Текст книги "Лживый роман (сборник)"

Сны и явь отца Амвросия

…Священники, принявшие обет безбрачия, положили свой далеко не ангельский взгляд на юных воспитанников местных христианских приютов. Родители перестали отправлять своих детей к причастию, не зная, какие мысли роятся у священника, любовно поглаживающего их дитя по белокурой головке. В небольшом ирландском городке на берегу моря жители учинили самосуд, посадив местного служителя-развратника на кол, чтобы усвоил, для чего Всевышний создал человеку задницу.

В одной из церквей Северной Америки избрали епископом монахиню, которая часто прерывала службу из-за невнятной речи. После обследования у лучших специалистов штата врачи были ошеломлены – у дамы во время службы непроизвольно возбуждался язык, и она вывихивала себе челюсть.

Раскол устроили ортодоксальные христиане, потребовавшие изгнать отступников из рядов верующих. Те в свою очередь обвинили христиан в дремучем отношении к современному миру, приведя в пример Джордано Бруно и Галилео Галилея, против которых в стародавние времена выступала католическая церковь. Но в конце концов они были с позором изгнаны, а всех оставшихся и принявших обет безбрачия, кастрировали по собственному желанию, чтобы не подвергать искушению.

Обиженные представители нетрадиционной сексуальной ориентации создали свой собственный храм, по слухам где-то на берегах Балтийского моря. Убрав все привычные атрибуты культа, они создали свои.

Главной фигурой в их храме стала гигантская задница с сотнями подставок для свечей в виде анусов. Главные службы проходили, в противовес другим мировым религиям, по понедельникам и четвергам, а вход был платный.

Впервые в мире появились христианско-мусульманские шахиды, или, как их еще называли, мученики. Они были согласны на все, лишь бы очистить землю от этого течения.

Грузовики, заполненные взрывчаткой, стояли в потайных гаражах, готовые в любой момент взлететь на воздух вместе с этими грешниками. Но найти их скрытые храмы не удавалось. Конспирацию любителей мягкого места довели до идеала, появились сведения, что у них есть свои люди почти во всех правительствах мира, и это практически аналог масонских лож, но вместо тайных знаков вольных каменщиков, специальных рукопожатий, здесь были приняты похлопывания пониже спины.

Буддисты не проявляли к происходящему никакого интереса, они продолжали жить в традиционном спокойствии. Так же к этому отнеслись и кришнаиты, предложив всему миру перечитать Бхагавад-гиту. Почитатели Торы молчали, хотя они еще со времен пророка Моисея не любили педерастов. Продвинутые людоеды из глубоких джунглей Амазонки узнали по Интернету об этой проблеме и предложили ее решить по своему старому обычаю. В случае поимки нетрадиционалов они были согласны выехать на место и совершить свой языческий гастрономический обряд, не расходуя при этом взрывчатку, но требуя оплатить дорогу.

Отцу Амвросию снилось, что он стал настоятелем этого порочного храма. И ему каждый день приходится выдумывать разные ухищрения, чтобы местные жители не догадались, что происходит в огромном здании неподалеку от деревни.

Но одним солнечным днем он заметил недалеко от дома, в поле, засеянном рапсом, смуглые фигуры в набедренных повязках. В руках у них были копья, а у некоторых луки со стрелами. Страшная мысль пронзила его мозг, как стрела: «Добрались, гастрономы!» и он стал подниматься по незнакомой лестнице. Открыв под самой крышей дверь, Амвросий оказался на маленьком балкончике, с которого открывался вид на все окрестности. И только он было сунулся туда, как на него обрушился град стрел, в один момент превратив стену рядом с выходом в ежа. Спрятавшись за углом, он закричал во весь голос:

– Я тут случайно! Я на отдых приехал!

Но там, внизу, не понимали и продолжали обстрел уже копьями, пронзая насквозь фанерные стены.

