Текст книги "СССР: Дневник пацана с окраины"

Владимир Козлов
CCCР: Дневник пацана с окраины

Я шел за родителями вдоль вагонов, старался не отстать в толпе пассажиров. Папа нес чемодан, мама – сумку, я – пакет с остатками еды, которую брали в поезд. Ночь была теплой. Пахло каким-то южным цветком или деревом – у нас такие не росли.

В конце перрона рельсы кончились. Перед каждым путем стояла бетонная тумба с цветами. Над вокзалом светилась надпись «Город-герой Одесса». До нашей электрички оставалось три часа.

По обеим сторонам улицы росли каштаны с толстыми стволами. Неярко светили фонари, закрытые листьями. В мусорных баках копошились коты. Некоторые балконы были завешены одеялами – от жары.

Мы подошли к длинной лестнице – она вела вниз, к морю и к зданию с буквами «Морской вокзал». По обе стороны морского вокзала, у причалов стояли пароходы. Из-за облака выплыло красное солнце. Я расстегнул черный кожаный чехол «Смены-8м», вынул аппарат, установил расстояние «бесконечность» и выдержку «солнце». В кадр попал кусок неба с солнцем и половина причала. Я нажал на рычажок спуска.

* * *

Я и мама ждали у двери с табличкой «Администрация». Над дверью было написано через трафарет: «До Минска 1136 км». В покрашенных белой краской покрышках от «МАЗа» росли желтые цветы. У забора тарахтел снятый с колес холодильник-рефрижератор. Рядом стоял деревянный барак с надписью «Столовая», за ним – еще такие же бараки. К воротам была прибита белая вывеска с красными буквами «База отдыха “ЛИДА”». Папа говорил, что база называлась так не в честь какой-то девушки, а из-за города Лида. В этом городе есть завод электроизделий, и он построил эту базу отдыха.

Дверь «Администрации» открылась, вышел папа.

– Значится так… Придется нам жить с соседом…

– Как – с соседом? – спросила мама.

– Здесь нет трехместных номеров, одни четырехместные.

– Так что, нам кого-то подселят?

– Уже подселили.

На кровати в углу сидел невысокий парень в шортах и майке с короной «adidas». Он встал, посмотрел на нас, улыбнулся.

– Вы извините, что так получилось, ладно? Мне и самому неудобно – вот так вот подселяться к семье…

– Да ладно, ничего, как-нибудь проживем эти двенадцать дней, – сказала мама. – Раз уж у них здесь такие порядки – комнаты только на четверых. – Она повернулась к папе. – Тебе в профкоме про это сказали?

– Ничего они не сказали. И в путевке ничего не говорится про это…

– Вообще, здесь не только четырехместные, – сказал парень. – Есть и двухместные. Но туда – только по блату. Не для простых смертных, вроде нас с вами…

– А чем вы вообще занимаетесь? Учитесь? – спросила мама.

– Отучился уже. В этом году закончил гродненский университет, филфак. Сам я из города Мосты. Может, слышали? В Гродненской области… К себе и распределился. Практику проходил в своей бывшей школе… – Он улыбнулся. – Натворил там дел – медалистам «четверок» понаставил. Думал – выгонят и практику не зачтут… Но потом все нормально получилось…

– Вот ведь какое совпадение, – сказала мама. – Мы коллеги с вами. Я веду русский язык. В Могилеве…

– Надо же, действительно совпадение… А вы, наверно, тоже учитель?

– Нет, я технолог, – сказал папа. – Работаю в техотделе на лифтовом.

– Да, прошу прощения, я не представился. Саша. Но некоторые зовут меня Шурик, и я не обижаюсь… Люблю «Операцию “Ы”». Хорошее кино, веселое…

* * *

На деревянном дельфине с облупившейся краской и надписью «Каролино-Бугаз-1984» сидела толстая тетка в черном купальнике. Фотограф присел перед ней на корточки, крутил объектив.

Рядом с нами загорала семья из пятнадцатой комнаты – родители и пацан, коротко стриженный, со свежим шрамом от царапины на щеке. По возрасту вроде такой, как я. Он листал журнал с картинками: пароходы, самолеты, машины.

– Это – «Моделист-конструктор». – Пацан пододвинул журнал ко мне. – Посмотри, если хочешь.

На странице была фотография военного самолета и его чертеж. Я спросил:

– Его можно сделать самому?

