Текст книги "Круг Девятирога"

– Слышь, Асий! – тихонечко толкнул я старика. – А сколько стоит… Ну вот это… Вон с теми девочками… это… любовью заняться.

– Достойно ль за любовь деньги брать? – искренне удивился тот. – Однако ж, ежели будешь настаивать, она тебе шестак заплатит. А очень понравишься, так и два.

Я чуть не поперхнулся от такой информации. Оказывается, «гусары денег не берут»! А старец, сообщив эти сведения, вернулся к прерванному моим вмешательством разговору. Я ещё немного поперемигивался с шалуньей. Потом, решившись, встал из-за стола и, стараясь казаться уверенным, направился к своей пассии. Она подхватила меня под руку на пороге комнаты и, страстно прижимаясь, повела к топчану, громко шепча на ухо:

– Ты такой бесстрашный! Не побоялся сказать Тринезу поперёк! Меня так возбуждает твоё бесстрашие!

– И меня! И меня тоже! Страшно возбуждает бесстрашие! – схватила меня за другую руку ещё одна девица.

– Отстань! – взвилась на неё первая. – Меня бесстрашие возбуждает страшнее!

– Не ссорьтесь, девочки! – начал было рисоваться я. – Моего бесстрашия за глаза хватит на двоих!

– А на троих? На троих хватит? – раздался сзади меня низкий протяжный голос. Я обернулся. За мною стояла ещё одна кокетка. Чтобы увидеть её лицо, мне пришлось поднять голову. Поверх нависающих огромных грудей на меня смотрело нечто волоокое.

– Э-э… право, не знаю… – пролепетал я. – Не уверен…

– Ну так мы прямо сейчас и проверим! – С этими словами великанша опустилась на колени и, накинув на голову подол моей хламиды, смачно лизнула мою щиколотку. Второй раз она лизнула чуть повыше, затем ещё повыше, ещё, и…

– Ы-ы-э-э-от это… это… Такого я… Девочки, все сюда! Бегом! Это надо видеть!

* * *

Я понуро выходил из «комнаты любви», провожаемый кислыми взглядами девиц, открыв ещё одну причину, по которой Посланник добровольно расстался со своим телом. Где-то около часа весь «трудовой коллектив» специального отделения трактира, применяя все мыслимые и немыслимые способы, абсолютно безуспешно пытался активировать моё сокровище. А так как всё происходило практически на виду у всех, то я ожидал, что сейчас со всех сторон посыплются насмешки, каждый посчитает необходимым пустить шпильку в мой адрес. Однако, к счастью для меня, всеобщее внимание привлекало совсем другое. Собеседник Асия разложил перед собой деревянную шкатулку, множество каких-то склянок и убеждал старика плюнуть в одну из них, на что тот категорически не соглашался.

– Дай, я! Есуча, дай мне! Я хочу! – возбуждённо приплясывал рядышком какой-то поддатый мужичок.

– Тебе, дружок, нельзя: ты уже вчера плевал. На каждого эта чудесная шкатулочка только единожды срабатывает.

В конце концов этому самому Есуче удалось убедить моего спутника, и тот плюнул в склянку, где плескалось немного какой-то жидкости. Есуча поболтал содержимое, посмотрел его на свет, почему-то крякнул, опустил сосуд в шкатулку, закрыл её. Потом накрыл ящичек широким куском материи, сделал над ним несколько пассов и, жестом профессионального иллюзиониста сдернув плат, откинул крышку. В шкатулке вместо склянки лежало сочное румяное яблоко, которое и было торжественно вручено Асию.

– Ай да Есуча! Ай да ловкач! – раздалось со всех сторон. – А ну-ка, давай ещё! Ещё!

– С превеликим удовольствием! Кто здесь ещё не пользовался волшебством моей шкатулки? Не хочешь попробовать, молодой человек? – обратился он ко мне.

А почему бы и нет? Запросто! Я от души плюнул в подставленную склянку. И тотчас же жидкость, содержащаяся в ней, зашипела, посинела, над горлышком появился белёсый дымок.