– Из Латвии мы! Вы меня перепутали! – он почему-то перешел на латышский, словно люди с копьями могли его понять. Но одно копье метнул истинный мастер своего дела (его предки съели не одного миссионера), ориентируясь на голос. Оно пробило стену и воткнулось Амвросию в бедро. От пронизывающей боли он проснулся и снял огромное темное перепончатокрылое насекомое со своего зада, с отвращением шмякнув его о стену. Оно пару раз вжикнуло и замерло на полу, а Амвросий жутко обрадовался, что это опять оказался сон. Утром нога болела так, словно ее и вправду пронзили копьем.

Когда во время завтрака по телевидению в новостях Амвросий увидел репортаж о пресечении деятельности ирландских священников-педофилов, он больше ни на секунду не сомневался в вещих снах и необычных явлениях на этом острове. Тогда же он и объявил всему семейству:

– Возвращаемся домой, все продаем, раздаем неимущим и переезжаем ближе к приходу, как и положено жить человекам, служащим людям и Богу!

Все замерли с открытыми ртами. Его жена еще как-то могла терпеть его причуды, потому что он был богат, но, услышав такое, решила по приезде домой сразу подать на развод, чтобы успеть получить причитающуюся ей половину состояния.

После завтрака Амвросий ушел на утреннюю прогулку, а все племя собралось в столовой, чтобы решить, что делать. Старший сын предложил оформить папашу в дом для душевнобольных. Младшая дочка, подслушав из соседней комнаты, заплакала: «Папочка хороший! Он хочет людям помочь!» Ее никто не слушал, всем больше понравилась идея старшего брата. Младшая всех напугала заявлением: «Я все расскажу любимому папочке!» Ей пообещали купить несколько комплектов куклы Барби и ее пластмассового друга Кена, она сразу примолкла и побежала, довольная, играть во двор.

В это утро он не надел своей обычной рясы, а шел по берегу в сторону отеля «Роял Маре» в простых потертых джинсах и рубахе навыпуск. Мысли вертели в голове: «Может, я с ума сошел? Может, это тоже был сон?» Подойдя к тому месту, где произошла вчерашняя встреча, он долго изучал все вокруг. В подтверждение тому, что это было наяву, он с ужасом обнаружил несколько длинных шерстинок на камне, точь-в‑точь таких, какие были на тех страшных козлиных ногах. Он быстро перекрестился и пошел прочь от этого места.

Впоследствии Курт старался быть более осторожным и не показываться на глаза случайным людям. Чтобы как-то себя занять, он смастерил себе флейту и, подобно мифическому сатиру Марсию, стал учиться на ней играть. Вначале флейта издавала фыркающие звуки, словно обижалась на неправильное с ней обхождение. Но постепенно она становилась все более нежной, и вскоре ее звуки уже очаровывали все вокруг. Его друг, брат Андрей, дивился нечеловеческому умению и таланту своего необычного и доброго друга, а по ночам молился за него, чтобы Всевышний помогал ему во всем и чтобы люди не навредили ему.

Как-то поздно ночью Курт забрался на плоскую крышу обители, лег на спину и долго смотрел в небо. А потом мысленно спросил, глядя на звезды:

– Господи, зачем я тут? Почему люди создали меня таким уродом? Как ты это допустил?

Но звезды не отвечали, и он уснул, убаюканный теплым ласковым ветром.

Ему снился сон, будто звезды закружили над его головой хоровод, потом собрались вместе и образовали два огромных сверкающих глаза, которые заглянули ему прямо в душу. И оттуда, свыше, из самых глубин космоса раздался голос: «Без моей воли человек ничего создать не может, только испортить созданное! Ты прикрываешь монашеским одеянием свои козлиные ноги? Не переживай из-за этого так сильно! Некоторые прикрывают такими одеяниями козлиную душу!» Потом небо замолчало и звезды рассеялись. Курт открыл глаза и поразился тому, какие видения ему являются на этом острове. «Видно, и в самом деле тут родился сам Зевс и в древности обитали боги», – подумал он, потом накрылся одеялом с головой и уснул глубоким сном до самого утра.

