Текст книги "Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона"

Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона
Владимир Германович Корешков

© Владимир Германович Корешков, 2017

ISBN 978-5-4485-5919-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Его руки стальной хваткой, словно гигантские клещи, вцепились в мое горло, всем весом своего тела он вдавил меня в землю, а весил он никак не меньше центнера, плюс амуниция, бронежилет и прочее. Черт, какой же здоровый мне попался противник, его желание было мне предельно ясно – как можно поскорее оправить меня к праотцам; у меня на этот счет существовало свое собственное желание, отличное от желания этого бойца, на тот свет я сильно не хотел; наши желания ну никак не совпадали, поэтому я сопротивлялся изо всех сил, но единственное, что мог сделать – вцепиться в его руки, не давая ему вдавить мне кадык и сломать шею. Парень был крайне настойчив, а мои руки слабели, в висках сильно стучало, глаза вылезали из орбит, очень не хватало воздуха, хотя бы один глоток воздуха, ну хотя бы один. Я скосил взгляд вправо: совсем рядом лежал мой штык-нож, выбитый из моей руки в начале схватки, но для того чтобы попробовать дотянуться до него, мне придется освободить свою руку и сдерживать его натиск одной рукой – вот тогда этот парень точно сломает мне шею. Вот привязался гад. Господи, как не хочется умирать, денек вроде так неплохо начинался. Я посмотрел на его бородатое лицо: крупные капли пота на лбу, набухшие от усилия вены, выпученные глаза, в которых явно читалось желание побыстрее покончить со мной. Неужели он – это то последнее, что я вижу в своей жизни? Брр, какая омерзительная картина. Где-то совсем рядом разорвался снаряд, осыпав нас комьями земли; он чуть ослабил хватку, я сразу воспользовался этим – быстро правой рукой дотянулся до штык-ножа и резко воткнул его бойцу в бок, туда, где у него заканчивался бронежилет; штык-нож, как в масло, вошел плавно; еще, еще и еще раз – я не мог остановиться, вытаскивая клинок и вонзая его снова и снова в тело противника, ощущая на своей ладони, державшей рукоятку, ножа его теплую и липкую кровь; он закатил глаза, изогнулся, захрипел и отпустил меня. Я наконец смог вдохнуть полной грудью и… Проснулся в холодном поту. В комнате царил полумрак.

Этот кошмар из моей военной юности постоянно мучил меня, периодически заставляя меня снова и снова переживать события того трагического дня. Интересно, сколько сейчас времени? Шторы плотно задернуты, совершенно не понятно, еще ночь или уже утро. В квартире было очень тихо, ничего удивительного – кроме меня, в ней никого не было, а звукоизоляционные окна не давали постороннему шуму с улицы пробиться в комнату. Я потянулся к своему хронометру: стрелки светились в темноте, показывая пять минут девятого – значит, утро. Пора вставать. Отбросив одеяло, сел на краю кровати, стряхивая с себя последние остатки сна. Затем прошлепал босиком в душ. Долго плескался, поливая себя то горячей, то холодной водой – принимая контрастный душ. Насухо вытерся полотенцем, придирчиво осматривая свое натренированное тело. Очень аккуратно и тщательно побрился, внимательно посмотрел на себя в зеркало – оттуда на меня смотрел светловолосый молодой человек, явно не урод: зеленые глаза, ровный, прямой нос, пухлые губы, над правой бровью белел небольшой шрам; провел пятерней по густому ежику волос, улыбнулся своему отражению и вслух произнес: «Ну, здравствуй, Яр Ковалефф, поздравляю тебя с твоим тридцатилетием». Ощущение странное, тридцатник, а ведь когда-то я думал, что ни за что не доживу до такого возраста. Прыснул на себя одеколоном и пошел одеваться. Открыл шкаф, сразу отодвинул в сторону серый мундир с двумя железными крестами и с погонами гауптмана звездной авиации. Не спеша, с удовольствием выбрал себе штатскую одежду, которую давно уже не носил: черный джемпер и черные джинсы, еще раз придирчиво оглядел себя – годится. Надо было где-то позавтракать. Холодильник девственно-чист и пуст, так как только вчера прилетел домой. Внизу в нашем доме находилось кафе, которое начинало работать с девяти утра. Ну что же, девять уже есть, а я готов есть. Закрыв за собой массивную входную дверь, очутился в полутемной прохладной парадной, которую помнил с детства. Дом был очень старый и имел какой-то свой, особенный запах. Стены впитали в себя все запахи людей, когда-то живших здесь, а вместе с запахами стены впитывали людские мечты, надежды, радости, печали и невзгоды. Стены парадной были отделаны темно-синим кафелем с витиеватым узором из золотистых цветов. Дотронувшись до кафеля ладонью, ощутил гладкую поверхность – он, как в детстве, был прохладным и слегка влажным. Лифтом пользоваться не стал. Спустился с третьего этажа, распахнул дверь – в лицо ударил яркий солнечный свет, свежий запах весеннего утра и шум улицы. Суббота – это особый день. Народ никуда не торопится, наслаждаясь своим выходным. Сразу направо был вход в кафе, о чем свидетельствовала пошарпанная ядовито-зеленая неоновая вывеска. В зале никого, кроме двух посетителей – пожилого мужчины, жующего гамбургер, и неопределенного возраста женщины, пьющей кофе, – не было. Подошел к стойке. Откуда-то сразу материализовалась миловидная блондинка, барменша, окинув меня внимательным взглядом чуть припухших глаз. «Видно, вечерочек вчера удался на славу».