«Ёлы-палы! Да ведь это же тест! – дошло до меня, и где-то в области желудка зашевелился ледяной комок страха. – Этот тип под видом фокусов проверяет всех на наличие в слюне какого-то вещества! И я, похоже, влип! Чёрт его знает, что они тут делают с инфицированными: хорошо ещё, если просто изгоняют из города!»

– О-о… Этот синий цвет говорит о том, что чудо будет особенно удачным! – Есуча говорил весело, но в веселье этом я уловил нарочитость. Его голос чуть заметно дрожал. Дрожали и руки, держащие склянку.

На сей раз шкатулка явила на свет сразу четыре яблока, после чего «чудотворец» объявил, что на сегодня представление окончено. Народ вернулся к трапезе и возлияниям.

– Молодой человек! – торопливо зашептал мне на ухо Есуча. – По твоему виду можно понять, что ты догадался о том, что все эти манипуляции совершаются отнюдь не для потехи. Однако уверяю, бояться тебе совершенно нечего! Да, действительно, таким образом я давно и безрезультатно искал нужного мне человека. И вот наконец нашёл. И умоляю тебя пойти со мной. Это недалеко, всего через дом! У меня к тебе имеется предложение, приняв которое ты не будешь знать нужды до конца своих дней – да продлят их Оба несчётно! – и будешь пользоваться уважением многих почтенных жителей Суродилы. А если ты сомневаешься в моей порядочности, – а это простительно, ты ведь видишь меня впервые – то можешь заручиться у почтенного трактирщика.

Я вопросительно посмотрел на Асия, который всё слышал.

– Что ж, – сказал тот, – не след уклоняться ищущему от путей, ему открывающихся. Заручимся словом трактирщика и отправимся искать неведомое.

– Нет, я схожу один. А вы с нашим другом Красным Лучником подождите моего возвращения, – решил всё-таки подстраховаться я. Есуча понимающе развёл руками.

* * *

Дом, в который меня привел Есуча, полностью соответствовал рекламе одного автомобильчика: внутри больше, чем снаружи. Его наземная часть играла роль прихожей очень больших апартаментов, которые язык не поворачивается назвать подвалом. Спустившись вниз, мы оказались в просторном коридоре с драпированными дорогой пурпурной материей стенами и высокими потолками, богато украшенными лепниной. По обе стороны, как в гостинице, тянулись длинные ряды дверей. Заканчивался коридор ещё одной дверью, огромной и резной, более похожей на церковные врата. Мы прошли вдоль всего коридора, и Есуча распахнул передо мной дверь слева от ворот.

Мы очутились в богато, но без излишеств обставленной комнате: стол, стулья, кровать. Есуча трижды хлопнул в ладоши, и тотчас же в комнату вошли две служанки: одна с большим подносом, уставленным разнокалиберными тарелками, тарелочками и тарелюшечками, а вторая – с маленьким, на котором стояли отливающие золотом кувшин и бокал. Женщины молча поставили всё на стол и удалились. И вот ведь парадокс человеческой натуры: буквально только что с превеликим наслаждением я поглощал куски пережаренного мяса, казавшиеся мне верхом кулинарного искусства, а сейчас жалел об этом, сетуя про себя на недостаток свободного места в моём желудке! Не знаю, как назывались и из чего были приготовлены эти блюда, но все они… если сказать «таяли во рту», значит, ничего не сказать. А вино! Да я такого в жизнях не пробовал! Ни в той, ни в этой!

Есуча ни к чему не прикасался, однако это совершенно не вызывало у меня никаких опасений. Он смотрел на меня так, как мать смотрит на своего нагулявшегося и оголодавшего сорванца.

– На вино не налегай. Тебе предстоит принять важное решение, которое может полностью изменить твою жизнь. Так что голову лучше иметь светлую, – посоветовал он. В это время откуда-то снаружи донеслись звуки флейты, и лицо его приобрело несколько озабоченное выражение.

– Хочу тебя предупредить. Обо всем, что ты сейчас увидишь, ты не должен никому рассказывать, иначе навлечешь на себя гнев весьма влиятельных людей. Я даже не требую с тебя клятвы молчания, ибо в противном случае за твою жизнь никто не даст и потёртого шестака.