В конце августа уже мало зеленой травы остается на склонах гор, только там, где бьют холодные ключи, можно увидеть островки зелени. А солнце, палящее все лето, превращает яркий пейзаж в серо-коричневый, даже вековые оливковые деревья покрываются серым налетом. Но и в этом есть своя прелесть, скоро можно будет собирать урожай, и наступит пора свежего оливкового масла и молодого вина.

Это самое лучшее время для любознательных туристов, солнце уже не палит нещадно, скорее ласкает, и пилигримы со всего мира устремляются на землю древней Эллады. Редко кто не знает подвигов Геракла и его несокрушимого отца, бога всех богов громовержца Зевса. Там, у себя дома, они обращаются с молитвами к своим богам, а тут другое место – и в воздухе витает что-то магическое. Тот, кто спускался в пещеру, где прятала свое дитя мать Рея, не может не почувствовать дыхание тех далеких времен. Увидеть озеро, где плескалась прекрасная Афродита, – и если женщина окунется в эти воды и, да простит меня Всевышний, тайно попросит великую богиню, даровать ей красоту и вечную любовь, она выйдет из озера действительно прекрасной, полной надежд.

Тут каждый найдет для себя то, что ищет. Поэт найдет вдохновение в шумном прибое и морских брызгах, которые, наверное, поднимаются от взмаха крыльев невидимого божественного коня Пегаса, на котором взмывают ввысь наши таланты. Выпивоха обязательно повстречает в какой-нибудь таверне самого Бахуса, принявшего вид обычного гуляки, и проведет с ним небывалую ночь веселья, и пропьет все до последнего гроша, и еще долго будет вспоминать своего неугомонного приятеля. А кто-то просто попытается найти самого себя, не в отражении зеркала, а в чем-то другом.

Минойская культура

Впервые за шесть лет замужества Мария уехала за границу одна. Вернее, не за границу, а в отдаленную от ее дома часть европейского содружества. Ее муж, известный в Риге финансист, не смог оторваться от своего любимого дела и позволил ей уехать в командировку от Академии художеств. Так бы он ни в коем случае не отпустил ее одну изучать минойскую культуру.

Он обожал свою жену так же, как и свой дом, свою работу и свой доход. Все остальное для него было совершенно незначимо – отбирая у разорившихся семей очередную квартиру, он даже слегка расстраивался, что не сможет больше получать очередные проценты за кредит и предстоит возня с их выселением на улицу.

В рабочие дни в бога он не верил, это ему было крайне невыгодно, но икону на всякий случай дома повесил, а по выходным иногда появлялся в церкви и делал немалые взносы в ее казну, каясь в своих грехах. Не простить его было бы просто неприлично, и его прощали, ласково погрозив пальцем.

Хотя он и был в сущности ростовщиком, при общении со своими знакомыми он казался до тошноты положительным человеком, поэтому многие за глаза называли его «хорошистом». Его нельзя было назвать отрицательным персонажем, он ловко подстроился под окружающий его мир и наслаждался его беспринципной и безжалостной сущностью. Одно время он стал даже подумывать, не принять ли ему индуизм с его кастами, где все было четко расставлено по своим местам. Но, побоявшись тайных преследований со стороны местных конфессий, остался для всех «добрым христианином».

Жена была для него своеобразной вывеской, при встрече с новыми людьми он обязательно подчеркивал, что она бывшая модель и учится в Академии художеств. Между ними было своего рода взаимное чувство: она любила его за то, что он ее хорошо обеспечивал и баловал дорогими подарками, а он любил ее за девяносто-шестьдесят-девяносто.

За четыре дня Мария успела посетить основные достопримечательности острова. Она осмотрела развалины дворца Миноса и расстроилась, потому что ожидала увидеть нечто более грандиозное. Побывала еще в нескольких местах, отмеченных историей, и со спокойным сердцем решила оставшиеся десять дней посвятить солнцу, морю и песку.

