Текст книги "Возвращение"

Владимир Козырев
Возвращение

* * *

© Козырев В. В., 2018

Сеть

 
Невидимой сетью опутаны души,
И жилы не в силах удерживать кровь,
А слово поэта все глуше и глуше,
Как падают в траву незрелые груши,
И голос дробится о выступы строф.
 
 
Мы ходим на службу отсчитывать будни,
Нам утро не в радость и вечер в укор,
Казалось бы, сеть уничтожить не трудно,
Да можно ль вести океанское судно
По вольной стремнине, катящейся с гор?
 
 
Серьезные лица, усталые взоры,
И твердая вера в спасительный труд, —
И души заносит губительным сором,
А зимы мелькают лиловым узором,
И весны бегут вереницей минут.
 
 
Столетье бесславно подходит к финалу.
Итоги подбиты и можно во гроб.
Мы много читали, а знаем так мало,
И хочется верить, что можно сначала
Наметить пунктиры извилистых троп.
 
 
И вдруг, как бы разом опомнившись всуе,
Мы вспомним себя и, нацеливши взлет,
На пыльном асфальте рапирой рисуя,
Распутаем душу, девчонку босую,
И хлынут поэзии вольные струи,
Взрывая сковавший нас призрачный лед.
 

17 апреля 1982 г.

«Читаю: „Ночью выпал снег“…»

 
Читаю: «Ночью выпал снег» —
И кажется: беда.
Но город ночью был во сне
И снега не видал.
И как он падал – разбери:
Метелью иль шатром?
Мы ночью жили взаперти,
А утром грянул гром.
Не видел снега ни один
Читатель этих слов.
Ложился белый господин
За гранью крепких снов.
Я знаю, ночью выпал снег
Завесой белых масс.
А зыбкой зимней белизне
И дела нет до нас.
 

февраль 1984 г.

«Вот и космос-танцор кастаньетами вдруг застучал…»

 
Вот и космос-танцор кастаньетами вдруг застучал.
За надменным зрачком ни лучей, ни усталых светил.
Завершается ночь и приходит начало начал,
Лишь мерцает светильник, который ты сам засветил.
 
 
Бога нет в небесах, значит, некому стало решать.
Следом старость идет, и кого я ищу – не пойму.
На экране слепого кино невозможно дышать,
Дым прожектора сеет хаос, означает войну.
 
 
Звездный свет обветшал и пролился дождем в эту ночь.
Звери вышли из клеток, и будет им что на обед.
И по плоским камням горизонт, убегающий прочь,
Размыкает пространство пустыми хвостами комет.
 

11 мая 1997 г.

«Не ведаю, чем кончится сегодня…»

 
Не ведаю, чем кончится сегодня,
Один из вереницы зимних дней.
Пространство за окном в одном исподнем
На пуговицах бронзовых огней.
 
 
Покрыты мраком стены башен, двери,
И окна, где не пьют и не гостят.
Укутал сон углы, мечты, постели,
Волокна плоти на седых костях…
 
 
Но как ни странно, ночь живет и слышит,
Как Себастьян небесный перезвон.
И воздух смолк. В углах затихли мыши.
А что потом: кабак, подъезд, притон?..
 
 
Молчит Луна, ночных огней царица
И неба редкозвездная печать.
Не ведаю, чем кончится страница,
О Господи, но надо промолчать.
 

декабрь 2002 г.

Россия

 
На карте мира в бледно-красный цвет
Раскрашена, разлита по широтам,
Страна-растлитель и страна-поэт,
Пропитанная завистью и потом.
 
 
Страна бесправья и страна надежд
Не извлекла из прошлого урока.
Под властью коронованных невежд,
Ты внемлешь предсказаньям лже-пророков.
 
 
Многострадальна проклятая Русь,
Задавленная собственною силой.
Но если вновь на Землю явится Иисус,
Уверуйте: родится он в России.
 

6 июня 1981 г.

«Я не пишу банально и понятно…»

 
Я не пишу банально и понятно,
Лишь оставляю теневые пятна
В квадрате разрисованном так ярко,
Как Вечный город под небесной аркой.
 
 
И что есть жизнь, а что творенье Бога
С годами забываю понемногу.
Что происходит за границей мира,
Кому принадлежит моя квартира?
 
 
Вопросы эти прежде не на шутку
Меня терзали, было просто жутко
И жить, и спать, особенно в квадрате
Пустой и неухоженной кровати.
 
 
Ходить в театры, парки, рестораны,
Считать рубли в обтрепанных карманах
И пить коньяк на ледяных аллеях
И прочих сходках… кажется, старею.
 
 
Завел привычку ничего не помнить.
На зов грозы не выходить из комнат.
Не обращать внимания на женщин
И утруждать перо как можно меньше.
 
 
Конец всему и, может, даже смерти.
Забыл обратный адрес на конверте
Её посланий и сакральных мыслей,
Её стихов и проч. в таком же смысле.
 
 
Вода с лимоном, солнце, белый город
Где непонятно что такое голод,
И где страна, в которой что-то стою?
Наверно, за Полярною звездою.
 

1996 г.

«Переулок в апреле, фонарь и звезда…»

 
Переулок в апреле, фонарь и звезда
Туго стянуты острой невидимой нитью.
На чарующий запад ушли поезда,
Улетела фортуна на крыльях наитья.
 
 
Не прорвать одиночество, не воплотить
Мне мечтаний моих в судьбоносные струи.
Разве можно разгрызть эту острую нить
И к звезде прикоснуться живым поцелуем?
 
 
Это бред, это боль, это замкнутый сон.
Я навечно подвластен капризам мортидо.
Если в чем-то и есть бесполезный резон,
Только в том лишь, чтоб глубже упрятать обиду,
 
 
Чтоб достойно нести эту жуть, эту дрожь:
Всё же лучше, чем космос пустынный и гулкий.
Даже если по горлу проследует нож,
И звезда обожжет в городском переулке.
 

«Как много свобод посулили газеты…»

 
Как много свобод посулили газеты.
Но лучше остаться свободным поэтом.
И чтоб подчиняться не шефам искусства,
А рифмам и метрам, рассудку и чувству.
 
 
Зачем нам свобода? – Она уже с нами,
Хоть мы и хандрим за гнилыми стенами,
Хоть мы и опутаны липкой границей.
Дитя человека свободным родится.
 
 
Ну сделайте шаг и познайте страданье,
Но только свободно и в меру желанья.
Испробуйте все, что дарует природа,
Поддайтесь паденью с вершины свободы.
 
 
И если вы все ещё пленник успеха,
Попробуйте хоть не удерживать смеха
Над всем, что не искренно, пусто и ярко
И будет вам воля прекрасным подарком.
 

8 июля 1988 г.

Новогоднее

 
Снежный вечер, черный омут,
Пламя вьюги за окном.
Жизнь возможна только дома,
Мыслить только об одном.
 
 
Бьют часы, их звон венчальный,
Как блеснувшие ключи,
Безотрадно и печально
Распыляется в ночи.
 
 
Я купаюсь в кольцах дыма —
Синих, желтых и немых.
Беспредельно нелюдима
Эта одурь в нас самих.
 
 
Звезды пляшут по квартире
В окруженьи белых крыл.
Как тоскливо в Божьем мире
Всуе вспыхнувших светил.
 

29 декабря 1987 г.

«Невозможно обмануть время…»

 
Невозможно обмануть время.
Невозможно отпугнуть случай.
Бесполезно прокалять семя,
Чтобы корни проросли лучше.
 
 
Невозможно обольстить слово,
Рифмовать на рубеже мира.
Не старайтесь напоить злого.
Не пытайтесь убедить Лира.
 