– Что желаете? – передо мной возникло голографическое меню. Цены обычные, как и везде, а пугали, что на Земле мне отпускных не хватит.

– Мне омлет, кофе со сливками и булочку.

– Где будете завтракать? За стойкой или в зале?

– В зале.

– Присаживайтесь, ваш заказ будет выполнен.

Сев за дальний столик у окна, я осмотрелся. Нет, интерьер в зале практически не изменился с тех пор, как меня сюда водил отец. Он не любил и не умел готовить. Когда мама уезжала в командировку, мы завтракали и ужинали здесь. За окном тоже ничего не изменилось. Время остановилось. Те же липы, тот же старый дом с коричневым потрескавшимся фасадом, напротив та же улица, по которой я с лучшим другом бегал в школу. Обычно, когда я спускался, он меня уже ждал возле парадной, церемонно и со значительностью протягивал мне руку. Рукопожатие всегда было крепким, мужским, а дальше мы с ним шли до школы, которая находилась в шести кварталах от дома, беседуя о разных, как нам казалось, серьезных, важных вещах и событиях. По пути к нам присоединялись одноклассники, и шумной, веселой ватагой мы вваливались в школу. От воспоминаний меня отвлекла официантка.

– Пожалуйста, ваш заказ, – сияя ослепительно белозубой улыбкой, расставив приборы, омлет, дымящийся кофе и очень аппетитную на вид булочку с творогом, она поинтересовалась: – Вы не местный?

– Почему вы так решили?

– Ну, какой-то вы не такой.

– А что не так? – я насторожился.

– Ну, какой-то очень загорелый и одеты…

Так, ну да, штатское я давно не надевал, и видно, все вышло из моды. Надо зайти в магазин и прикупить что-нибудь.

– Я с Олерона.

– О, военный. Офицер?

– Так точно. Гауптман.

Ее голубые глаза стали маслеными, а улыбка еще шире, до коренных зубов.

– В отпуск?

– Да, в отпуск.

– Меня, между прочим, Лаума зовут, – промурлыкала она.

– Очень приятно. Яр.

– Мне тоже очень приятно. И между прочим, сегодня работаю до восьми вечера, а потом, вы не поверите, я ну абсолютно свободна.

Сейчас она смотрела на меня как кошка на сметану.

– Лаума, детка, я все понял и все учел.

Она повернулась и не спеша, слегка покачивая бедрами, отправилась к стойке, давая мне шанс разглядеть ее стройную фигурку. На полпути обернулась, призывно улыбаясь, гипнотизируя меня своими голубыми очами с поволокой, проворковала с придыханием в голосе:

– Яр, я очень буду ждать вечера.