Последним местом, которое она посетила, стала пещера Зевса, и это было для Марии самым ярким впечатлением за все путешествие. Возвращаясь в гостиницу на маленьком «ситроене» по извилистой дороге, она случайно заметила на вершине скалы необычное строение. Она подъехала ближе и увидела указатель «Обитель странника». Вверх к монастырю вела узкая тропа, петляющая над обрывом. Припарковав машину у обочины, Мария, недолго поразмыслив, закинула на плечи рюкзак и пошла вверх.

После утренней молитвы, когда солнце еще только-только собирается вынырнуть из вод Средиземного моря, Курт забирался на крышу, и вместе с пением первых птиц раздавались волшебные звуки его флейты. Вряд ли кто-нибудь на земле мог сравниться с ним в игре на этом инструменте, даже птицы на мгновение замолкали, а потом все хором начинали щебетать, пытаясь потягаться с ним мастерством. Когда светило показывалось на горизонте, птицы замолкали, и Курт тоже прекращал свой утренний гимн солнцу, спускался по лестнице к себе в келью и садился за компьютер.

День пролетал удивительно быстро, он даже не успевал разобрать всю почту и поделиться с друзьями своими последними идеями в некоторых областях науки. Но чрезвычайно обрадовался, получив ответ из Миланской оперы Ла-Скала о том, что они приступили к репетициям его новой оперы «Затворник» и будут рады видеть его на генеральной репетиции через несколько месяцев, о чем он получит предварительное извещение. Сам знаменитый тенор Каррерас прислал ему свои поздравления.

Солнце еще висело на краю небосвода, и Курт, взяв в руки свирель, собирался влезть на крышу, чтобы попрощаться с уходящим днем, как вдруг услышал шаги. Он одернул рясу, накинул капюшон и подошел к открытым настежь воротам, с любопытством поглядывая по сторонам: «Кого же сюда могло принести?» Услышав, что Курт не начал привычный вечерний ритуал, вышел из кельи и Андрей.

Вскоре на тропе показалась Мария, подняла взгляд и с облегчением вздохнула от того, что, наконец, сюда добралась. Увидев двух монахов, которые разглядывали ее, как чудо, она поняла, что сюда редко кто забирается. От жажды у нее во рту пересохло, небольшой запас воды закончился через час после начала восхождения. И, словно прочитав ее мысли, ей принесли большую металлическую кружку холодной воды. Когда она напилась, один из монахов спросил, что ее привело к ним. Она понимала по-английски, но от усталости не поняла вопроса и почему-то сказала по-латышски:

– Извините, я не понимаю!

К ее удивлению, второй монах повторил вопрос по-латышски. Она, обрадовавшись, что, как ей показалось, встретила здесь соотечественника, просто ответила:

– Любопытство! Я сама из Риги! А вы откуда?

На ее вопрос он не ответил, а пожурил ее:

– С вашей стороны это было крайне неосмотрительно – спускаться по тропе ночью очень опасно! Вам придется, заночевать у нас в монастыре.

Мария опасливо посмотрела на двух мужчин, и ей стало страшновато. Но тот, кого она про себя окрестила земляком, просто сказал:

– Вам нечего бояться. Мы приняли обет безбрачия. Можете расположиться в гостевой келье! – и указал на отдельную дверь в торце дома.

Мария их поблагодарила, а себя молча проклинала за то, что сюда поднялась.

В комнатке было все чисто, словно здесь только что потрудилась горничная. Она расстелила постель на жесткой деревянной кровати, на всякий случай задвинула дверной засов и легла.

Заснуть на новом месте всегда довольно непросто, но если ты как следует притомился, то любое место, где можно прикорнуть, будет самым лучшим ложем. Так было и с Марией – через секунду после того, как ее голова коснулась подушки, она уже видела сон. Ей казалось, что она опять бредет вверх по бесконечной тропе и никак не может дождаться, когда путь все же закончится. Во рту от нагрузки становилось все суше и суше, и когда жажда стала совсем нестерпимой, Мария открыла глаза и поднялась с кровати. В комнатке было душно. Нагретые за жаркий день скалы всю ночь отдавали свое тепло.

Кто-то специально для нее оставил на столе глиняный кувшин, наполненный до краев свежей водой, и эмалированную белую кружку, которая отражала свет растущей луны. Мария жадно сделала несколько глотков и замерла. Откуда-то сверху полилась нежная и воздушная мелодия флейты. Ее волшебные звуки заставили Марию выйти наружу, чтобы увидеть, кто это так играет.

Совершив утреннюю молитву, Курт, как всегда, влез на крышу и стал играть свой гимн солнцу, которое готовилось вот-вот прорезать своими лучами весь небосвод. И только вспыхивал первый луч, как все птицы, перебивая друг друга, славили вновь наступивший день, а он откладывал в сторону флейту и наблюдал сверху, как солнце выплывает из-за моря.

Он почувствовал спиной чей-то взгляд и обернулся. Во дворе стояла Мария, завороженная его игрой.

– Извините, что помешала! Это вы играли?

– Вы мне не помешали! Просто солнце уже взошло.

Курт незаметно натянул рясу на свои ноги, чтобы она не увидела копыт, и ловко спрыгнул с другой стороны, а потом подошел к ней.

– Как вы отдохнули в нашей обители? – и, не дождавшись ответа, добавил: – Сейчас будем завтракать.

Он пригласил Марию в помещение рядом с воротами, которое служило им и кухней, и трапезной. Там уже хлопотал по хозяйству второй монах.

Впервые в жизни она прочла с ними застольную молитву, взяла видавшую виды алюминиевую ложку и зачерпнула из глубокой миски овсяную кашу с изюмом на воде. Было на удивление вкусно, и ей уже стали очень нравиться это необыкновенное приключение и странный монах, который даже за столом не снимал своей черной шапки. Она украдкой на него поглядывала, и один раз они встретились глазами. Ей показалось, что на мгновение она увидела яркую вспышку. За столом никто не разговаривал. После трапезы они перекрестились, поднялись из-за стола и вышли во двор.

Мария не стала злоупотреблять гостеприимством, оставила в ящике для пожертвований двадцать долларов, поблагодарила иноков, собрала в рюкзак вещи и стала спускаться по тропе вниз. Ни на минуту у нее не выходил из головы этот странный монах, играющий на флейте в ночи.

До отеля она добралась в середине дня, изрядно устав. Но все же установила мольберт, быстро сделала на холсте набросок, приготовила краски и нанесла первый мазок. Уже к вечеру с полотна на нее смотрел тот странный монах с флейтой в руке. Она долго не могла написать его глаза, в них было столько печали, и эта внезапная вспышка, как молния… Он так отличался от всех людей, которые ее окружали в этом мире…

Той ночью она долго не могла заснуть, лежала с закрытыми глазами, пытаясь думать о своем муже, но вместо него появлялся совсем другой образ. А когда все же уснула, то в сновидениях была рядом с тем монахом. Ей казалось, что они сидят у берега моря и о чем-то разговаривают. Она больше слушала его и не могла оторвать от него взгляда.

Утром праздные отдыхающие неторопливо идут на завтрак, наслаждаясь недолгой прохладой в тени больших цветущих кустов. Пальмы не дают столько тени, их стволы вознесли свои листья высоко над головами, и ветер колышет их из стороны в сторону.

В ресторане от мраморных стен веет прохладой, даже на террасе очень комфортно, и все пытаются устроиться там, откуда хороший вид на море.

Все столы оказались заняты, было свободно только одно место за столиком возле портика с изображением Амура. Мария подошла к мужчине, который в одиночестве за ним сидел, и спросила:

– Извините, это место свободно?

Мужчина встал и учтиво отодвинул стул: – Присаживайтесь, пожалуйста! Мне приятно будет с вами позавтракать!

