Текст книги "Пылающий горизонт Юго-Восточного фронта"

Подойдя к арке, которая соединяла главное здание с одним из корпусов, Серёга-24 скомандовал:

– Постройтесь в шеренгу по двое, мне нужно вас посчитать.

Пока Серёга-24 сверял фактическое наличие вновь прибывших добровольцев со своим списком, я поднял голову вверх. Ночной ветер, не спеша покачивал верхушки елей. Исходивший аромат хвои от голубых красавиц настолько был сильным, что закрывая глаза, я оказывался в ночном лесу, наполненном безмятежной тишиной, которую изредка нарушал Серёга-24 и еле различимые звуки выстрелов дальнобойной украинской артиллерии, которые нещадно уничтожали окраину города, – странное сочетание войны и мира.

После поверки нас разместили в одном из корпусов института. Это был корпус общежития, в котором жили студенты, обучавшиеся на дневной форме обучения. После того как на Донбассе были организованы митинги за проведение референдума, работа института была временно приостановлена, студенты распущены по домам, а сотрудники и преподаватели, сочувствующие митингующим, были уволены.

Корпус общежития, в котором нас поселили, представлял собой отдельное четырёхэтажное здание. На третьем этаже, куда нам приказали заселяться, тянулся длинный коридор. Жилые комнаты в нём располагались по обе стороны и тянулись до самого конца в шахматном порядке.

Внутренняя обстановка общежития существенно отличалась от внешнего вида главного здания. Было такое ощущение, что косметический ремонт там не производился лет двадцать. На линолеуме были латки, двери в некоторых комнатах были трухлявыми, с огромными щелями между стыками. Но были несколько дверей из нового дерева, они были покрыты жёлтым лаком, и на них висели таблички: «Старший по этажу», «Командир учебной роты», «Завхоз».

Мы с Павлом зашли во вторую от входа комнату. В ней никого не было и поэтому Павел, бросив сумку на кровать, сказал:

– Занимаем.

Комната была оклеена светлыми обоями, около стен стояли две пары двухъярусных кроватей, а перед окном находились две тумбочки для личных вещей, использовавшихся как стол. Осматривая кровати и прохаживаясь по комнате, я никак не мог определиться с выбором места для сна. Вдруг, в отварившуюся с треском дверь, заскочил высокий парень, и, не говоря ни слова, пробежав к окну, кинул свою сумку на кровать передо мной. Затем он также бесцеремонно стал осматривать содержимое ящиков одной из тумбочек. Через мгновенье в комнату вошёл парень, оказывавший медицинскую помощь раненым в автобусе. Кинув свою сумку на нижнюю кровать, которая была ближе к окну, он развернулся к нам.

– Шершень, – сказал я, протягивая ему руку.

– Куба, – ответил он, и, кивнув Павлу, резко развернувшись к своей кровати, пристально уставился на высокого парня.

Долговязый, укладывая свои вещи на верхний ярус, взял в руки тазик, предназначенный для мытья полов, лежавший на его кровати, и молча сунул его под кровать, на которую бросил свою сумку Куба.

– Ты что сделал? – с ненавистью прошипел Куба.

– Ничего я не делал, – невозмутимо ответил тот.

– Ты, зачем мне таз под кровать сунул? Ты, что меня подловить хочешь?

– Никого я не хотел ловить, я просто тазик со своей кровати убрал!

– А почему под мою кровать? А ну, убирай его! – сказал Куба голосом, переходившим в хрип.

– А куда я его уберу? – возразил долговязый.

Наблюдая за назревавшим конфликтом, я, взяв в руки таз, протянул его долговязому.

– Ну, что ты обостряешь, брось его в угол возле двери, а лучше отнеси в умывальник…

Долговязый, взяв у меня таз что-то бормоча себе под нос, направился к выходу. Павел, стоявший посередине комнаты, широко улыбался.

– На алкаша похож, видно от водки у него совсем мозгов не стало, весело нам с ним будет, – сказал Павел.

– Сдаётся мне, что тазик он убирать не хотел не из-за дурости, тут что-то другое – нужно его проверить, – присев на кровать, сказал я.

– На что ты его проверишь и как? – спросил Павел.