«Ну что же, жди, – подумал я про себя, – а у меня на вечер другие планы». Омлет был так себе, а вот кофе и булочка просто восхитительны. Протянув левую руку, в которой был зашит микрочип с моими персональными данными, к считывающему окошечку в столике, расплатился. Поблагодарив Лауму за вкусный завтрак, оставив ей щедрые чаевые, на ее вопросительный взгляд сказал, что помню о сегодняшнем вечере. «Вдруг пригодится для алиби», – подумал я, неизвестно, как все сложится. Услышав в ответ обещание, что этот вечер будет самым незабываемым в моей жизни, вышел на улицу, вдохнув полной грудью свежий вкусный воздух, не такой, как на боевом звездолете, сочетающий в себе запах метала, пластика и еще чего-то неопределенного. Высокое ярко-синее небо, никто не стреляет, не слышно разрывов, стонов раненых. О черт, есть же такие места на свете! Сегодня мне тридцать, и я предоставлен самому себе до вечера. Взглянул на хронометр – подарок родителей на пятнадцатилетие. Точнее, до девяти вечера, а еще точнее, до выполнения задания осталось десять часов сорок пять минут. Ну что же, пойду пройдусь. Я медленно, не спеша брел по знакомым улицам моей родной Риги, воспоминания волной накрыли меня, заставляя вспомнить всю свою жизнь.

Глава 2

Как и все родившиеся в Рейхе: сначала ясли, затем садик, ничего необычного. Только была одна особенность – некоторые воспитатели и отдельные родители других детей смотрели на меня как-то не так. Лишь позже узнал причину: я был из семьи русскоязычных. Дело в том, что до образования Рейха были разные страны: Америка, Канада, Англия, страны Европы, называвшие себя «Евросоюз». Затем в эти страны хлынули потоки мигрантов с Ближнего Востока и Африки, начались волнения, беспорядки. Правительства пытались соблюсти хоть какую-то видимость порядка. В ответ от гостей получили массовые акты неповиновения и теракты. Естественно, местному населению все это не нравилось. К власти во всех этих странах пришли ультраправые. Европа с Америкой, Канадой объединились в единое пространство – Рейх. Наглухо закрыли, закупорив все внешние границы. Россия, Китай, Индия были объявлены империями зла и врагами номер один. Все сношения с этими странами были запрещены под страхом смерти. Дальше начались чистки, аресты и физическое устранение лиц, не лояльных режиму. Каждый человек должен был пройти тест на лояльность и дать клятву на верность Рейху. К этому времени были открыты новые источники энергии. Нефть и газ не имели значения. Когда-то богатые ближневосточные страны стали нищими, Рейх, умело манипулируя, играя на старых родовых, религиозных и межэтнических конфликтах, стравливал эти страны, разжигая братоубийственную бойню. Начались депортации, вначале мусульман, поставляя тем самым новое пушечное мясо в зоны конфликтов. Ближний Восток превратился в бесперебойную мясорубку. В это время был открыт Олерон, планета, недра которой были буквально напичканы полезными ископаемыми. В Рейхе пораскинули мозгами и решили: чтобы освоить все это добро, нужна была дешевая рабочая сила. Началась новая волна депортаций. Теперь на Олерон. Каждый протекторат Рейха составлял черные списки неблагонадежных. В первую очередь это были русскоязычные, евреи, сербы, болгары, затем мексиканцы, афроамериканцы, но обо всем этом я узнал намного, намного позднее. Не знаю, каким образом моим предкам удалось остаться, они успешно сдали тест на лояльность Рейху, а мама и папа занимали хорошие посты. Мама была ведущим инженером самой крупной строительной компании Рейха «Герхард ман». Отец был начальником строительного отдела в этой же компании. «Герхард ман» занимался самыми засекреченными проектами Рейха, поэтому я рос в довольно обеспеченной семье. До восьми лет я не помню ничего особенного из своего детства, только лишь совсем маленьким я мечтал иметь игрушечный звездолет, точно такой, как у Сандиса, мальчика из моего садика. Он им очень гордился – яркого серебристого цвета. Сандис одной рукой подбрасывал звездолет вверх, и тот зависал в метре от земли, Сандис двигал рукой, и звездолет медленно и очень величественно скользил по воздуху, резко разжимал кулак, и звездолет стрелял красными лучами лазера в воображаемого противника. Все мальчишки завороженно и с завистью следили, как двигается это чудо. Естественно, когда родители поинтересовались, какой подарок я бы хотел на день рождения, я твердо заявил, что хочу звездолет. После садика мы с отцом и другом семьи, дядей Роландом, пошли выбирать мне подарок в магазине, подойдя к прилавку с игрушками, я сразу увидел свою мечту. Красивый, серебряный, он весь блистал, но отец с дядей Роландом скептически оценили мой выбор, повертев звездолет в руках, постукав по нему указательным пальцем.