Это был Фарбус.

Ему показалось, что он где-то уже видел эту девушку. С трудом вспомнил, что она была одной из студенток академии, которые приходили к нему в мастерскую. Она же не могла его сразу узнать – он не брился последние два месяца, и его лицо было покрыто густой щетиной с проседью. Но немного погодя с сомнением спросила:

– Мы с вами случайно не знакомы?

Он подумал и ответил:

– Может быть.

Мертвая хватка

Мне с детства не нравились хорошисты. Это порода людей, которые пытаются казаться для всех очень хорошими. Обычно они – люди с прилизанной прической приказчика с пробором, виноватой улыбкой и почему-то чаще всего со светлыми глазами и волосами.

Когда хорошисты учатся в школе, большинству одноклассников часто хочется дать им пендель за то, что они постоянно подлизываются к учителям и ябедничают из хороших побуждений. И, как правило, это остается только желанием, потому что в противном случае в школе сразу появляются их родители и разбираются с обидчиком.

Став взрослыми, они благодаря своей скользкой сущности достигают многого в карьере. Они любят и холят себя, ходят на маникюр и в солярий и часто бывают нетрадиционной сексуальной ориентации.

При знакомстве хорошист делает все, чтобы вам понравиться – приглашает к себе домой, угощает недорогими напитками, купленными в супермаркете салатами, шпротами, паштетами и разной другой снедью, не требующей собственных усилий для приготовления. Конечно, это все делается только в том случае, если вы – в сфере его интересов или, по крайней мере, если он так думает. Он пытается прикинуться глупее вас, задавая разные дурацкие вопросы с таким выражением лица, словно, если вы ему ответите, то практически спасете его жизнь:

– Вот, хочу на мотоцикле покататься! Не знаю, покупать мне шлем или нет?

И ждет ответа.

Конечно, хочется сказать:

– Нет, не покупай! Тебе он не нужен!

Но вы, как и большинство людей, поучаете:

– Конечно, покупать! Как же без него!

А он наверняка про себя подумает: «Вот дурак! Думает, я не знаю!»

В давние времена такие люди обычно работали в галантерейных лавках, парикмахерских, магазинах дамского белья, в скупках и ломбардах. Но с тех пор прошло уже лет сто, и мы видим эти персонажи только в старых кинофильмах или магазинах модной одежды.

С этой парой я познакомился на выставке молодых художников в Академии. Вернее, я вначале познакомился с женой, Марией, молодой талантливой авангардисткой. Меня ей представил мой старинный друг Валерий, с которым мы пришли на эту выставку. Конечно, я видел и более одаренных художников, но она выгодно отличалась от них своими работами и внешними данными. По большому счету, она могла и вовсе не рисовать, ей надо было просто стоять рядом с мольбертом.

Я уже собирался расправить остатки своих общипанных с возрастом крыльев, чтобы произвести впечатление на свою новую знакомую. Но тут подошел мужчина и приложился губами к ее свежей щеке:

– Дорогая, сегодня ты просто великолепна!

И потом с видом собственника посмотрел на нас.

У меня сразу пропал к ней интерес. Но ее муж непонятно почему стал приглашать нас в кафе рядом с галереей, чтобы выпить по бокалу вина за первую выставку своей ненаглядной.

Вино он выбрал неплохое, с легким привкусом клубники, и принялся рассказывать, что это любимый напиток его жены, которым они обязательно балуются по выходным. После первого бокала он стал приглашать нас к себе домой в ближайшую субботу, зажарить на мангале мясо и распить бутылочку этого замечательного вина. Необъяснимая доброжелательность и любезность из него так и лезла.

Отказываться от столь назойливых приглашений было неудобно. Я был уверен, что все это обычная болтовня, и согласился, и даже обменялся с ним номерами телефонов.

В пятницу мне позвонил Валерий.

– Привет! Ты помнишь? Нам завтра к художнице с ее мужем в гости!

