Текст книги "Министерство мокрых дел"

– Беда с этим щитом, – сообщил Брусникин. – Что-то там в нем полетело, и у нас не все мониторы включаются. Ты бы посмотрел, а?

У Дегтярева с квалификацией все было в порядке, и он за пять минут разобрался, что к чему. Дело-то было пустячное. Пакетничек полетел. Заменить – и никаких забот. На все про все у него ушло пятнадцать минут.

– Молодец! – оценил его старания невесть откуда взявшийся Брусникин. – С меня сто граммов.

Сан Саныч неуверенно засмеялся, но про сто граммов, как оказалось, было совсем не шутка.

– У нас есть, – сказал Брусникин. – Сейчас вздрогнем.

– А можно? – обмер, не веря, Сан Саныч.

– А кто ж нам запретит?

– Полковник, – вжал голову в плечи Дегтярев.

– У него своя служба, а у нас своя, – весело сказал Брусникин. – В общем, пошли.

В дальнем углу обширного зала было оборудовано что-то вроде уголка отдыха. Несколько стульев, стол, старый, видавший виды холодильник. На стене – карта СССР и портрет маршала Брежнева в маршальском мундире.

– Наша кают-компания, – сообщил Брусникин. – Место встреч, выпивонов и дружеских мордобитий.

Говоря это, он извлекал из обшарпанного холодильника бутылки с водкой, рыбные консервы и золотистые луковые головки.

– Нам это можно, – говорил Брусникин, кивая на водку. – Потому как напряжение и стрессы всякие. Ответственность-то какая! Чуть что не так – и полшарика в преисподнюю.

– Какого шарика? – не понял Дегтярев.

– Земного, какого же еще. Вот, иди сюда.

Брусникин вывел Сан Саныча к длинному пульту, за которым сидели несколько офицеров. По пульту одна за другой, через равные промежутки, аварийно краснели шляпки кнопок. Десятка два, не меньше. Брусникин указал на одну из них:

– Достаточно нажать – и нет Нью-Йорка.

Сан Саныч обмер. Слышал про наше ядерное оружие и про то, что есть где-то специальные люди, в случае чего запускающие смертоносные ракеты к цели, но чтоб вот так, воочию, собственными глазами, и чтоб только руку протянуть – и все! Запуск!

– И что? – спросил он подсевшим голосом. – Надо только эту кнопку нажать?

– Ну! – ответил беспечно Брусникин. – И этот Нью-Йорк превращается в головешки.

Он показал на большой экран. На экране теснились небоскребы. Меж небоскребов текли бесконечные потоки машин.

– Прямое включение, – сообщил Брусникин. – В реальном масштабе времени. Ты сейчас действительно видишь нью-йоркские улицы.

– А… зачем? В реальном?

– А чтоб видеть, – пояснил Брусникин. – Нажал кнопку и смотришь на экран. Если громыхнуло и изображение пропало – значит, попал. Если промахнулись – вторую ракету вдогонку.

Ошалевший от соседства с грозным оружием Дегтярев смотрел во все глаза. Разноцветье лампочек завораживало и пугало.

– Так у вас связь? – спросил он. – С высшим руководством? Они вам, допустим, дают команду…

– Какую команду?

– На запуск.

– С запуском мы сами решаем.

– Сами? – не поверил Сан Саныч.

– Конечно! А если руководство, к примеру, уничтожено прямым бомбовым ударом? Или другая какая причина? Ну не могут они, допустим, дать команду на запуск. Так что все сами. Нажал на кнопку – и выполнил боевую задачу. Ну да ладно, – вспомнил о главном Брусникин. – Пойдем-ка, вздрогнем. Эй, мужики! Прошу к столу!

Сослуживцы Брусникина бестрепетно покинули боевые посты, чем немало озадачили Сан Саныча. За столом было тесно и шумно. Дегтярев всматривался в мужественные лица офицеров, ощущая себя пришельцем, чужим.

– Человек оттуда, – представил его Брусникин, ткнув пальцем вверх.

Все посмотрели уважительно. Брусникин самолично налил всем водки.

– Ну, как всегда – за непробиваемость нашего ядерного щита! – провозгласил тост Брусникин.

Встали и стоя выпили. У Сан Саныча было торжественно-значительное выражение лица. Он сидел лицом к стене, а на стене висело зеркало, из-за того зеркала мы его и снимали.