Главное вы молчите и во всём соглашайтесь, а ещё старайтесь не смеяться, а я что-нибудь придумаю.

Вернувшись из умывальника, долговязый зашёл в комнату, и молча забрав свои вещи с места над Кубой, кинул их на кровать, которая находилась ближе к выходу. Сняв с себя кроссовки, он, разложив матрац, лёг на него и отвернулся к стене лицом.

– Как твой позывной? – обратился я к нему.

– Угрюмый! – не оборачиваясь, ответил он.

– Угрюмый, зачем ты Кубу в уборщики хотел определить? – сдерживая смех, спросил я.

– В какие уборщики? Никого я ни куда не хотел определять! – резко развернувшись, Угрюмый вскочил, и присев на кровать, стал смотреть то на Кубу, то на Павла, наблюдая за их реакцией.

– Значит, ты не хочешь признаваться? И вины за свой поступок не чувствуешь?

– Я за собой ничего не чувствую, ясно тебе?! – закричал Угрюмый.

– Хорошо. Мы ожидали от тебя такого ответа, и поэтому решили, что если ты вины за собой не признаешь, значит и извиняться перед Кубой не будешь. С таким соседом мы в одной комнате жить не хотим. Поэтому, Угрюмый, пока по-хорошему просим… выламывайся из «хаты»!

Лицо Угрюмого побелело, он, окинув каждого из нас вопросительным взглядом, будто ожидая какого-то чуда, уставился на дверь. Но чудо не приходило, и повисшая тишина всё более давила на него.

– Я не буду выламываться! Нашли дурака! – вдруг громко крикнул, он, и, вскочив с кровати, вытянулся во весь рост.

– Да ты сидел! – восторженно воскликнул я.

– Да! Я сидел, а что здесь такого? К тому же на сборном пункте мне Иваныч сказал, что судимость здесь значения не имеет, так что – это моё личное дело.

– Так это в корне меняет дело, – рассмеявшись, ответил я. – Значит ты, зная уголовные законы, намеренно пытался определить Кубу в уборщики! Теперь мы спросим с тебя как с понимающего! Ну, что молчишь, согласен?

– Я не согласен! Я не согласен! Это беспредел!

В комнату вошёл Док, и, увидав свободную кровать возле входа, сунув под неё свою сумку, рухнул на неё, не раздеваясь.

– Ну, так что, Угрюмый, может ты сам себе наказание выберешь… или выламывайся!

– Ребята, ну хватит вкалываться! – отойдя к кровати Дока, протянул Угрюмый.

Первым не выдержал Паша, рассмеявшись, он отвернулся от Угрюмого, затем, покопавшись в своей сумке, достав оттуда мыльницу, направился к выходу. Куба, который лёжа на кровати наблюдал за спектаклем, отвернувшись к стене, стал громко хохотать. А Док, не отрывая лица от подушки, пробормотал:

– Парни, давайте спать. Кто знает, во сколько нас завтра разбудят.

Выключив свет, я, не раздеваясь, запрыгнул на верхнюю кровать над Кубой. Но через мгновение отварившаяся дверь запустила в комнату тусклый луч коридорного освещения, в проёме показалась голова парня, который в Ростове был помощником на кухне.

– Парни, бельё постельное выдают, идите получать…

– Отложи пять комплектов, завтра заберём, – перебил его Док.

Дверь закрылась и наша комната вновь наполнилась кромешной тьмой из-за светомаскировки, накинутой на окно. И только открытая форточка связывала нас с улицей, откуда из курилки доносились голоса ребят, которые вели дискуссию по поводу неровно выложенного перекрытия в одном из пролётов здания.

«Наверное строители, как будто обсуждать больше нечего. Их завтра может уже не будет, а они такую чепуху обсуждают».

И всё же мне не верилось, что мы приехали на войну. Большинство ребят вели себя настолько спокойно, как будто бы они знали, что завтра Серёга-24 соберёт нас всех и объявит:

– Всё, ребята, война кончилась – всем спасибо, все свободны.

Створка форточки, покачиваясь на ветру, издавала едва слышимый скрип, под который я быстро уснул.