– Да, только не дома, а в кружке. Я хожу в авиамодельный. У себя, в Минске. И собираю модели самолетов.

Я кивнул. Он сказал:

– Меня зовут Руслан. А тебя?

– Игорь.

– А откуда ты?

– Из Могилева. У меня тоже есть самолеты, но мало. В основном – модели машин.

– А самолеты какие?

– «Тридент»…

– «Трайдент».

– …сверхзвуковой истребитель-перехватчик…

– Знаю такой, это на самом деле – «МиГ-21». Просто на коробке не написали. Названия военных самолетов писать нельзя…

– Почему нельзя?

– Чтобы враг, если увидит модель, не знал, что есть такой настоящий самолет. Чтобы думал, что это просто так, игрушка…

– Какой враг?

– Например, агент ЦРУ. Знаешь, что такое ЦРУ?

– Знаю. А что, их разве много?

– Кого?

– Агентов ЦРУ?

– Вряд ли. У вас в Могилеве, может, нет ни одного. Но в Минске точно есть. Минск – столица республики.

* * *

Мама намазывала мне спину кефиром – я сегодня сгорел. Дверь комнаты была приоткрыта. Папа курил и разговаривал с дядькой из соседнего номера.

– Папробавау я ихния шпроты, – говорил дядька. – У том магазине – если идти тудэма. – Он показал рукой. – И что-то не дужа и укусныя. Думау, что мора близка, далжны быть харошые.

Папа кивнул, выбросил окурок и вернулся в комнату.

– Он что, из деревни? – спросил я. – Почему он так говорит по-колхозному?

– Тише ты! – сказала мама. – Вдруг услышит…

Папа захлопнул дверь.

– Да, из деревни. Директор совхоза… В нашей области притом, в Могилевской… В Шкловском районе.

– Зато живет с женой в двухместной комнате… – сказала мама.

– Я сразу не понял, про что это он говорит, про какие шпроты, – сказал папа. – Мы ж в тот магазин три раза заходили, и нет там никаких шпротов. А потом понял, что у него любые консервы в масле – это шпроты.

Мы все трое засмеялись.

Я спросил:

– А ты, папа, мог бы быть директором совхоза?

– Что значит – мог бы? Зачем?

– Ну, вообще… Нам тогда бы дали двухместный номер, а мне – третью кровать…

– Дело не в этом. Я к совхозам отношения не имею. Я – инженер…

– Ну а директором завода?

– Теоретически мог бы…

– Неужели? – спросила мама. – И когда это может произойти? Сколько нам еще ждать?..

– Спроси что полегче.

* * *

Я и Руслан шли вдоль моря, мимо деревянных бараков – баз отдыха. Впереди был мост и стояли портовые краны.

Что-то засвистело, зашумело, над пляжем пронеслись три военных самолета.

– Здесь граница недалеко, – сказал Руслан. – Поэтому и летают.

– С кем граница?

– С Турцией. Ты что, географию в школе не учил?

– Учил.

– А знаешь, какая страна, с которой СССР граничит, – самая опасная?

– Не знаю. Китай?

– Почему – Китай?

– Ну, я помню, когда Китай напал на Вьетнам, Брежнев сказал, что мы их сотрем с лица земли, если они не уйдут…

– Нет, я про это не знаю. А самый опасный сосед – Норвегия. Потому что она входит в НАТО. Знаешь, что такое НАТО?

– Знаю. А кто тебе сказал, что они самые опасные?

– Географ в школе.

– Ты что, любишь географию?

– Так, более или менее…

– А у меня дядя – учитель географии… Ты хорошо учишься?

– Да, в основном – на «пятерки», только по русскому и белорусскому «четверки». А ты?

– У меня пополам примерно – половина «пятерок», половина «четверок».

– А в Минске ты был?

– Один раз. Папа ездил от завода на хоккей болеть за минское «Динамо» и брал меня с собой.

– Не, хоккеем я не увлекаюсь, и футболом тоже.

– И я не увлекаюсь. Мы и не пошли тогда на хоккей. Другие дядьки с завода пошли, а мы ходили в музей истории войны, а потом – по магазинам. Колбасу покупали, конфеты…

– У вас что, нет колбасы?

– Бывает, но редко.

– И конфет тоже нет?

– Нет, конфеты есть – карамель всякая, ирис, «Золотистые», «Дюшес», шоколадные тоже – «Осенние», «Лимонные», «Черемушки»… А в Минске мы покупали большие, «Столичные». Знаешь? И еще – «Трюфели». Таких у нас нет. А раньше, давно – я еще в сад ходил – папа привозил из Минска шоколадные бутылочки с ликером. Коробка такая, как обычные конфеты, а в ней – маленькие бутылочки в фольге… Ты ел такие когда-нибудь?

– Да.

– И сейчас они есть в магазинах?

– Бывают, но я давно не видел.

Базы отдыха кончились. Мы подошли к мосту через пролив между морем и лиманом. Перед мостом в будке стоял солдат с автоматом. Рядом был грузовой порт с тремя кранами «Ganz». Краны не работали.

– Через сколько поднимут мост? – спросил Руслан у солдата.

– Минут через пять. Сигареты есть?

Руслан покрутил головой.

– А у тебя? – Солдат посмотрел на меня.

– Нет.

По лиману плыл к мосту буксир. Он тянул за собой большущую баржу с песком.

– А пепси-кола у вас продается? – спросил Руслан.

– Не-а. Бывает, но редко. А где ты в Минске живешь, в каком районе?

– Ты что, знаешь в Минске районы?

– Нет, просто интересно.

– В Серебрянке.

– А я – на Рабочем поселке.

– Что, так и называется?

– Вообще, правильно – поселок Куйбышева, но все зовут «Рабочий поселок» или просто «Рабочий».

Средняя часть моста поехала вверх на сваях. Я ни разу не видел таких мостов. Видел в кино, как разводят мосты в Ленинграде, но там совсем по-другому: мост разламывался пополам, и половинки задирались вверх.

* * *

Папа и Шурик сидели на кровати, между ними стояла доска с маленькими магнитными шахматами. Я сидел на стуле и наблюдал за игрой. Папа выигрывал – у него оставался ферзь, а у Саши – только ладья.

Папа взял с тумбочки бутылку вина, налил по полстакана себе и Саше. Они чокнулись, выпили, поставили стаканы на тумбочку.

– Шах, – сказал папа.

Дверь отрылась, зашла мама.

– Ну, как Кишинев? – спросил папа.

– Галопом по Европам. Экскурсия по городу – два часа, потом два часа на магазины – и назад. А вы все пьянствуете?

– Не пьянствуем, а культурно развлекаемся. В шахматы играем…

– Можно подумать, я не вижу, как вы играете…

– Коньяк купила?

– Да.

Мама достала из сумки бутылку коньяка «Белый аист», показала и спрятала обратно.

– Сегодня вы его пить не будете, достаточно и вина. Тем более смешивать не надо, получится «ерш»…

– А что это ты решаешь за нас? Может, мы хотим попробовать молдавский коньяк? Что скажешь, Шурик?

Шурик поднял глаза от доски.

– Ну, вообще… В принципе, я не пью… Ну, пью мало, скажем так. Но если в хорошей компании, например… То, почему бы и нет… Или как? – Он улыбнулся.

– Коньяк с вином смешивать можно, – сказал папа. – Я в журнале одном читал. Это один тип спиртов – виноградные. Вот вино и водку смешивать нельзя…

– Ты сейчас что угодно придумаешь…

– Коньяк – напиток особый, – сказал папа. – С ним никакая водка не сравнится. И никакое вино. Я, значится, в семьдесят пятом году отдыхал в Гагре… И жил со мной в номере такой Леня из Минска, начальник отдела снабжения на заводе имени Козлова. Он в коньяках разбирался прекрасно. Пришли мы с ним в первый день в ресторан «Гагрипш» – отметить, так сказать, наш приезд – и заказали бутылку коньяка. Приносит официант бутылку, наливает в рюмки, Леня попробовал и говорит: «Слушай, дорогой, мы гости из братской Белоруссии, хотели выпить хорошего грузинского коньяка, а ты что нам такое принес?» Он тогда сразу бутылку забрал и тут же принес хороший…

– Ой, чуть не забыла, – сказала мама. – Есть кое-что и для тебя, Игорь… – Она достала из сумки картонную коробочку, дала мне. Я раскрыл ее. Внутри была «молдавская пирамидка» – как кубик Рубика, только из треугольников.