Передо мной сразу встали образы очаровательной молодой женщины и ее мужа – упитанного, гладкого, с любезным выражением лица. Но мне не хотелось ни мяса, ни вина, ни его жены.

– У меня тут столько дел навалилось, я завтра так занят!

Но голос моего приятеля с интонацией, в которой явно проскальзывало, что он мне ни грамма не верит, пояснил:

– Поверь, я тоже не хочу! Но ты первый пообещал, что придешь, а они мне уже позвонили и сказали, что нас обязательно ждут!

Деваться было некуда, и я согласился.

Юрмала тянется вдоль побережья на сорок километров, и найти частный дом только по названию улицы и номеру практически невозможно, если не знать, на какой он станции. У Валерки был только адрес, дозвониться до хозяев мы не смогли, кто-то поднимал трубку и сразу же ее вешал. Это потом мы познакомились с двухгодовалым мальчиком Петей, фотографической копией отца, который, скорчив недовольную рожицу, твердил, что его папа «кака», а мама «дуууула». Отчего его родители, непонятно почему, очень радовались.

А пока мы колесили по Юрмале и рассматривали названия улиц. Наверное, этот день был для нас счастливым, и нужную улицу мы нашли довольно быстро.

За металлической оградой по сочному зеленому газону кругами бегал французский бульдог, разбрызгивая вокруг свисающую с его губ тягучую слюну.

– Интересно, кто выбрал эту собаку? И по каким критериям? Да, говорят же, что каждый подбирает животное, похожее на себя… – но поделиться своими соображениями с Валерием я не успел, на крыльце светло-зеленого дома с колоннами появился хозяин с широкой бульдожьей улыбкой.

Мы поздоровались, я даже попытался изобразить радость на лице и протянул ему пакет с двумя бутылками их любимого вина. Мы прошли в дом, где нас ждала его жена и маленький, сообразительный не по годам мальчик Петя.

Сквозь прозрачный обеденный стол из толстого стекла были видны мои потертые джинсы и синие носки в крупный голубой горошек. Напротив – спортивные шаровары хозяина и тапки на босу ногу. Рядом – две стройные женские ножки в тонких чулках и очень короткая юбка, едва закрывающая кружевную резинку чулка. А также идеально отглаженные брюки и блестящие туфли моего друга. Между всем этим на четвереньках ползал Петенька и смотрел снизу вверх своими умненькими глазками.

Поскольку на улице начал накрапывать дождь, идею с шашлыком во дворе отбросили и попивали из бокалов вино, закусывая мягким козьим сыром и сладким печеньем.

После нескольких бокалов эта пара уже начала мне нравиться. Он – такой обходительный и даже чересчур вежливый, она слегка высокомерная, оба показывали своими манерами, что относятся к другому, более возвышенному миру, и нам просто повезло, что мы удостоены чести с ними общаться. Мне это казалось чуть-чуть забавным.

Они говорили о высоком, о музыке, о нищих на улицах нашего города, о голодающих Африки и о многом другом. Я внимательно слушал их рассуждения о милосердии и любви к ближнему и о том, сколько в мире несправедливости.

Хозяин с благородным видом изрекал:

– Вот, бывает, поможешь человеку, а в ответ тебе одна неблагодарность.

И его жена, подтверждая, кивала, вскидывая тонкие брови вверх.

А из-под стола через равные промежутки раздавалось:

– Папа кака! Папа кака!

Мой мозг, расслабленный вином, умилялся их речам и корил меня за то, что я не такой правильный и язвительно отношусь к этим замечательным людям, а сам очень часто прохожу мимо бабок, стоящих на улице с пластмассовым стаканчиком для монет. Что мне абсолютно безразличны голодающие где-нибудь в Зимбабве. Что для меня самое главное – это моя семья и близкие мне люди. И насколько я никчемный человек со своими меркантильными интересами.

На прощание я галантно приложился губами к ее руке, что говорило о том, что принял я сегодня достаточно, и обнялся с ее мужем, облобызав его в обе щеки.