* * *

Проснувшись утром, я открыл глаза. Причиной моего пробуждения был чей-то громкий голос. Кто-то, разгуливая по коридору и открывая двери комнат, предлагал всем поучаствовать в разборке автомата.

Отвернувшись от стены, я посмотрел вниз. Сидя на кровати, Павел натягивал свои кроссовки. Увидав, что я проснулся, он спросил:

– Вовчик, в разборке и сборке автомата потренироваться не хочешь?

– Пусть вон колхозники и строители тренируются, я его в армии два года разбирал и собирал, а толку?

– Ну, как знаешь, а я пойду, давно в руках оружие не держал. Заодно Фокса навещу.

После ухода Павла уснуть я уже не смог. Наша комната напоминала мне больничную палату, такие же стены, кровати, и такая же зелёная тоска. Проснувшиеся к тому времени парни, молча лежали на своих кроватях, как будто ожидая оглашения своего диагноза доктором, который всё никак не приходил.

– Как ты думаешь, нас сегодня покормят? – обратился я Кубе.

– Кто их знает. Сам же слышал, что вчера Серёга сказал, город на осадном положении.

– Угрюмый, ты бы сходил на «взлётку⁷», нашёл бы кипятка, всё равно не спишь, – сказал я.

Тебе надо – ты и иди, – буркнул он.

– Вот «урка», значит не хочешь пользу коллективу приносить! Ну да, ты же не в камере, а мы не уголовники, а то бы ты уже «чифир⁸» на скрученной простыне разогревал. Ну, прохлаждайся, прохлаждайся.

Спрыгнув с кровати, я вышел в коридор. Отыскав дверь умывальника, и зайдя внутрь, я увидел, что весь пол был залит водой. Повсюду на разноцветных верёвках висели постиранные вещи, будто нас заселили сюда не вчера, а неделю назад. Из пяти раковин рабочие краны имели только три, остальные использовались как урны. Они были наполнены пустыми флакончиками от шампуней, гелей для душа, и обвёртками от мыла. Но даже в исправном умывальнике, помыться по-человечески не удалось. Вода текла очень тонкой струйкой, так, что моего терпения хватило только на то чтобы умыться и почистить зубы.

Спустившись в курилку, я увидал мужчину лет сорока пяти, с очень загорелой кожей. Его невзрачные пыльные штаны прикрывали потрескавшиеся туфли со сносившейся подошвой. Выделялась только новая чёрная футболка с шевроном на рукаве. В одной руке он держал карабин, а в другой сигарету. Делая пуазы между словами, он глубоко затягивался, стараясь вдохнуть как можно больше, и выпуская дым через ноздри, продолжал свой рассказ.

…Добирался до этого места я три дня – днём прятался в полях, а ночью шёл. Думал к своим уже не выйду. На третий день попал под обстрел. Уже успел с жизнью попрощаться, но Бог миловал – только в пыли извалялся. А вообще моя цель – дойти до Батьки и к казакам пристать, потому как я – казак. Здесь сил наберусь, и снова в путь. А пока дали мне карабин и закрепили за этим институтом, периметр охранять… – прервавшись, он затушил сигарету об урну, и, посмотрев на всех спросил:

– Вы, ребята, меня ещё сигаретой не угостите?

Один из парней, сидевших на лавочке, протянул ему пачку.

– Парни, заканчивай перекур, приказано всем строиться перед входом, – сообщил нам парень, спускавшийся по ступенькам.

Побросав недокуренные сигареты в урну, все поспешили занять место в шеренге. Выходившие из общежития ребята, образуя новые шеренги, дополняли строй. После того как все были в сборе, в дверях появился Бродяга. Спустившись с крыльца, он встал перед строем. В своей новой отглаженной форме он уже не был похож на того Бродягу, что был с нами в Ростове. В руках у него был пластиковый планшет, в котором находилось несколько листов. Стоявший возле него парень, судя по выражению лица, был его заместителем.

– Значит так, некоторое время, вы будете находиться в этом институте, – обратился к строю Бродяга. – Вашим непосредственным командиром назначен я. Все бытовые и организационные вопросы вы будете решать со мной. Напоминаю, что Серёга-24, в ближайшие дни будет занят, так что отвлекать его по пустякам не советую. Сейчас должен подойти наш инструктор, его приказы также не должны обсуждаться.

Появившийся перед строем человек с красным лицом вероятно и являлся этим инструктором. Повернувшись к нам, он представился.

– Мой позывной Грузин. И по национальности я тоже Грузин. Если у кого-то возникнут, «непонятки», подходите, обсудим, – прервался он и положил правую руку на кобуру с пистолетом. – В моё отсутствие, обращайтесь к нему, – махнул он головой в сторону Бродяги. – А теперь о главном. Сколько вы здесь пробудете я не знаю… никто не знает. Так что найдите себе дело, шататься по территории не вздумайте, все передвижения только с разрешения. Кто не знаком с оружием – тренируйтесь в разборке и сборке, для этого я вам свой личный автомат доверяю, – достав из-за спины «АКМ», он передал его Бродяге.

После чего Грузин отозвал Бродягу в сторону и, сказав ему несколько слов, удалился.

Затем Бродяга, что-то шепнув на ухо своему заместителю, направился в общежитие.

– Смотри какой важный стал. Даже строй ему распустить в лом стало, – шепнул я стоявшему рядом со мной Павлу.

Заместитель нашего новоявленного командира стоял в нелепых штанах, которые доходили ему чуть ниже колена, и чёрной футболке сетке. На вид ему не было и сорока лет. С взъерошенными волосами и бегающими глазками он больше походил на тихого алкоголика. Помявшись перед строем, он, наконец-то созрев, выдал:

– Ребята, мой позывной Хмурый, сейчас будет завтрак. В столовую мы проследуем строем. Поведу вас туда я. Налево, – крикнул он, и поспешил встать во главе строя, так как все, не ожидая пока он займёт место, двинулись к столовой.

На первое был борщ – настоящий украинский борщ, с мясом. Вторым блюдом было картофельное пюре с котлетой. Из закуски – салат из свежей капусты с морковью – весьма неплохо для осаждённого города.

После завтрака, когда мы вернулись в общежитие, Хмурый попросил нас не расходиться, а оставаться в строю.

– Да, что ещё надо! – не выдержал Фокс и выкрикнул из строя.

– Сейчас Бродяга придёт, и всё скажет, – ответил Хмурый.

– Я к вам сюда не в армию служить приходил, – сказал Фокс и, выйдя из строя, сев на лавочке в курилке, закурил сигарету.

Через несколько минут к нам спустился Бродяга и, как будто не замечая курившего вне строя Фокса, объявил:

– Чтобы предотвратить возможные попытки нападения украинских диверсионных групп на территорию института, Серёга-24 приказал организовать охрану всего периметра, а также все въезды на территорию института. Для этого будут созданы круглосуточные посты, на которых посменно мы будем дежурить. Первый караул, который заступит на службу немедленно, наберём сейчас. Остальные будут дежурить в порядке очереди. Теперь можете разойтись и покурить.

Я подошёл к Павлу, возле которого сидел Фокс и что– то яростно доказывал ему. Увидев меня, Паша сказал:

– Нужно в караул валить, пока нас в дневальные по общежитию не записали.

– Ты думаешь, дойдёт до таких должностей?

– А ты сомневаешься?

– Согласен, пойдёшь к Хмурому, запиши и меня с тобой в одну смену.

– Ну, вот и хорошо, пойду разыщу Зевса и Кубу – вместе веселее будет, – бросив не докуренную сигарету в урну, Павел отправился в общежитие.

– Да уж, стыдно будет на тумбочке стоять в такие-то годы, – повернувшись к Фоксу, сказал я.

– Хрен им! Я на тумбочку не встану. Пусть меня в «СБУ» отправляют, хоть окопы рыть, но на тумбочку я не встану, – с яростью в глазах ответил Фокс.

Покинув Фокса, я отправился в общежитие. Открыв дверь в нашу комнату, я увидел парня лет двадцати. Он раскладывал военное снаряжение на своей кровати, доставая его из спортивной сумки, лежавшей рядом с ним на полу. Одет он был в новый армейский камуфляж, который только подчёркивал его спортивное телосложение.

– Здорово, какими судьбами к нам? – сказал я, протягивая ему руку.

– Меня из своей комнаты Бродяга выселил, по его приказу все должны размещаться в комнатах, соответствующим своим подразделениям. Командир чёртов, как же он надоел, власть почувствовал, б…

– Ну, тогда располагайся. У нас в отделении Бродягу все недолюбливают, и вообще, здесь все махновцы. Хотя насчёт Угрюмого ручаться не могу, так что поаккуратней, при нём лишнего не говори. А позывной твой какой?

– Да ну их, с этими позывными, к своим я привык по имени обращаться, зовут меня Вова.

– Да мы с тобой тёзки, – ответил я и взобрался на свою койку.

Из открытой форточки виднелось небо, на котором не было ни одного облачка – это предвещало дню быть жарким.

После полудня в коридоре послышался громкий топот вперемешку с голосами. Обувшись, я решил узнать причину этого шума. Открыв дверь, я увидел как в коридоре, выстроившись в шеренгу, стояли незнакомые мне люди в гражданской одежде. Те, кто был постарше, равнодушно слушали ходившего перед ними пожилого мужчину, вероятно, это был старший их группы. Молодые же, с печалью, а то и с испугом на лице, озирались по сторонам. Было их всего человек двадцать, не больше.

…Можете занимать этаж над нами, если что-то понадобится – вы найдёте меня в канцелярии, – сказал Бродяга их старшему, и удалился.

Спустившись в курилку, я присел на лавочку, на которой, докуривая сигарету, сидел старший вновь прибывшей группы добровольцев.

Вы тоже из России? – поздоровавшись с ним, спросил я у него.

Не-е-е-т, мы местные, – рассмеялся он. – Ребята, которые со мной, все с Донбасса. Оружия сейчас на всех не хватает – вот нас сюда и прислали мариноваться, пока не понадобимся. Вот только не знаю – зачем меня к ним старшим назначили? Я хоть и майор в отставке, но танкист, а мне этих. Ты понимаешь, я на передовую рвался. Говорю им на призывном пункте: «Ребята, я танкист, мне на танк нужно, хоть водителем, хоть оператором. Я танк как свои пять пальцев знаю». А они мне: «Погоди, мол, отец, танков сейчас нет»

– А что, у ополчения вообще нет танков? – тихо спросил я.

– Как мне сказали сейчас почти нет…

– Я перед армией в военкомате просился, чтобы меня в танковые войска отправили, с детства мечтал танкистом быть, а меня в пехоту. Ничего, здесь обязательно буду стремиться попасть на технику.

– Сынок, да зачем тебе на танк? Я тебе как танкист говорю – вся форма вечно в масле, да уши заложены. К тому же пехота в поле, а в поле не горят.

– Из-за таких пустяков я мечту менять не буду. Попрощавшись с майором, я зашёл в общежитие.

В нашей комнате всё также висела тишина. Только теперь почти все кровати были заняты, ребята дремали, и только Угрюмый капался в своей сумке.

– Угрюмый, а за что ты сидел? – спросил я у него, запрыгивая на свою койку. – Ты, наверно, из сельского магазина бутылку водки украл?

– Это ты из села, а я из Питера, – с усмешкой ответил

он.

– Да у тебя же морда протокольная! И как такой как ты, в таком красивом городе родился? – вскочив от удивления, крикнул я.

– Ты-то сам откуда?

– Волгоград, слышал о таком городе? Или ты в школе до трёх классов учился?

– Судя по твоей морде – ты родился там, где надо. Бывал я в вашем Волгограде, проездом. Ночью на перрон вышел сигареты купить, а на меня уже двое косятся.

– Да, это потому, что у нас в городе уродов не терпят.

– Сам ты урод. У вас в городе одни барыги и «гопники», мне об этом ещё в тюрьме рассказывали.

– Тебе в Питере расскажут. Вот я помню, когда у вас в центре гулял – обратился к одному прохожему:

«Подскажите», – говорю, «как к такому-то памятнику пройти». – А он мне столько информации выдал: и в каком году он построен, и какой дорогой к нему лучше идти, чтобы ещё одну достопримечательность увидеть. А я стою и думаю: «Мне бы только до угла дойти, а там всё равно забуду, у другого прохожего спрошу». И в Волгограде жить можно, если знать какие места лучше стороной обходить. А вообще, люди у нас хорошие, нам просто с руководителями не везёт. Что ни мэр – так жулик, другой его заменит – ещё больше воровать начинает. Я читал, что когда Степан Разин со своим войском наш город взял, то по просьбе горожан местного воеводу, мэра по-нашему, на кол посадили. Сколько времени прошло, а ничего не меняется. И хватит нам зубы заговаривать, отвечай, за что срок мотал!