– Что там, наверху? – спросил у Дегтярева один из офицеров.

– Солнечно, – пожал тот плечами. – Без осадков.

– Лето какое в этом году?

– В смысле? – опешил Сан Саныч.

– Дождливое или не очень?

– Как там вообще с климатом? – подключился другой офицер.

Все смотрели на Дегтярева, и он вдруг понял, что эти люди не шутят.

– А вы сколько здесь, под землей, торчите, ребята?

– О-о! – сказал Брусникин. – Скажу – не поверишь.

У Дегтярева округлились глаза.

– Уже позабыли, как трава выглядит, – сообщил Брусникин. – Людей видим только на экране, – кивнул себе за спину.

– Ну и ну, – сочувствующе выдохнул Сан Саныч.

Брусникин махнул рукой и налил еще водки.

– За вас! – сказал он Сан Санычу. – За ваш мирный сон! За мирный труд!

Сан Саныч только и смог кивнуть благодарно. Он и представить себе не мог, что такое возможно. Знал, что в стране развал повсюду и что армия небоеспособна. Слышал, что офицеры не получают зарплату и вооружение не закупается. Что все летит в тартарары. И кто бы мог подумать, что в то же самое время несут свою службу вот эти мужественные люди, месяцами не вылезающие из-под земли, не видевшие еще летнего солнца…

– И за вас, мужики! – расчувствовался Дегтярев. – Чтоб, значит, служилось! Чтоб тоже мир и никакой войны!

Выпили. Лица офицеров уже смягчились и стали роднее Дегтяреву.

– А то давай к нам! – предложил Брусникин. – Электрик ты классный, я же вижу. Зарплата тут хорошая. А?

– Нет, – поостерегся Сан Саныч. – Не могу.

– Почему не можешь?

– Ну, не могу – и все!

Дегтярев не мог, потому что постоянно помнил о своем расстрелянном предшественнике. Не ровен час – и самого поставят к стенке.

– Как знаешь, – не стал настаивать Брусникин и подлил Сан Санычу водочки. – И все равно ты человек хороший. Так что за тебя!

В ближайшие двадцать минут они еще выпили за дочек Дегтярева, потом опять за него самого, потом за тех, кто в сапогах, потом за тех, кто не с нами, потом за Брусникина лично. Сан Саныч изрядно захмелел. И Брусникин снова подступился к интересующему его вопросу.

– Я все насчет работы, – сказал он Дегтяреву. – Соглашайся, а?

– Не-е-ет!

– Почему?

– Я по данным не прохожу, – туманно пояснил Дегтярев.

– По каким данным? Ты беспартийный, что ли?

– В смысле?

– Ну, не член партии?

– Какой партии?

И тут нетрезвый шум, витавший над столом, разом испарился. Стало тихо.

– Как это – какой? – сурово осведомился Брусникин. – Партия у нас одна – наша родная, коммунистическая.

Сан Саныч начал медленно трезветь, но все еще не понимал, что происходит.

– И, как коммунист, я тебе скажу – ты не шути с такими вещами, – добавил Брусникин, и голос его был сейчас недобро тверд.

Он извлек из внутреннего кармана служебного кителя красную книжицу и положил ее перед собой на стол. На книжице был вытеснен золотом маленький ленинский профиль и надпись: «Коммунистическая партия Советского Союза».

– Вот! – с чувством сказал Брусникин. – Ум! Честь! И совесть! – разделяя каждое слово и пристально глядя в глаза перепуганному Сан Санычу, сказал капитан. – Так что не надо… грязными руками… наше святое…

– Да вы что, мужики? – пробормотал стремительно трезвеющий Сан Саныч. – Какая партия? Какие ум, честь и грязные руки? Нет же ничего!

– Чего – нет?

– Партии нет!

– Провокатор! – наконец дозрел кто-то. – Вяжи его, ребята!

– Нет, погоди! – осадил товарища Брусникин. – Пусть говорит!

Глаза смотрели недобро.

– Вы чего, мужики? – Сан Саныч вертел головой, ловя взглядом глаза своих собеседников. – Какой год-то на дворе?

