Текст книги "Дуэль"

Владимир Киселев
Дуэль

Самыми интересными были не разговоры, а паузы. На этих старых магнитных лентах сохранились записи не только произнесенных слов, но и пауз. Записи молчания звонившего. Человек звонил по телефону и спустя некоторое время молча клал трубку…

Почему он молчал?

Кто звонил, мы знали. Компьютер совершенно автоматически фиксировал, откуда звонили и кто. Усилитель станции перехвата оставлял на пленке сдерживаемое дыхание молчавшего человека.

Моему ученику, теперь вполне самостоятельному и даже известному ученому Андрею Фуксу пришла в голову превосходная идея: синхронизировать продолжительность таких пауз. Результат был ошеломляющий: каждая из них продолжалась шестнадцать с половиной секунд. У нас были двадцать две записи таких пауз. В них полностью отсутствовал разброс. Они совпадали до сотых долей секунды.

Но не мог же Дантес стоять у телефона с секундомером в руке. Пушкин не знал, кто ему звонит. В те времена чиновники такого невысокого ранга, как поэт А. Пушкин, не получали специальной информации.

Пушкин был всего лишь титулярным советником, чином 9-го класса, а информацию получали только с «вашего высокородия», с чина 5-го класса, со статского советника.

Кому звонил Дантес? Александру Пушкину или Наталии Гончаровой? Нужно полагать, что Пушкину. Он всегда выбирал время, когда поэт, несомненно, был дома.

В сентябре 2083 года Андрей Фукс проделал любопытный эксперимент. Он отобрал 500 человек. Каждый из отобранных звонил по телефону, который был связан с записывающим устройством, и клал трубку. Участники эксперимента были предупреждены о том, что следует стремиться сохранить одинаковую продолжительность этих пауз. Но ни у одного человека это не получилось. Тогда Андрей Фукс перешел к экспериментам на животных. Но изо всех проверенных им живых существ, а среди них были и зебры, и анемоны, и аксолотли, такими внутренними часами, как Дантес, обладал только один из видов голубя – клинтух.

Как использовал Дантес это свое редкое качество? Думается – никак. Может быть, он и сам не догадывался об этом своем свойстве. По-видимому, это было тем, что называют «игрой природы». Вот, например, фекалии бабочки «венская императрица», если попадают в воду, приобретают необыкновенно изящную форму венчика нарцисса. Кому понадобилось дерьмо такого изысканного вида? Что заставило шаровую молнию снять сапоги с жителя Зальцбурга так, что ноги его при этом ничуть не были повреждены.

Тоже игра природы?

Но «игра природы» заслуживает особенно пристального внимания ученых, потому что именно этими «играми» порождены такие основные понятия науки, как понятие о боге, о гармонии, о порядке, о красоте, об иерархичности, об атомарном строении материи и еще о многом другом.

Каковы были подлинные отношения между Натальей Гончаровой и Дантесом? Пушкин был намного старше Гончаровой, когда женился на ней. Ему уже было немного за шестьдесят, а женитьба на двадцатилетней красавице окружающим казалась шагом смешным и неосторожным. В те времена было принято жениться с таким расчетом, чтобы можно было не только родить детей, но и дождаться внуков, а шестидесятилетний человек едва ли мог на это рассчитывать. Смешным и неосторожным поступком казалось современникам Пушкина и согласие поэта вступить в незначительную придворную должность. Ведь другие литераторы, такие, как немецкий поэт Гете или русский поэт Грибоедов, служили в министерских должностях. Смешным и неосторожным казалось окружающим, что личные долги Пушкина оплатил царь из казны. Конечно, Пушкин вместе с Жуковским сочинили гимн «Боже, царя храни», но оплата пушкинских долгов не могла считаться гонораром за это произведение. Современники никак не могли предполагать, что многократные издания сочинений Пушкина со временем не только вернут в государственную казну оплаченные царем пушкинские долги, но и многократно перекроют упомянутые суммы.

