Текст книги "Седьмое небо. Танго скорпионов. Остросюжетная современная библиотека"

Превратности судьбы

Ромб долго себя ждать не заставил. На следующий день Витьку утром позвонили в квартиру. В дверях ему улыбался Ромб и Алька с Ластиком. В руках Ластик держал коричневый большой кожаный министерский портфель.

В кинотеатре ребята смотрели новый фильм «Берегись автомобиля» а затем праздно шлялись по городу. Виктору тогда и в голову не пришло, что они присматривали ларьки, которые можно было не напрягаясь взять.

– Перекусить бы не мешало, – изъявила желание Алька.

– Пошли в столовку, – предложил Злой.

– Зачем она нам, – заартачился Ластик, – у нас полный портфель жрачки, – пошли в подъезд сядем и пожуём.

– Не надо в подъезд, – возразил Злой, – у меня друг надёжный есть Рыжик. Вот к нему и пойдём. Он мужик уже, – но вы не бойтесь ни Рыжика, ни его жены. Они законные люди. Я с пацанами, часто зависаю у них в доме. Там если, что и переспать можно.

…Он привёл их к Рыжику. Вероны нигде поблизости видно не было. Когда Ластик извлёк из портфеля всю снедь, в которую входили две противотанковых бутылки вермута, глаза Рыжика сразу оживились. Затем на столе оказалась колбаса докторская, сыр, вобла и горка конфет – батончики.

– Вы что бакалейный магазин подломили? – спросил он у гостей.

– Нам и бакалея по зубам, – гордо заявил Ластик и вытащил со дна портфеля набор инструментов для взлома замков. Там была и фомка и разные отмычки с пилками, а также связка разных ключей.

– Эти продукты с ларька, – объяснил Ромб, – они для нас самые доступные, их никто не охраняет. И мы без проблем можем взять любой, за исключением рынков. Там сторожа бродят, опасно туда соваться.

– Вот жуки, – неплохо вы пристроились, – похвалил их Рыжик, – может вам подкинуть несколько точек для работы. У меня есть на примете ларьки, не только где продукты есть, но и галантерея.

Они увлеклись разговором, что не заметили, как с русской печки на них смотрит и слушает проснувшаяся Верона.

– Мы для этого и приехали сюда, – сказал Ластик, – в Горьком уже опасно потрошить ларьки. Мы же не одни там такие ухари. В газетах уже пишут о повальных взломах ларьков. А на Мызе, кто – то умудрился из ларька вывезти несколько мешков муки и разных круп. Поэтому наряды милиции на улицах сейчас усилили.

– Нам галантерея пока не нужна, – раздался голос Вероны с печки, который заставил вздрогнуть гостей, – кур кормить нечем, – слезла она с печки и, подойдя к столу, восхищённо сказала:

– Вот это мы гульнём сегодня! Друзья Злого, – наши друзья! Придётся в погреб лезть, – солёной капусты, хоть достать, да грибков маринованных.

Виктор пить отказался и ушёл от Рыжика, когда его друзья, сморённые вином, полезли на печку и там уснули.

Больше их Виктор не увидит.

Только через семь лет он узнает, что в эту ночь они с Ры-жиком обчистят галантерейную лавку и их утром возьмут с награбленными вещами в электричке.

Но они не продадут Рыжика и отведут от себя Альку прямо в электричке. На полтора года они попадут в колонию для несовершеннолетних преступников.

Рыжик в тот день не знал, что ребят взяли.

На следующий день поместному радио он услышит, что на электричке работниками транспортной милиции были задержаны малолетние преступники, действующие в Моховых горах. При них были найдены орудия преступления, а так – же часть похищенных вещей из галантерейной лавки. Он на пару дней затаится, на свалке. Но, услышав от Вероны, что вокруг штиль стоит, вылез из своего логова. Ему было ясно, мальчишки его не сдали милиции, и гроза прошла мимо. Он через два месяца приступит к реализации своего плана с ювелиром, выбрав для этого самый удобный день. В святки, когда по улицам города будет много ходить ряженых людей, они пойдут на дело.

Пыжа они не возьмут с собой. Он будет лишней фигурой, так, как женщина с пряжкой просквозила от них, пока Рыжик трясся от страха, ожидая каждый день, что за ним могут приехать люди в синих шинелях.

Рыжик даст в руку увесистый пистолет Витьку и на голову наденет колпак рыцаря средневековья, сделанный из кордона с вырезами для глаз. А для себя он взял противогаз, принадлежащий когда – то Витьку.

– Ты же сказал, что чисто будем всё делать без оружия, – упрекнул Злой Рыжика.

– А где ты видишь оружие? – усмехнулся Рыжик, – у тебя в руках всего-навсего пугач. Психологический инструмент, как захочешь, так и унизишь. Загонишь им Самосада в туалет, а мы с Вероной будем хату шмонать.

На одной Вероне не было маскарада. Она была похожа на нэпманшу. В пальто с каракулевым воротником и такой же шапке, она создавала впечатление благородной барышни.

В таком виде она нажала на кнопку звонка Самосада. У коридорной стенки, притаившись, стоял Злой и Рыжик. Когда зафиксированная дверь с цепочкой немного приоткрылась, раздался голос Самосада.

– Вам кого дамочка?

– Я от Кантемира, – произнесла она, – он мне вас посоветовал.

После чего она показала на ладони две пары серёжек и перстень.

Цепочка с двери была снята и дверь открылась.

– Проходите? – доброжелательно сказал Самосад.

Но вместо Вероны первыми в квартиру вбежали Злой и Рыжик. Верона быстро закрыла за собой дверь и накинула цепочку. Бледного Самосада в это время за горло держал Рыжик, а Злой приставил к его груди ствол пистолета.

Они усадив его на унитаз, предварительно обмотали руки и тело белой тесьмой, которую хоккеисты использовали вместо шнурков.

– Говори, где золото прячешь Дупель? – прогудел в противогазе Рыжик, – и достал из-за пояса молоток.

– Я не Дупель, я Самосад, – зажмурив глаза, прошамкал ювелир. – Вы меня перепутали. Дупель очень богатый еврей и живёт он на улице Чапаева дом семьдесят. Идите к нему, а я сейчас только гравировкой занимаюсь. В основном часики облагораживаю надписями дарственными, да пишу могильные пластины. Я ведь не ювелир, а гравёр, работаю в похоронном бюро. Откуда у бедного еврея золото. Разве его дают за чужое горе?

Рыжик приподнял над его головой молоток.

– В жестяной коробке от чая, – выпалил он сразу, – коробка стоит в нише под кухонным окном.

– Давно бы так, – прогудел Рыжик, – сиди тут тихо, жив будешь.

Он закрыл дверь туалета и, достав из кармана большой гвоздь, вбил его в дверь, после чего молоток положил на рядом стоявшую полку для обуви.

Поживились они у Самосада прилично. В коробке лежало не только переплавленное золото, но и несколько ювелирных изделий и исковерканные зубные коронки. Книгу «Еврей Зюсс», Злой, зачем то забрал себе. Со стены сняли четыре графических полотна. В гардеробе у ювелира висело два бостоновых костюма и кожаное пальто с меховым воротником. Всё это добро они сложили в пустые чемоданы, лежавшие у Самосада на шифоньере.

– Трогать ничего не будем, – сказал Рыжик у себя дома, – убедимся вначале, что всё тихо тогда и поделим.

– А что может еврей крик поднять? – спросил Витёк.

– Если бы я знала, что он крик подымет, ни за какие деньги не пошла бы к нему с открытым лицом, – уверенно заявила Верона. – Крик с его стороны может в первую очередь отразиться на нём. Он скупает золото у населения и торгует им. Ему за эти дела срок большой накрутят.

– А коронки он с покойников снимает, – сказал Рыжик, – их делить между собой не будем. Выкинем. Грех большой в оборот пускать такое золото.

…За Виктором приехали на работу через день. Он отдыхал в обеденный перерыв, в раздевалке растянувшись на лавке. Почувствовав, что кто – то дотронулся до его плеча, он открыл глаза.

– Ты Яшин? – спросил его мужчина в каракулевой шапке с кожаным верхом.

Витёк сразу угадал, что этот мужик в штатском с одутловатыми щеками и строгими глазами из милиции.

Он паниковать не стал, а молча встал и, подойдя к своему шкафу, сбросил с себя спецовку и надел чистую одежду. Когда они вышли из раздевалки, то у дверей их встретили два милиционера. Они провели его через весь цех. Витёк шёл с опущенной головой ни на кого, не смотря, ощущая на себе осуждающие взгляды всех, кто находился тогда в цехе. Его посадили в машину «чёрный воронок», и увезли в милицию. Там он узнает, что чета Большаковых тоже арестована и нашли их по молотку, который оставил на полке Рыжик. Он сразу раскололся на первом допросе, заложив, Витька и свою жену. При обыске в квартире Витька, под подушкой найдут книгу Еврей Зюсс; а в старом самоваре обнаружат спрятанные часы, как оказалось, раньше они принадлежали народному судье Самойлову. Отпираться от часов смысла не было. За них Витьку повесили ещё одну статью.

Через два месяца состоялся суд. Рыжика приговорили к одиннадцати годам особого режима. Вероне дали три года, а Витьку впаяли шесть лет и приплюсовали год условного. В общей сложности у Витька получилось сроку семь лет. Его отправили на режимную зону в Адыгею, где свою кличку Злой, полностью оправдал. Уважать его начали ещё в следственном изоляторе. Вооружённый налёт с применением огнестрельного оружия, считался дерзким преступлением. И это преступление громким эхом прокатилось по тюрьме, особенно по камерам, где сидели малолетние преступники, и эта слава проследовала за ним до режимной колонии, а потом уже и до исправительно-трудовой колонии. Там он попал в блатную семью с большим весом, где каждый пользовался огромным авторитетом. Эти люди одним взглядом могли распознавать, хорошего человека от подонка. От них Злой много набрал положительных качеств. Заповедь каторжанина, «не бойся, не проси, не обещай» он усвоил, как Отче наш. Он научился, как правильно жить в зоне, чтобы не попасть в «непонятное». А как постоять за себя, Злого не надо было учить, он сам любого мог научить этой науке. Он был вежлив с теми заключёнными, кто по понятиям зоны считались не замаранными арестантами. Он старался не лезть на рожон администрации. Работал токарем в небольшом цеху, где собирали сантехнические задвижки. Вечерами играл в шахматы или читал книги. Отсидев, половина срока его считали уже умудрённым сидельцем и многие заключённые, имевшие большой тюремный стаж не считали зазорным, обратится к нему за дельным советом. Не редко их семью приглашали рассудить справедливо спор, возникший между зеками. Злой никогда не делал попыток, вживаться в роль урки, как это делали некоторые заключённые из молодых. Он был естественным и натуральным человеком. За это его уважали! К концу срока его авторитет подлетел до самой высшей планки. Выше его была только администрация и то не вся. Находились такие вольнонаёмные работники, кто делал ему некоторые одолжения, связанные с проносом запрещённых вещей. В основном это был чай, за который сажали в изолятор и иногда водка. Заарканить такого «извозчика» не каждому было под силу. Он уже без своих кентов вёл разборки, разруливая по справедливости инциденты. Виктор понимал, чем меньше выпадов со стороны гнилых интриганов на зоне, тем спокойнее жизнь для остальных. Интригана он сразу изобличал, по бегающим глазам и эмоциональной речи. Но попадались порой интриганы, которые обладали твёрдой речью и умными глазами. Они шли напролом, оставляя после себя «кучу мусора». Им выгодны были скандалы. Они корчили из себя блатных зеков и интриги создавали, только среди середняков, за которыми не стояли авторитеты. Каждый выигранный ими разбор поднимал их рейтинг. Но рано или поздно их выводили на чистую воду, и тогда можно было судить, кто чего стоит? Кто бежал от наказания к куму, а кто прятался в одиночной камере изолятора и ждал разнарядки на другую зону. Интриган или глист, так их называли на зоне, не мог с достоинством принять обвинение в свой адрес. Его низкая и вывернутая наизнанку душонка искала защиты только у администрации.

За неделю до освобождения Злого, по зоне прошёл слух, что прибыл этап с двух городских зон. У них в бане между собой разразился драка, из-за куска хозяйственного мыла. Это было смешно, из-за таких мелочей не только не дрались, но и не ругались.

Вечером к нему в секцию пришли за правдой зачинщики конфликта. Злой сидел со своим старшим другом Батом на шконке и высказывал ему свои планы, которые он обязательно должен реализовать на свободе.

– К тебе пришли Злой, – сказал, ему шнырь. – На улицу зовут. Это те с этапа, что в бане сцепились из-за мыла – пояснил он.

– Веди их по одному сюда. На улице январь, чего я пойду нос туда морозить, – ответил Злой.

Первым привели дёрганого немного невротического парня лет двадцати семи. На нём были стоптанные с протёртыми дырами на голенищах сапоги и бушлат в сальных пятнах. По робе можно было судить, что человек на старой зоне ничего собой не представлял.

Этот парень обвёл взглядом Бата и Злого, поздоровался с ними и присел на табурет.

– Ну, рассказывай «чистюля», что там у вас произошло? – обратился к нему Злой, – но запомни, если у вас камнем преткновения был только кусок мыла, я с вами разбираться не буду. Пошлю за баню, вы там себе ещё раз морды отшлифуете и пожмёте руки. А я так и быть вручу вам по куску мыла. Но вначале представься, кто ты есть и откуда.

– Я Лёха Хруст, родом из Канаша, но последние годы жил в Горьком в Черепичном посёлке.

– Кто тебя такой кликухой наградил? – спросил его Бат, – ты, что рублики любишь.

– А кто их не любит, – ответил Хруст, – а кликуху мне Щуп дал. Он сейчас на свободе.

– О Щупе можешь мне ничего не говорить, – сказал Бат. – Я его давно знаю. Мы с ним в Вязниках с первого дня нашего пребывания одну пайку кушали. Потом нас на девятку кинули. У него тогда срок пять лет был. Только вот я никак не въеду, ты знался с таким авторитетным человеком и не научился тюремному такту. Нельзя махаться из-за мыла. Дешёвым базаром попахивает и ты не думай, что кто – то из серьёзных людей впряжётся в это дело. Сами разбирайтесь без нас.

– Дело тут не совсем в мыле, – сказал парень, – мне кенты в это мыло зарядили триста рублей. Когда нас повели в баню, я его взял вместе с собой, не знал, что там мыло дают. Оно у меня в мочалке было завёрнуто. Переодеваться когда начали, рядом со мной на лавке сидел гармонист. Он вместо своей мочалки взял мою мочалку. У него тоже там мыло было. Я опомнился только в бане, что это не мой предмет гигиены, когда начал натираться. Моя мочалка жёстче была.

– Ты, что поэму о мочалке хочешь нам рассказать? – иронически заметил Злой, – давай ближе к делу?

Парень занервничал, и губа у него от волнения начала дёргаться.

– Свою мочалку я нашёл у гармониста. Мы с ним ту – же поменялись.

– Гармонист это что кличка у него такая, – спросил Бат.

– Зовут его Роберт, но сюда он ехал со своей гармошкой.

Вот я его и спрашиваю, а мыло где? А он говорит, что кто – то взял мылиться. Я тогда не стерпел и врезал ему. А он меня тазиком по шарабану начал бить. Размундирил жбан до крови. Тут надзиратели ворвались и всех нас выгнали. Плакали теперь мои три сотни.

– Ты что совсем ненормальный, кусок мыла стоит десять копеек, а ты тремя сотнями решил помыться, – сказал Злой. – Ты сколько отсидел на городской зоне? Тебя что не научили там, как умно обращаться с деньгами надо, и как себя вести правильно, когда моешься с незнакомыми людьми в бане? Что у тебя острая необходимость была доставать именно это мыло?

– А у меня другого не было, – заявил он, – а сижу я третий год, и жил я на той зоне неплохо.

– Надо думать, если тебя снарядили такой крупной суммой денег, – сказал Злой, – но лучше бы они тебе сапоги приличные подогнали и обмундирование путёвое. Больно позорно ты выглядишь. Но дело не в этом, ты по сути дела этому гармонисту нанёс оскорбление. У нас в зоне всё хозяйственное мыло считается общаковым, – духовое другое дело – это индивидуальный предмет гигиены. Ты должен пожать гармонисту руку, и извинится перед ним. А я сейчас дам команду шнырю из бани, чтобы он вместе с вами все куски порезал на части. Но если там денег не окажется, то тебе придётся ответ держать не только перед гармонистом, но и перед нами. А это уже серьёзно!

– Я понял всё, – сказал парень, – перед Робертом я сейчас извинюсь. А капот на мне чужой. С бура на этап собирали и ничего путём не дали взять. Шмотки я себе приобрету здесь новые. Осмотрюсь только немного. Хруст надел на себя шапку и, кашлянув в кулак, сказал:

– Ну, я пошёл. А этого Роберта – гармониста подтолкнуть к вам? Он около барака стоит.

– Зачем он нам нужен, если ты сейчас с ним уладишь весь присест, – сказал Бат.

Деньги в этот день были найдены, а на следующий день на разводе вокруг Витька будет кружиться невысокий пухлый парень. Он вглядывался в лицо Витька и старался заглянуть на грудь бушлата, где висела бирка с фамилией. Но стоявшие в окружении его разбитные заключённые, мешали ему это сделать.

Витёк заметил, что незнакомый парень проявляет к нему интерес. И, отодвинув рукой в сторону Шурупа, – парня из своего отряда, спросил:

– Земляк ты чего круги вокруг нас нарезаешь, надо чего подойди, – спроси?

Парень подошёл ближе к толпе и, прочитав, на нагрудной бирке Витька фамилию Яшин, сказал:

– Я Роберт, который в бане буцанулся с Хрустом, – представился он.

– Ну, вы же деньги вчера нашли, инцидент погасили, – сказал Витёк, – чего ты хочешь?

Года изменили и Витька и Ромба, они не видались больше семи лет. А в этом возрасте человек особенно формируется. Он начинает заметно мужать. У человека значительно меняется голос, прибавляется рост и пропорционально росту меняется масса тела. Злой не догадывался, что перед ним стоит Ромб.

– Тебе в Тульском приёмнике не приходилось бывать? – спросил Ромб.

Витёк вглядывался в лицо пухлого парня и, переведя глаза на его бирку, недоумённо воскликнул:

– Ромб, неужели это ты?

– Он самый, – прослезился Ромб, – только я не Ромб давно, а Роберт. Дар стихоплёта у меня открылся, вот в честь Роберта Рождественского меня на десятке и прозвали так.

– А Ластик где? – спросил Витёк.

– С ним мы вместе были в колонии на малолетке. Я, как освободился, мои родители сразу квартиру в Горьком обменяли на Выксу. Я его после освобождения, можно сказать, и не видал. Но знакомые пацаны мне сказали, что Ластик уехал к Альбине в Казахстан. Она там, в институте на тренера учится. А я после колонии и году не погулял, загремел за сельскую столовую в районе. Обидно ничего там и не взял, даже кружки пива не успел выпить. Сложил в мешок масло сливочное, корейку, папиросы и трёхлитровую банку с повидлом. Думаю сейчас пива выпью и полезу опять через окно. Тут свет включается, и вижу два дула на меня направлены. Два сторожа с элеватора с ружьями стоят и председатель колхоза. Если бы я знал, что они у них не заряжены, сиганул бы в другое окно. И хрен бы они меня догнали.

– Слушай, Ромб ты мне тут за одну минуту выпалил про всю свою жизнь. Ластика не увижу – жалко! Вы оба для меня были всегда одно целое! Я понял, что жизнь у тебя в принципе стройная, но не отрегулированная председателем колхоза.

– Вить думай что хочешь, – отрешённо сказал Ромб. – Но встреча с тобой для меня не событие, а история приезда одного бедолаги ко второму.

– Поздно ты приехал Ромб ко мне, – сказал Злой, – я досиживаю седьмой год, и мне осталось пять дней до свободы. Но ты не волнуйся, тебе здесь и без меня неплохо будет, – пообещал Витёк, – я тебя передам в хорошие руки.

– Витя я слышал, что ты здесь рулевой. Я просто вчера и думать не мог, что Злой и ты одно лицо. Если бы знал, то мы бы сразу встретились. Но пойми меня правильно, я как ты, высоко не летаю. Я неловко себя чувствую себя среди блатных. Я простой сиделец, но могу искусно щипать кошельки и отлично играть на гармошке. Никогда не завязываюсь с внутренними гнилыми делами. Мне так спокойней живётся. А чалиться мне осталось чуть больше года. Проиграю этот срок на гармошке и домой. Наверное, женюсь, как освобожусь.

– А ты, что аккордеоном так и не обзавёлся? – спросил Виктор.

– На свободе недосуг было, а на зоне аккордеон только в карты можно выиграть или за большие бабки купить. Их у меня нет, а в карты я не играю. Только фокусы постигаю, а еще от карманника, по прозвищу Кроха, повысил весомо свою квалификацию. Правда его приёмы ещё не применял на свободе, но знаю, что это доходное дело у меня получится. Вот тогда я аккордеон себе и куплю.

– Кроха фокусник известный, никогда за карман не сидит. Его крутят всегда за преступления, которые он не совершал. А насчёт мехов не отчаивайся, – успокоил его Витёк, – я что-нибудь придумаю. У нас тут пару аккордеонов есть на зоне, но их хозяева не музыканты, – играют так, что слушать тошно.

У вахты перед свободой Виктора, Ромб ему играл на немецком аккордеоне Кукарачу и Журавлей. Это была их последняя встреча. После этого их дороги разойдутся.