Есуча сдвинул драпировку на стене. Между крупными блоками обнаружилась узкая горизонтальная щель, скорее всего, незаметная с другой стороны, через которую удобно просматривалось всё происходящее в зале, находящемся за большими вратами. Там собрались человек тридцать, исключительно мужчины и женщины различных возрастов, ни одного бепо. На каждом красовалась шапочка-маска, скрывающая волосы и верхнюю часть лица. И более из одежды – ничего. Все они в вольных позах сидели на пушистых коврах, расстеленных вокруг странного сооружения, более всего напомнившего мне голубятню, стоявшую у нас в глубине двора: небольшой домик на четырех красивых витых столбиках. К дверям «голубятни» поднималась широкая лестница-трап, покрытая ковровой дорожкой. Откуда-то раздавалась музыка, хотя самих музыкантов видно не было. Мелодия отдалённо напоминала те, что звучат в индийских фильмах. Вот в ней зазвучали торжественные ноты, и среди собравшихся возникло оживление, тотчас сменившееся почтительным молчанием. В зал, с трудом передвигая ноги, вступил очень толстый и оплывший старик в парчовом одеянии. Его появление встретил дружный, с придыханием в конце возглас «о-о-о!», будто бы вырвавшийся из одних уст.

– Лэд Понди-оди-тун, – шёпотом прокомментировал Есуча.

В тишине зала еле уловимо звучала флейта. Старик прошаркал к лестнице, с трудом, держась обеими руками за перила и преодолевая каждую ступеньку с правой ноги, поднялся по ней и скрылся за дверями «голубятни». Тотчас в зал вошла ещё одна обнажённая женщина с большим золотым подносом и, продефилировав по кругу, поставила его между четырьмя столбиками, точно по центру. Из домика послышалось кряхтенье. Все присутствующие хором скопировали его, присовокупив в конце стон вожделения. Ещё несколько звуков, раздавшихся из недр «голубятни» и старательно воспроизведенных участниками этого мероприятия – и у меня исчезли всяческие сомнения: сооружение представляло собой не что иное, как роскошный сортир, а люди вокруг с нетерпением ждали, когда старик опорожнит свой кишечник. И ждать им пришлось довольно долго. Но вот наконец свершилось: из дырки внизу сортира прямо на золотой поднос выпал кусок долгожданного… в общем, именно того, чего все с нетерпением дожидались.

– А-ах! – вырвался всеобщий восхищённый возглас. Всё та же женщина взяла поднос и стала обходить присутствующих. Тот, перед кем она останавливалась, склонялся над подносом и с жадностью вдыхал запах, для пущего эффекта подгоняя к своему лицу воздух ладонями. По-видимому, запах оказывал наркотическое действие, потому что нанюхавшийся приобретал вид человека, готового вот-вот чихнуть и в таком виде, только чуть покачиваясь, на длительное время входил в транс. Вскоре качались уже все. Музыка постепенно приобрела чёткий ритм. Покачивания синхронизировались и продолжались довольно долго. Зрелище уже начинало надоедать, как вдруг первая фаза воздействия этого, мягко говоря, необычного наркотика кончилась, и началась вторая, буйная. У нас бы сказали, началась оргия. Однако оргия как понятие подразумевает пьянство и блуд. Здесь же мужчины не обращали никакого внимания на женщин и наоборот, а всё внимание, всё вожделение было направлено на то, что лежало на подносе. Каждый стремился ухватить кусочек, размазать по своему телу, соскрести с соседа то, что успел намазать тот. Шум, визг, стоны, мелкие потасовки. Впрочем, это продолжалось недолго. Очень резко наступила третья стадия. Дальнейшее напоминало встречу Нового года в дурдоме, в отделении для тихих. Все были грязными и по-идиотски счастливыми. Каждый существовал сам по себе и не обращал ни малейшего внимания на остальных. Кто-то валялся на спине, размахивая в воздухе руками и ногами. Кто-то мелкими прыжочками передвигался по залу, изображая то ли зайчика, то ли тушканчика. Кто-то строил фигуры из своих пальцев, сосредоточенно разглядывая их и, судя по всему, улавливая в этом некий глубокий философский смысл.

– Так будет продолжаться около часа, – сказал Есуча и закрыл щель драпировкой.