Вместе с тем интрижка с женой известного поэта, при этом незначительного придворного, не казалась предосудительной, наоборот, она считалась признаком некоторой лихости, находчивости, молодечества.

Дуэль в таких случаях в те времена тоже вовсе не была явлением исключительным. Пушкин неоднократно затевал интрижки с женами людей, достаточно известных в высших кругах тогдашнего Петербурга, и до некоторой степени постоянно рисковал тем, что его самого могли бы вызвать на дуэль. Не делали этого лишь потому, что, как об этом свидетельствуют дошедшие до нас магнитные пленки с записями телефонных разговоров Александра Пушкина с поэтом Василием Жуковским и его женой, такое поведение поэта, автора трогательных стихов «Я вас любил, любовь еще, быть может…», считалось естественным и простительным.

К этому следует добавить, что в те времена Россия была страной христианской, страной православной, а с точки зрения христианской религии, все люди равны между собой, потому что равны перед богом, этот силлогизм вытекал из учения Стагирита, и риск, которому подвергались участники дуэли, был еще одним подтверждением точности Аристотелева учения.

Вот почему до сих пор вызывает столько споров стихотворение младшего современника Пушкина Михаила Лермонтова «На смерть поэта». В основе этого известного произведения, несомненно, лежали взгляды отнюдь не христианские, а языческие, с резким смещением ценностной ориентации, взгляды человека, убежденного в иерархичности ценности человеческого существования.

Михаил Юрьевич Лермонтов писал о Дантесе: «Не мог понять в тот миг кровавый, на что он руку поднимал».

А понимал ли Пушкин «в тот миг кровавый», что он поднимал руку на человеческую жизнь, что он хотел убить человека, совершившего проступок такой же и даже меньший, чем проступки этого же рода, неоднократно совершавшиеся А С. Пушкиным? Такая позиция М. Ю. Лермонтова не могла не привести и неизбежно привела молодого поэта к смешным казусам. Так, например, гибель Пушкина на дуэли он сравнивает со смертью на дуэли одного из действующих лиц романа в стихах «Евгений Онегин» – Ленского, погибшего на дуэли с Онегиным.

«Как тот певец, неведомый, но милый, добыча ревности глухой, воспетый им с такою чудной силой, сраженный, как и он, безжалостной рукой». Но ведь всякому, кто дал себе труд хоть раз прочесть «Евгения Онегина», понятно, что Пушкин писал о Ленском с иронией. А это, несомненно, доказывает, что Михаил Юрьевич Лермонтов никогда не читал романа в стихах «Евгений Онегин», а знал о нем лишь понаслышке и поэтому сложил об этом произведении такое превратное мнение.

Впрочем, в этом отношении М. Ю. Лермонтов, повидимому, не был исключением. Есть все основания полагать, что и другой современник Пушкина, композитор Чайковский, автор известной оперы «Евгений Онегин», точно так не читал этого произведения поэта. Иначе он не стал бы сочинять трагической предсмертной арии «Куда, куда вы удалились?» на стихи, которые Пушкин написал как пародию для того, чтобы показать, как незначителен был талант Ленского, как наивен и глуп был этот его герой. Стихи Ленского Пушкин заканчивает вполне откровенным комментарием: «Так он писал, темно и вяло». И то, что с точки зрения Пушкина было лишь смешно и бездарно, стало центральным местом, кульминационным пунктом оперы.

Однако, как об этом свидетельствуют мои собственные исследования и работы моих учеников, искусство, как правило, оказывает на людей вовсе не рациональное, а эмоциональное воздействие. И, как всякое воздействие, лишенное разума, оно приносит отрицательные результаты.

Сам Александр Пушкин однажды в минуты крайнего раздражения писал о царе:

 
Самовластительный злодей,
Тебя, твой трон я ненавижу.
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостью предвижу.
 

Некоторые литературоведы, как это часто бывало в так называемых гуманитарных науках, пытались все поставить с ног на голову, они писали о пророческом даре поэта, который предвидел, что русского царя Николая Александровича в 1918 году расстреляют вместе с детьми.

Но, как с высшей степенью достоверности показывают наши исследования, именно эти стихи, распространявшиеся сначала так называемым «самиздатом», зародили и развили в человеческих умах мысль о том, что свергнутого царя и его семью следует безжалостно уничтожить, как писали в пушкинские времена, «без суда и следствия».

 
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь.
 

Не смыли. Пушкин погиб на дуэли, где у него с Дантесом были равные шансы. Царя Николая II расстреляли безоружным.

Но на дуэли погиб и Лермонтов. Как Пушкин. Он очень хотел быть похожим на Пушкина. Пушкин назвал любимого своего героя «Онегин», а Лермонтов – «Печорин». По соседней реке. Лермонтов написал продолжение пушкинского «Пророка». Тем же размером. У Пушкина «Пророк» кончается словами:

 
И обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.
 

У Лермонтова «Пророк» начинается:

 
С тех пор, как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка…
 

Может быть, этого наблюдения литературоведы предыдущих эпох не могли сделать лишь потому, что, в отличие от меня и моих помощников, были лишены возможности использовать совершенные компьютеры для своих разработок. Однако наши исследования, основанные на точных расчетах компьютеров, показывают полную зависимость одного стихотворения от другого. Наши исследования показывают, что Лермонтов обладал таким же острым чувством времени, как Дантес. И эта мысль представляется мне настолько важной, что я позволю себе ее повторить: Лермонтов обладал таким же острым чувством времени, как Дантес. Но времени не сиюминутного, а, если можно воспользоваться таким определением, эпохального. Так же, как Печорин по отношению к Онегину человек следующей эпохи, лермонтовский «Пророк» – это и есть «Герой нашего времени». Здесь слово «нашего» употребляется в смысле «лермонтовского».

В отличие от литературы, всегда относившейся к сфере искусства, литературоведение с самого начала возникновения этой области человеческого знания относили к области науки. Но чем, собственно, отличается искусство от науки? Этому вопросу была посвящена диссертация моего ученика Андрея Фукса, в которой справедливо указывалось, что в науке одинаковые причины неизбежно приводят к одинаковым следствиям, а в искусстве этого никогда не бывает. Но если исходить из этого положения, известного теперь во всем мире, как «Фуксова дефиниция», то литературоведение никак не принадлежало к науке до тех пор, пока я и мой ученики не компьютеризировали эту область человеческой деятельности, не снабдили ее надежным математическим аппаратом. Недаром же еще Карл Маркс отмечал, что в каждой отрасли знания ровно столько науки, сколько в ней математики.

Результаты наших исследований в отношении Пушкина, Дантеса и Лермонтова со всеми алгоритмами я опубликовал в академическом издании – в «Вестнике Академии наук». И сразу же после публикации на другой день с утра мне позвонила какая-то юная особа. Голосом нежным и звучным она долго выясняла, действительно ли я являюсь автором статьи, помещенной в «Вестнике», а убедившись в этом, сказала, что со мной хочет поговорить академик Аксенов.

– Какой это академик Аксенов? – осведомился я довольно раздраженно. Я не люблю незнакомых академиков.

Девочка не ответила. Вместо нее ответил сипловатый баритон человека, который, видимо, слышал весь мой предыдущий разговор с девочкой.

– С вами говорит Петр Александрович Аксенов, начальник управления. Мы хотим пригласить вас, чтобы побеседовать о некоторых вопросах, представляющих взаимный интерес. В какое время вам удобно приехать, чтобы мы заранее заказали для вас пропуск?

– В любое, – ответил я. – Но при условии, что мне будет прислано письменное официальное приглашение. Вызов.

– Ну, – сипло рассмеялся академик Аксенов, – вызов больше подошел бы для дуэли. А мы вас приглашаем на беседу. Но приглашение, которое, как этого вам хочется, имеет законную силу, вам сейчас привезет мой секретарь.