При упоминании о годе в его мозгу словно соскочил какой-то рычажок. Дегтярев захлебнулся воздухом и замолчал. Медленно прозревал. Наконец все сопоставил – и слова своих недавно обретенных знакомцев, и их старого покроя форму, и портрет Генсека Брежнева на стене – и, еще не веря собственным догадкам, спросил:

– Вы с какого года здесь? Сколько службу несете?

Спрашивал, а сам понимал – ну чушь же это все, не может быть, не бывает так, – а тут Брусникин в ответ:

– Я с восьмидесятого.

– Я с восемьдесят первого, – отозвался его товарищ.

– И я с восьмидесятого, – это уже третий вступил.

– С семьдесят девятого.

– С восьмидесятого.

У Сан Саныча голова пошла кругом. Здесь не было никого, кто спустился бы под землю позже восемьдесят первого года. Года, в котором колбаса стоила два двадцать, Советский Союз давал достойный отпор силам империализма, а Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР товарищ Леонид Ильич Брежнев вел страну к новым трудовым свершениям.

– Вы это серьезно? – переспросил начавший терять рассудок от такого расклада Дегтярев.

– Мы люди военные, – скупо объяснил причины собственного долготерпения Брусникин. – Прикажут еще двадцать лет под землей просидеть – просидим. У нас тут харчей лет на пятьдесят.

– Но не может же быть! – затряс головой Сан Саныч. – Чтоб вам не сказали ничего! Чтоб не поставили в известность!

– О чем?

– О том, что происходит там, наверху!

– А что наверху? – беспечно пожал плечами Брусникин и указал на экран, тот самый, где был Нью-Йорк. – Те же дома, те же люди, та же жизнь…

– У них! – возопил Дегтярев. – Это у них та же жизнь! А у нас все, все по-другому!

– Ну что может быть по-другому?

– Все! Все! – Сан Саныч захлебнулся воздухом, не зная, как объяснить случившиеся перемены людям, которые пятнадцать последних лет провели под землей.

– КПСС уже не самая главная партия в стране, – заторопился он. – Их у нас много, партий-то этих. И вместо Генсека теперь Президент. Жратвы в магазинах полно, а денег у людей нет. И безработица страшная, и преступность, доллары разрешили, и теперь тот, у кого их много, – молодец, а у кого долларов нет – тот, значит, в пролетариях ходит. В пролетариях – в смысле, пролетает без денег-то. На улицах стреляют, шахтеры бастуют.

На Дегтярева смотрели так, будто решали, с какого боку к нему лучше подступиться, чтобы надеть смирительную рубашку. Но он этого даже не замечал.

– Проституция, само собой, расцвела. Торгуют, в общем, телом, – продолжал он свою просветительскую речь.

– Может, еще и негров линчуют? – подал голос один из офицеров.

– В смысле?

– Ты про нас рассказываешь? Или про Америку?

– Про нас.

– Очень уж на Америку похоже – как нам замполит на политинформациях докладывает.

– В общем, да, – согласился Дегтярев, поразмыслив. – У нас как в Америке. Только еще хуже.

На него смотрели, как на прокаженного, а его уже понесло:

– Коррупция махровым цветом… Реклама по телевизору… Прокладки там всякие… И еще от перхоти… Ваучеры опять же… Ну, Чубайс, понятное дело, доктор Дебейки и прочие молодые реформаторы… А вот еще «МММ» было… Ну это вообще – стрелять таких… А Кобзон ушел из певцов, но не насовсем, а так – притворяется… Еще храм построили… Да, а церковь теперь сигаретами торгует и еще водкой…

– А водка-то почем? – спросил кто-то внезапно.

– Двадцать рубликов.

– Бутылка? – не поверил спрашивающий.

– Ну! Это если дешевая, отечественная…

Офицеры переглянулись.

– Это же во сколько раз? – задумчиво спросил один. – В шесть?

– Почти, – ответил другой офицер.

– Что – в шесть? – переспросил недогадливый Дегтярев.

– Подорожала. Стоила-то три шестьдесят две…

– Вы же ничего, совсем ничего не знаете, мужики, – покачал головой потрясенный Сан Саныч. – Еще было четыре двенадцать, потом – червонец, а дальше уж пошло-поехало. До деноминации по двадцать тыщ платили за бутылку.

– Врешь!!! – выдохнули хором.

– Не вру!!! – вступился за собственную честь Дегтярев.

– Что же – бутылка водки как четыре машины «Жигули»?

– Ну, «Жигули»-то тоже подорожали.

– Вот зараза! На сколько? Я ж на очереди стою.

Сан Саныч хотел было ответить спрашивающему, сколько же стоили до деноминации «Жигули», но осекся, поняв, что не сможет произнести вслух кошмарную многомиллионную сумму. Слишком дико звучит.

Он смотрел на офицеров. Те смотрели на него. И Дегтярев понял, что что-то сейчас произойдет. Хотели ведь его повязать – и повяжут. А дальше будет только хуже. Предшественника-то его вон как – к стенке, и девять граммов свинца. Наш герой уже готов был испугаться, но не успел.

Скрипнула дверь, и вошел полковник. И только теперь, согласно нашему сценарию, Сан Санычу предстояло пережить самое главное на сегодня потрясение.

* * *

Возникло какое-то замешательство. Как будто до сих пор офицеры знали, что им делать, а с появлением старшего по званию подрастерялись маленько.

Дегтярев думал, что полковник, обнаружив на столе водку, а за столом – покинувших боевые посты офицеров, начнет кричать и топать ногами, но все вышло иначе.

– Перекур? – вполне дружелюбно осведомился главный.

Дегтярева его дружелюбие озадачило. Какой же может быть перекур на боевом-то дежурстве?

– Ты присаживайся, Тимофеич, – пригласил полковника Брусникин. – Выпьешь с нами.

Полковник не стал нос воротить и сел как раз напротив Сан Саныча. Над столом плавало настороженно-недоброе молчание. Брусникин налил полковнику водки, придвинул и потом смотрел, как полковник выпивает и закусывает.

– Скажи-ка, Тимофеич, как там страна живет, – подступился к интересующей его теме Брусникин.

– Как живет? – пожал плечами полковник, подливая себе водочки. – Трудится! Пока вы тут покой людей бережете, эти самые люди выплавляют сталь, выращивают хлеб и бороздят космические просторы.

– И никто это… ну, в общем… все нормально, да?

– Ты о чем, капитан? – Глаза полковника блеснули стальной искоркой.

– Никто, спрашиваю, не бастует?

– Да ты что! – зашелся в благородном гневе полковник.

Даже поперхнулся. Как раз закусывал луковицей – и вот дыхание сбилось от беспардонного вопроса.

– Ты не подумай чего, Тимофеич. Я просто любопытствую, а так я любому могу дать идеологический отпор, ты же знаешь. Я как-никак в партии двадцать лет. У нас же руководящая и направляющая партия – какая?

– Та-а-ак, – догадливо протянул полковник и вперился взглядом в Сан Саныча.

Тот вжал голову в плечи, выдавая себя полностью.

– Та-а-ак, – опять протянул полковник, окончательно прозрев.

Дегтярев подумал, что настал его смертный час, но он опять ошибся.

– Налей-ка! – властно приказал полковник Брусникину и, когда тот налил водку в стакан до краев, махнул этот стакан залпом и даже не потянулся за закуской.

– Товарищи офицеры! – сказал, глядя в стол. – Таково было решение командования! Во избежание деморализации и возможных эксцессов!

Поднял голову и обвел взглядом присутствующих. Все замерли в ожидании, и Сан Саныч вместе со всеми.

– Там, наверху, – полковник махнул рукой в бетонный свод, – совсем не такая жизнь, как вам докладывает замполит. Вместо страны там пятнадцать независимых государств, демократия, гласность и вообще полный бардак. – Полковник вздохнул и хрустнул пальцами. – До вас, поскольку вы на боевом дежурстве, информацию не доводили. Чтоб, значит, не снижать боеготовность и не лишать боевого духа.

Дегтярев потерянно смотрел на полковника. Никак не мог понять, как можно решиться на подобное – пятнадцать лет морочить людям голову.

– В армии разброд и шатания, – продолжал полковник. – Боевой учебы нет, в подразделениях некомплект, офицеры проигрывают боевую технику в карты. Вы… – он обвел взглядом присутствующих, – вы остались единственной боеспособной единицей!

– Тимофеич! – пробормотал Брусникин. – Как же так?!

– Вот у товарища спросите! – кивнул в сторону Сан Саныча полковник.

И Сан Саныч выдал по полной программе. Любо-дорого было смотреть. Я и подумать не мог, что этот человек обладает таким красноречием. Жаль только, что добрую половину его выступления в эфире придется заменить писком. Так и будет в эфире – «пи-и-и».