– Зачем ты мне это показал? – спросил я. – Хочешь, чтобы я вступил добровольным членом в этот клуб любителей вони?

– Нет и ещё раз нет. Первое «нет», потому что это общество избранных, сюда входят лишь немногие из числа очень уважаемых горожан. А второе «нет», потому что этот запах на тебя не действует, о чем свидетельствует посиневший раствор в склянке. Впрочем, как и на меня. Именно поэтому я – Главный Распорядитель КПЗ.

– Чего-чего распорядитель? – поразился я.

– Ка-Пе-Зе, – повторил он по буквам. – Комнаты Приятственных Запахов Дома Отдохновения. Хочу тебе кое о чем поведать. Все люди делятся на тех, на кого действует запах, коих подавляющее большинство, и остальных, на кого он не действует. Вторых ничтожно мало. Именно они, и только они могут этот запах создавать. К сожалению, лэд Понди-оди-тун очень стар. Он дряхлеет с каждым днём, всё меньше кушает, и соответственно всё реже собираются гости в Доме Отдохновения. Как ни грустно это говорить, но уже недалёк тот день, когда Оба призовут его на Высший Суд, и сердца достойных граждан Суродилы опечалятся. Поэтому я предлагаю тебе подготовиться к занятию этой почётной должности. Приняв моё предложение, ты из безвестного бродяги превратишься в уважаемого господина, получишь титул лэда. Послушай, как гордо звучит: лэд Вольф-оди-тун! До конца своих дней ты не будешь знать ни нужды, ни заботы. Десятки слуг будут стараться предугадать любое твоё желание. А обязанности твои, как понимаешь, будут естественны и необременительны. Ну что скажешь?

– Скажу вот что: мне кажется, что ты что-то недоговариваешь. Один момент твоего повествования вызывает у меня сомнения. Ты сказал, что на тебя запах тоже не действует. Так почему бы тебе самому не стать лэдом Есуча-оди-тун, раз это так распрекрасно?

– Да, ты прав. Кое о чём я пока умолчал. Впрочем, об этом всё равно придётся говорить, так почему бы и не сейчас? Так вот, для того, чтобы содержимое твоей утробы приобрело необходимые, ценимые здесь качества, требуется соблюдение двух условий. Первое – употребление в пищу строго определённого набора продуктов. Впрочем, со здешними поварами это совершенно не угнетает. Тем более что не возбраняется пить любые, в том числе и хмельные, напитки. Гораздо сложнее второе условие: абсолютное воздержание от любовных утех, для чего иссекаются некоторые части организма. А у меня семья: две жены, да третью собираюсь подсватать… Дети, опять же…

– …и поэтому ищешь кого-нибудь, кто за тебя подставит под нож эти самые части своего организма?

– Да. И говорю тебе об этом прямо. Но сам посуди: что взамен можешь получить ты, а что я? У тебя будет совершенно другая жизнь, лишённая страхов и каждодневных забот! А что приобретаю я? У меня всё есть. Я прибавляю только титул лэда, но при этом теряю свою семью. Согласись, обмен неравноценный.

– Надо подумать, – протянул я, умолчав о том, что предлагающиеся к иссекновению части этого тела давно, если не всегда, являлись лишь бесполезным придатком.

– Конечно, думай! Хоть сколько, хоть целый день! Хотя на твоём месте я бы… Но о чём тут говорить – каждому из нас определено Тем или Другим своё место! Эй, Касерен! – На зов вошёл плечистый паренёк, даже под просторной одеждой которого угадывался крутой рельеф мускулатуры. – Видишь этого господина?

Тот окинул взглядом мою фигурку и не удержался от жалостливой гримасы.

– Его зовут господин Вольф. Отныне он твой хозяин. От всех других обязанностей по дому ты освобождаешься.

Паренёк молча кивнул. На его лице отразилась кислая смесь из послушания и жалости к себе: надо же, быть слугой у такого урода!

– Слушайся его и, что самое главное, оберегай. Вскоре он станет новым лэдом-оди-тун нашего Дома, – Есуча говорил об этом как об уже безоговорочно решённом. И надо было видеть, как волшебно преобразилось лицо слуги. Всё! Отныне он меня обожал, был готов носить на руках и перегрызть горло любому, кто косо посмотрит в мою сторону. – Подожди своего нового хозяина в коридоре.

Касерен вышел, сияя от счастья и распирающего его чувства ответственности за доверенную ему миссию.

– Я думаю, мне пора вернуться в трактир.

– Зачем? – насторожился Есуча.

– Хотя бы для того, чтобы мои друзья не волновались. К тому же, если я и соглашусь, в чём пока до конца не уверен, у меня будет одно обязательное условие.

– Какое?

– Асий.

– Твой спутник? Мудрый старик. Признаться, я хотел поговорить с ним попозже и пригласить его на должность Хранителя Манускриптов Дома, ибо ныне библиотека до невозможности запущена и более похожа на склад, нежели на сокровищницу мудрости.

– Без меня бы он не согласился.

– Как и ты без него. Это радует. Ну что ж, ступай. И молю Обоих в надежде как можно быстрее вновь увидеть здесь и тебя, и его. Касерен проводит тебя.

Суродила, ночь с 8 на 9 сатината 8855 года

Первое, что я увидел, перешагнув порог трактира, – желчное самодовольное лицо Тринеза, которое с левой стороны венчала огромная лиловая шишка.

– Вот он, хватай его! – завопил доносчик, и моё плечо будто зажали в тиски. Я оглянулся. Оказалось, что в этот раз Тринез пришёл не один, а привёл с собой стражника и ещё четырёх человек. Эти четверо, как-то зло прищуриваясь, вглядывались в моё лицо. Особенно злым показался мне один из них, лысина которого представляла собой огромный рубец, как будто в недавнем прошлом на нём вспыхнули и в момент сгорели все волосы. Из всей компании только держащий меня стражник оставался непробиваемо-спокойным. Глядя на него снизу вверх, я, несмотря на дрожь в коленях и холодок под ложечкой, почувствовал невольное восхищение. Это было что-то! Боевая машина десанта в образе человека! От него прямо-таки веяло непреодолимой мощью и смертью. Касерен, отважно бросившийся меня защищать, куклой отлетел к стене, получив короткий удар левой рукой, и остался лежать без движения, а равнодушное выражение на бородатом лице стражника не изменилось ни на миг.

– Ну что, узнаёшь обидчика? – спросил Тринез лысого.

– Как не узнать, узнал! Такого урода трудно забыть!

– Он, точно он, – закивали головами трое остальных. – Ни с кем эту образину спутать невозможно.

– Ну что, крысобакин сын, попался? – зашипел лысый мне в лицо и, похлопав себя по уродливой плеши, спросил. – Где же те роскошные кудри, которые должны были вырасти после применения твоего бальзама?! Смотри, гадёныш, что стало с моей головой! И за это я заплатил целый катим! Но я с тобой ещё не до конца рассчитался. Вот тебе!

С этими словами он плюнул мне в лицо: ещё один привет от слишком уж часто поминаемого мною Посланника. А лысый продолжал:

– Но окончательно рассчитавшимся с тобою я буду считать себя только тогда, когда собственными глазами увижу, как тебе на медленном огне отжарят левую ногу, как это положено за незаконное врачевание.

– А кроме незаконного врачевания этот мошенник обвиняется в принадлежности к привольным! И я сам, и трактирщик слышали, как он это собственноустно признал! – провозгласил Тринез.

Бледный трактирщик стоял за своей стойкой ни жив, ни мертв, опустив глаза. Понятно, что он подтвердит что угодно: куда ему деваться!

– Веди его в узилище, – приказал Тринез стражнику. – И вот этого прихвати! – указал он на Асия.

– Его-то за что? – возмутился я.

– А для проверки слуха! – съехидничал доносчик.

