтра вместо этапа уйти на свободу, если расскажешь всю правду: ты же наверняка помнишь до мелочей, что произошло в тот вечер и что ты делал с моей женой. Чем ты ее взял? Почему она отдалась тебе, прямо на кухне, на грязном матраце? Тебе, ничтожеству?!

– Хорошо, – сказал я, – пиши. Пиши, как ты сделал мне срок. И я тебе расскажу всю правду.

Он посмотрел мне в глаза.

– Можешь не писать причину, почему ты это сделал, – добавил я.

Он долго смотрел мне в глаза. Потом сел и стал писать. Несколько строчек. Я взял этот листок, прочитал, сложил вчетверо и зажал в руке.

– Ну? – нетерпеливо завел он.

– Так вот, Александр Иванович, – так, кажется, вас звать? – я не спал с вашей женой.

Он попытался вскочить, но я жестом остановил его.

– Минутку! Я просто не мог тогда переспать с нею. Я гипертоник. А в тот вечер я прилично выпил, и у меня из носа хлынула, как из крана, кровь. Ваша жена, к несчастью, сидела рядом, так что и на нее попало – она пыталась помочь мне;

Кто-то посоветовал мне прилечь. Квартира была однокомнатная, прилечь пришлось на кухне. Откуда-то вытащили матрац, и там, на кухне, между столом и газовой плитой, меня и уложили. Но кровь никак не останавливалась. Ваша жена еще какое-то время пыталась мне помочь – она, очевидно, очень добрая женщина, – но подруги утащили ее в ванную, потому что она вся перепачкалась моей кровью.

Я еще немного полежал, а потом незаметно уехал домой.

– У нее были месячные. Я проверял там… в овраге.

– Вряд ли. Вы же говорили, что долго ее били, может, этим и было вызвано кровотечение. А там кровь везде была моя.

Не знаю, как вы, а я вот не могу заниматься любовью, когда из носа фонтаном брызжет кровь.

– Этого не может быть!

– Может. Посмотрите мою медицинскую карту. Да и зачем мне выгораживать вашу, пусть даже прекрасную, жену?

Она мне никто.

– Врешь! Все ты врешь!

– Вру? – переспросил я.

– Да, врешь! – утвердительно мотнул он головой.

– Ладно. – Я разжал ладонь, достал из нее листок, развернул его и на его изумленных глазах порвал этот листок на мелкие клочья.

– Вызывайте конвой, гражданин следователь. Мне завтра на этап, рано вставать надо.

Он нажал кнопку, и вошел конвойный. Уже выходя из допросной камеры, я через плечо увидел, что он двумя пальчиками тщательно собирает бумажные клочки в ладонь.

Через восемь месяцев отсидки в лагере особого режима мне вдруг пришла посылка. Весьма кстати: я к тому времени значительно отощал. В посылке, помимо сухой колбасы, сухофруктов, чая и сахара, было короткое письмецо:

«Не знаю, как тебя благодарить, что ты не рассказал ничего моему мужу, что произошло между нами в ту ночь, когда я потеряла голову от твоих песен, милый. Но он поверил, что ты ему насочинял, это его убедило, а особенно про кровь из носу: он каким-то образом установил, что кровь на матрасе действительно твоя. А еще он говорит, будто ты порвал какую-то бумагу, очень важную, по которой ты мог бы выйти на свободу. В общем, перестал он меня мучить. Теперь только ходит передо мной на цыпочках. Прощенья каждый день просит. Ты не удивляйся, если тебя вдруг освободят – это он хлопочет. Свою вину и перед тобой искупить желает. Ты соглашайся. Все уже забыто – я имею в виду, он забыл. Я же помню все. И как кровь у тебя потекла из носа. И как мы не могли понять в темноте, что это, и как потом ты перевернулся, и как это было замечательно, и как ты шептал: «пусть истеку кровью, но мужиков не опозорю». Я тогда испытала такое, чего ни до, ни после тебя не испытывала. А за то, что рассказала ему тогда в овраге про тебя, прости. Уж очень сильно он меня бил. И я тогда поверила, что он и убить может, сыночка жалко стало. А за тебя я Богу молюсь. И надеюсь скоро увидеться.

Твоя Елена.

P.S.: Почему пишу и не боюсь? Потому что я тебе верю!»