– Страну развалили! Эта… пи-и-и… мафия жирует, а простому народу осталось только… пи-и-и… Я три месяца без зарплаты, жена – шесть, а директор этот… пи-и-и… Ваучеры опять же – обещали по две «Волги» на ваучер, а дали… пи-и-и… Америка нас уже ни… пи-и-и… не ставит, а мы ей… пи-и-и… лижем. Границ этих… пи-и-и… понагородили, таможни там всякие и прочая… пи-и-и… Я к теще ездил в Кокчетав, так мне ихний таможенник говорит… пи-и-и… пи-и-и… А я ему на это… пи-и-и… пи-и-и… пи-и-и… А он, гад… пи-и-и… Ну я ему тогда… пи-и-и… пи-и-и…

– Вот дела! – только и успел вставить потрясенный Брусникин.

– Ну! А я о чем! А то вот еще сосед мой, Петрович, взял в киоске бутылку водки, домой принес, а вместо водки оказалась… пи-и-и… Ну, приехали врачи и говорят… пи-и-и…

– Да не может быть!

– Клянусь! А Петрович им – я же молодой еще! А они – нет, тебе… пи-и-и… Сели и уехали.

– Во гады! А сосед-то?

– А что сосед? Сосед… пи-и-и… Пришел ко мне и рассказывает, что мои… пи-и-и… пи-и-и… Ну, мы с ним сели, выпили за его возвращение с того света и так… пи-и-и… пи-и-и… Надрались, в общем, в тот раз до… пи-и-и…

Брусникин плеснул водку в стаканы.

– Как же так! – пробормотал потерянно. – Такая страна была!

Встал, пьяно качнулся, расплескав полстакана водки, и провозгласил:

– За СССР!

В последующие полчаса тот же тост провозглашался еще пять или шесть раз. Брусникин уже всецело доверился Сан Санычу и интересовался подробностями сегодняшней жизни там, наверху. Кое-что ему понравилось. Например, отсутствие очередей и тот факт, что импортные цветные телевизоры вполне доступны, а видеомагнитофоны продаются без предварительной записи и всем, а не только представителям льготного контингента. Зато он осудил дискуссию о выносе Ленина из Мавзолея, рекламу женских прокладок на телевидении и гегемонизм Соединенных Штатов Америки. Америка больше всего его расстроила.

– Как же так? – вопрошал Брусникин. – Да кто они такие? Я же их одним нажатием кнопки! Движением этого вот пальца!

Он осмотрел указательный палец правой руки. Сан Саныч тоже посмотрел. Наш герой еще не знал, что события стремительно приближаются к ужасной развязке.

– А что ж! – согласился уже здорово набравшийся Тимофеич. – Проучить мы их можем!

Полковник поднялся из-за стола и пошел, покачиваясь, к пульту.

– Они думают, все по-ихнему будет! А по-ихнему не будет…

– Пошли! – предложил Брусникин Сан Санычу. – Потеха начинается, я чувствую.

Полковник уже стоял у пульта.

– Какая тут из кнопок – по Нью-Йорку?

– Вот эта, товарищ полковник.

Рука Тимофеича потянулась к красной кнопке. Я следил за выражением лица Дегтярева. Он протрезвел, клянусь! В одно мгновение! Понял, что сейчас произойдет, но все еще никак не мог поверить.

На большом экране жил Нью-Йорк. Там в окнах домов горел свет и по улицам катили машины.

– Вы что! – выдохнул потрясенный Сан Саныч. – Там же народу миллионов, наверное, десять!

Оказалось, что, несмотря на все тяготы жизни, он остался совсем не кровожадным человеком.

– «Десять», – хмыкнул Брусникин и указал рукой на экран компьютера. – Шестнадцать миллионов пятьсот двадцать шесть тысяч сто три человека… Сто четыре… Сто пять… Сто семь… Двойня, наверное, родилась. Плодятся, как кролики.

– Мы рождены, чтоб сказку сделать пылью! – провозгласил лозунг ракетчиков полковник и нажал страшную кнопку.

Мигнули лампочки.

– Пошла ракета! – сказал Тимофеич и обрадованно потер руки. – Мы им покажем, как негров обижать.