Всю дорогу до тюрьмы стражник прошагал молча, не обращая внимания на наши с Асием трепыхания. Казалось, он просто не замечает, что в каждой руке у него дёргается по человеку. Нам оставалось только семенить рядом: ощущение такое, словно случайно зацепился за паровоз. Наше незавидное положение усугублял ещё и гнусный Тринез, вприпрыжку бегущий следом и по очереди пинающий то меня, то Асия. В промежутках между грязными ругательствами в наш адрес он самодовольно бормотал:

– Обхитрить меня хотели! До начала войны до вас никому нет дела? Как бы не так! Всех мерзавцев привольных предписано уневоливать, не глядючи ни на ночь, ни на праздник. Так что вам дополнительная наука будет: назавтра война, после, как водится, три дня празднования чьей-нибудь победы, а на пятые сутки о вас, глядишь, и вспомнят, на довольствие поставят. Тухлую воду да гнилые лепёшки принесут. То-то обрадуетесь снеди!

В тюрьме стражник впихнул нас в камеру и, погремев ключами, закрыл на большой висячий замок. Ещё некоторое время покривлявшись перед заменяющей дверь решёткой, ушёл ненавистный Тринез, ехидно пожелав нам приятных сновидений.

Мы сидели на устилающей пол прелой соломе и сквозь решётку безучастно наблюдали за стражником. А тот, подкрепившись каким-то варевом из котелка, принялся за физические упражнения: принял упор лёжа, одну руку завёл за спину, а на другой стал отжиматься. Один, два, три… пятьдесят шесть, пятьдесят семь… девяносто два, девяносто три… Без устали, без малейшего напряжения, как автомат.

– Что нас ожидает, Асий? – спросил я.

– Судя по тому, что наговорил доносчик, – смертная казнь.

– Какая?

– От того зависит, в каковом настроении Строгий Судья пребывать будет. Добрым будет – лёгкую смерть назначит.

– Ни хрена себе, добренький. Послушай, Асий! А Есуча?! По его словам, он знаком со многими влиятельными людьми города. Может быть, он сможет нас вызволить?

– С чего бы ему о нас заботиться?

Я вкратце рассказал своему наставнику обо всём, что видел в Доме Отдохновения и о должностях, которые нам предложил занять Есуча.

– Невелика надёжа, – в сомнении покачал головой старик. – Ни разу не слыхивал о случае, когда привольного отпускали. Непременно всех казнили. Этот закон даже не от лад-лэда. Императорский закон…

– Но ведь я же не привольный!

– Ты в присутствии свидетеля признал, что не являешься ничьим подданным. Сиречь, ты есть привольный. Трактирщик тебя выгораживать не станет. Кто ты ему? Себе дороже. А чтобы опровергнуть его и доносчика обвинение, надо на каждого, кто показывает против тебя, найти двоих, кто бы за тебя показал, да сверх того ещё одного. Итого пять. А чтобы снять обвинения в незаконном врачевании и того больше надобно: девять.

– Где ж мы их найдём?

– То-то и оно…

– Неужели надеяться не на что?

Асий задумчиво прищурился, глядя на всё ещё продолжающего отжиматься на одной руке охранника.

– Имеется у меня одна задумка, – сказал он. – Токмо слушайся меня безоговорочно да выполняй всё, что тебе прикажу, безропотно. Согласен?

Я кивнул. Асий подошёл к решётке и обратился к стражнику:

– Усердно делаешь, служивый, но неверно. Ибо только тот труд хорош, что добрые плоды приносит.

Не прекращая своего занятия, тот повернул голову и недоумённо посмотрел на старика.

– Сей юноша покажет тебе, как надлежит делать, – продолжил Асий, после чего скомандовал мне не хуже того генерала. – Упал! Отжался!

Я не видел в этом смысла, однако же перечить не стал, как и договаривались. Принял упор лёжа. Р-раз… ручки дрожат, дыхание перехватывает, зубы стиснуты от напряжения. Д-два… трицепсы (или что там у меня вместо них?) ломит, вместо дыхания – судорожное кряхтенье, по спине словно гиппопотам побегал, коленки приросли к полу – не оторвать. Тр… тр… труп! На третьем отжимании – уже труп! Ни рукой, ни ногой не пошевелить! А сверху – голос Асия: «Отжимайся! Я кому сказал? Нешто не понял? Отжимайся!» Ну чисто сержант-сверхсрочник!

– Не могу… Устал!..

– Ты должен! Отжимайся!

– Нет, не могу. Я устал до невозможности. Не издевайся надо мной!

