Текст книги "Солина купальня"

Борька

Борька был сильно удивлен, по случаю увидев свое отражение в зеркале. Его затрясло от ушей до кончика хвоста… Он всегда считал себя существом куда более привлекательным, чем то, что довелось созерцать. И кто только додумался повесить этот удивительный кусок сверкающего стекла у самого выхода. Сколько он себя помнил и осознавал, такого никогда не случалось. Ну не доводилось ему раньше здесь бывать; рос себе и рос, а до внешности дела и вовсе не было. К чему внешность, какая бы она ни была, когда есть душа и она сама о себе, то есть о нем, думает? А уж ее то он просто обожал. Но, несмотря на явившийся взору образ, Борька любил свои внешние формы, а внутреннее содержание, то и вовсе – считал самым важным из того, что достается от родственников… Из сохранившегося в его памяти прошлого остался лишь загон, в котором он вырос, пытаясь всегда следовать родительскому мудрому совету; просто жить, спать и есть, а думать за тебя есть кому. Чем не позиция? Жила еще в глубинах сознания, память предков с которыми разлучила его судьба в раннем детстве, когда был он еще совсем маленьким, розовым поросенком. И что с того, что он остался сиротой; таких как он, вон – целое стадо. Сиротство оно из тебя «человека» делает, вернее сказать, «свинью»: так выражают свои странные мысли люди, которые всегда разговаривают и снуют всюду. Еще мама говорила: «Больше лежи и нежься, сынок…» А эти люди назойливо окружают тебя коварной заботой, не позволяя порой полежать и понежиться. Сами то, отдыхают… и, ничуть не смущаясь своего вида, делают то же самое, что и он; едят, пьют и прибавляют в весе. Ну если совсем не думать, то кому-то ведь это нужно…

Нет, он вовсе не идиот и совсем не глуп, хотя способен визжать по поросячьи и при этом радоваться. Любить какую-нибудь толстозадую, молодую «соседку» и оставаться довольным; ну просто даже хрюкать от счастья. Да, он Борис, живет «здесь и сейчас», в этом узком и тесном пространстве, и в настоящем времени, как многие прочие из его окружения. Да он, наверное, мог бы, как и они, люди; сидя смотреть фильм о себе и почти засыпать с залипшим на губе попкорном или с пивом у рыла. Он может… Или танцевать на песке в шортах, хотя он не припомнит, чтобы когда-либо их носил, хотя видел, как носят другие. Где видел?.. Нет, он не помнил, но был уверен: с шортами он знаком… От чего он это знает, он не знал; наверное, проходил опыт… А ведь было бы здорово; проснуться в шортах, на теплом песке, в объятиях красотки, а не сопящей под боком «соседки» и улыбаться, как все вокруг. Ведь он тоже умеет это делать. И даже сигара в зубах, наверное, подошла бы ему для важности и уверенности. Как им всем объяснить, что он тоже существо, которое может думать и чувствовать, как они, называющие себя людьми. Только у него нет денег, а у них они есть. Их много, зачем им столько?.. И эти цветные бумажки делают их счастливыми и покорными одновременно; ну прямо как детей… О, это восхитительное поросячье общество; лежа в грязной и прохладной луже, оно счастливо от безденежья одним лишь ощущением бессознательного покоя и блаженства. А они зависимы и наверняка от радости не догадываются, что их так же, как и нас ждет конец. Нас посылают на забой, а их на битву, туда, где идет война… «Откуда я знаю это слово – война?.. Ах да, ведь они сами, на каждом углу, только и говорят о ней. Война локальная, война гражданская, война ядерная, химическая, третья мировая. А почему третья?.. Значит они уже не раз воевали и воюют часто; вон даже считают сколько раз… Даже я, зрелый поросенок, не стал бы это считать и не праздновал бы победу над убиенными душами никогда; иначе ведь одержимым становишься, который только и умеет это делать. А зачем создавать, когда разрушать приятнее?.. Здесь не нужно думать, строить проекты. Жми красные кнопки и все; их до тебя кто-то такой же с думающими „иначе“ мозгами, взял да изобрел. О чем он только думал?..»