 
Не стремитесь пробудить совесть
У того, кто торговал кровью.
Не пытайтесь сотворить помесь
Из небес и золотой кровли.
 
 
И когда на острие трое,
Не мечтайте уберечь Трою.
Не берите на себя много,
Невозможно победить Бога.
 

1989 год.

Осень

 
В этой странной роли
Сном себя не тешь.
Осень в ореоле
Призрачных надежд.
 
 
Кажется, что рядом
Уж почти что год
За печалью взгляда
Музыка живет.
 
 
Но неистребима
Вера в чудеса,
Приостановила
Стрелки на часах.
 
 
В легком повороте,
В тонких лентах снов
Вкралась в эту осень
Правда ясных слов.
 

сентябрь 1981 г.

Игра

 
Играю в шахматы с судьбой,
Где каждый ход – зевок.
Гнедые кони рвутся в бой,
Но им и невдомёк,
Что неприкрытый мой король
На краешке доски
Прижат ферзём, плохая роль,
И тщетны все броски.
 
 
Судьба промашки не дает,
Играет – первый класс.
И рок мои фигуры бьет
Уже в который раз.
Мечом сверкает черный ферзь,
Расстроен белый ряд,
Запас фигур исчерпан весь,
И неизбежен мат.
 
 
Но в вихре замыслов своих,
О времени забыв,
Судьба играет за двоих,
А я пока что жив.
Мне в помощь время: по часам
Стучу, приподнят флаг.
Успею, ведь уже и сам
Я шахмат черный маг.
 

20 октября 1981 года.

«Когда иссушит вены страсть…»

 
Когда иссушит вены страсть
Не красьте слога.
И чтоб купить, а не украсть —
Платите Богу.
 
 
И если трудно сделать вдох —
Бессильна йога.
Зажгите порох, а не мох —
Просите Бога.
 
 
Судьба нелепа и строга,
И все ж, в истоках
Узнайте брата – не врага,
Любите Бога.
 
 
Узнайте о его тоске
Хотя б немного.
Не стройте храмы на песке —
И верьте Богу.
 

12 марта 1981 г.

Про эти стихи

 
Погашен свет, и холод свят,
Как древняя земля.
В окно вонзила снежный взгляд
Беззвездная зима.
 
 
Как будто иглы колют мозг,
И тот теряет мощь.
Ну а за окнами мороз
И ледяная ночь.
 
 
И стынет дух, темнеет кровь,
Взрывается строфа.
По нервам выбивают дробь
Запретные слова.
 
 
Я лягу в час и встану в шесть,
Закончу этот стих.
За ним судьба и, вроде, здесь
Черты не провести.
 
 
Когда любовь вернется в сад
И постучится в дверь,
Во мне не смолкнут голоса
Ошибок и потерь.
 
 
И будет так же свят мороз,
И будет новый век.
Открытый стих, простой вопрос,
Прощенный человек.
 

Зимняя фантазия

 
Лафитный хрусталь, золотое перо,
И жаркий огонь в очаге.
И пышет румянцем с грибами пирог,
Как летний загар на щеке.
И снег за окошком кружится волчком,
И прячутся тени в углах.
А пепел, как иней, ложится молчком
На сочных и жарких углях.
И тонкие пальцы коснутся щеки,
И дрогнет огонь на свечах.
И будут шаги и близки, и легки,
Как в светлых полночных мечтах.
И будет огонь полыхать до утра,
Подобный январской звезде…
Да нет у меня золотого пера
Очаг написать на холсте.
 

25 января 1982 г.

«Мы затаились, словно на картине…»

 
Мы затаились, словно на картине,
Укрывшись в серебристой паутине.
И ходят тени по коврам музея:
Искусствоведы, девы, ротозеи.
 
 
Они проходят вереницей мимо,
Не то цари, не то плохие мимы,
В их лицах отраженье интереса
К героям возрожденья и прогресса.
 
 
Я узнаю поклонницу у входа,
Она не заходила больше года.
Теперь на нас опять вернулась мода, —
А может, на сюжет такого рода.
 
 
Он создан в масле в середине века,
Хоть в ту эпоху с маслом было туго.
За серебром – четыре человека,
Четыре полюса земного круга.
 

октябрь 1987 г.

«Солнце сбросит гроздья денег…»

 
Солнце сбросит гроздья денег —
Разноцветные мазки.
Каждый вечер бродят тени
Парадоксами тоски.
Крыши, стены, магазины,
Входы в метрополитен
Исполины, соки, вина
Медный жар за декольте.
Тонким оловом струится
Меж ладоней, лиц и глаз
Терпкий сок, как смех блудницы
Как распад лучистых масс.
Вавилонская соната —
Натрий, барий и мышьяк.
Сон без дна, как шах без мата
Или просто вскрытый шах.
Сколько лет и сколько весен
До скончания времен.
Завтра август, следом осень,
А за ней – Армагеддон.
Тень легла со мною рядом,
Не рассориться бы с ней.
Не ершись, натешься ядом
И дождись дождливых дней.
 

июнь 1986 г.

Пишите в рифму

 
Я не объеду дружеские страны
Как автор прогрессивного романа.
От длинной прозы попросту устану,
А ехать дикарем не по карману.
 
 
Мне не бродить по зимнему Парижу,
Не пить коньяк с богемою Монмартра,
И цель моя неизмеримо ближе —
Хороший сон, квартира и зарплата.
 
 
В июльский зной не прошвырнуться в Ниццу,
Чтоб под листвой приморского бульвара
Звенящая гавайская гитара
Мне б спела даром – даже не приснится.
 
 
Не любоваться прелестями Рима,
Не говорить с Феллини об искусстве
Писать по-русски можно только в рифму,
И очень плохо говорить по-русски.
 

декабрь 1981 г.

«Так в эпоху и войдешь…»

 
Так в эпоху и войдешь
Через сотню лет.
Два огня – свеча и нож
На твоем столе.
Сталь мерцает и горит
Именем твоим.
Над тобой во тьме парит
Падший Серафим.
Ночь пронзительно чиста,
Сладостна, как кровь.
Бог вложил в твои уста
Дерзкую любовь.
По столетью пробежит
Пламенная дрожь.
И в руке твоей дрожит
Алый, хладный нож.
 

29 декабря 1987 г.

«Я смотрел на икону…»

 
Я смотрел на икону,
Я дышать перестал
И стоял вне закона
Перед ликом Христа.
Пред горящей свечою,
Освещающей храм,
Оглушенный покоем
И бессильем пера.
И ничтожностью рифмы,
И никчемностью слов
Человеку из мифа,
Из мистических снов
Не нашедши названья.
Но при выходе, вслед,
Вдруг услышал признанье:
– Я такой же поэт.
 

август 1981 г.

Рождение мифа

 
Её вращает по всем широтам.
Страна большая и оттого-то
Покуда воля и страсти живы,
В магнитном поле танцует Шива.
И мечет фразы Амур, как стрелы
Поменьше грязи, побольше тела.
Попал он точно – в глазах двоится.
Поставьте точку, не та страница.
Не то решенье – устал изрядно.
Не много ль женщин невероятных?
У Люцифера не много ль света?
Побольше меры в такие лета.
Клубами серы вершатся туры.
Бьет в Люцифера стрела Амура.
И, потрясенный избытком фальши,
Ушел со сцены коварный мальчик,
Неподражаем в своем наиве.
Но продолжает свой танец Шива.
И продолжаем игру без веры.
Страна большая у Люцифера.
 

28 октября 1985 г.

И.Ж

1.

 
Ты ворожишь в оправе из цветов,
В орнаменте пурпуровых букетов.
Но я к желанной страсти не готов
Я из плеяды горестных поэтов.
И Бог манящий миг дорисовал
Небрежною и точною улыбкой.
Слепящим светом огненных зеркал
И талией губительной и гибкой.
А через год томительной тоской
Застыну, этот миг воспоминая.
И будет пуст бессмысленный покой
И будет слеп пустынный берег рая.
И будет мир, как кожа – золотым,
Дразнящим и приветливым навеки,
Как этот сладоносный, легкий дым,
И эти злом очерченные веки.
 

15 июня 1989 г.

2.

 
Я пред тобой в изгнаньи и в жару,
А ты перебираешь мишуру,
И ногти серебристые насквозь,
Как через мякоть ограненный гвоздь,
Приковывают к жуткому кресту.
Я виден всем убогим за версту.
И вырастают мрак и пустота,
Промеж камней змеёй звенит вода,
Но не напиться, закипает кровь,
Как детская бессильная любовь,
И только звон, и только немота,
И только бьет и дразнит красота.
Я всё приму: позор и благодать
И буду, как стреноженный, стоять
Пред этим телом – пламенность и мгла
На влажность кожи золотом легла.
И будет крест, и будет страшный суд
И многих перекрасят и спасут.
Но плоть моя в изгнанье и в дыму
Сгорит дотла, я рая не приму.
 

15 июня 1989 г.

Поэтам

Как вам пишется, поэты?

 
Бьёт ли творческое пламя?
Зашибается ль монета
За дубовыми столами?
Есть ли черная икорка
В холодильниках высоких?
Не поверите – с восторгом
Я читаю ваши строки.
Как из ямбов сделать люстру,
Охрусталенное солнце,
Как возвышенные чувства
В золотые вставить кольца.
Ваши рифмы, словно мифы
О величии народа.
Очень нравятся халифу
Героические оды.
Вечерами же, за чаем,
Помянете о культуре,
С сожаленьем отмечая,
Что конец литературе.
Голосов потоки льются,
Раздается отовсюду:
– Разрешите пропихнуться
К поэтическому блюду.
Но Пегас не возит даром,
Я за вами не успею.
Вы в Пицунду? За загаром?
Мне ж в метро за пять копеек.
 

27 августа 1981 г.

Пир

 
В полнокружие Луны,
В окруженьи дам
Приезжают колдуны
В гости к колдунам.
Сатана дает обед,
Собран высший свет.
Будут маршал и поэт
Вместе есть рулет.
Чернокнижные мужи
Быстро входят в раж.
А тем временем пажи
Сторожат гараж.
Чтобы порох Сатаны
Вспыхнул краской щек,
Попивают колдуны
Желтый коньячок.
И, глазея на луну
В вихре сладких дум
Вспоминает про войну
Боевой колдун.
Вспоминает лагеря
Полицай-колдун.
«Между нами говоря,
Маршал-то болтун.
Между нами говоря,
Год уже не тот,
И не нужен без царя
Этот идиот».
В звездах мантию надев,
Весь во цвете лет,
Им читает нараспев
Колдовской поэт:
«Славься, славься наш обед,
Сласти естества,
Ничего прекрасней нет
Власти колдовства!»
 

апрель 1984

Ад

 
Я просто прохожий, оваций не надо.
Иду по загаженным улицам ада.
Багряные тени ложатся на плиты,
Что к дню воскресенья гудроном политы.
Я голоден, слаб, и хочу помочиться,
Но нет туалетов в подземной столице.
Зато в ресторане накормят отравой, —
Нам всем на отраву даровано право.
Вдоль улиц убогих разят магазины,
Там пахнет остатками тухлой свинины,
И грешники ропщут: «Теперь по указу
Дают лишь по два килограмма заразы!»
Автобусы возят и вправо, и влево,
От бани до стройки, от склада до хлева.
И черт в портупее следит за порядком,
Чтоб в общем подъеме не пахло упадком.
Вас мучает жажда? – и нету вопросов:
Вам бес наливает стакан купороса.
А если поспать – то пожалуйста, с ведьмой.
Такой миловидной, что лучше сгореть бы.
И я возроптал: о за что же, за что же,
Чем я согрешил, всепрощающий Боже?!
И он мне ответил, слезая с распятья:
– Чего вы хотите, не в силах понять я?
Вы очень хотели всеобщего рая
И строили город, в экстазе сгорая:
Дворец для себя и сортир для собрата.
Нет, я не считаю себя виноватым.
 

июнь 1988 г.

«Вся в заплатках шла зарплатка…»

 
Вся в заплатках шла зарплатка
За бутылкою в палатку
С тем, чтоб кайфом скрасить вечер.
Ей окладище навстречу.
Говорит оклад солидно:
– Да тебя почти не видно!
Ты, мне кажется, намного
Меньше своего налога.
И вопрос довольно прост:
Может, ты лишь мой партвзнос?
Говорит ему зарплатка:
– Я, мой милый, для порядка.
Ведь советский инженер
Должен похмелиться!
Например, моей жене
Нужен муж-миллионер.
Где ж тут не напиться?
– Ну и ну, – сказал оклад
И пошел к себе на склад.
 

«Два стакана на оранжевом столе…»

 
Два стакана на оранжевом столе.
Мы на северном ветру, а не в тепле.
Звёздно плещется опаловый коньяк
Раз уж встретились, так выпьем просто так.
 
 
Фиолетовая осень над Москвой…
Нам ни капельки не хочется домой.
На ветру, на серебристом помеле
Два окурка на оранжевом столе.
 
 
Я с тобой уже не виделся давно
И не хочется, не хочется в кино
Просто вспомнить нашу жизнь и что, и как,
Просто выпить обжигающий коньяк.
 
 
У тебя и муж, и дети – ну и пусть.
У меня одна разболтанная грусть.
Я спрошу: ты помнишь Север? – ты кивнешь
И улыбкою гранатовой убьешь.
 
 
Больно сердцу, стыдно верить – ну и пусть.
Мы друг друга слишком знаем наизусть.
Ты вернулась, ты воскресла… но какой!
Обольстительной, пленительной, нагой.
 
 
У меня сегодня был волшебный день.
Даже тучи на него не бросят тень.
Два глотка, судьба и осень, ты живешь,
Ярко светятся гранат, глаза и нож.
 

01 ноября 1988 г.

«Пистолеты заряжены, метры отмерены дважды…»

 
Пистолеты заряжены, метры отмерены дважды.
Каждый выбил, не целясь, вчера еще сотню из ста.
Оба знают, что зря, что стрельбой не спасешься от жажды,
Но задача обоих сегодня довольно проста.
 
 
Дуэль от ума, сгустился туман,
Мишень превратилась в точку.
Единственный раз давайте без фраз,
И целиться надо точно.
 
 
Мне знакомы слова из последнего в мире Завета,
Но закончу строфу подходящей по смыслу строкой.
Воды Ганга, похоже, сливаются с водами Леты,
И затих океан, успокоенный юной рекой.
 
 
Из света и тьмы являемся мы,
Сюжеты – из старых фильмов.
Здесь зло и добро спаялись в ядро,
И быть постарайся сильным.
 
 
Мы успели со взлетом, туманы стоят над Россией,
Истребитель, пробив облака, развернулся на цель.
Мы мотали свой срок, но любви никогда не просили —
Поклянемся любить по Завету всегда и теперь.
 
 
И снова мираж, но кончена блажь
И все потеряло цену.
Зеркальный клинок, последний звонок,
Принц Гамлет, пора на сцену.
 

Открытое кафе в старой Риге

 
Два стакана: кофе и коньяк.
Дождь стучит по брошенной газете.
Строф источник к вечеру иссяк
И меж столиков гуляет ветер.
 
 
Стул напротив белый и пустой
Чуть приотодвинут в ожиданьи.
И разбит знакомых мыслей строй
Паузой доверчивых мечтаний.
 
 
Старый город сумерками смыт.
Дождь никак с рекой не кончит спора.
Гордый камень с небом говорит
Музыкою Домского собора.
 
 
Верю ль я в намеренья Творца?
Да, сегодня кажется, что верю.
Словно путь проделал до конца
И стою у приоткрытой двери.
 

Обращение

 
Пока погашены свечи
Не нужно бесцельной речи,
На флейте сыграйте мне.
Не Гамлет я – уверяю,
А то, что сам не играю,
Так кто ж играет во сне.
 
 
Пожалуйста, не робейте,
Сумейте сыграть на флейте —
Я буду долго молчать.
Не бойтесь, берите ноты.
Здесь нет никакой работы,
Лишь стоит только начать.
 
 
Пусть Гамлет со всяким вздором
Не тронет вас, чудным бором
Вы двинетесь налегке.
Пожалуйста, вот вам ноты,
И острые повороты
Рассеются вдалеке.
 

«Ленивое лето, зеленые луны…»

 
Ленивое лето, зеленые луны.
Я снова слежу за движеньем фортуны.
Дрожащее сердце, порочные мысли
Рисуют любовь в исключительном смысле.
 
 
Мне очень непросто заснуть в одиночку.
Так жизнь извлекают из нас по кусочку.
И по вечерам пред волшебным экраном
Мы можем до ночи зализывать раны.
 
 
Такая тоска и такая бравада.
Но лучше не краситься, право, не надо.
Нам жизнь указует перстом многоцветным
Когда мы любимы, когда безответно.
 
 
Мне очень смешно, но смеяться не надо.
Хрупка переборка меж раем и адом.
Чуть что – соскользнешь и окажешься в луже,
А то временами случалось и хуже.
 
 
Неясные мысли о море и змеях.
Прекрасные чувства, но трогать не смей их.
Подобны причудливым алым кораллам.
И я согреваю себя покрывалом.
 
 
Ленивое лето, зеленые луны.
Сегодня мне снились бескрайние дюны.
Дрожащее сердце и гость на пороге.
И каменный берег сырой и пологий.
 

«Снег в апреле кружит снизу ли, сверху ли…»

 
Снег в апреле кружит снизу ли, сверху ли
Нежным пухом посыпает Москву.
Словно черт, обезображенный в зеркале,
Дом напротив нагоняет тоску.
 
 
Не могу понять весну, может, выжил я
Из тумана, – это проще всего.
И она как будто вымела, выжегла
Это каменное злое село.
 
 
За день прожитый рублем не побрезгую,
Для чего иначе снежное зло?
Эта ночь такая наглая, дерзкая,
Лишь нетронутое пиво спасло.
 
 
Снегопад в апреле сверху ли, снизу ли
Нас оденет в незатейливый мех.
Нос на улицу боишься, а высуни,
Там не кровь, а просто давешний снег.
 

За стеклом

 
Этот сад как аквариум дышит покоем и ленью.
Канделябры кораллов и раковин алые глыбы.
Распуская хвосты удовольствия и удивленья
Надо мной проплывают большие и важные рыбы.
 
 
Говорят об акулах, о нересте и о погоде.
Сквозь зеленую мглу различаю изгибы улыбок.
Узнаю черепах, обучавшихся в годы безводья
И снующих меж ними увертливых маленьких рыбок.
 
 
А над сферой воды разгорается желтое солнце
И свой жар посылает полипам, кораллам и крабам.
Пузыри, разбухая, сплетаются в синие кольца
И плывут над кораллами, как над тропическим садом.
 
 
Беспредельный аквариум выставил свежие моды.
Здесь и жемчуг, и слизь представляют богатство фортуны.
И над нами как космос тяжелые южные воды
Зажигают ночами зеленые легкие луны.