Тут я услышал рёв разгневанного тигра и, подняв голову, увидел, что стражник, вцепившись в решётку, яростно трясет её, с ненавистью глядя на меня. Я опешил: что случилось, в чём дело? За что он так на меня?

– Успокойся, сын мой, успокойся! – Асий произнес это негромко, но тот почему-то сразу стих. – Ты видишь, какое у этого человека прекрасное немощное тельце? Как мало в нём сил? Как мгновенно оно устаёт? (При этих словах стражник снова взревнул.) Ты хотел бы иметь его?

Со вздохами, похожими на судорожные всхлипы, наш цербер часто-часто закивал головой.

– А получится? – спросил он робко.

– Если нам удастся уговорить моего друга, то вне сомнений, – ответил Асий.

Ёлы-палы! Нечего сказать, хорош планчик! Подложить меня под эту озабоченную гору мышц, а самому в это время смыться! А я-то, я-то! Наставником его считал и другом! Уговорить они меня хотят! Как же! Уже бегу соглашаться! Да лучше уж смерть от топора, на виселице, на дыбе, где угодно – но не под этим бульдозером!

– Успокойся, друг мой! – услышал я голос Асия. – Что тебя так взволновало? Мне казалось, что ты готов пожертвовать своим телом…

– Ага, как же! Спешу, спотыкаясь и падая!..

– …в обмен на это, полное сил. Создавалось впечатление, что то тело, в котором ты находишься, тебя не совсем устраивает.

Ёк! Так это… Это совсем не… Ну я и балбес! Ну и кретин! Как я только мог так подумать про Асия!

– Прости, Асий. Я не то… Я неправильно тебя понял, наклеветал на тебя в мыслях своих. Прости! – Я оглянулся: стражник стоял, прижавшись лицом к решетке, с видом напряженного ожидания. Казалось, он расплачется, если я откажусь. – Но, скажи на милость, зачем ему это тело? Почему он так хочет обладать им?

– Этот человек раньше служил в одном из отрядов Неутомимых, гвардии императора. В этих отрядах служат с младенческих лет. Туда отбирают отроков покрепче, потом с ними что-то делают – я не ведаю, что именно – и для них самым наивысшим наслаждением, многократно превосходящим все остальные, становится усталость.

– Свалиться от усталости – как это прекрасно! Как я мечтаю об этом, как давно со мной этого не происходило! – умильным голосом произнес стражник.

– Да, сие их всеобщая беда. Всё время занимаясь физическими упражнениями, годам к двадцати пяти они попросту теряют способность уставать, становясь злыми и раздражительными, неуправляемыми. Одни ищут смерти, другие сгорают во хмелю.

– А я? Вдруг я тоже стану искать смерти, взяв это тело?

– Думаю, что не станешь. Ощущение, к коему стремится Неутомимый, тебе неведомо и уже недостижимо. Так не ведающий опьянения не стремится его достичь.

– Ну что ж, давай попробуем.

– Согласился, согласился! – восторженно зашептал Неутомимый, который, как я понял, особым умом не отличался. И то сказать: везде, где учат качать мускулы и преподают искусство убивать, слишком умные никогда почётом не пользовались. От возбуждения он чуть не приплясывал и несколько раз ронял ключ, пытаясь попасть им в замочную скважину. И вдруг замялся. – А только вот… Как я…

– Что смущает тебя? – спросил его Асий.

– Так ведь… надо же где-то жить… что-то кушать… Не возьмут меня тогда больше в стражники-то, с таким-то телом…

– Об этом не печалься. Мы отведём тебя туда, где «у тебя будет совершенно другая жизнь, лишённая страхов и каждодневных забот», – процитировал я Есучу.

Обмен телами произошёл как-то буднично и внешне очень просто. Асий потребовал два куска хлеба. Стражник, смущаясь, протянул надкусанную лепёшку, которую Асий переломил пополам. Порывшись в своем дорожном мешке, старик извлёк из него глиняную бутылочку, накапал из нее на каждый кусок по несколько бесцветных капель и, заставив нас полностью раздеться, уложил рядышком. С трудом сжевав кусок ставшей чрезвычайно горькой лепёшки, я отключился. В себя меня привёл звук, похожий на тот, что издаёт лопнувшая струна. Я открыл глаза и сел. Рядом со мной, так же, как и я, высовываясь из своего тела как из спального мешка, сидел Неутомимый. В своём внетелесном воплощении он явился таким, каким виделся себе в самых сокровенных мечтах: худой, бледный, немощный.

Мы только коротко кивнули друг другу и поменялись местами. Смешно, но, когда я сливался со своим новым, могучим телом, во мне возникло чувство сродни тому, которое я испытал, первый раз садясь за клавиатуру компьютера – радостное предчувствие новых, доселе недоступных возможностей. «Я здесь!» – мысленно произнес я, и сознание вновь померкло.

* * *

Очнулся я оттого, что кто-то не слишком смело и не очень сильно, но весьма нахально пинал меня в бок, а знакомый противный голос нудно лез в уши:

– А ну вставай, бездельник! Нашёл, с кем спать, извращенец! Из-за твоей похоти чуть не сбежали два опасных преступника! Хорошо ещё, я вовремя подошёл! Вот сообщу обо всём лад-лэду, лишит он тебя своего покровительства!

Ещё не совсем очнувшись, я сел, сграбастал за грудки наклонившегося надо мной Тринеза и в раздражении отпихнул от себя. Как мне показалось, совсем не сильно, но тем не менее тот пронёсся сквозь весь тюремный коридор, влетел в открытую дверь камеры, впечатался головой в противоположную стенку и, изрядно оглушённый, тихонечко сполз на солому, где и остался сидеть, выпучив глаза и высунув язык. От произведённого нами шума очнулся и бывший стражник. Он сел и с блаженной улыбкой принялся нежно ощупывать вновь приобретённое тело. К нам подошёл Асий.

– Как звать тебя? – спросил он меня.

– Раньше звали Вольфом. Теперь – не знаю.

– А тебя? – спросил он моего соседа.

– Четыреста Двадцать Первый, – ответил тот.

– А человеческое имя у тебя есть? – продолжал спрашивать старик.

– Не знаю. Меня всегда так звали: Четыреста Двадцать Первый.

– Запомни хорошенько: отныне тебя зовут «господин Вольф», – наставительно сказал я. – И всегда так звали. А в отряде Неутомимых ты никогда не служил. Если кто-нибудь узнает о нашем обмене, твое тело могут у тебя отобрать, не дав ничего взамен. И даже господину Есуче, к которому мы пойдём, этого знать не стоит.

Он быстро-быстро согласно закивал и тут же, перевернувшись, начал делать отжимания. Надо отдать должное его выносливости и стремлению достичь цели: при абсолютно тех же физических параметрах он одолел целых десять отжиманий, после чего свалился с несказуемо блаженной физиономией.

Когда я уже заканчивал одеваться и пристегивал к бедру ножны кинжала, входная дверь распахнулась. В темницу ворвалась небольшая, человек из десяти, толпа чем попало вооружённых людей: самое «страшное» оружие – ржавый и зазубренный меч с отломанным кончиком. Возглавлял этот отряд Касерен, воинственно размахивая какой-то штуковиной, напоминающей нунчаки.

Мне ещё ни разу не приходилось драться более чем с одним человеком одновременно, но сейчас у меня была твёрдая уверенность: напади они – я справлюсь со всеми. Десяти секунд для этого за глаза хватит. А если осторожно, чтобы никого не покалечить, то пятнадцати. Однажды в прошлой жизни один мой приятель назначил мне встречу у себя дома, но, когда я пришёл, его не оказалось. Мама приятеля предложила мне подождать в его комнате. Он опоздал на три часа. Как я сердился на него тогда и как благодарен сейчас! Дело в том, что от нечего делать я перелистал всю его богатую библиотеку по карате, кунг-фу, тхэквондо и иже с ними. Теперь всё это мгновенно вспомнилось и, наложившись на немалую боевую подготовку Четыреста Двадцать Первого, сделало меня, осмелюсь думать, одним из лучших рукопашных бойцов здешнего мира.

– Что ты с ним сделал, кровосос антурийский? – завопил Касерен, увидев распростёртое на полу уродливое тельце.