Рассуждая о жизни, Борька забылся и, стоя в одиночестве перед своим зеркальным отражением, чувствовал себя скверно: «Зачем все это?.. Ведь он, красив и даже умен, и видит себя только сам, в своем отражении. Кто бы мог подумать, что это большое счастье: вообще ни о чем не думать. Вон даже говорят везде, что разум вреден и ведет «умного человека» не туда… Что поделаешь, если за тебя уже подумали и определили, что таких как я нужно просто съедать и мы только для этого годимся, и только для этого существуем и живем. Нет, я против конечно; чем я хуже их?.. Ведь я живых не ем, а они меня, да!.. Парадокс: и что с этим делать? Когда дни твоего «рабства» уже сочтены и конец жизни предопределен другими, считающими себя разумнее… Ты же уподобляешься куску пластилина, из которого лепят; что угодно и кому угодно. А, нам, «свиньям», это, обидно и они об этом не знают, и не хотят знать… «Ну и что?..» – Задается как обычно безразличным вопросом разум. А ну его, достал уже… Буду жить «здесь и сейчас»; слушать других, есть, спать и ждать своего часа, а вдруг он будет счастливым…

Пропажа

Обычный поход по грибы или вернее сказать, дальняя поездка с друзьями за боровиками ни у кого из компании не вызвала особых беспокойств и хлопот, связанных со сборами. Выехали впятером, сразу же перед субботой, после работы. Кто-то из коллег, делясь планами на предстоящие выходные, сулившие быть днями погожими, по секрету сообщил одному из приятелей о богатом урожае белого гриба, в бору под Кирзой. Места не близкие, но упускать хорошую возможность, преуспеть с заготовкой грибов на зиму, никто не был против. Нашлась и машина; Москвич 2140, известного Московского завода АЗЛК, которую совсем недавно приобрел себе один из участников зреющей акции. Пятерых, заядлых любителей грибов, работавших в одной смене на строительстве тоннелей метрополитена в Сибирской столице, новенький автомобиль вмещал без каких-либо нарушений установленных норм и правил дорожного движения. Поэтому молодому водителю, на этот счет, беспокойства не было.

Итак; собравшись вместе после принятия душа в комнате отдыха административно-бытового корпуса, дружная компания ждала прибытия автомобиля, на котором предстояло проделать увлекательную поездку за грибами, с вероятной ночевкой в лесном бору. Владимира отпустили с работы на пару часов раньше, чтобы он смог забрать, ко времени всеобщего сбора, свою машину из личного гаража. Не хотелось терять драгоценное время на кропотливую подготовку к поездке, а продуктами и соответствующими хорошему отдыху напитками, решено было обзавестись в пути следования. Все домашние, кого это касалось, о предстоящей грибной вылазке были оповещены заранее и, зная полезность ее цели, разумеется, без лишних уговоров, согласились. Приготовления шли по намеченному плану и вскоре пятерка одержимых коллег с шутками и, свойственным молодости весельем, оккупировала новенький Москвич, который взвыв мотором от непривычной загрузки, повинуясь своему хозяину, повез компанию к ближайшему Универсаму. Закупка много времени не отняла, так как каждый грибник знал; что, кому и в каком количестве необходимо для вечернего отдыха и удачного сбора полезных даров природы…

Дорога предстояла долгая и к вечеру, еще до наступления темноты, намерение разбить лагерь в лесу ничуть не вселяло каких-либо сомнений. Однако совсем незадолго до Кирзы, когда окрест мелькали пахотные поля и редкие, березовые перелески, горизонт со стороны соснового бора неожиданно почернел и погода, с удивительной быстротой начала портиться. Встречные машины, следовавшие по трассе, как-то внезапно исчезли, да и на обгон перегруженного Москвича, претендовать особо было некому.