Машину мы оставили на стоянке неподалеку от их дома, а сами отправились на такси.

– Валерка! А он, наверное, работает в какой-нибудь благотворительной организации? – поинтересовался я у приятеля, развалившегося на заднем сидении.

– Да, наверное, что-то с деньгами связано, какие-то кредиты или еще что, точно не знаю, ну, своя частная фирма… – пробормотал он сонно и задремал до самой Риги.

Через две недели я уже забыл о существовании этой пары, так, иногда вечером у телевизора, когда речь заходила о благотворительности, сразу вспоминал их.

Своего старого знакомого Гунара я встретил случайно на улице. Выражение его лица соответствовало первым осенним дням, было серое и унылое. После обычных приветственных слов он поделился неприятностями:

– Я в полной заднице! Квартиру банк отнимает! Верней, не банк, а одна финансовая контора! Три года назад я купил квартиру, внес пятьдесят процентов, а теперь остался без работы, и выплачивать кредит совершенно нечем. Все, я с детьми на улице, уеду нафиг в Ирландию! А сейчас иду в эту чертову контору.

Не знаю почему, но я вызвался сходить с ним туда за компанию, наверное, хотелось его как-то поддержать морально.

В кабинете он пробыл с полчаса и вышел совсем расстроенный, а вслед за ним оттуда появился мой знакомый, муж художницы. Увидев, что рядом с Гунаром стою я, он как-то странно, снисходительно улыбнулся, быстро поздоровался и, сославшись на занятость, скрылся за дверью.

– Просил отсрочку дать, месяца на два, чтобы мог квартиру сам продать, чтоб каких-то денег отбить. Не дали, будут продавать через аукцион, это же их чистый навар. Вот суки! – и Гунар спросил: – А ты что, этого знаешь?

И кивнул в сторону кабинета.

– Да нет, не знаю! Правда, слышал, что он «кака»!

Через два месяца Гунар уехал в Ирландию за новой жизнью. А этих случайных знакомых я больше никогда не встречал. Да и не хотелось.

* * *

Мария смотрела на Фарбуса, удивляясь, как все переплетено в этом мире. Еще совсем недавно она мечтала о таком наставнике и возможности хотя бы поговорить с ним об искусстве, а тут волею провидения они оказались за одним столом. И не могла найти слов, чтобы завязать разговор. Ее смущение не ускользнуло от Фарбуса. Решив прийти ей на помощь, он спросил:

– Как ваши успехи в живописи? Я был на одной из выставок в академии, и ваши работы заметно выделялись!

От неожиданного комплимента она смутилась еще больше, ее уши порозовели.

– Ну что вы, я еще только учусь!

– Что вас привело на это волшебный остров? Я так понимаю, если вы одна, это, должно быть, творческая командировка?

Она кивнула.

– Ну и что нового вы тут «натворили»?

– К сожалению, только вчера сделала небольшие наброски одного портрета…

– Можно взглянуть?

– Да, конечно, можно прямо сейчас.

Фарбус долго рассматривал лицо на холсте.

– Такое ощущение, что вы влюблены в этого человека. Это чувствуется в каждом мазке вашей кисти! Он, наверное, хорошо играет на флейте?

– Нет, это невозможно! Я с ним только что познакомилась.

– То, что вы с ним знакомы недавно, ничего не значит! Любовь или приходит сразу, или никогда! Поверьте, я это знаю!

– Он монах! И он принял обет безбрачия, а я замужем. Между нами ничего не может быть…

– Милая девушка, настоящая любовь – это когда люди соприкасаются не телами, а душами! Все остальное – для продолжения рода человеческого. И напоследок Фарбус сказал:

– Во всем самом прекрасном, что на земле создает человек, всегда присутствует любовь. Все, что создано без нее, пусто и бессмысленно. Так что желаю вам любви!

И он уже собирался уходить, но потом остановился, на секунду задумавшись, пристально посмотрел ей в глаза и сказал: