Текст книги "Неизвестный Янгель. Создатель «Сатаны»"

Владимир Степанович Губарев
Неизвестный Янгель. Создатель «Сатаны»

От автора

Он получил очень короткое письмо: «Самые радостные минуты, дни, годы с Вами!»

Из множества поздравлений, телеграмм, адресов это письмо стало для него самым дорогим, потому что было искренним и счастливым.

Ему показалось, что все еще впереди, и вновь вернутся счастливые дни, которых, к сожалению, в жизни у него случалось совсем немного. И вот теперь новая надежда…

Однако в разгар юбилейных торжеств сердце неожиданно остановилось. Навсегда.

Академику М.К. Янгелю в этот день исполнилось 60 лет.

А через несколько дней президент Академии наук СССР академик М.В. Келдыш подведет итоги Главного конструктора. Он скажет о нем так:

«Неоценим личный вклад академика Янгеля в науку. Он много сделал для развития новых важнейших направлений ракетно-космической техники, сыграл огромную роль в обеспечении передового положения, которое занял в этой области Советский Союз. Для осуществления и развития его научных и технических идей партия и правительство доверили ему руководство крупнейшим конструкторским бюро. Все свои силы, весь свой талант замечательного ученого и энтузиаста ракетно-космической техники и пламенного патриота он отдал своему делу».

Мстислав Всеволодович ничего конкретного не мог сказать о том, чем именно занимался академик Янгель. Он не имел права назвать даже город, где работало КБ, которое возглавлял Янгель, и за что ему дважды присваивалось звание Героя Социалистического труда и присуждались Ленинская и Государственная премии. Конечно же, Келдыш прекрасно знал, чем страна обязана академику Янгелю, но «завеса секретности» висела не только над рядовыми инженерами из «ящиков», но и руководителями страны.

Я попытался прорваться сквозь эту стену тотальной секретности.

В те годы существовала цензура – не только общая, но и специальная, «ракетно-космическая». Она возникла вскоре после полета Юрия Гагарина, и мы, журналисты, аккредитованные на космодроме и Центре управления пролетами, обязаны были все написанные материалы предоставлять этим «космическим цензорам». Их «добро» было необходимо для публикации в открытой печати. Там работали вполне приличные люди, некоторые из них были даже приятелями, так как мы контактировали с ними почти ежедневно, и не только в Москве, но и на космодромах и в Центрах управления полетами. За то, что они нас читали и «консультировали», они зарплату получали… Итак, я положил на стол «космическим цензорам» очерки об академике М.К. Янгеле под названием «Конструктор». Они прочитали, сказали, что понравилось, но так как фамилия Янгель нигде и никогда не упоминалась, то «такого Главного конструктора не существует»! Отказ в визировании был категорический.

Что делать? Меня заверили, что все попытки добиться разрешения на публикацию абсолютно безнадежны… И тогда я написал короткое письмо и отправил текст очерков секретарю ЦК КПСС Д.Ф.Устинову. Приблизительно через неделю мне раздался звонок из Оборонного отдела ЦК, попросили приехать к заведующему сектором Б.А.Строганову. В назначенное время я открыл дверь кабинета и увидел там хозяина и М.А.Морозова, который работал в Отделе пропаганды ЦК и курировал там «космическую тематику».

На столе лежали гранки очерков, которые я посылал Устинову. Они пестрели красными пометками. Их было столь много, что в глазах зарябило…

«Я согласен!» – тут же заявил я.

«Хоть посмотри на наши замечания», – сказал Строганов. Мне показалось, что он не ожидал такой реакции – был уверен, что я, как обычно, буду оспаривать каждое замечание.

«Согласен!» – повторил я.

Серия очерков публиковалась в Комсомолке. Реакция на них была очень хорошая, об этом знали не только в газете, но и в ЦК партии. А потому при подготовке книги я полностью восстановил все вычеркнутое ранее…

Так был «рассекречен» очередной Главный конструктор.

Впрочем, для меня Михаил Кузьмич стал «открытым» намного раньше…

Вновь еду к отцу. Так уж случается, что в трудные и в радостные для меня дни я отправляюсь в крохотный домик рыбаков на Истринском водохранилище, где добрый десяток лет работал отец. Когда отец был помоложе, покрепче, мы садились в лотку, отплывали к островам, почему-то именуемым «Дарданеллами», и, забросив удочки, разговаривали. Иногда отец рассказывал о летной школе, о днях войны, о своих товарищах, которые летали в небе Кубани и Берлина, о первых реактивных самолетах…

Потом отец уже не мог ездить со мной на рыбалку – сказывались старые раны. Однако летними вечерами в крохотной комнатке по-прежнему собирались несколько человек. Каждого из них я хорошо знаю. Вот тот, с одной рукой, горел в танке. Он не охотится и не ловит рыбу, но ловко помогает отцу по хозяйству, а потом часами сидит на берегу и смотрит на воду. Тот, что стоит у окна, летал в Испании. Шумный, грузный мужчина, он первым катапультировался с реактивного самолета…

Летчики начинают вспоминать, и я окунаюсь в непережитые, но дорогие для меня годы – Испания, Халхин-Гол, Великая Отечественная… Кажется, десятки раз слышал об этом, но каждый раз всплывают новые детали, они вынуждают переживать уже известное, а «мои старики», как я их про себя называю, распаляются. Опять ругают командира эскадрильи, который поднял их в воздух в октябре 43-го позже, чем следовало, разбирают свои ошибки в том бою, когда потеряли шесть машин…

Обычно я слушаю им молча, боясь оборвать ниточку их воспоминаний. Но сегодня я спросил их о тех самолетах, на которых они начинали летать.

Ответили почти хором:

– Поликарпов? Конечно же, мы его знаем. Сильный был конструктор, надежный.

– Нет, не довелось. Мы летали на его машинах. Хороший был человек.

– Я хочу спросить о его соратнике, – продолжаю я, – потом он стал конструктором ракет.

– Ты говоришь о Янгеле?

– Да.

– Крылатый был человек, наш.

«Наш»…

Они не были знакомы с Михаилом Кузьмичом, даже не встречались с ним, но тем не менее приняли его в свой мир, в котором прошлое так тесно переплелось с настоящим. И я подумал: если бы сейчас дверь открылась и вошел Янгель, он сразу же стал бы своим в семье старых летчиков. Ведь он принадлежал к их поколению, пронесших на своих плечах историю страны.

В этот вечер я понял: писать о Янгеле – значит, рассказывать о судьбе страны, о миллионах мальчишек, прошедших через невзгоды 20-х годов, через комсомольскую юность, сквозь энтузиазм первых пятилеток, сквозь бури военных лет. Мальчишек, ставших академиками и генералами, хлеборобами и сталеварами. Мальчишек, которые подняли Родину до космических высот.

Писать о Янгеле – значит увидеть его жизнь сквозь пламя стартующей ракеты, понять его характер – значит по достоинству оценить эпоху, в которой он творил и работал.

Жизнь человека – это встречи. С некоторыми людьми – каждый день, с иными – однажды. И люди хранят воспоминания долгие годы, а когда нужно, щедро делятся ими. Не всегда человек способен высказать все, что он думает, – ускользают нужные и точные слова, да и у память есть особенность: мы привыкли события чужой жизни преломлять сквозь свою. И поэтому некоторые эпизоды жизни М.К. Янгеля разными очевидцами воспринимаются неоднозначно.

Михаил Кузьмич Янгель приходил на общие собрания Академии наук СССР, выступал на партийный конференциях – для Главного конструктора это было обязательным! – встречался как депутат Верховного Совета СССР со своими избирателями, – все это было привычным, закономерным, все это – будни быстротекущей жизни. Но когда его не стало, то и друзья, и коллеги с горечью почувствовали, что слишком мало знали об этом человеке, не всегда были способны понять его, иногда перекладывали на его плечи и ту ношу, которую обязаны были нести сами…

Судьбы людские мне иногда кажутся устремленными ввысь соснами, которые собраны в гигантском сосновом бору. Сколько ему лет? Сто, двести, тысяча? А какое это имеет значение, сколько ему исполнилось вчера и будет завтра? Главное, он есть, и ты входишь в этот мир запахов и звуков, опьяняющих тебя. И ты понимаешь, насколько прекрасна жизнь потому, что величественные сосны окружают тебя!

Легенды о людях рождаются при их жизни, после смерти они лишь признаются всеми или растворяются во времени.

Жизнь Михаила Кузьмича Янгеля легендарна, и ей суждено долго хранится в памяти человеческой. Главный конструктор ракетно-космических систем, академик, дважды Герой Социалистического труда заслужил право на бессмертие.

Часть первая
Конструктор

Жизнь ему всегда казалось странной, неожиданной, непонятной, но всегда прекрасной. Просто он умел искать и находить самое увлекательное, самое таинственное и непонятное. Но главное – он искал нестандартные решения, и это в конце концов и приводило к успеху. А разве иначе можно стать великим конструктором?!

1

На реке слышны голоса. Смех. Шутки. Все ловят раков. Уже ведра три наполнены до краев, но азартный поиск усатых красавцев не стихает.

– Есть! – кричит то один, то другой ныряльщик, и вот уже летит по воздуху черный комочек на берег.

Наконец слышится команда:

– У автобусу-у! Пора-а!

Было так хорошо, как бывает только с настоящими друзьями, когда и разговаривать интересно, и молчать славно.

До старта ракеты оставалось два дня.

Мы, журналисты, приехали вместе с учеными на космодром, чтобы присутствовать при запуске первого спутника серии «Интеркосмос».

Потом будет много пусков. Уйдут в небо юбилейные «Интеркосмосы», поездки на космодром станут обыденными, но каждый раз в канун старта микроавтобус повезет всех на озера. Сейчас работает стартовая команда, идет заправка ракеты. Ученым там делать нечего, вот и отправляются они на рыбалку. Традиция такова. Там, далеко от монтажно-испытательного корпуса и стартовых площадок, легче скоротать время, а здесь, в городке, оно тянется бесконечно.

Мы возвращаемся, и часы кажутся неделями – так медленно отстукивают время стрелки хронометра.

Две недели яростного труда, последний рывок перед пуском… Потом спутник уходит в космос, и ученым остается только ждать, как будет работать аппаратура уже на орбите. Их прибор, их передатчик.

Мы разговариваем о чем угодно, кроме как завтрашнем дне. Правда, изредка кто-нибудь срывается…

– Вы представляете, – Борис Вальничек держит паузу… – Через двенадцать часов…

– Не надо. Мы же договорились…

– Ладно, не буду, – Борис замолкает на минуту и предлагает мне:

– Погуляем?

Я киваю.

Мы выходим на улицу. Теплый тихий вечер. Молча идет по аллее.

О чем он думает?

Я искоса поглядываю на Вальничека. Он смотрит вперед, туда, где далеко-далеко горит огонек. Одинокий фонарь, который почему-то не погашен в этот поздний час.

Борис вспоминает Прагу? Или долгие месяцы, которые вели к космодрому?

– По остроумному замечанию одного французского ученого, – неожиданно говорит Борис, – взаимоотношения Солнца и Земли можно определить, как сюжет тонкой психологической драмы. Характеры героев достаточно ясны, однако никогда нельзя предугадать, как именно поступит один из них в конкретной ситуации.

Оказывается, он думал о Солнце.

Я попробовал разговорить его:

– Спутник кажется мне ромашкой. По крайней мере, он похож на нее.

– Спутник похож на ласточку… Для меня это первая ласточка, – рассмеялся Борис.

Через десять дней после запуска я получил из Праги пакет. В нем была газета со статьей Бориса Вальничека, которая называлась «Первая ласточка».

Вечером мы ждали сообщение ТАСС о запуске первого спутника «Интеркосмос».

Нас было четверо. Два конструктора и два журналиста. Радиоприемник был установлен в номере по настоянию технического руководителя запуска.

– Я хочу сам услышать сообщение, – несколько раз повторил он, – это очень важно…

Мы не стали допытываться, почему это так важно. Ясно, что для него создание первого «Интеркосмоса» – важная веха в жизни. Впрочем, технический руководитель не любил говорить о себе.

– О наших делах пусть судят другие, – сказал он однажды на пресс-конференции, и журналисты больше не обращались к нему, хотя на все встречи с прессой он обычно приходил. Сидел в сторонке и слушал.

Неожиданно технического руководителя позвали на пункт связи.

– Москва, – коротко ответил на наш вопрос дежурный.

Вскоре технический руководитель вернулся.

– Разговаривал с Кузьмичом, – сказал он. – Главный благодарит за работу.

– Вы давно работаете с Янгелем? – спросил я.

– С самого начала. Он сделал из меня конструктора…

Диалог с Янгелем

– Сотрудники рассказывали мне, что перед поездкой на космодром вы обязательно приглашаете их к себе…

– Да, сам я уже не мог бывать на космодроме так часто, как в первые годы.

– Болезнь мешала?

– Не только. К 1969 году наше конструкторское бюро стало одним из ведущих. Мы разрабатывали различные типы ракетно-космических систем, и, бесспорно, самое принципиальное, самое новое требовало постоянного внимания Главного конструктора. По должности положено заниматься основным. Но на все не хватало времени, да и помощники вполне справлялись со своими конкретными проблемами.

– И тем не менее вы приглашали к себе сотрудников, когда они собирались на космодром?

– Доброе слово перед дорогой приятно человеку.

– Михаил Кузьмич, если бы начать все сначала, какую бы вы избрали профессию?

– Параллельно с учебой в МАИ приобрел бы специальность летчика, а потом, работая конструктором, попытался бы стать космонавтом.

– Жалеете, что прошли не тот жизненный путь?

– Нет. Просто время нынче другое. Что касается летной профессии, так она помогла бы мне очень в моем конструкторском труде. Великое дело – самому почувствовать недостатки своей машины…

Когда мы всматриваемся в жизненный путь Янгеля, то порой не верится, что к вершинам науки его тропа началась так далеко от Москвы. Не только географически – ХХ век спрессовал расстояния. Необычные социальные изменения пронеслись над землей. Именно они превратили сибирского паренька, жителя глухой деревеньки, в Главного конструктора.

Из воспоминаний соратников.

Заместитель Главного конструктора, Герой Социалистического труда, лауреат Ленинской и Государственной премий И.Ф. Герасюта:

«Впервые я встретился с М.К. Янгелем в 1948 году в конструкторском бюро С.П. Королева, когда Михаил Кузьмич был назначен заместителем Сергея Павловича по управлению. Запомнилось умение быстро входить в существо технических вопросов, четкость принимаемых решений, мягкость и тактичность в обращении и, особенно, личное обаяние. Именно эти качества позволили Михаилу Кузьмичу в новой отрасли техники, новому человеку в уже сложившемся коллективе, быстро и эффективно включиться в производственный процесс.

Запомнились также яркие выступления Михаила Кузьмича на партийных собраниях в КБ С.П. Королева: отточенность формулировок, принципиальность в постановке вопросов, конкретность предложений, умение заинтересовать аудиторию, что немало способствовало росту его авторитета и популярности в коллективе.

Второй этап контактов с Михаилом Кузьмичом – совместная работа в нашем КБ с момента назначения его Главным конструктором в 1954 году и до конца его жизни. Если попытаться на основе всего многообразия наблюдений оценить деятельность Михаила Кузьмича, выделить основные факторы, предопределившие эффективность работы в КБ под его руководством, то следует особо отметить два элемента, два природных дара, которыми, безусловно, обладал Михаил Кузьмич. Одним из них являлась способность из суммы противоречивых предложений скомпоновать правильное решение. Михаил Кузьмич отчетливо представлял, что в нашей технике одиночка бессилен, только совокупными усилиями специалистов всех профилей можно охватить все стороны стоящей проблемы, будь она технической или организационной. Отсюда схема решения задач: детальная проработка всеми заинтересованными подразделениями – совместное обсуждение – принятие решения.

Как правило, Михаил Кузьмич давал возможность высказать участникам совещания все их соображения, внимательно слушал, не вмешивался в дискуссию (существует подозрение, что он приходил на совещания без подготовленного даже в общих чертах решения), задавал вопросы в плане уточнения отдельных положений, и только в заключение формулировал решение. Это решение зачастую бывало неожиданным для участников совещания, но зато всегда правильным (в памяти не сохранилось примера пересмотра принципиального решения).

Другой определяющий фактор – тактичность, коммуникабельность, личное обаяние Михаила Кузьмича, позволявшие ему устанавливать контакты, находить общий язык, подчинять интересам дела людей всех чинов и рангов, многочисленные коллективы разработчиков.

Умел Михаил Кузьмич и отдыхать. Одной из излюбленных форм отдыха была рыбалка, особенно подлёдный лов. Нужно было видеть сколько радости и удовольствия он излучал, извлекая из лунки очередного „матросика“!»

2

Страсть к рыбалке понятна и объяснима, ведь Михаил Кузьмич родился в Сибири, там, где без рыбалки и жить-то немыслимо!

«Янга – ковш, корец, железный черпак, в коем казаки на походе иногда варят похлебку», – свидетельствует В.И. Даль.

Запорожские казаки именовали ковшовых «янгалами». Именно такую фамилию носил дед Михаила Кузьмича.

Жила семья на Черниговщине. Да слишком жестоким был помещик, притеснял, издевался над своими крепостными. Однажды не выдержал Лаврентий и бросился на помещика с серпом. Выслали бунтаря-холопа в Восточную Сибирь, край по тем временам далекий, ссыльный.

Так Янгали стали сибиряками. И там уж писарь по небрежности сменил «Янгаль» на «Янгель».

В суровом Илимском крае, в глухой деревушке, что стояла на берегу Илима, 25 октября 1911 года родился Миша Янгель.

Диалог с Янгелем

– Вы любите рассказывать о своей родной Сибири – это подчеркивают все ваши друзья, соратники…

– Человек должен знать, что где-то его ждут. Семья, близкие, друзья. И куда бы ни забрасывала нас судьба, мы помним о доме – жене, детях, отце, матери. Наверное, самое страшное наказание – это одиночество…

– Я имел в виду Зырянову, где вы родились.

– У каждого из нас два дома. Маленький – семья. Но есть еще большой. Это наша Родина. Великая, беспредельная страна, в которой мы живем. Это не абстрактное понятие – Родина, а вполне реальные реки, поля, леса, горы. Всю жизнь мы познаем свою Родину, она открывается все новыми гранями. Однако всегда есть начало этого познания, первый шаг в большой мир. И он начинается там, где ты появился на свет, провел первые годы, получил первые впечатления. Для меня это Сибирь, для других – Белоруссия или Украина, Средняя Азия или Север. Не столь важно, где именно ты родился, но в твоей душе обязательно должно быть стремление побывать в краях своего детства. Я не так уж много прожил в Сибири, но всегда себя считал сибиряком и при первой же возможности ездил в Зырянову.

Однажды из Москвы он поехал в родную деревню. Это было в 1938 году. Он пишет жене:

«До Братска доехал благополучно, но там выяснилось, что Ангара не покрылась еще льдом и через нее нет возможности переправиться без риска похоронить себя в байкальской воде. Предстояло или ждать, пока Ангара замерзнет, значит, просидеть около месяца в Братске, или перебираться через реку на лодке, значит, подвергать себя опасности быть затертым льдами и, возможно, бесславно погибнуть.

Ты, конечно, понимаешь, Ириночка, что сидеть и ждать я не мог. Следовательно, надо было идти навстречу опасности.

Нашлись еще четверо молодых ребят, которым срочно нужно было быть на противоположном берегу реки. Нашлись и два перевозчика.

Предстояло переплыть реку шириной около одного километра, очень быструю и опасную, с густой (как здесь говорят) шугой – мелкие и крупные льдины. Нас значительно быстрее несло вниз по реке, чем мы продвигались к противоположному берегу.

Примерно на середине реки один из перевозчиков сообщил нам еще об одной грозной опасности. Дел в том, что в пяти километрах от Братска, по течению реки, начинаются большие Ангарские пороги, и при нашем медленном продвижении вперед и быстром вниз мы рисковали разбиться об острые камни этих порогов. В довершение ко всему над рекой стоял густущий туман и ничего не было видно. Началась небольшая паника, и мне пришлось употребить (да простят мне культурные люди) несколько крепких русских слов, чтобы привести пассажиров в себя и заставить всех напряженно работать.

Все обошлось благополучно. Отнесло вниз всего километра на три.

Но здесь новая беда. Противоположный берег Ангары пустынен, и до ближайшего места, где можно было бы обогреться – маленький одинокой рыбацкой избушки, нужно тащиться вверх по берегу реки около шести километров, а до деревни и того больше – девять километров.

Послали одного паренька за лошадью, а сами побежали скорее в избушку отогреваться. Устали ужасно, перемерзли.

…Впрочем, дальше все пошло все более или менее благополучно.

Как и следовало ожидать, никто из моих родных не предполагал, что я могу приехать домой в это время. Все очень растерялись, испугались и обрадовались одновременно.

Родные все здоровы, и дела у них идут вполне удовлетворительно.

Оказывается, моим братишкам живется значительно спокойнее, чем мне. Старший брат работает секретарем комитета ВЛКСМ в колхозе, второй брат, тоже комсомолец, был на курсах счетоводов и сейчас, если его РК не возьмет на работу по ликвидации неграмотности среди взрослого населения, будет принимать дела счетовода своего колхоза. Отзывы о работе братьев очень хорошие, их все время стремятся куда-нибудь выдвинуть, но не отпускает колхоз.

Думаю, что здесь я долго не задержусь. Рассчитываю на помощь РК ВКП(б) и, очевидно, числа 10–12 смогу выехать обратно…»

Столь опасное и трудное путешествие Михаил Янгель вынужден был совершить, чтобы опровергнуть донос на него. В нем утверждалось, что Михаил из семьи кулаков, а братья его – враги народа…

Зырянова… 30 почерневших от времени хат, возле каждой – небольшой огород. Участок под пашню по обычаю здешних мест – в стороне от деревни. Отвоевывать его у тайги приходилось с большим трудом, несколько лет выкорчевывал пни Кузьма Лаврентьевич Янгель. Сыновья, старшие и младшие, помогали ему.

«– В каждой семье были охотники, – рассказывает старший брат Александр Кузьмич. – Приобщались к пушному промыслу с малых лет и занимались им до глубокой старости. Отец охотился в основном на двух участках в районе реки Куты, более чем за сто верст от Зыряновой. Там была крохотная охотничья избушка, где отец ночевал, готовил еду. Ближе к осени охотники начинают присматривать, какие шишки бьет белка – кедровые или сосновые, то есть какие из них полнее. В зависимости от этого направляются они в сосновые или кедровые леса. В кедраче промышлять труднее. Собака за день облает пятнадцать-двадцать белок, а если убьешь пять-шесть, то хорошо. Ветки у кедра большие, густые, трудно зверька приметить среди них. Помню, подростком взял меня отец на охоту. Я стучу по дереву, белка беспокоится, начинает прыгать с ветки на ветку, а отец стреляет. В хороший сезон он добывал до двух с половиной сотен белок – отличным стрелком был.