Дегтярев смотрел на экран остановившимся взглядом. Сегодня утром, попивая дома чаек с бутербродами, а позже толкаясь в вагоне метро по дороге на работу, он и помыслить не мог, что к вечеру станет свидетелем начала третьей мировой войны.

– Лицо – крупным планом! – сказал я оператору.

Собственно, ради вот этих кадров мы все и затеяли. Видели ли вы раньше лицо человек, который знает то, чего не знают миллиарды других людей?

Изображение Нью-Йорка на экране дрогнуло и исчезло.

– Вот! – сказал Тимофеич бесстрастно. – Будут знать, как выделываться.

Сан Саныч не успел ни осознать происшедшего, ни испугаться по-настоящему. В зал уже входила его жена. Она же и прислала к нам в программу письмо – предлагала разыграть своего благоверного.

Я шел следом. Увидев нас обоих, Дегтярев изменился в лице – в который уже раз за сегодняшний день. Понял, что произошло. И что все не всерьез.

– Ну вы даете! – пробормотал он после паузы. – Я же поверил! Я же думал – война!

И дальше такая тирада – сплошное «пи-и-и». Хорошо еще, что съемка уже закончилась.

* * *

Борис поджидал меня в зале, в котором загружались продуктами машины.

– Ну вы дали! – сказал он восхищенно. – Я в полном восторге!

Я вежливо улыбнулся ему в ответ.

– А когда полковник запуск произвел! У этого мужика челюсть отвисла, клянусь!

Я продолжал улыбаться, хотя уже ничего не понимал.

– Это, наверное, потому, что вы его напоили. Иначе бы он вряд ли клюнул.

– Погоди-ка, – остановил я его. – А где ты был во время съемок?

Рядом со мной его точно не было. И откуда же он мог знать, как все происходило там, на съемочной площадке?

– У себя я был, Женька. И все видел в прямом, так сказать, эфире. – Борис засмеялся и потянул меня за рукав.

Мы свернули в один из боковых проходов, прошли мимо одной двери, другой, а третью справа по ходу Борис распахнул. Я увидел небольшую комнату и ряд мониторов на длинном столе. На тех мониторах была вся жизнь подземного Борисова царства. Я видел все залы и тот, где мы только что снимали наш сюжет, – тоже.

– Полный, в общем, контроль за обстановкой, – хмыкнул за моей спиной Борис.

В комнате находился только один человек, огромных размеров парень – что в высоту, что в ширину. Как бы Борис, но раза в три увеличенный. Даже лицом они были несколько похожи.

– Мои глаза и уши, – представил его Борис. – Звать Алексеем.

Алексей осторожно пожал мою руку своей лапищей. Сжал бы по-настоящему – быть мне калекой.

– Классная работа! – сообщил мне Алексей. – Мы тут падали со смеху.

– Как же вы камеру там установили? – удивился я. – Мои ребята монтировали декорации – и никто ничего не заметил.

– Высший пилотаж! – сказал Борис. – Есть и у нас специалисты!

Похлопал Алексея по плечу. Тот, наверное, и был тем самым специалистом, умеющим незаметно устанавливать видеокамеры.

– Может, еще что будете снимать у нас?

Я в ответ неопределенно пожал плечами. В ближайших планах ничего такого не было. Декорации будем разбирать.

– Я не против, – сообщил Борис. – Чтоб, в общем, вы снимали.

Ему понравилось, я видел. Поблагодарил Бориса и пообещал когда-нибудь обратиться к нему опять.

Расставались мы друзьями. Борис долго тряс мне руку. Потом то же самое проделал Алексей.

Я думал, что с этим великаном никогда больше не встречусь. Но ошибался.

* * *

Через две недели разыгрывалось большое действо. Вручались премии лучшим телевизионщикам страны. Так сказать, от коллег – коллегам. Мы выдвигались сразу по четырем номинациям. И что-то должны были получить.

Когда-то мы выдвигались по семи номинациям и не получили ничего. Совсем. Нас проучили за строптивость и за нежелание играть в чужие игры. Мы тогда выстояли, чего не скажешь о наших недоброжелателях. Они кончили очень плохо. А мы окрепли. И с нами теперь так жестоко обходиться не решались. Так что что-то получить мы были должны обязательно.

Я, как представитель попавшей в шорт-лист программы, получил право от своего имени пригласить на церемонию нескольких гостей. Два приглашения я отправил Жихареву: одно для него, как для друга программы и спонсора, другое – для Ольги. Я хотел ее видеть, и, чтобы Жихарев поступил так, как нужно мне, а не как-то иначе, я в приглашении поставил ее имя. Приглашение было отпечатано типографским способом, но там оставалась одна свободная строчка, как раз для имени и фамилии приглашенного. Я и написал имя: Ольга. А с фамилией затруднился: то ли она Жихарева, то ли носит другую фамилию. Я до сих пор не знал, кем она приходится Константину.

Вы бывали когда-нибудь на тусовках телевизионщиков? Зрелище почище цирка. Море эмоций и страстей, но все прикрыто маской радушия и равнодушия, проявляемых одновременно. Здесь нет друзей, а есть конкуренты. Здесь нет великих и нет начинающих, потому что все – гении. Хотя бы в своем собственном представлении. Здесь весело, потому что здесь настоящая жизнь. Все льстят друг другу, но каждый знает цену этой лести. А если все всё знают – то это и есть цирк. Театр. Очевидное – невероятное.

Демин встретил нас со Светланой у входа в зал. Он приехал раньше нас и уже успел многое узнать.

– Нам отдают три номинации из четырех, – сообщил Илья. – Забрали приз «За лучший сценарий». Не потому, что не тянем, а потому, что это единственная номинация, в которую попали кавээнщики. Если им этот приз не отдать – они вообще остаются ни с чем. Посчитали, что несправедливо.

– Несправедливо, – согласилась Светлана. – Они заслужили.

Нам улыбались и с нами раскланивались. Мы вежливо отвечали на приветствия. Я выискивал взглядом Жихарева и его бесподобную спутницу.

– Ты кого-то ищешь? – спросила меня Светлана.

– Нет, – буркнул я и отчего-то смутился.

Светлана посмотрела на меня подозрительно.

Наши места были рядом со сценой.

– Садись у прохода, – предложил мне Демин. – За призами будет ближе ходить.

Он уже все вычислил. Настоящий администратор.

Я оглянулся и наконец-то увидел Жихарева. Ольга была с ним. Она и увидела меня первой. Улыбнулась благодарно и чуть смущенно тронула своего спутника за руку. Теперь и Жихарев меня увидел. Помахал мне рукой. Вместе они смотрелись великолепно. Идеальная пара. Я вообще-то не завистник, но Жихареву завидовал. Хотел бы я быть на его месте.

Действо тем временем началось. Роскошно украшенная сцена, ослепительные ведущие и вспышки блицев. Все как положено. Демин не зря приехал раньше нас. Он уже знал, кто какой приз получит. Когда еще только объявляли очередную номинацию, Илья говорил, кто победил. И практически не ошибался.

– Вот тебе и тайна деятельности жюри, – усмехнулась Светлана.

– Жюри – те же люди, – сказал Илья голосом человека, прекрасно осведомленного о внутреннем устройстве этой штуки под названием «жизнь». – Так что ничего странного.

И насчет наших побед информация у него была достоверная. Мы взяли призы в трех номинациях из четырех возможных. За призами выходил я, все три раза. Еще когда вышел впервые, отыскал взглядом Жихарева и его спутницу. Мне предстояло сказать несколько слов, и я произнес их, глядя на Ольгу.

– Спасибо моим зрителям. Я делаю эту программу для них, для тех, кто нас любит.

Я смотрел Ольге прямо в глаза и понял, что она знает, к кому я сейчас обращаюсь. Опустила бархатные ресницы, стыдливо оградившись от меня, и чуть порозовела. Черт побери, она была прекрасна. Божественна. Великолепна. От нее как будто исходил какой-то ток. Хотелось быть рядом с ней. И вечно хранить ей верность.

– Ты великолепен, – оценила Светлана, когда я вернулся на свое место. – Если и есть у нас король эфира – то это ты.

Я смутился, потому что не мог ответить ей взаимной приязненностью. Потому что думал в эти минуты не о ней.

Потом, в перерыве, в буфете я столкнулся с Жихаревым и Ольгой. Костя пожал мне руку с таким чувством, будто я был форвардом его любимой команды и только что забил решающий гол.

– Классно ты их! – оценил мои успехи Жихарев. – Молодец!

– Я болела за вас, – сказала Ольга.

Голос ее был певуче прекрасен. Я обнаружил, что погибаю. Хорошо еще, что в эти минуты рядом со мной не было ни Демина, ни Светланы.

– Может, выпьем за успех? – предложил Жихарев.

Я не нашелся, что сказать, и он отвлекся, оставив нас с Ольгой наедине.

– Вам нравится? – спросил я, чтобы только не молчать. Чувствовал себя полным идиотом.

– Очень. Спасибо вам.

– За что?

– За приглашение.

– А-а, вы об этом. Пустое. – Я даже рукой махнул.

– Мне нравится ваша программа. Я от нее без ума.

«Я от нее без ума» – в этом мне что-то послышалось. Можно было решить, что ее слова относятся лично ко мне, и хотелось верить, что я не ошибаюсь.

– Я смотрела последнюю вашу передачу. Про подземный ядерный центр. – Она улыбнулась очаровательной мимолетной улыбкой. Как воспоминание о приятном. – Хотя это немного жестоко.

– Жестоко? – опешил я.

– А вы не находите? – спросила мягко. – Этому человеку, которого вы разыгрывали, пришлось очень несладко.

– М-да, – согласился я.

Мне почему-то стало стыдно за ту нашу съемку. То есть до сих пор все было нормально, а вот теперь вдруг мое мнение о собственной работе вмиг переменилось.

– Я сказала что-то не так? – Ольгины ресницы вспорхнули.

– Н-нет, почему вы так решили?

– Увидела, – ответила она. – Простите меня.

Появился Жихарев. Он принес шампанское. Пузырьки шампанского поднимались к поверхности и исчезали. И точно так, без следа, исчезло то, что только что было между нами – между мною и Ольгой. Как будто возникла зыбкая и неустойчивая общность – и вдруг пропала от малейшего сотрясения. Сотрясением было появление Константина. Теперь Ольга была не со мной, а с Жихаревым. И это меняло мое восприятие жизни. Скучнее становилось. Хуже. Давно со мной такого не случалось.

– За тебя! – поднял свой бокал Жихарев.

За мои успехи, надо понимать. Но мне совершенно не хотелось пить за собственные успехи. Мне хотелось поднять бокал за Ольгу. Я посмотрел на нее и вдруг понял, что она обо всем догадалась. По дрожанию ее ресниц понял, по тому, как держала бокал. По легкому отблеску румянца, уже в который раз за сегодняшний вечер окрасившему ее лицо.

– Если можно – за Ольгу, – сказал я, обращаясь к Жихареву. – Не возражаешь?

Он вдруг засмеялся и согласно кивнул. Нисколько не ревновал, хотя о чем-то догадался, безусловно. Он был легок в общении. Грязное к нему не приставало. Я понял, кому достаются такие женщины. Тем, кто уверен в себе и никого не боится. Жихарев нисколько меня не опасался. Потому что я мог быть хоть десятикратно звездой экрана, но Жихарев оставался Жихаревым, и его личные качества перевешивали все остальное, потому что это «остальное» было наносным, а он, Жихарев, – настоящий. Сильный и всегда верящий в свою собственную звезду.

– За вас! – сказал я Ольге.

Сейчас я их не разделял. Они вместе. Одно целое. И так будет всегда. Созданы друг для друга.

Когда все закончилось и участники действа разъезжались, я не сел в машину, пока Константин и Ольга не сели в свою. Помахал им на прощание. Почему-то было немного грустно.

– Я позвоню тебе завтра! – крикнул мне Жихарев.

Я кивнул. На том в тот день и расстались.

Жихарев действительно позвонил на следующий день:

– Ты очень занят?

– А что? – ответил я вопросом на вопрос.

– Хотел с тобой встретиться. К тебе можно приехать?

– Прямо сейчас?

– Да.

– Приезжай, конечно, – ответил я, недоумевая по поводу его желания встретиться.

Он приехал через час. В офисе, кроме меня, была только Светлана. Жихарев учтиво поздоровался с ней. Светлана почему-то сделала серьезное лицо. Излишне серьезное. Так неопытные в сердечных делах женщины прячут неравнодушие. Жихарев, похоже, пользовался немалой популярностью у представительниц слабого пола.

– Прошу заранее меня извинить, – сказал Жихарев. – Не очень-то удобно обращаться к тебе с личной просьбой…