Вскоре небо потемнело и пошел сильный дождь. Ближний свет автомобиля, слабо выхватывая пространство мокрого, почерневшего асфальта, сводил видимость на нет, а дальний и вовсе лишал водителя возможности что-либо различать перед собой. Машина сбавила скорость и все с волнением принялись следить за набегавшей лентой дорогой, которая то и дело подсвечивалась корявыми молниями, мерцавшими в проеме лобового стекла. Внезапно обрушившийся шквальный ливень, совсем скоро и вовсе, вынудил водителя остановиться. Решено было переждать непогоду в машине. Двигаться по мокрой, залитой водой трассе, вопреки разыгравшемуся урагану, становилось небезопасно. От повышенной влажности снаружи, окна внутри запертого наглухо автомобиля быстро запотели и друзья, включив рыжую лампу внутреннего освещения, в нежданном и глупом недоумении глядели друг на друга удивленными глазами. В эти минуты пассажиры салона походили скорее на вареных в кипятке красных раков, живьем угодивших в рыбацкую мордушку, а позже и в котелок, нежели на грибников, отважившихся ради «белого красавца» идти на лишения, и на стихийно образовавшийся, тесный неуют…

С каждой минутой шторм усиливался; ливень с грохотом тарабанил крупными каплями по крыше и стеклам, ничуть не ослабляя своего натиска. В машине становилось душно; весь кислород имевшийся внутри потребили давно и быстро, на что Евгений, которого в трудовом коллективе все по обыкновению звали Хохол, немедля выразил свое недовольство. Видимо ему первому не стало его хватать в необходимом для жизни количестве. Будучи и по работе бригадиром, он по привычке принялся раздавать распоряжения своим товарищам, словно забыл, где находится. Предложив открыть одно из задних окон, он мгновенно получил негативный ответ от Юрия, сидевшего за его спиной, за которым прочно закрепилась соответствующая фамилии, кличка Соловей:

– Ты лучше сам лезь наружу, там и отдышишься! – ткнув коленом в спинку сиденья, он дал понять засидевшемуся бригадиру о его нетерпении глотнуть свежего, напоенного озоном воздуха.

– Выходи, Хохол!.. Осмотришься там и доложишь, – поддержал, Крахмаль товарища, давая понять бригадиру, что тот не на работе, и не у себя дома. К нему, отчего-то единственному из всей компании, уважительно обращались по фамилии. Он сидел за спиной водителя, у окна и отворять его тоже не имел особого желания.

– Вылезай, вылезай, Хохол! Ты больше всех кислорода съел, тебе и восполнять. И дверь сразу не прикрывай, дай и нам подышать, – с серьезным видом добавил Евгений Борисович, которого все предпочитали называть укороченными до минимума инициалами ЕБ…

Владимир, сидевший за рулем, рассмеялся первым, поддерживая тем самым всеобщее решение коллектива; выдворить упитанного Хохла наружу, рискуя тем самым навлечь на себя гнев бригадира и поставить под угрозу выплату очередных премиальных. Однако по природе характера, Хохол был не вредным и, улыбнувшись общей шутке, неожиданно, даже для себя; взял и вышел…

С полминуты всем дышалось хорошо. Однако непогода вынудила опрометчивого храбреца вернуться на прежнее место. И тогда, в салон автомобиля ввалилась мокрая глыба, с которой потоками стекала вода, по натиску совсем не уступавшая ливню, бушевавшему снаружи.

– Ну и чего ты наделал?! Потоп устроил! Теперь машину сушить. Нет, надо двигаться дальше, иначе скоро всем подышать захочется, – недовольно решился водитель, нервно включая первую скорость.

– Правильно! Гони!.. На ходу у них такого шанса не будет, – поддержал его ЕБ.

Машина нехотя поползла к намеченной цели, несмотря на весь ужас потопа, творившегося снаружи. На одном из неприметных поворотов, из-за отвратительной видимости, водитель как ехал прямо, так и продолжил движение в привычном направлении, ничуть не усомнившись в правильности пролегавшего маршрута. Минут через пять мотор завыл, машину бросило в сторону и Владимир, неизвестным органом почувствовав неладное, остановился совсем, заглушив даже двигатель.

В салоне, видимо в предзнаменовании бурных товарищеских высказываний, воцарилось молчание. Однако, немногим позже, словно перебрав лиха через край, погода стала налаживаться. Страсти и опасения улеглись. Небо посветлело, словно после затяжной, мокрой ночи, вновь проглянул свет. Следом прекратился и дождь, обнажив донельзя картину произошедшего. Посреди черной пахотной земли, одиноко пуча фарами в простор степных полей, стоял Москвич 2140. Он был чист как никогда, несмотря на окружавшую его грязь едва просматривавшейся сельской, грунтовой дороги.

– Где мы? Ты куда заехал? – ступив в жидкую хлябь обочины, спросил вывалившийся наружу, Крахмаль.

Водитель в недоумении смотрел на простиравшиеся просторы Черноземья, по которым он совсем недавно заправски вел машину, ничуть не сомневаясь в наличии асфальтированной трассы под колесами.

– Похоже мы сбились с пути, – спокойно произнес он в тот момент, когда остальная команда наконец-то решила спешиться и вдоволь надышаться озонирующим ароматом сельских полей.

– С чего ты сбился?.. Какой путь?.. Здесь его отродясь не было! – продолжал наседать приятель с недоумением глядя на остальных.

– Да!.. Лучше бы мы постояли еще… – пафосно подытожил Хохол, всматриваясь в мрачную даль неведомой глубинки.

Сориентироваться на местности помог проследовавший в отдалении автомобиль. До него было около километра. Выходило, что трасса пролегала именно там, а горе-рулевой, странным образом продолжая следовать сельским трактом, не приметил его. Посмеявшись на этот раз над водителем вездехода, друзья принялись дружно толкать заплутавший средь чистого поля автомобиль. А озабоченный происшествием Владимир, усердствуя за рулем, вскоре удачно вывел машину на все ту же трассу, ведущую к намеченной цели.

– Обошлось! – с облегчением выдохнул он, резиной колес ощущая желанную твердь под ногами.

Быстро подступил вечер, готовый хоть сейчас превратиться в нависшую над горизонтом близость ночи. Пришлось торопиться, чтобы на исходе светлого времени суток, успеть устроиться с ночлегом, однако, из-за задержек в пути, ко времени не уложились. С наступлением плотной и густой темноты, решено было свернуть с проселочной дороги ведущей к желанному, грибному бору, прямо в ближайший лес и там заночевать. Никто не возражал и обретавший все больший опыт водитель, умело припарковал натерпевшийся за дорогу вездеход на довольно просторной, зеленой поляне, рядом с черным, густым лесом, о котором никто, ничего не знал. Лес как лес, а в преддверии грядущей ночи, обследовать его неизведанные дебри особого желания у прибывших не возникало. Высветив укромное местечко фарами автомобиля, все дружно принялись за организацию вечернего застолья и добычу дров для костра, сулившего своим теплом, и светом обозначить уютную, изобилующую яствами «Скатерть самобранку».

Хохол, как бригадир и хороший организатор, с удовольствием принялся за обустройство столь важного места. В этом ему конечно же помогал водитель, отдыхавший от трудного дня. Все остальные отправились на поиски дров и валежника, без которого хорошая ночь была бы испорчена подступавшей из темени кустов сырой прохладой. Вся троица, занимавшая в автомобиле галерку, ушла в темный лес за дровами, не имея при себе ни единого фонаря. Один лишь Соловей, как выяснилось позже, хранил в куртке коробок со спичками.

Ушло в лес трое, а воротилось двое…

– А где Крахмаль? – спросил Хохол, разводя костер.

– Да кто его знает? Ищет… Может что солидное подтянет, а то этих дров до утра не хватит, придется еще раз идти, – спокойно ответил ЕБ.

Скоро прилегавшая к лесу поляна озарилась полыхающими бликами согревающего костра и Владимир погасил ближний свет фар автомобиля, слепивший глаза и назойливо мешавший наконец-то ощутить природное тепло уютного местечка. Хохол достал бутылочку Армянского коньяка и по-деловому водрузил ее в самом центре бывалой в деле брезентовой скатерти; полагалось отметить начальную стадию поисков грибов. Без такого рода важной, стартовой отмашки никак – удачи не будет. В эту примету верили все.

– Ну, где он там? Чего тянет!? Всех дров не соберешь, после бы сходили еще. Самое время тост говорить, – Соловей, сгорая от нетерпения, умело присел рядом с бригадиром и принялся нарезать, аппетитно лежавшую полукольцом, копченую колбаску. Запах распространился и вмиг усадил за стол всех присутствующих. Дружно взяли походные рюмки, однако посмотрев на пятую, оставшуюся стоять рядом, затихли. Хохол поставил свою рюмку на скатерть и тост произносить не стал…

– Тут что-то не так, мужики!.. – насторожился озадаченно бригадир. – Надо Крахмаля искать! Кто его видел последним и куда он вообще в этом чужом лесу убрел?

– Лес большой, как тут во тьме разберешь? Да и дров вообще-то в округе полно, зачем далеко уходить, – резонно заметил ЕБ.

– Крахмаль! Эй! Давай сюда, на огонь! – неожиданно громко и звучно закричал Соловей, явно рассчитывая, что приятель где-то рядом, поблизости; наверняка услышит и поторопится. Да и костер отовсюду виден, чего блудить?..

Рассосавшись, глухим и мокрым эхом, ночные крики Соловья бесследно поглотила лесная глушь. Все в дружном недоумении насторожились и стали ждать. Но тишина осталась скупа и затихший после вечернего урагана лес, был настолько молчалив, что не ко времени засосало не только в ушах, но и под ложечкой каждого…

Ночь окутала поляну. Дай ей волю, захватит и кострище, не считаясь с всеобщим протестом. Потому и решено было Хохла оставить за огнем присматривать, а остальным на поиски заблудившегося Крахмаля идти. Было, однако, уместно предложено; осушить все же наполненные рюмки с коньяком, которые давно согревали руки. Оно и на душе теплей, и на удачу, а то может и для храбрости: кто знает, с чем столкнуться доведется, ведь нет Крахмаля, ушел в этот неизведанный лес и из него не вышел…

Думать, да соображать времени нет, оно и к чему?.. Ищи, зови и не забывай видимость костра в поле зрения держать, иначе воротиться будет некуда. А вот куда идти, вопрос не стоял; всюду ведь лес. Разбрелись…

Внемля монотонному и плавному течению тревожного времени ожидания, Хохол скоро заскучал, подбрасывая сучья в разгоревшееся кострище. Уж больно противно бригадиру, да вместо сторожа, когда друзья ушли на поиски. Одного он не мог понять: «Какая такая напасть могла приключиться с его товарищем в обычном лесу? Что вынудило его не вернуться? Сбился, неправильно сориентировался и пока разводили костер, успел уйти так далеко, что и крика Соловья не услышал?». Отойдя от огня, Хохол углубился в темный охват густого леса. И словно в ином мире оказался. Всюду мрак, сырость и глумящаяся над сознанием тишина, будто он один и нет никого рядом. Все ушли на поиски пропажи, но куда?.. Где его товарищи?.. Почему не шумят, не ищут Крахмаля?.. Некому тишину нарушить. Вернулся к костру, с тревогой поглядывая на мистическое кольцо мрака, окружившего поляну. Стал ждать. А друзья разошлись, кто куда и увлекшись поисками о нем то совсем забыли… В одиночку шуметь в ночном лесу ни к чему. Вот и беспокоился, изнывал Хохол от окружившего его тугого безмолвия, и охватившей душу тревоги.