Отец наш, Кузьма Лаврентьевич, – продолжает Александр, – силы был огромной. Пошли раз на медведя. Одного взяли, а в берлоге, оказывается, двое зимовали. Рассвирепел мишка и напал на отца. У отца ружья под рукой не было. Увернулся он от медведя, вскочил ему на спину и держит за уши. „Стреляйте!“ – кричит. Удержал медведя, пока товарищи подоспели.

Мать, Анна Павловна, была завзятой рыбачкой. Вроде и недосуг, семья большая, хлопот по хозяйству от зорьки до зорьки. Ан нет! Выберет Анна Павловна часок-другой – и к реке…»

Многое унаследовал Михаил Кузьмич от своих родителей. И любовь к сибирскому простору, и радость труда, и простоту, и честность, да и страсть к охоте и рыбалке осталась на всю жизнь. Любил посидеть у реки, когда выпадала свободная минута.

Диалог с Янгелем

– Что привлекает вас в рыбалке?

– Спокойствие. Возможность отключаться.

– Или подумать?

– На рыбалке некогда думать. Полностью отключаешься от всех своих дел. Одна лишь забота: как выудить окунька или карпа. Я любил уезжать на речку или озеро вместе с друзьями. Вот когда уже на уху наловишь и сваришь ее, можно поговорить и о деле.

– Многие читают, что рыбалка – пустое препровождение времени.

– Мне жаль таких людей. Рыбалка – одна из форм общения с природой, и коль она существует с того самого дня, как появился на планете человек. Поверьте, это одна из самых проверенных временем страстей человеческих. Это счастье, что она существует…

Мне вас жаль, если вы редко встречаете рассветы!

Как чудесны те минуты, когда ночь уже ушла, а день еще не наступил. В такие тихие зори всегда ждешь необычное, и это чувство не исчезает долго.

Как-то я несколько дней отдыхал на даче у друга. Жили в этом же доме архитектор с женой. Друг мой любил поспать, а я, заметив в углу комнаты удочку, решил пойти на утреннюю зорьку.

У каменистой гряды, выползающей из реки на берег, я столкнулся с архитектором. Он прилаживал спиннинг. Воткнул его в песок, а потом резко раза три-четыре крутанул груз и запустил его на середину реки. Катушка затрещала и стихла.

– Карпа бы поймать, – сказал архитектор.

– Первый раз такую снасть вижу.

– Вот уже несколько лет ловлю на спиннинг. А пристрастил к нему Михаил Кузьмич Янгель.

– Часто встречались с ним? – спросил я.

– Несколько раз отдыхали вместе. Рыбачили. Сдружились. Он все в Сибирь звал, на родину. Да так и не собрались…

– Торопиться надо. Не станет скоро Зыряновой, – заметил я.

– Знаю, море там будет. А жаль, что не останется ни дома, ни деревни той…

– Дом останется, – возразил я. – Его в поселок Березняки перевозят. Музей откроют. И школа там носит имя Михаила Кузьмича.

– Еще корабль носит имя Янгеля, улица Янгеля есть в Москве, пик на Памире назван в его честь, – сказал архитектор…

В этот момент прошла поклевка карпа. Экземпляр попался неплохой – килограммов на пять, наверное…

Будто привет пришел от академика Янгеля…

Осенью 1973 года Ирина Викторовна Стражева приехала на родину мужа. Ей хотелось побывать в Зыряновой, в местах, где прошло детство Михаила Кузьмича.

Стражева вела дневник. Вот одна из записей:

«1 сентября 1973 года. Суббота.

Незабываемый, красивый день жизни: открытие школы имени Михаила Кузьмича.

В 7 ч. утра секретарь К.С. Калошин нас встретил у здания райкома партии. Уже готов автобус. Поехали все в Березняки. Дорога по тайге… И вот – оазис. С горки видны аккуратные домики. Совхоз „Березняки“. У двухэтажного дома школы суетятся люди. Нас уже ждут. У входа – стенд, посвященный Михаилу Кузьмичу. Все смотрят, чувствую, что разревусь.

Первое рукопожатие – директора школы Виталия Матвеевича Просвирина.

Митинг у здания школы. В первом ряду малыши – первоклассники. Выступают строители, председатель совхоза, директор. Говорят бывшие соученики Михаила Кузьмича. Строители вручают директору школы большой ключ. Потом выступаю я, волнуюсь. Вручаю памятные подарки, книгу по физике, которую Михаил Кузьмич читал в последний день своей жизни…

Потом в одном из классов я рассказываю ученикам и учителям о Михаиле Кузьмиче. В школу приехали дети из Зыряновой. Все затапливаемые деревни переводятся сюда, в Березняки. Дети пока будут жить в интернате…»

Из воспоминаний соратников.

Заместитель Генерального конструктора КБ «Южное», Герой Социалистического труда В.И. Губанов:

«О Михаиле Кузьмиче Янгеле я услышал вскоре после прихода в серийное КБ завода. Мы часто работали с документами, подписанными главным инженером НИИ Янгелем. Он несколько раз приезжал к нам на завод, но встречаться с ним не приходилось.

Впервые я увидел Михаила Кузьмича в конце лета 1954 года, когда он прибыл к нам уже не в командировку, а на постоянное место работы. Это произошло возле цеха шасси. Мимо нас прошел высокий мужчина с характерной спортивной прической. Мой товарищ, понизив голос, доверительно сообщил: „Это – Янгель. Наш новый Главный конструктор“.

В первые годы становления нашего КБ конструкторам и заводчанам приходилось постоянно задерживаться на работе. Не помню случая, чтобы кто-то без уважительной причины уходил с работы раньше девяти-десяти часов вечера. Нагрузка на всех была максимальной: параллельно с серией велась разработка первого собственного изделия.

Вскоре после назначения М.К. Янгеля Главным конструктором он поздно вечером пришел к нам в отдел. Стараясь никого не беспокоить, Михаил Кузьмич подошел к Л.Н. Спрыгиной (если быть точнее, то нужно было бы сказать „пробрался“, так как в отделе была теснота), Главный конструктор стал рассматривать новые, еще не готовые чертежи, долго о чем-то расспрашивая Лидию Николаевну. Говорил он тихо, стараясь не мешать работающим конструкторам. Незаметно, как и появился, Янгель ушел. Он еще несколько раз приходил в наш отдел и каждый раз без шума и привлечения излишнего внимания.

Позже мне довелось поближе познакомиться с Главным. Было это так. Нашей группе поручили одну очень серьезную работу. Дело было новым, аналогов решения подобных проблем ни у нас в стране, ни за рубежом не было (для того времени это было естественно: приходилось все начинать с нуля, и новое направление, рождавшееся в стенах нашего КБ, требовало новых, еще неизвестных решений). Долго бились мы над этой проблемой, перебрали десятки вариантов, наконец остановились на одном решении, которое, как нам казалось, было интересным и приемлемым.

Докладывая М.К. Янгелю, мы не особо-то вдавались в подробности, считая, что Главного детали не интересуют. Михаил Кузьмич внимательно выслушал нас, уточнил отдельные конструкции узла, проявляя при этом полнейшую осведомленность во всех тонкостях нашего проекта. На наше удивление, Михаил Кузьмич как-то сразу объемно и зримо охватил всю суть этой проблемы. Он тут же подбодрил нас, подсказал в каком направлении вести дальнейшую разработку, и, похвалив за инициативу, пожелал нам удачи.

Признаться, мы были ошеломлены этой встречей: во-первых, исключительной доброжелательностью Главного к нам, только начинающим свой конструкторский путь, и, во-вторых, интеллектом этого на вид простого человека. Фундаментальные знания и редкая интуиция помогали ему безошибочно ориентироваться в самых коварных конструкторских „рифах“ и находить часто единственно возможный и кратчайший путь к цели».