– За кражу, но я не крал! Мужики с работы попросили на машине вещи перевезти, и, как назло, меня на посту гаишники остановили. Вещи краденые оказались, ну, а мне на суде не поверили – три года дали.

– А      знаешь,      Угрюмый,      почему тебя на посту остановили?

– Почему?

– Потому, что у тебя морда не Питерская! – все рассмеялись, кроме Угрюмого.

– Угрюмый, а ты на зоне, услугами обиженных пользовался?

– Ну, а что скрывать, было пару раз.

– И как, понравилось?

– Да ничего особенного, с женой лучше.

– А чем ты им платил? Чаем или сигаретами?

– Ничем.

– Подожди, если за такие услуги не платить, то это беспредел, ты что силой их брал? – продолжал я.

– Никого я силой не брал, прибалтывать нужно уметь.

– Да кого же ты можешь приболтать, чего ты опять петляешь?

– Ну, не я прибалтывал, а пацаны, семейники мои, они приболтали и предложили мне на халяву.

– У вас что там, в семье опущенные были? – поднявшись с кровати, спросил Куба.

Все ребята стали смеяться, и положение Угрюмого становилось всё более шатким.

– Вова, а ты из какого города? – пытаясь, перевести внимание от себя, спросил Угрюмый, у парня который утром поселился у нас.

– С Владивостока, – ответил тот.

– Да ладно, – это ж сколько ты за билет отвалил? – спросил я.

– Всё, включая билет на самолёт, снаряжение, и питание, пока я в Ростове три дня жил, вышло мне в пятьдесят тысяч рублей.

– А ты Вова, служил? – спросил его Док.

– Да, на северном Кавказе, командиром «БТРа» был.

– А, ну тогда тебя сразу в группу возьмут, – влез в разговор Угрюмый.

– В какую группу? – спросил его я.

– Мне Бродяга сказал, что сегодня после обеда приедут представители отрядов, людей отбирать.

– Так что же ты, «урка», всё это время молчал? Беги к Бродяге и узнай, из какого отделения первыми будут отбирать – прокричал я.

Угрюмый не сказав ни слова, направился к выходу, похоже, он был и сам рад покинуть нашу компанию.

– Нет, вы поглядите на него, что-то он явно про своё прошлое недоговаривает, – обратился я ко всем.

Внезапно, с койки встал Куба и, сделав серьёзное лицо сказал:

– Пацаны, он дырявый! А то, что мы с ним в одной комнате жили… об этом нам лучше помалкивать. А то если кто-нибудь из нас на пересылке окажется, к нему могут возникнуть вопросы.

После этих слов, всегда молчавшего Кубы, каждое слово, которого было на вес золота, все задумались.

– Док, гнал бы ты его отсюда, – обратился к нему я.

– Да не могу я его выгнать! На наше отделение выделено две комнаты. В соседней комнате свободных коек нет, не будем же мы его вместе с кроватью переселять…

– Ну, тогда пусть занимается своими прямыми обязанностями, – предложил я.

– Это какими? – спросил Док.

– Уборкой!

– Ну, я не возражаю.

Спустя полчаса дневальный подал команду строиться, но мы продолжали лежать на своих койках, ожидая особого приглашения. Минут через пять к нам в комнату заглянул Хмурый и проворчал:

– Парни, вы что команду не слышали? Выходите строиться!

– А у нас Док командир, а не ты, – ответил ему Паша. Док, повернувшись от стены, встал и с улыбкой сказал:

– Ну что, пойдёмте, послушаем, что там опять этот генерал придумал.

Бродяга с явным недовольством на лице, по причине нерасторопности нашего отделения, произнёс:

– Сейчас все идут за своими документами, затем строятся возле столовой. Приехал человек от ополчения, будет составлять списки военных специалистов, так что кто служил, берите все документы.

Возле столовой, которая находилась посередине коридора, к нашему приходу уже толпились добровольцы с документами в руках. В просторной комнате стояли четыре стола в комплекте с лавочками, два холодильника, отключённых от сети, а на одной из стен висел старенький телевизор. За последним столом сидел мужчина с большим животом, на нём был новый камуфляж и такая же новая разгрузка. Его пояс венчала кобура с пистолетом внутри. Мне он больше напоминал попа, потому как, записывая данные в тетрадь, он постоянно поглаживал свою длинную бороду толстыми и крючковатыми пальцами. Стоявшим перед ним ноутбуком он практически не пользовался, лишь изредка поглядывая на экран, щёлкал по мышке, не передвигая её.

Дождавшись своей очереди, и усевшись за стол в перерывах между своими ответами, я стал задавать ему вопросы.

– Будьте добры, скажите, когда нас отсюда заберут?

– Не думаю, что сегодня, – посмотрев на монитор, ответил он.

– Вы там в моей анкете пометку сделайте, что я на технику хочу.

Но он, только широко улыбнувшись, продолжая щёлкать мышью, ничего не ответил на мою просьбу.

Наша беседа походила на диалог доктора с безнадёжно больным пациентом. Когда доктор, зная о том, что пациент вскоре умрёт, для формальности записывает жалобы больного в его историю болезни.

Понимая, что ничего вразумительного мне от него не добиться, я задал ему последний вопрос:

– Скажите, из Волгограда есть кто-нибудь?

Не успел пузатый оторвать свои глаза от монитора, как я почувствовал тяжёлую руку на своём плече. Обернувшись, я увидал человека лет сорока, под два метра ростом, который, не убирая огромную ладонь с моего плеча, ответил мне басом:

– Я из Волгограда, а что?

– А из какого ты района?

– О, в нашем городе – это риторический вопрос. Ты тоже оттуда! – улыбаясь, он, обнажил свои большие зубы с налётом от табачного дыма.

– Значит земляки.

– Я из «советского», а ты?

– Красноармейский, наши земляки ещё есть здесь? – спросил я.

– Нет, я один, ты заходи, я в третьем отделении.

– Будет время – забегу.

Пообщавшись с земляком, я отправился в курилку, единственное место, где можно было узнать новости о положении дел в городе. В курилке стоял боец, который сопровождал толстяка, записывавшего наши данные в столовой. Поэтому народу собралось намного больше, чем обычно, каждый пытался, воспользовавшись неформальной обстановкой, задать бойцу свой вопрос. В плотной толпе ребят отыскать Павла мне удалось не сразу. Потому как теперь в курилке находились и дончане. Смешавшись с россиянами, они не меньше нас интересовались новостями о положении дел на юго-восточном фронте.

Наконец я увидел Павла, который сидя на лавочке, и не обращая внимания на ажиотаж, курил. Я присел рядом.

– Сегодня в девятнадцать часов вечера заступаем в караул, я, Зевс и ты на главном «КПП», Фокс, Куба и Вова по периметру – так что готовься.

– Тогда я спать, а ты идёшь?

– Нет, я за весь день выспался, – ответил Павел. Попрощавшись с ним, я отправился в общежитие.

Поднимаясь по лестнице мимо второго этажа, я обратил внимание на дверь, ведущую в расположение спальни. Обычно на ней висел замок, теперь же она была чуть приоткрыта. Осторожно отварив её, я заглянул внутрь. Передо мной тянулся такой же длинный коридор, как и на нашем этаже с зеркальным расположением комнат. Но пройдя несколько метров, я стал замечать небольшие особенности, отличавшие этот этаж от нашего. На подоконниках стояли горшки с комнатными растениями, на стенах висели зеркала. Висевшие занавески на окнах, были всегда разного, а не как у нас однотонного цвета. Здесь было намного уютней, чем на нашем этаже, а воздухе висел едва уловимый приятный запах. Меня осенило: «Да это, же женский этаж!»

Открыв одну из комнат, я увидал аккуратно заправленные кровати, с красочным постельным бельём. Казалось, что с минуты на минуту, сюда зайдут юные курсантки, после занятий в учебном корпусе. Побросав свои учебники, они начнут готовиться к вечерней прогулке по городу.

Присев на одну из кроватей, я почувствовал, как в нос мне ударила волна нежного, со сладковатым привкусом аромата её духов. Вероятно у бывшей её обладательницы был хороший вкус.

На стенах были развешаны плакаты с певцами и молодёжными группами. Прикроватная тумбочка, стоявшая возле окна, была чуть приоткрыта, сквозь щель просматривались очертания множества мягких игрушек. Коричневый медвежонок, лежавший на боку, и, будто ожидавший свою хозяйку, смотрел на меня печальными глазами. «Нет, не вернётся к тебе больше твоя подружка».

Чтобы не поддаваться тоске, так неожиданно нахлынувшей на меня, я отправился исследовать другие комнаты заветного этажа.

Пройдя почти до конца коридора, я увидел как двое парней из нашей группы ковырялись в прикроватных тумбочках одной из комнат.

– Я думаю лифчиков вы здесь не найдёте…

Они вздрогнули, и, обернувшись ко мне, замолчали. Потом один из них, явно смутившись, стал оправдываться:

– Да мы лекарства ищем, может что осталось…

– Что же вы, ребята, на войну ехали и анальгина с собой не взяли?

– Да представь себе, из головы вылетело, – огрызнулся второй.

– А кто дал команду дверь вскрыть, она ведь на замке была?

– Бродяга приказал пройтись здесь и собрать вещи, которые могут пригодиться.

– Ну, если Бродяга приказал…

Пройдя почти весь этаж, я заметил, что везде были иконы с изображением Богородицы. Они были повсюду: в коридоре, над входом в каждую комнату, в столовой.

Рядом с выходом была комната с новой резной дверью, табличка на ней гласила: «Комендант».

Зайдя внутрь, я увидел большой двухъярусный сейф с открытой настежь дверью. Вырванный замок лежал тут же на полу возле стола.

Вероятно тот, кто в спешке покинул это помещение, в победу ополчения не верил. Поэтому, вероятно, собирался сюда в скором времени вернуться, предусмотрительно прихватив с собой ключи от сейфа.

Всё содержимое сейфа было небрежно выброшено на стол. Среди каких-то хозяйственных бумаг и документов я заметил, лежавшие россыпью и смотревшие на меня, десятки девичьих лиц. Это были фотографии три на четыре, вероятно, для пропусков, так как курсантки были на них одеты по форме.

Среди множества очаровательных девушек, смотревших на меня, одна смотрела по-особенному. Это была блондинка, с чёлкой на прямой пробор, с аккуратным прямым носом и чувственными губами.

«Ну не оставлять же тебя здесь одну»,– подумал я и достав свой паспорт, вложил её фотографию между страниц.

Аккуратно сложив остальные фотографии в стопку, я убрал их в сейф. Было жалко оставлять их на столе среди бумажного мусора.

Убирая фотографии, я заметил на одной из полок несколько листов, на которых были фамилии курсанток, а напротив номера телефонов. «Вот так удача».

Зайдя в нашу комнату, я прикрепил фотографию курсантки над своей кроватью. Док, увидав, симпатичное лицо спросил:

– Девушка твоя?

– Нет, здесь нашёл – курсантка бывшая. От однообразия мужского коллектива уже в глазах рябит, а так хоть какая-то радость.

– А может, она на западной Украине живёт, к тому же фашистка – получается, на врага любуешься.

Угрюмый, лежавший на своей кровати, оторвавшись от телефона, уставился на фотографию.

– А ты не вздумай смотреть на неё, «урка». Только посмей к ней прикоснуться своими грязными лапами!

– Да нужна она мне – у меня жена есть!

– Такая же как и ты?

– Нет, она у меня красивая…

– Да ладно, не ври, а ну? Есть ли у тебя в телефоне её фотография? Покажи.

Угрюмый достав телефон, и полистав фотографии, протянул его мне.

На меня смотрела худая брюнетка, двадцати пяти-семи лет. Её маленькие злобные глазки были увеличены за счёт обилия чёрных теней. Ей в пору подошёл бы парень в образе гота. Угрюмый же с его тупой физиономией абсолютно с ней не сочетался.