– Хорошо, – сказал я. И добавил: – На дуэли посылали не только вызов. На дуэли посылали и приглашение.

Петра Александровича Аксенова, вероятно, недавно, произвели в академики. Это был еще молодой человек, может быть, немного за тридцать лет, с выпуклым лбом, с редкими, лысеющими со лба светлыми волосами, зачесанными вверх, с серыми глазами, в которых навсегда застыло желание ничему не удивляться и ничем не показывать, как он не любит умников, из-за которых в этом мире все неприятности.

– Так вот, нам прежде всего хотелось бы выяснить, с какой целью в своей работе, опубликованной в академическом «Вестнике», вы утверждаете, что расстрел последнего русского царя, расстрел Николая Кровавого, был незаконным актом?

– Значит, вы мне в самом деле прислали вызов? На дуэль? Но в моем пистолете нет пули.

Я не писал этого в академическом «Вестнике». Академик Аксенов взял со стола журнал и открыл его в месте, заложенном красивой закладкой.

– А как же иначе понимать ваше утверждение, что «поэт Пушкин погиб на дуэли, где у него с Дантесом были равные шансы. Царя Николая расстреляли безоружного».

– Это следует понимать как констатацию общеизвестного факта.

– Факты всегда преподносятся с определенной окраской. Идеологической окраской, я имею в виду. И этой окраски в вашей работе, на наш взгляд, больше, чем фактов. Подлинные факты вас, по-видимому, не слишком интересуют. Иначе вы не стали бы утверждать, вопреки исторической правде, что Пушкину ко времени его женитьбы на Наталье Гончаровой было за шестьдесят лет.

– Неужели вы присутствовали при рождении Пушкина и при его смерти? – спросил я в свою очередь. – Архивные записи немногого стоят. Компьютер, в который была вложена программа, перечислявшая все, что сделал Пушкин за свою жизнь, что он пережил, дал точную цифру – семьдесят три года, два месяца и четыре дня. Чему же следует доверять – неверной руке писаря или неопровержимым расчетам компьютера.

– Хм, – недовольно хмыкнул академик Аксенов. – А не кажется ли вам, что утверждать, будто бы Лермонтов не читал «Евгения Онегина», это значит наносить сознательный ущерб славе русского гения?

– Ничуть не кажется. Защитники славы русского гения, стыдливо отводя глаза, в своих литературоведческих работах писали даже, что в строках «Как тот певец, неведомый, но милый, добыча ревности глухой» Лермонтов имел в виду совсем не Ленского, а французского поэта Андре Шенье, которого лишили головы на гильотине в дни Великой французской революции. И мне не совсем понятно, почему теперь столь почетный орган, как Академия, становится на позицию этих литературоведов. Я могу этим поинтересоваться?

– Можете. Я вам отвечу: государство обязано заботиться о своем будущем. Молодое поколение – это наше будущее. Такие труды, как ваше исследование, оказывают разлагающее влияние на молодежь. Они лишают молодежь веры, проповедуют антипатриотизм. Когда вы в последний раз виделись с вашим сыном, с Юрием Владимировичем?

Моего сына никогда не называли Юрием Владимировичем. Его звали Юрой, Юркой, Юрием. В имени «Юрий Владимирович» было что-то угрожающее.

– Давно, – сказал я как можно небрежней, – Мы с ним редко видимся. Он взрослый человек.

Академик Аксенов поднялся со стула, подошел к тумбочке в углу комнаты, нацедил из одетого в металлическую сетку темно-синего сифона пузырящейся газированной воды в стакан, вернулся ко мне и поставил стакан передо мной.

– Он был взрослым человеком, – сказал академик Аксенов, подвигая стакан ко мне поближе. – Он вчера погиб. При попытке нападения на склад со взрывчаткой. Не думаете ли вы, что ваши взгляды, изложенные в «Вестнике Академии наук», и поступок вашего сына имеют общую основу?

Я так не думал. Я думал о другом. О том, что я убит. На дуэли. С академиком Аксеновым.