– Слушай, Яр, какой-то он ненадежный, – резюмировал отец.

– Девушка, покажите-ка нам вот тот, синий.

Девушка-продавец начала взахлеб расхваливать выбор отца и дяди Роланда. Еще бы, он был вдвое дороже.

– Вы посмотрите, из какого качественного пластика он произведен, у него запас мощности батарей, а значит, и хода больше, а еще эта модель может перемещаться не только по воздуху, но по воде и даже под водой.

– Яр, посмотри, какая вещь, намного лучше того. Берем?

Я не мог противостоять авторитету двух взрослых людей. Звездолет упаковали. Я взял его в руки.

– Ну что, Яр, доволен?

Отец погладил меня по голове своей большой теплой ладонью.

– Да, папа, спасибо большое.

Но на самом деле я был жутко разочарован. И если честно, вечер с праздничным тортом в кругу семьи мне тогда показался очень грустным. Наутро я пришел в садик со своим звездолетом, я видел, как другие дети завидовали мне, даже Сандис. Я понимал, что мой звездолет намного круче, и горделиво рассказывал и показывал преимущества моего звездолета. Мы с Сандисом на день поменялись игрушками, и целый день я провел со своей мечтой, но из всего этого я на всю жизнь вынес урок: получай и добивайся всегда того, чего ты желаешь и о чем ты мечтаешь, чтобы быть всегда в ладах с собой.

Глава 3

В третьем классе на уроке немецкого языка открылась дверь, зашла завуч фрау Шлессере, вслед за ней зашел невысокий, коренастый мальчишка с копной жестких, как проволока, рыжих волос.

– Знакомьтесь, дети, это ваш новый товарищ – Алекс Задонский, он будет учиться в вашем классе. Садись, Алекс, выбирай свободное место.

Он осмотрелся, взгляд его упал на меня, степенно протопав через весь класс, положил портфель в парту, бухнулся рядом со мной, с чувством достоинства протянул мне руку:

– Алекс.

– Яр, – ответил я на его рукопожатие.

Ладошка у него была сухая и шершавая, рукопожатие крепкое. После уроков Алекс, я и еще несколько мальчишек из нашего класса возвращались со школы. Алекс рассказывал о себе. Оказывается, он с родителями, двумя младшими сестренками совсем недавно переехал из города Кракова, польского протектората Рейха. Отец получил работу в Риге, живут они на той же улице, через дом от меня. Алекс располагал к себе, был очень легким в общении мальчишкой, прекрасным рассказчиком, постоянно улыбался. За разговорами мы дошли до проходного двора, который связывал две улицы. Мы с мальчишками всегда ходили через проходной двор, чтобы сократить расстояние до дома. Вдруг от липы отделились четыре фигуры, это был Черный Янис со своими друзьями. Янис был на два года старше нас, высокий, худой, болезненного вида, с черными как смоль длинными волосами, белой кожей и постоянной недовольной гримасой на узком, как у макаки, лице, обожавший мучить тех, кто помладше и послабее. Но когда встречал ребят постарше и посильнее, тут же резко менялся: начинал перед ними лебезить, заискивать и подхалимничать. Вел себя как шакал, его дружки были ему под стать.