– Спасибо. Я давно ее хотел…

– Интересные все это штуки, – сказал Шурик. – Но и сложные… У нас у одного в общежитии был кубик Рубика… Я раз взял, крутил-крутил, крутил-крутил… Может, минут пятнадцать. И так ничего не собрал…

– А его так просто не соберешь, – сказал я. – Нужно знать схему. Мама брала в библиотеке журнал «Наука и жизнь», там была схема…

– Смотри-ка ты, – сказал Шурик. – Схема…

* * *

Электричка ехала вдоль моря. Еще не было восьми утра. На пустом пляже стояли две палатки и зеленая «шестерка». Парень в плавках разводил костер. Еще двое купались. Море было спокойным, почти без волн – светлое у берега и темное у горизонта. На горизонте, далеко-далеко, плыл пароход.

Напротив нас сидели папа с дочкой, загорелые, с вещами – видно, тоже ехали с отдыха. Дочке было, наверно, столько лет, сколько мне. Она была в «настоящих» вытертых джинсах и темно-синей майке. Я поглядел на нее. Она отвернулась и стала смотреть в окно.

– Устала я что-то от этого отдыха, – сказала мама. – Хочется скорее домой…

– А я бы остался еще недельки так на две… – Папа улыбнулся. – Солнце, море, что еще надо? А тебе, Люба, жаловаться вроде бы не на что: готовить не надо, убирать не надо…

– Только что готовить не надо. А в одной комнате с чужим человеком – это хорошо? А помыться нормально нельзя, душа с горячей водой нет – это хорошо? Нет, не надо мне это море, лучше куда-нибудь недалеко поехать, но чтобы нормальные условия…

– А ты, Игорь, что скажешь? Остался бы еще на море?

– Да, конечно, остался бы.

* * *

На ванне лежал лист фанеры, накрытый клеенкой. На нем я расставил увеличитель УПА, красный фонарь, ванночки с проявителем, водой и фиксажем.

Еще одна ванночка, для окончательной промывки, стояла в раковине.

Фотографировать я начал в школе, в фотокружке. Его вел Владилен, учитель труда. Я ходил туда целый год, весь пятый класс. Нам выдали «Смены-8м» и по одной пленке «Свема-65» на месяц. В конце месяца мы проявляли пленки и печатали фотографии в туалете на третьем этаже – Владилен переделал его в лабораторию. К окончанию пятого класса родители подарили мне такую же «Смену» и увеличитель.

Я положил фотобумагу в рамку под увеличителем, отодвинул красное стекло, отсчитал три секунды, задвинул стекло обратно и опустил фотобумагу в проявитель. Начало проявляться изображение – я и мама на фоне одесского оперного театра.

Я отрывал фотографии от блестящих пластин глянцевателя и давал Наташе. Она рассматривала их и клала на стол.

– Завидую вам, – сказала она. – Море… Не то что этот дурацкий лагерь труда и отдыха. Месяц копаться в земле, полоть свеклу. Ф-е-е…

– Может, на будущий год поедем все вместе…

– На будущий год мне надо поступать…

– Ну, потом, когда поступишь. В августе…

– Если поступлю.

– Поступишь, куда ты денешься? В «машинке» на некоторых факультеты недоборы…

– Откуда ты знаешь?

– Дядя Жора раз говорил…

– А он откуда знает? Он что, там работает?

– Вроде друг его работает…

– Насколько я знаю, никаких недоборов там нет. Все хотят высшее образование. Хоть это ничего и не дает. Учитель или инженер получает меньше, чем любой рабочий.

– А почему так?

– Не знаю. Может, потому что у нас – диктатура пролетариата.

* * *

Я, Наташа и папа вышли из «Культтоваров» рядом с «Родиной». Я нес картонную коробку с магнитофоном «Беларусь-301». На «Родине» висела афиша фильма «Танцор диско». Он шел уже третью неделю.

Папа спросил:

– Ну что, довольна?

Наташа кивнула.

– Смотри мне, чтоб десятый класс закончила на «пятерки».

– Постараюсь. Не все от меня зависит.

– А от кого еще?

– От учителей.

– Не надо мне только зубы заговаривать, ладно? Если знаешь урок, ни один учитель не сможет придраться…

– Ага, не сможет, – сказал я. – Некоторые знаешь, как любят засаживать?

– А тебя пока вообще не спрашивали… Так, ну, вы – домой, а мне еще надо сходить по одному делу…

– Хорошо, – сказала Наташа.

Папа повернул к Пионерской. Мы прошли мимо похоронного бюро и Дома быта, вышли на Первомайскую.

Я спросил:

– Что ты будешь записывать?

– Сначала – Адриано Челентано и группу «Рикки э повери». У Ленки есть пластинки…

– А кассеты где возьмешь?

– Куплю.

– Кассеты – дефицит.

– Не такой уж и большой. Помнишь, зимой даже в «стеклянном» продавались… «Тэдэка» по восемь рублей…

– То было зимой…

– Ну и что? Может, еще где-то будут. В крайнем случае папу попрошу, чтобы привез из командировки.

* * *

Я открыл калитку бабушкиного двора, вывел велосипед. Его купили мне три года назад – зеленый «взрослик» минского завода. Смотрелся он еще как новый. Вместо переднего катафота я поставил пластмассового солдата-снайпера. Кроме того, у меня было по четыре желтых катафота на спицах каждого колеса и еще один катафот – на заднем брызговике. Брызговик я вырезал сам из куска резины – нашел его у забора автобазы.

Сашка, внук бабушкиной соседки, мыл у колонки свою старую «раскладушку». Он посмотрел на мой велик.

– Ну, хули ты красуешься? – сказал он. – Все равно у тебя катафоты снимут.

Сашка был младше меня на год – перешел в пятый класс в двадцать восьмой школе. Классе в первом или во втором у меня был «Орленок», а у Сашки уже его «раскладушка», и мы соревновались, кто быстрее. Колеса у «Орленка» были больше, и я всегда обгонял его, но Сашка мухлевал: проедет на три метра дальше, чем договорились, и кричит, что победил. Один раз я за это его отлупил. Сашка заложил своей бабушке, она прибежала к моей и долго кричала. Бабушка меня отругала, а я перестал соревноваться с Сашкой и вообще с ним говорить. В начале этого лета к нему пришли друзья – пацаны из двадцать восьмой, из шестого или седьмого класса. Они стояли у колонки и смотрели, как я накачиваю колеса. Когда я ехал мимо, один швырнул мне палку в спицы. Не попал.

Улица кончилась. Дорога справа вела к ремзаводу и переезду. Я повернул налево, разогнался, въехал на насыпь. Рядом с путями шла тропинка. На другой стороне путей лежали на покрывалах две тетки. Вокруг них бегали дети.

Я съехал с насыпи, долго катился вперед, не крутя педали, повернул налево в березняк. Раньше, когда еще ходил в детский сад, мы с папой приезжали сюда на его старом велике, я сидел на багажнике или на раме. У домов за станцией Буйничи папа говорил мне покараулить велик, а сам куда-то уходил. Его не было минут сорок или час, потом он приходил, и мы ехали в деревню Голынец – попить воды из колодца. Вода была холодная и вкусная.

Я выехал на дорогу к нефтебазе. На поле шевелились от ветра желтые колосья. К переезду подъезжал товарный состав: много одинаковых коричневых вагонов и цистерны – желтые и черные.

* * *

Зазвенел дверной звонок.

– Откроешь, ладно? – спросила Наташа.

Она сидела у стола и листала учебники за десятый – сегодня сходила за ними в школу. Я встал с дивана, прошел через комнату. Звонок зазвенел еще раз. Я споткнулся о чьи-то туфли в прихожей, схватился за стену, подошел к глазку. На площадке стоял дядя Жора.

– Кто там? – спросил я на всякий случай.

– Свои.

Дядя Жора сел на диван, открыл дипломат, достал два шоколадных батончика «Спартак».

– Держите, молодежь, это вам. Шоколад способствует умственной работе. Доказанный наукой факт.

– Спасибо, – сказала Наташа.

– Спасибо. Как раз такой, как я люблю – с помадно-сливочной начинкой.

– А с шоколадной что, не любишь? – спросила Наташа. – В следующий раз, когда мама купит, я у тебя заберу.

– А я не отдам. С шоколадной я тоже люблю, только немного меньше.

Я сорвал с батончика бумажку, развернул фольгу и откусил. Дядя Жора подошел к столу, взял учебник географии с цифрами 10 на обложке.

– Через два дня я по такому вот точно учебнику стану учить таких же, как вы… бездельников.

– Мы не бездельники, – сказал я.

– Знаю. Что, шуток не понимаешь?

– Понимаю.

– Как магнитофон – пока еще работает? – спросил дядя Жора.

– Ну да, – ответил я. – А что, он должен сломаться?

– Не доверяю я отечественной технике. А тем более сделанной в нашем городе. Хорошие магнитофоны – только японские. Наши – одно название.

– Вы это маме с папой скажите, – Наташа улыбнулась. – Хорошо, что хоть такой купили.

– Мне им это говорить не надо, сами знают. Но исходят из реальных возможностей – что, в принципе, правильно. Но ты, Наталия, уже через два года сможешь при желании купить себе приличный аппарат. Поедешь в стройотряд после первого курса…

– Ой, дядя Жора, давайте не будем загадывать… Надо сначала поступить.

– Поступишь, не волнуйся. И что ты уже записала себе?

– Так, пока еще мало. Тото Кутуньо, Челентано, «Рикки э повери»…

– Сплошные итальянцы, что ли?

– Ну да, а что такого?

– Есть столько хорошей музыки… «Битлз», «Дип Перпл», «Лед Зеппелин», а она слушает итальянцев…

– Все их сейчас слушают…

– И ты слушаешь, потому что все? Или тебе нравится?

– Нравится, в общем.

Я подошел к окну, отодвинул тюль, посмотрел на улицу. Со стороны Зеленого Луга ехал трактор-бульдозер с ковшом, весь в катафотах.

– Во сколько мама придет? – спросил дядя Жора.

– Она сегодня в районо на конференции, – сказала Наташа. – Поэтому, может быть, поздно.

– Ладно, тогда я, наверно, пойду. Передавайте привет ей и папе. И с наступающим Днем знаний. Знаете же, что первое сентября – теперь праздник, День знаний?

– И что это значит? – спросила Наташа. – Что первого в школу не надо?

– Надо, Наталия, надо… С какой это стати правительство вдруг устроит нам всем выходной?

– А зачем тогда такой праздник?

– Ну, есть у нас День металлурга, День танкиста, день еще кого-то… – дядя Жора хмыкнул. – Пусть будет еще и День знаний.

* * *

С разных сторон к школе шли пацаны и девки. Почти все малые несли цветы. Я отвернулся от окна. Наташа вышла из ванной – в белом кружевном переднике, с такими же кружевным воротничком и манжетами. Она взяла из трехлитровой банки букет гладиолусов: всем десятиклассникам сказали принести цветы.

– Комсомольский значок не забыла? – спросил я.

– Забыла. Хорошо, что напомнил. Остался на черном переднике.

– Завяжешь мне галстук?

– Ну ты даешь. Третий год пионер, а галстук завязывать не умеешь…

– Умею. Просто за лето забыл…

Я взял «дипломат» и вышел из квартиры. Наташа ушла минут десять назад. «Дипломат» мне купили еще в мае, но мама сказала не носить до осени, до шестого класса. Он черный, с простыми замками из блестящего металла, без украшений, кроме окантовки. Зато внутри – большой карман на замке, три маленьких кармана и кармашки для ручек. Края я обклеил черной изолентой – как другие пацаны. Если не обклеить, дерматин протрется, и выторкнется деревяшка.

Пацаны лепили на «дипломаты» наклейки с машинками или «бабами», но я не стал, чтобы не содрали. Свою наклейку-«бабу» я прилепил внутри. «Бабы» стоили дороже, чем машинки и всякие другие. Их привозили пацаны, которые служили в армии в Германии. Я купил свою у Гурона из двадцать восьмой за рубль пятьдесят, а ему привез его двоюродный брат.

Коля ждал меня между домами. Его «дипломат» был попроще, без окантовки, но с такими же замками. На обеих сторонах, во всех четырех углах, он налепил наклейки – гоночные машины.

* * *

На Колином балконе сушилось белье – пододеяльники, простыни, наволочки, чьи-то штаны и майка.

Я негромко свистнул. Коля подошел к окну, помахал мне рукой. Я зашел в подъезд, пробежал два пролета. Коля стоял в дверях.

– Заходи. Серый приехал.

Я сбросил туфли. Мы прошли через зал в угловую комнату – «детскую». Серый, Колин брат, сидел на кровати в голубой майке с надписью «футбол». Летом он поступил в минский РТИ. Мы поздоровались за руку.

– На выходные приехал? – спросил я.

Серый кивнул.

– И как Минск?

– Нормально. Ты уже ездил, когда метро открыли?

– Нет.

– И вообще в метро не был?

– Не-а.

– Тогда тем более советую съездить. Мне сразу непривычно было. Смотрю, ищу, где компостер – талончик пробить. Потом вспоминаю, что не надо, что уже заплатил…

– А как учеба?

– Лучше и не спрашивай. Школа по сравнению с этим – первый класс. Неделю только проучились, а столько всего назадавали – и по физике, и по «вышке»…

– Что за «вышка»? – спросил Коля.

– Высшая математика… И по «вышке», и по истории КПСС… Только сиди и учись…

– А в общаге сколько вас в комнате?

– Трое. Не, общага – нормальная, новая, можно сказать. Недавно построили. И от института недалеко.

Коля взял со стола колоду карт.

– Распишем «тысячу»?

Серый кивнул.

* * *

Я прошел под аркой «китайской стены» – так звали длинный дом на Первомайской, рядом с Домом быта, – поднялся по ступенькам шестнадцатой школы. На двери в коридоре висела табличка «Городская станция юных техников. Автомодельный кружок». Я постучал.

Кто-то крикнул:

– Заходи.

Я открыл дверь. Полкомнаты занимала трасса – как в игре «Мототрек», только раз в десять больше. У стен стояли столы, верстак и токарный станок. За столом в углу сидел усатый лысый дядька. Волосы с боков были зачесаны на лысину. Он посмотрел на меня и сказал:

– Ты что, в сарай зашел?

– Нет.

– А раз нет, то что надо сделать? Наверно, поздороваться, да?

– Здрасьте.

– Ну вот, другое дело. Что ты хочешь?

– Автомодельный кружок здесь?

– Да.

– Хочу записаться…

– Зачем?

– Так. Интересно. Модели машин собираю…

– Модели – это одно, а здесь совсем другое. Здесь – спорт. Как футбол или хоккей, только главное – не сила или скорость, а техника. Голова должна быть на плечах, и чтобы руки не под кое-что заточены. Ты понял?

– Понял.

– А если понял, то решай, надо тебе это или нет. Мне такие не нужны, которые запишутся, придут два раза – и с концами. Здесь должна быть дисциплина, строго три раза в неделю – понедельник, среда, пятница. И работать: делать машины – паять, детали вытачивать на станке. В каком ты классе?

– В шестом.

– Учишься как?

– Хорошо.

– Хорошо – это как? Сколько «троек»?

– Нисколько.

– Что, серьезно?

– Могу принести дневник.

– Ладно, верю. Но это – не самое главное. Ты можешь быть хоть отличником, но если руки – как у девочки, здесь тебе делать нечего. Ну что, записывать тебя?

– Да.

Он выдвинул ящик стола, вынул книгу учета с замасленной обложкой, открыл.

– Меня зовут Роговец Александр Григорьевич. Я – кандидат в мастера спорта СССР, тренер автомодельного кружка. А тебя как зовут?

– Игорь.

– А фамилия?

– Разов.

– Ну, смотри. Записался – надо работать. Мне здесь ротозеи не нужны. Это спорт, одна разница, что технический. Как минимум два раз в год – соревнования. Сначала – трассовые модели. В январе. – Он кивнул на трассу. – Но это так, детские игрушки. А потом, в апреле – «область» по кордовым моделям. В Бобруйске. В мае – «республика» в Минске. Туда едет команда, которая выиграет «область». Выиграем мы – едем мы, выиграет Бобруйск – едет Бобруйск.

* * *

В дверь позвонили. Я открыл глаза. Было еще темно. Звонок зазвонил еще раз, потом еще и еще.

– Кто это может быть? – сказала мама папе. – Подойди, мало ли что?

Заскрипела кровать, мелькнула в темноте белая папина майка. Позвонили еще раз.

– Кто там? – спросил папа в прихожей.

Щелкнул замок.

– Папа пьяный, бьет маму… – Я узнал голос Ольки Якимович с четвертого этажа. Она училась на год младше меня.

– Не бойся, зайди, – сказал папа Ольке.

Скрипнула входная дверь. Мама встала, прошла в прихожую в своей длинной розовой ночнушке.

– Не плачь, Оленька, все будет хорошо. Пошли на кухню… Дать тебе воды?

Зажегся свет в зале, скрипнула дверь.

– Что такое? – спросила Наташа.

– Ничего. Ложись, – ответила мама.

Захлопнулась входная дверь – вернулся папа.

– Пусть, может, Оля пока останется пока у нас? – спросила мама.

– Не, я хочу домой, – захныкала Олька.

– Пусть идет, – сказал папа. – Там вроде все уже спокойно.

Олька вышла. Зашлепали по ступенькам ее тапки.

Мама и папа вернулись в комнату. Я притворился, что сплю.

– И что там у них было? – шепотом спросила мама.

– Как обычно. Пришел поздно, пьяный. Она начала ему вычитывать…

– Наверно, не вычитывать, а просто спросила…

– А какая разница?

– Никакой. Давай спать.

* * *

– Малые, дайте проехать на велике! – крикнул нам с Колей пацан. Он с двумя другими шел от училища, СПТУ-1. Все трое были в серых одинаковых костюмах – такие выдают в училищах. Мы поехали быстрее, пацаны не побежали.

У клуба на постаментах стояли два трактора, колесный «Беларусь» и гусеничный «ДТ». В СПТУ-1 учились на трактористов и комбайнеров.

Мы объехали лозунг «Продовольственную программу – в жизнь», слезли с велосипедов. За красным деревянным каркасом с фанерными белыми буквами стоял дзот. Он наполовину зарос травой. Отсюда, с холма, был виден весь город: центр с «китайской стеной» и домами на Первомайской, завод Куйбышева, районы Заднепровья, речной порт с кранами и две баржи с песком у берега, деревянные дома Гребенева. Дальше, на горизонте, дымили трубы «Химволокно».

Коля сощурился.

– Ты что, и в очках плохо видишь? – спросил я.

– Да, они уже слабые. Надо заказывать новые.

– Хочешь пойти со мной в автомодельный?

Он помотал головой.

– Не. Знаешь, мне это не особо интересно…

– Там тоже паять надо уметь…

– Я и так умею. Я лучше сделаю радио, например. Зачем мне машины?

– А если радиоуправляемую?

– А что, такие тоже там есть?

– Не знаю, может, и есть.

– Ладно, посмотрим.

– Это наш дзот или немецкий?

– Немецкий. Наши оттуда наступали, из-за Днепра. А дзотов таких было много, один возле ремзавода, но его снесли, когда строили дом возле «стеклянного»…

– Битва на Буйническом поле?

– Не, это раньше было, в сорок первом. Когда немцы наступали. Там, где памятник стоит и камень Симонова…

– Да, про Симонова я знаю, дядя Жора говорил. Симонов там воевал тогда, а потом он стал писателем в Москве. Дядя сказал, что у него был даже свой самолет… И он потом хотел, чтобы когда умрет, его сожгли, а пепел рассыпали на Буйническом поле…

– И так сделали?

– Не знаю, наверно. Раз памятник поставили…

– Ладно, может, поехали домой? – Коля посмотрел на часы. Ему недавно купили «Электронику-5» в черном пластмассовом корпусе. – А то скоро кино. «Вечный зов», пятая серия…

* * *

До конца политинформации оставалось пять минут. Я рисовал ручкой машину на полях «Пионерской правды». Лозовская читала по тетрадке доклад:

– …За те деньги, в которые обходится строительство одной подводной лодки, можно построить целый современный химический комбинат, а за один самолет-истребитель – целый город для ста тысяч человек.

– Молодец, Наташа, – сказала классная. – Очень хорошо подготовилась, все должны брать пример… Вот видите, что происходит в мире? Об этом нельзя забывать ни на минуту. Угроза ядерной войны – самая большая угроза, с которой сегодня сталкивается человечество…

Я поднял глаза от газеты, глянул в окно. По асфальту двора бегали дети из продленки. У мачты для флага стояли две их воспитательницы. Учитель труда Владилен грузил доски в багажник своего «москвича». В кабинете медсестры сидел, разинув рот до ушей, Шестаков из «А» класса – с этой недели в школе лечили зубы. Нашему классу сказали, что будут лечить в четверг.

Наташа и мама сидели за большим столом в зале. Наташа делала уроки, мама проверяла тетради. У мамы был методический день, она не ходила в свою школу.

Я спросил:

– А что, на самом деле может быть ядерная война?

Мама подняла голову, посмотрела на меня.

– Наверно, может…

– И что, мы все погибнем?

– Ну… Не надо так говорить. Люди ведь борются за мир, против гонки вооружений…

– Но погибнуть все равно можем, – сказала Наташа.

– И ты не боишься? – спросил я.

– Я про это как-то не думаю…

– А ты, мам, боишься?

– Не знаю. Если все-все погибнут, то не страшно. Ладно, хватит про это. Иди лучше мой руки и обедай. Я только что щи разогрела.