Ушло в лес трое, а воротилось двое…

– А где Соловей? – спросил обеспокоенно Хохол. Чувствуя, что история повторяется…

– Надо подождать, мы по времени не уславливались. Ищет должно быть… Ты давай-ка нам лучше пива налей, а то не лес, а дебри сплошные. Запарился продираться через буреломы. Здесь должно быть и деревень то поблизости нет. Позарастало все. – ЕБ устало упал рядом со «Скатертью-самобранкой», тяжело переводя дух.

– Одно точно знаю, – добавил Владимир, – далеко, Крахмаль не мог уйти; ни смысла, ни возможности такой просто не вижу. Он где-то рядом. Будем Соловья ждать.

А Соловей к кострищу не пришел. Допив свое пиво, Хохол не выдержал:

– Ну это мистика какая-то! Да быть же такого не может! Где Соловей?.. Где Крахмаль?.. Что вообще происходит?.. Давай я пойду! – как всегда, чувствуя за собой ответственность, бригадир и в этой ситуации рвался вперед.

– Успокойся, Хохол, не нагоняй панику! Будет лучше, если мы с Владимиром сейчас вместе пойдем в этот чертов лес еще раз, но только в ту сторону, куда Соловей отправился. А ты сиди и жди, на этот раз мы расходиться не будем. Если кто объявится, дашь гудок, машина открыта.

И вновь тревожные, черные объятия, мистического леса повели двух друзей по неведомым ночным тропам, волнуя и теперь уже, после всего случившегося, немного даже пугая непредсказуемостью таинственных козней, невозможностью просчитать, разобраться в лабиринтах грозящих напастей, уготованных невесть какой, неведомой или, может быть даже, злой силой…

Стараясь не терять из вида пышущий жаром костер, то и дело приходилось оборачиваться на оставшиеся за спиной, тускнеющие отсветы и блики. Впереди неожиданно открылась свободная от леса, просторная поляна. Она словно сменила кромешную, тугую тьму леса на просматривавшуюся, в коей едва-едва, но угадывались мрачные очертания возникавших из ниоткуда кустов, стремящихся запутать и наверняка увести не туда, совсем в другую сторону, где правит бал тьма-тьмущая и нет ей предела…

– Прямо как в Берендеевом, сказочном лесу, – шепотом поделился с приятелем Владимир, – вот бы Пушкина сюда. Он бы с натуры, еще выразительней его описал.

– Ты по сторонам смотри, а то, как бы самим не пропасть! Заплутаем, оставим Хохла один на один с жутью этакой, он тогда точно премиальных лишит, не задумается. Представь каково ему будет? Он ведь на твоей машине ездить не умеет, – острил ЕБ. – Нас то, понятно; леший какой-нибудь до рассвета по лесу таскать будет. Глядишь к утру, где-нибудь выйдем. В худшее я просто не верю…

– Скажешь тоже! Однако, нам по-всякому лучше, чем Крахмалю с Соловьем; вдвоем не так страх берет. А за дорогой я слежу, да и огонь вижу, так что лешаку еще меня со следа сбить надо, прежде чем голову морочить. И вообще, что за напасть такая?..

– Это ты у него и спроси. Погоди-ка! Смотри!..– ЕБ внезапно остановился и замер, вглядываясь вдаль черного, но достаточно четко очерченного леса.

Там, в глубине темной поляны, высвечивая, слабыми мерцающими бликами, куполом, зажигалась трава. Ее едва заметный, голубовато-восковой отсвет возникал и исчезал одновременно. Свечение, исходившее из-под земли словно бы, дрожало или даже тряслось. И вдруг, оно вовсе исчезло, вынудив друзей остановиться и замереть, погрузив их тревожное воображение в состояние ожидания неизвестности. Спустя минуту, может другую, слабый отсвет возник вновь. Задрожал и потом ровным лучом, шириной с полметра, рассеиваясь и теряя силу, устремился к небу.

– И впрямь, инопланетяне! Мистика какая-то… Чего эти-то здесь забыли?.. – Владимир тут же умолк, продолжая с напряжением всматриваться в изменчивую темноту пространства.

– Может за грибами, как и мы?.. Наверняка они мужиков умыкнули! – шепотом продолжил шутить ЕБ, готовый прыснуть от смеха, всерьез не принимая сказанное.

Решили приблизиться к столь таинственному месту. Прикрывшись одинокими, низкорослыми кустами, нагибаясь, бесшумно подошли ближе. Оставалось присмотреться и понять тайный смысл загадочного, необъяснимого свечения, но в это мгновение, исчезнув, оно вновь окунуло друзей в кромешную тьму беспокойной ночи. Словно чувствуя приближение людей, свечение прекратилось.

– Эй!.. Есть тут кто!? – не выдержав напряжения, крикнул ЕБ.

Через мгновение, словно с нетерпением ожидая простого, но насущного вопроса, недра земли утробно, едва различимо, ответили:

– Да!.. Да!.. Я здесь! Сюда!..

И тут же, вновь появилось свечение, будто указывая друзьям путь в подземелье, к цели. Быстро, не мешкая подбежали к свету. Он исходил из-под земли, высвечивая ровное, круглое отверстие диаметром чуть больше полуметра, уходящее куда-то вглубь, к светящимся недрам земли. На самом дне цилиндрической, тесной ямы, с зажженной спичкой в руках, скрюченно сидел пропавший Соловей.

– Ты как сюда попал? Мы с ног сбились! Крахмаля, нет, тут ты еще исчез! А если бы мимо прошли?.. – трубно прокричал в глубокую яму ЕБ.

– Да я уже к костру направился, а тут земля из-под ног ушла… Хорошо хоть спички в кармане оказались. Отсюда кричи, не кричи, наверняка не слышно, да и не выбраться самому. Откуда здесь ямы? Вы, там наверху, поосторожней… Крахмаль в такой же сидит, – неожиданно сообщил приятную весть Соловей.

– Ты что, нашел его? – обрадованно произнес Владимир, – Где он, что с ним? – но спичка погасла и Соловья не стало. – У меня в машине веревка есть, я быстро обернусь, думаю не заплутаю; а если что шумнешь, теперь-то найду… – обратился он к Евгению.

Владимир быстро исчез и пока он искал среди мрака леса едва заметный костер, Евгений узнал, что у Крахмаля дела куда трагичнее сложились. В поисках дров, тот полез за коряжиной, под куст и рухнул в подобный, глубокий колодец прямо-таки головой вниз. Соловей нашел его в темном колодце, висящим как говорится вверх тормашками. Его правая нога зацепилась за какой-то штырь или крюк и тем самым не дала упасть на самое дно, где в свете огня от зажженной спички, поблескивала вода. Благодаря его душераздирающим крикам и стонам он и нашел его. Тут же бросился за помощью, но угодил в западню не хуже той, что только что осматривал сам, как только ноги целы остались. Посчитал, что в ловушку для зверя угодил. Но осмотревшись понял, что сидит в круглом, узком и глубоком колодце, должно быть буровиками оставленном в лесу. И такое бывает; съехали работнички, не прибрав за собой… О грибниках то, кто мог подумать, ночью тут не ходят… Вот и выручил приятеля, теперь в самую пору самому волком выть, да вот только кому тот вой на послух попадет. Двоим друзьям, оставшимся наверху, такой лес до утра не обойти. Благо коробок спичек в куртке оказался. Так и высветил Соловей себе помощников. Только вот душа за друга больше болела. У того нога штырем пробита, кровь на лицо льет, торопиться надо, плохо дело…

– Где там Вовка, чего тянет? Не заплутал бы он еще! – беспокоился Соловей.

– Плохо ты его знаешь, этот в темноте видит, сейчас будет! – заверил ЕБ.

И вправду, скоро подбежал запыхавшийся Владимир, держа в руках длинную надежную веревку. Бросили вниз и плененный Соловей вмиг очутился на свободе. Колодец с Крахмалем оказался почти рядом, неподалеку.

– Жив еще? Сейчас вытянем, держись! – Крикнул Соловей и обвязавшись веревкой умело спустился вниз. Картина была не из приятных. Нога, пробитая острым, металлическим штырем, обильно кровоточила. Одежда пропиталась кровью. Колодец наполовину заполненный всевозможным, ненужным хламом настолько перегораживал его, что не зацепись нога за штырь, то несчастный все равно не смог бы достичь его дна, застряв где-нибудь посередине. Так что, найдя для обеих ног надежные опоры, Соловей снял с себя веревку и обвязав ею туловище стонущего Крахмаля, велел ребятам, застывшим в ожидании команды снизу, осторожно тянуть раненого наверх. Обретя боле-менее вертикальное положение, Крахмаль с воплем снял ногу с крюка. Выкарабкавшись, бессильно упал на траву рядом со злосчастным колодцем. Измученно застонал. Соловья пришлось доставать во второй раз.

– Ну ты, скалолаз; теперь отдыхай, а мы с Вовкой потащим Крахмаля до нашего лекаря, – наскоро взваливая обмякшее тело приятеля на спину, распорядился Евгений. Дошли быстро, почти добежали, передав обрадованному Хохлу израненное тело страдальца.

Подойдя следом за товарищами к костру, Соловей упал на колени перед скатертью самобранкой и устало произнес:

– Это что же за день такой? Хохол наливай, а то сердце лопнет!..

– Погоди не до тебя! – отмахнулся бригадир, чувствуя, что предстоит серьезно заняться насквозь пробитой стопой Крахмаля.

Зная, что Хохол быстро поставит раненного на ноги, у всей настрадавшейся компании, что называется – отлегло… Стресс позади, можно и расслабиться. Однако коньяк бригадир со стола убрал, пришлось довольствоваться пивом. И лишь когда, на глазах у всех, Хохол обильно промыл рану товарища армянским коньяком в пять звездочек, Крахмаль облегченно вздохнул и впервые улыбнулся. Все с наслаждением упивались картиной оживления упавшего в колодец товарища, пусть даже таким, коньячным жертвоприношением, но было приятно от одной только улыбки, которую даровал друг. А когда бригадир все же налил остатки горячительного напитка душевно пострадавшему Соловью, тот, с улыбкой глядя на очнувшегося Крахмаля, под всеобщий одобрительный смех, процитировал классику:

– Да! Наши люди, ноги коньяком не моют!.. Здоровья тебе, пятизвездочный ты наш!..

А на утро грибы, их было много: они словно радуясь тому, что их нашли, что не сулит более перспектива трухлявой старости в лесу, к всеобщему удовольствию, высовывали коричневые шляпы напоказ: «Только бы не прошли мимо!.. Только бы удалась жизнь!..» – наверное так и мнилось удачливым боровикам в мгновения встречи с человеком, который не оставит их в лесу, не пройдет мимо. К вечеру багажник автомобиля был полон. И даже, натерпевшийся, Крахмаль, теперь уже ничуть не считая себя пострадавшим, довольно улыбался удачливому дню, в глубине души оставаясь благодарным преданности окружавших его друзей и в особенности бригадиру, сотворившему чудо с его отныне эксклюзивно вылеченной ногой…