– Эй, криевс. Постой-ка, не спеши, – обратился он ко мне. «Криевс» в переводе с латышского дословно означало «русский», но слово «криевс» уже давно имело другое значение – когда хотели подчеркнуть неполноценность человека, хотели унизить и оскорбить его, к нему обращались именно так. Все мальчишки, с которыми шел из школы и которых я считал своими товарищами, как-то удивительно быстро рассосались. Только Алекс плотнее приблизился ко мне и стал плечом к плечу рядом со мной. Черный Янис с друзьями не торопясь приближались к нам, мерзко улыбаясь. Так акула не спеша приближается к своей жертве, зная, что та никуда не денется, заодно давая жертве осознать всю безвыходность и ужас ее положения. В животе противно заурчало, засосало под ложечкой. Янис резко ударил меня в челюсть. Удар не был болезненным. Алекс быстрее меня, сходу ударил в ответ, тут же в драку вступили трое друзей Черного Яниса, ну и закрутилось. Мы с Алексом дрались с отчаянием обреченных, царапались, кусались, даже когда нас повалили на землю и стали избивать ногами, мы все равно не переставали огрызаться. Не знаю, чем бы для нас все это закончилось, но тут на шум драки подбежал какой-то прохожий и отогнал от нас Черного Яниса и его компанию. Вставая с земли и отряхиваясь, я посмотрел на Алекса. Из носа у него текла кровь, а на обоих глазах расплывались два здоровенных фингала. Видок был тот еще. У меня было опухшее правое ухо и нижняя губа отвисала на полметра, в голове сильно шумело.

– Почему ты остался? – спросил я.

– А как я тебя брошу одного? – потом так хитро посмотрел на меня. – Яр, ты все-таки сумасшедший русский, – и расхохотался.

С этого дня мы стали неразлучными друзьями.

Глава 4

Вечером с опухшим ухом и оттопыренной губой я стоял на семейном совете и держал ответ, почему я в таком непотребном виде. В семейный совет входили мама, папа и дядя Роланд. Они сидели втроем за круглым столом в гостиной и очень внимательно и строго смотрели на меня. И если честно, все это сильно смахивало на трибунал. Когда я дошел в своем повествовании до того момента, как Черный Янис обозвал меня криевсом, я видел, как потемнели глаза моего отца, мама всплеснула руками, а дядя Роланд криво усмехнулся.

– Ну и кто кого? – проведя ладонью по короткому ежику волос, поинтересовался он.

– Вообще-то, они нас, но их было четверо и они старше, – глотая слезы, ответил я.

– Понятно, четверо, – в задумчивости протянул он. Повисла пауза. Родители переглянулись между собой.

– Иди в свою комнату, сынок, – cказала мама. Размазывая слезы по щекам, я удалился к себе. Уставившись на плакаты звездолетов, наклеенных на стене моей комнаты, здоровым ухом старался подслушать, что за дверью решает семейный совет.

– Надо позвонить родителям Яниса, – предложила мама.

– И о чем ты с ними будешь говорить? – парировал отец.

– Знаю я его родителей, отец работает в министерстве культуры, мать в министерстве пропаганды Рейха. Оба члены НСДПА, вот и вырастили паскудника, – рокотал тяжелый бас дяди Роланда.

Дальше кто-то захлопнул дверь в гостиную, и до меня долетали только обрывки фраз. Минут через десять мама позвала меня обратно в гостиную. Дядя Роланд опять провел рукой по волосам:

– Значит, четверо, говоришь? Вот что, паря. Во сколько ты завтра заканчиваешь школу?

– В четыре.

– Ну и хорошо. Завтра жду тебя у себя на работе в семь вечера, по адресу Антонияс, 27, при себе иметь спортивную форму.

– А зачем?

– Затем, что пора тебе научиться защищать себя от всевозможных выродков. Будешь постигать азы рукопашного боя при аппарате СД.

– А можно взять с собой Алекса?

Дядя Роланд внимательно посмотрел на меня.

– Ну пожалуйста.

– Это тот, что с тобой был?

– Угу.

– Лады, бери с собой Алекса.

Вечером, когда я уже засыпал, в комнату вошла мама со стаканом теплого молока, погладила своей мягкой, нежной рукой меня по голове, спросила:

– Яр, сынок, как ты?

– Нормально.

– Выпей молока

– Не хочу, мам.

– Больно, сына?

– Нет. Очень обидно. Мам, а почему мы не сменим фамилию?

– Тебе не нравится наша фамилия?

– Да нет, нравится. Но…

– Никаких но. Я знаю, сына, тебе еще не раз в жизни придется доказывать, что ты не хуже других, поэтому ты должен быть во всем, за что ни берешься, на голову выше остальных.

Мама поставила молоко на тумбочку возле кровати, еще раз погладила меня по голове, чмокнула в щеку.

– Спокойной ночи, завтра будет новый день. Все будет хорошо. Спи, сына.

Глава 5

На следующий день по дороге в школу я рассказал Алексу, куда мы идем вечером. Он был в полном восторге.

– А кто твой дядя Роланд?

– Штурмбанфюрер СД. И мы пойдем не на курсы самообороны от гитлерюгенда, а на настоящие боевые курсы при аппарате СД, – гордо процитировал я своего дядю.

Вечером после окончания занятий ребята один за другим под разными предлогами отказались возвращаться с нами. Из школы мы пошли с Алексом вдвоем. Подойдя к проходному двору, где вчера происходила экзекуция, переглянулись. У нас был шанс сделать совсем небольшой крюк и обойти этот злосчастный проходной двор, но решение было принято. Взяв друг друга за руки, мы смело шагнули в арку, ожидая всего самого плохого, но Яниса с друзьями там не было.

Без десяти минут семь мы были по указанному дядей адресу. Это было большое пятиэтажное, совсем старинное здание. Над входом реяли два полотнища: один – флаг Рейха, ярко-красный с белым кругом посередине, в нем черная свастика, второй – черный с двумя белыми молниями. Возле входа стояли двое эсэсовцев в черных мундирах, напоминавшие изваяния, с абсолютно каменными лицами. Я позвонил дяде Роланду и сообщил, что мы прибыли и находимся перед входом.

– Сейчас выйду. Ждите.

Он появился буквально через несколько минут. В черном мундире, перетянутый ремнями, в вычищенных до блеска сапогах. На правом рукаве кителя, чуть повыше локтя, была повязка со свастикой, на голове черная фуражка с серебряной кокардой, черепом и двумя скрещенными костями. Дядя Роланд казался еще выше и смотрелся очень грозно.

– Вот ваши пропуска. Смотрите не потеряйте. Пошли.

Пройдя через дверь мимо двух эсэсовцев, изваяния даже не дрогнули, мы оказались в огромном холле. Сразу в глаза бросались два огромных портрета – Гитлера и Канцлера. Впереди был турникет, рядом стеклянная будка, в ней сидел эсэсовец. Возле турникета стояли еще двое. На шее у них висели штурмгеверы. Все трое вытянулись перед дядей и щелкнули каблуками. Эсэсовец, который был в будке, взял у нас пропуска, приложил их куда-то, окинул нас тяжелым, немигающим взглядом.

– Все в порядке, – вернул нам пропуска.

– Пожалуйста. Проходите.

Мы прошли через турникет, но не стали подниматься по огромной мраморной парадной лестнице, укутанной красной ковровой дорожкой, а свернули к небольшой, неприметной двери слева. Дядя Роланд резко распахнул ее. За ней находился узкий коридор, по бокам несколько дверей, на которых красовались медные таблички с надписью «Раздевалка». Впереди еще одна дверь, на ней готическими буквами было выведено: «Спортзал». Дядя толкнул первую дверь справа.

– Выбирайте свободные шкафчики.

Мы быстро переоделись и вошли в зал. В зале было человек десять мужчин, одетых в черные кимоно. Расположившись по трое друг за другом, одновременно, в такт, по команде наносили удары руками и ногами по воображаемому противнику, при этом шумно выдыхая воздух. Руководил ими невысокий, жилистый, абсолютно лысый, как биллиардный шар, мужчина. Как только лысый увидел нас, сразу скомандовал:

– Смирно. Гер штурмбанфюрер, вверенная мне группа отрабатывает упражнения по рукопашному бою. Старший группы унтер-штурмфюрер Шмульке, – весь подобравшись, обратился он к дяде.

– Вольно. Вот что, Ульрих, принимай к себе двух бойцов, – кивнул дядя на нас. – И обучи их хорошенько.

Ульрих с недоумением посмотрел на нас:

– Гер штурмбанфюрер, что мне делать с этими мальцами?

– Я что, неясно выразился? Я же сказал: обучи.

– Слушаюсь, гер штурмбанфюрер.

Дядя Роланд вышел. Лысый еще раз с сомнением посмотрел на нас.

– Андис, замени меня, а вы двое, ко мне, – обратился он к нам. – Как звать?

Мы представились.

– Ко мне будете обращаться «учитель». Встаньте напротив меня, ноги вместе, руки чуть согнуты в локтях, сожмите кулаки. Так, хорошо, а теперь слегка поклонитесь, глядя мне в глаза.

Мы сделали, как он сказал. Он ответил нам тем же.

– Это приветствие, с ним вы заходите в зал и выходите, если вам нужно обратиться по какому-нибудь вопросу ко мне, делаете то же самое. Все поняли?

Мы послушно закивали.

– Повторите. Хорошо, а сейчас будем вас растягивать.

Положив нас на спины, он поднял мою ногу, уперев в свое плечо, очень медленно потянул ее наверх до упора, затем другую ногу. То же самое проделал с ногами Алекса.

– Запомнили? Отлично, дальше перед началом каждой тренировки сами себя будете растягивать.

Показал нам еще пару растяжек, а также как правильно дышать и несколько движений руками. Вот и вся тренировка. Мы с Алексом были крайне разочарованы. Вряд ли с таким набором мы могли хоть как-то противостоять Черному Янису и его компании. По окончании тренировки все уселись по кругу в позе лотоса. Ульрих вызвал двоих, они облачились в доспехи, закрывающие корпус и голову, на руки надели перчатки. И начался спарринг-бой. Противники не стали долго присматриваться друг к другу, а, поклонившись вначале Ульриху, потом друг другу, сходу стали наносить удары ногами и руками. Мы завороженно смотрели на битву двух атлетов. Наконец, одному удалось удачно произвести подсечку. Противник упал на спину, а второй резко ударил его по корпусу, настолько резко, что мы только слышали хлопок удара, но не видели самого удара. Ульрих остановил бой. Бойцы поднялись с мата, опять вначале поклонились друг другу, затем Ульриху и разошлись.

– Все, всем спасибо. Тренировка закончилась, – объявил Ульрих.

Уже совсем вечером, возвращаясь домой, мы с Алексом взахлеб обсуждали увиденное.

– Во класс. Как ты думаешь, сколько надо тренироваться, чтобы научиться так драться?

– Ну, не знаю. Но если мы будем только дышать и делать растяжки, так это лет сто пройдет.

На тренировки мы бегали четыре раза в неделю. И уже через полгода кое-что умели. У Алекса все получалось гораздо лучше, чем у меня. Он просто стал фанатом этого вида спорта. В спарринге мы все время противостояли друг другу. И хотя Алекс постоянно твердил, что драться со мной очень тяжело, ибо я абсолютно непредсказуем, я понимал, что как боец он сильнее, а еще через несколько месяцев мы подловили Черного Яниса и славно его отмудохали. Теперь нервничала его мама, длинная, худая женщина с бесцветными глазами, ее голограмма стояла посреди нашей комнаты. На тощей шее сверкала татуировка свастики, заламывая руки, брызгая слюной, она визжала, что этот вопиющий случай нам с рук не сойдет, что мои родители в моем лице вырастили головореза, по которому плачет исправительный лагерь. На что мой отец спокойно и, как мне показалось, с гордостью ответил:

– Мы вырастили достойного члена общества, который всегда может постоять за себя и за интересы Рейха, а вот кого вы растите, фрау Мелна, мне абсолютно не понятно, – и отключился. Последнее, что я увидел – как побагровела физиономия фрау Мелны.

Шли годы, после случая с Янисом мы с Алексом в школе приобрели непререкаемый авторитет. Ребята все время пытались с нами подружиться, но нам с Алексом было интересно вдвоем, и никто другой не был нужен.

Глава 6

Алекс начал участвовать в соревнованиях по рукопашному бою и частенько становился призером.

Я же нашел себе новое увлечение – хоккей. Но постоянно помня слова мамы, не забывал прилежно учиться и, к своему удовольствию, и конечно, к удовольствию своих родителей, блестяще окончил школу. Алекс не отставал от меня. Куда поступать после школы, двух мнений у нас быть не могло, конечно, звездная академия, факультет «Пилотирование звездолетов». Я до сих пор точно не знаю, была ли это не только моя мечта, но и мечта Алекса или все-таки он подал документы в звездную академию, чтобы быть со мною рядом. Прекрасные аттестаты плюс приличные показатели в спорте, у него по рукопашному бою, у меня по хоккею, позволили нам легко обойти своих конкурентов и оказаться в рядах элитной, самой престижной в Рейхе звездной академии, куда был конкурс – восемьдесят человек на место. Четыре прекрасных года учебы, о которых я до сих пор вспоминаю с легкой грустью, пронеслись моментально. Близилась сдача выпускных экзаменов. А за ними… У нас с Алексом весь мир в кармане. Интересная, очень хорошо оплачиваемая работа. И чтобы это обязательно была дальняя разведка, открытие новых диковинных планет, на которые еще никогда не ступала нога человека и которые являются кладезем не только полезных ископаемых, но и всевозможных тайн, которые нам еще только предстоит разгадать. В общем, нас ждет очень увлекательная, полная приключений жизнь. На Олероне между тем было неспокойно, они выбрали свое правительство, которое отказывалось безоговорочно подчиняться Рейху, приняли декларацию о независимости и суверенитете, в которой провозгласили, что отныне планета Олерон, а также ее ресурсы и недра со всеми полезными ископаемыми принадлежат народу Олерона, и теперь они готовы торговать с Рейхом только на основах принципа взаимовыгоды и уважения. Все чаще в средствах массовой информации слышалось, что Рейх не намерен идти на какие-либо переговоры, компромиссов и уступок не будет и что пора сепаратистов призвать к ответу, но что мне до Олерона, он так далеко, и меня это никак не касается.

Глава 7

Шел последний, третий период, оставалось тридцать две секунды до окончания исторического матча. Первый раз наш звездно-космическая академия играет в финале. И не просто в финале, а противостоит двадцатикратному обладателю кубка Молодежной университетской хоккейной лиги Рейха высшего дивизиона – легендарному, непобедимому Бостонскому университету. Счет в серии два – два. Счет на табло три – два в нашу пользу, и это последняя игра финальной серии, которая определяет победителя. Пятнадцатитысячный стадион сошел с ума. Трибуны ревут. Соперник берет тридцатисекундную паузу, чтобы заменить вратаря на шестого полевого игрока, вбрасывание в нашей зоне. Мы сгрудились возле своей скамейки, внимая каждому слову тренера:

– Сейчас на лед выходит пятерка «сининьких». Яр, слушай меня внимательно, если шайба попадает к тебе, не водись, сразу выбрасывай ее из зоны, всех остальных это тоже касается, и парни, поменьше онанизма, играйте проще.

– Все поняли, коуч.

Тренера прилично потряхивало. Становимся на вбрасывание, нервы на пределе, я взглянул еще раз на табло: 3 – 2 и тридцать две секунды, как это много, целая вечность, поискал глазами наших чирлидерш, вот она, Линда, девочка моя. Высокая, длинноногая фигурка видна издалека, она шлет мне воздушный поцелуй.

– Раз, два, три, четыре, пять, звездный победит опять, – слышны девичьи голоса, пытающиеся перекричать толпу. Свисток, вбрасывание, шайба отлетает к левому защитнику гостей. На всех парах лечу к нему, кажется, что коньки выбивают искры изо льда, он мешкает, не успевает обработать шайбу. Впечатываю его в борт, шайба лежит никем не востребованная. Со всей дури, не целясь выкидываю ее из своей зоны. Слышно, как замирает зал. Шайба быстро пересекает все зоны и нехотя влезает в пустые ворота, раздается сирена. Все, это победа. Зал просто взрывается, расстегиваю шлем, кидаю на лед, туда же летит клюшка, перчатки. Вся команда на радостях выскакивает со скамейки и налетает на меня, буквально втаптывая меня в лед, с трудом освобождаюсь от разгоряченных тел своих товарищей, глазами ищу Линду, она улыбается, левой и правой рукой шлет мне воздушные поцелуи. Диктор по стадиону зычным голосом объявляет: