Текст книги "Записки из секретного блокнота"

Владимир Кучерявкин
Записки из секретного блокнота

© В. Кучерявкин, 2016

© А. Секацкий, послесловие, 2016

© ООО «Издательство К. Тублина», макет, 2016

© А. Веселов, иллюстрации, оформление, 2016

* * *

Записки из секретного блокнота

…когда, насмотревшись и наслушавшись плохого и хорошего о делах человеческих, не могут дольше хранить это в своём сердце, тогда и рождается желание поведать об этом потомкам.

Мурасаки Сикибу

Уж и не помню, когда мне попалась в руки эта рукопись, и, возможно, её ждала бы участь других бумаг, время от времени сжигаемых мною у нас в саду, окружающем наш деревенский дом. Но, перебирая листки, откладывая обреченные огню направо, а те, чей срок ещё не пришёл, налево, я обратил внимание на старую, потрёпанную папку. Таких теперь уже не делают. Развязав шнурки, я увидел исписанные листки бумаги, стал читать и увлёкся: коротенькие рассказы с забавными стишками своей наивностью, чистотой, ненавязчивым юмором, любовью к искусству стихосложения, как и образы героев, Владимира Ивановича и Виктории Геннадьевны, тронули меня, и я подумал, что эти записки вполне могут понравиться не только мне.

– Знаем, знаем! – воскликнет образованный книгочей. – Старо, избитый приём, им пользовался ещё Пушкин («Повести Белкина»), Лермонтов («Журнал Печорина»), а ещё… ну, и так далее… в общем, старо!

Ну что ж, скажу я, пусть так. Но, ей-богу, так все и было!

Поначалу я подумал, а не одна ли это из утраченных папок Милыча, таинственно погибшего литератора, о котором я однажды уже писал. Но от произведений Милыча не осталось почти ни строчки, не с чем сравнивать. Словом, проблема авторства пока остаётся открытой.

Несколько слов о самой рукописи. Каждый эпизод её записан аккуратным и твёрдым почерком на отдельном листке бумаги без единой помарки. Видимо, у меня в руках оказался чистовой вариант. Формально текст для русской литературы не вполне обычный, хотя совмещение в одном произведении прозы и стихов – вещь не новая (Саша Соколов, например), но редкая. Кроме того, здесь явно проступает влияние дальневосточной традиции, а именно моногатари[1]1
  Моногатари представляет собой сплетение трёх жанров: живописи, поэзии и прозы.


[Закрыть], где прозаическая и стихотворная части существуют нераздельно, дополняя друг друга.

Для начала я, на всякий случай, пронумеровал листочки в том порядке, в каком они лежали в папке. После стал перекладывать, менять их местами, пытаясь нащупать возможную последовательность, временную или логическую, но ничего путного не добился. И тогда решил оставить порядок эпизодов, как было в самом начале.

Мне пришло также в голову, что неплохо было бы, лишний раз подчеркнув связь с традицией моногатари, украсить эти истории хотя бы несколькими иллюстрациями. Что ж, возможно, издатель оценит эту счастливую мысль.

Название для книжки придумал петербургский художник Вальран, один из первых её читателей. А я лишь подыскал более или менее подходящий для неё эпиграф.

Владимир Кучерявкин

* * *

Не было вечера, чтобы Владимир Иванович с Викторией Геннадьевной не садились пить чай. Чай они пьют с сухарями, с плюшками, с конфетами «коровка», а иногда даже и с шоколадкой. А перед чаем Виктория Геннадьевна имеет обыкновение проявлять к Владимиру Ивановичу недвусмысленные знаки внимания.

– Владимир Иванович, мы будем пить чай? – обыкновенно спрашивает Виктория Геннадьевна Владимира Ивановича часов в десять вечера, всласть напереводившись книги про вампиров.

– А как же! – бодро отвечает Владимир Иванович.

И тогда Виктория Геннадьевна принимается Владимира Ивановича разнообразно и со вкусом дубасить: то пинка ему даст, то в лоб выпишет, то подзатыльник отвесит. Надаёт, навыписывает, наотвешивает досыта – и садятся они за стол. Порой пьют чай даже с вареньем, которое долгими летними вечерами Виктория Геннадьевна варит сама. Однако вот чай с селёдкой Виктория Геннадьевна позволяет Владимиру Ивановичу пить только в особых случаях.

 
Как твёрдая рука твоя летит ко лбу,
И сладострастной болью ублажает,
Или седалище мне трепетное треплешь
Игривой ножкой – из лопаток лезут крылья!
И отдыхаю поэтической душой
И ночь грядущую благословляю!
 

Вот что однажды записал Владимир Иванович в свой секретный блокнот для потомков, не в силах более сдерживать нахлынувших чувств.

* * *

Однажды Виктория Геннадьевна, женщина, в общем-то, строгая, увидела лежащее на полу в комнате полотенце.

– Поднимите немедленно! – повелела она Владимиру Ивановичу, который как раз в это время рассеянно переводил книгу про вампиров.

Владимир Иванович молча покинул рабочее кресло и, не говоря ни слова, поднял его. А попробовал бы он возроптать…

 
Не для призов или наград
Я вам повиноваться рад… —
 

в рифму подумал Владимир Иванович, но записывать в секретный блокнот двустишие не стал: потомки обойдутся, вот что подумал он.

* * *

Как-то вечером Владимир Иванович проголодался и отправился на кухню варить макароны. Но одних макарон ему показалось мало, и он решил приготовить к ним подливку с пассерованным луком. А пассеруя лук, подумал, что неплохо было бы добавить туда и сосисок: баварских с сыром.

А тут и Виктория Геннадьевна вернулась от учеников; увидев, чем там Владимир Иванович на кухне занимается, потребовала и себе порцию макарон и даже две сосиски. Всего в холодильнике было три, так что Владимиру Ивановичу досталась как раз третья. Владимир Иванович закончил готовку, и они с Викторией Геннадьевной сели за стол. Через пять минут всё было кончено.

– Как, однако, долго мы с вами готовили, и как быстро мы с вами всё съели, – разочарованно пропела Виктория Геннадьевна.

Владимир Иванович, никак не отозвался на эти слова, но отправился заваривать чай.

«Как глубоко, как мудро сказано», – думал он, глядя на закипающий чайник. И в голове у него сами собой рождались такие строки:

 
Как долго варятся на плитке макароны,
Как медленно вскипает сосиска на огне!
Но сколь внезапно прожорливый уносит
Их времени поток во тьму веков!
Не так ли жизнь моя?
 

* * *

Однажды Владимир Иванович пришёл домой пьяный. Потоптался в коридоре, снимая ботинки, молча прошёл в комнату и поставил на стол недопитую бутылку «зверобоя». Увидев это, Виктория Геннадьевна, так же молча, взяла сосуд, отправилась на кухню и вылила остатки водки в раковину. Потом ухватила палку, которая всегда стояла наготове в специальном углу, вернулась в комнату и треснула ею Владимира Ивановича по голове. Громким и радостным голосом Владимир Иванович выкликнул какое-то слово, а Виктория Геннадьевна всё той же палкой погнала его сначала в коридор, потом вниз по лестнице, далее через двор и, наконец, направо, в сторону Большого проспекта Петроградской стороны. На Большом Виктория Геннадьевна велела Владимиру Ивановичу остановиться, поскольку ещё не решила, куда направиться дальше: прямо по Ординарной на Карповку или налево по Большому к Тучкову мосту. До Карповки было гораздо ближе. Поэтому Виктория Геннадьевна решительно погнала Владимира Ивановича к Тучкову, где из Малой Невы вытекает речка Ждановка. Погонять Владимира Ивановича было не трудно: он не только не сопротивлялся, но даже, кажется, получал удовольствие. Ещё бы: не каждому выпадает счастье публично принимать столь явные знаки внимания от такой красавицы. Вдобавок Владимиру Ивановичу приятно было слушать одобрительные крики других красивых женщин, которых на Большом проспекте всегда великое множество попадается: все они восхищённо глядели на Викторию Геннадьевну с палкой и даже забывали любоваться своими отражениями в витринах многочисленных бутиков.

Не останавливаясь, Виктория Геннадьевна одним духом проводила Владимира Ивановича вдоль всего Большого проспекта до набережной Ждановки, а там, как раз напротив стадиона «Петровский», ловким пинком сбросила его в реку. Потом, быстро и крепко ухватив Владимира Ивановича за вихры, она несколько раз окунула его с головой в весеннюю невскую воду и вытащила на тротуар. Теперь оставалось совсем немного: дать Владимиру Ивановичу ещё пинка и погнать его обратно к Ординарной. Что она и сделала. Вернувшись домой, оба переоделись, сели за стол и плотно поужинали гречневой кашей с сосисками и селёдкой, попили чаю с пряниками и сели переводить на русский язык ужасную книжку про вампиров. Перед сном смотрели телевизор и снова пили чай.

Ночью Владимир Иванович долго не мог уснуть. Склонившись над своим секретным блокнотом, он лихорадочно записывал такие строки:

 
На лифте вознесясь почти под крышу,
Поэт, как сказочный Герой, в квартиру за летает
Освобождать красавицу как бы от змея,
Мечом хрустальным размахивая мирно.
Но что же? Тот повержен и уполз,
Красавица в квартире торжествует
И меч из рук Героя вынимает…
От мокрых лат его освободя, за руку
Она Героя ласково берёт,
В другой волшебную зажавши палку!
И вместе вдоль по улице несутся
Сквозь бешеные толпы, изумляя
Восторженных прохожих. И к реке
Они, на крыльях словно, прибегают!
Вот в воды погружаемый Герой
Очищен сладостным, прохладным омовеньем,
Обратно к дому весело топочет,
За стол с красавицею радостно садится
Вечерний чай вкушать в прозрачной тишине
Под вой вечерний лихих мотоциклистов…
 

* * *

Владимир Иванович очень любит селёдку. Но не такую, что продают в пластмассовых банках со всякими приправами; нет, он любит обыкновенную солёную, которую самому надо чистить.

Так вот, однажды Владимир Иванович решил полежать в постели, а в это время там уже лежала Виктория Геннадьевна. Улёгшись, Владимир Иванович посучил ногами, чтобы устроиться поудобнее, и вдруг острый ноготь его больно оцарапал Виктории Геннадьевне нежную ножку. Виктория Геннадьевна громко вскрикнула, достала из-под подушки селёдку и заехала ею Владимиру Ивановичу в лоб. Владимир Иванович обрадовался, вылез из-под одеяла и быстро побежал на кухню чистить прекрасную рыбу. А почистив, нарезал пахучее мясо дольками, выложил на селёдочницу, посыпал сверху белейшим репчатым луком, принёс всё это в столовую комнату, заварил свежего чаю и позвал Викторию Геннадьевну. Виктория Геннадьевна долго думать не стала, вышла, увидела, что Владимир Иванович совершенно счастлив, и сразу простила его! Долго ещё они сидели за столом друг напротив друга, пили чай и обсуждали особенности перевода английского герундия на русский язык, ссылаясь на примеры из ужасной книги про вампиров, над которой оба трудились из-за денег.

Но один вопрос до утра не давал покоя Владимиру Ивановичу: как это у Виктории Геннадьевны под подушкой могла оказаться селёдка? Неужели?.. Не может быть, даже подумать страшно… Тогда он достал из кармана свой секретный блокнот и дрожащей рукой занёс в него такие строки:

 
Ночь глуха. На Петроградской
Воют злобные машины,
И селёдка хищной пастью
Скалится из-под подушки.
И в плену у ней томится
Дева нежная с ногами
Исцарапанными, будто
Зубом острым, беспощадным.
Вот коварная селёдка
С-под подушки выползает
И бросает ядовитый
Взор на гордого Героя.
Он же, страсти нежной полон,
На чудовище не смотрит!
Как Геракл когда-то гидру
Он, рукой своей железной
Крепко сжавши злые жабры,
Тащит скользкую на кухню,
Разрубает ей на части
Благовонное, большое Туловище!
Громко кличет
Он красавицу скорее!
Подобрав полы туники,
Та тихонько и с опаской…
 

Тут Владимир Иванович услышал нежно-сонный голосок Виктории Геннадьевны. Он быстро сунул блокнот в ящик стола и поспешил на призыв, жарко журчащий в ночном мраке. Так и остался шедевр незаконченным. Ничего, думал Владимир Иванович, ничего, потомки завершат начатое мною дело.

* * *

Кто не знает в нашем городе Владимира Ивановича? Всякий знает его! А Викторию Геннадьевну? Да и она всем известна! Как только выходят они из дома и Виктория Геннадьевна нежно берёт Владимира Ивановича под руку, прохожие на улице замедляют шаг и шепчут друг другу: «Смотрите, смотрите, Владимир Иванович с Викторией Геннадьевной на прогулку вышли!»

А как же они познакомились? Да очень даже просто!

Как-то раз Владимир Иванович гулял по Петербургу. Шёл, шёл, куда глаза глядят, смотрит: Садовая. Он и пошёл по Садовой и скоро оказался на Марсовом поле. «Дай, – думает, – перейду через мост», – и зашагал через Троицкий мост. Смотрит – Петроградская сторона. «Интересно», – думает Владимир Иванович, а сам вышагивает себе, раз-два… глядь – Большой проспект. «Что ж, – мыслит Владимир Иванович, – пойду по Большому». И двинул по Большому. Идёт, посвистывает, по сторонам смотрит, на всякий случай: а вдруг.

Вдруг и в самом деле! Видит: на противоположной стороне проспекта неторопливо прогуливается незнакомая красавица: длинная юбка, гордая головка… а глаза! Так и сияют! «Да ведь это Виктория Геннадьевна, иной и быть не может!» – ахнул Владимир Иванович и с бьющимся сердцем засеменил за ней. Вот она свернула на Бармалеева, вышла на Малый и, дойдя до угла на Лахтинскую, направилась было к Чкаловскому проспекту, но остановилась, обернулась к Владимиру Ивановичу, да как сверкнёт на него прекрасными очами! Каким образом Владимир Иванович остался жив, одному Богу известно. Затрясся весь, в груди огонь, точно в печке, в ушах стучит, ну просто сам не свой.

– Вы что же это меня преследуете? – спрашивает Виктория Геннадьевна.

– Вовсе я не преследую, – не растерялся Владимир Иванович. – Просто иду, вот и всё.

– А зачем идёте?

– Глаз не могу оторвать, – честно признался Владимир Иванович.

– А если в лоб?

– О! – воскликнул Владимир Иванович и подбежал к Виктории Геннадьевне совсем близко.

– А-а, так вы, наверное, Владимир Иванович! – воскликнула Виктория Геннадьевна.

– Да! Да! А вы Виктория Геннадьевна! Правда?

Виктория Геннадьевна улыбнулась, взяла его под руку, они дружно свернули на Большую Зеленина улицу и зашагали медленно-медленно: через Большой Крестовский мост перешли на Крестовский остров, ступили на Мало-Крестовский мост, перекинутый на Каменный остров, и на этом мосту Владимир Иванович, счастливый, что, наконец, познакомился с Викторией Геннадьевной, снял штаны, рубаху и пятнадцать раз прыгнул с моста в речку Крестовку, а Виктория Геннадьевна смотрела на него добрыми глазами и улыбалась. Вот так они и стали дружить и даже жить стали вместе. На Большом проспекте и поселились, Петроградской стороны.

И в тот самый день Владимир Иванович купил в магазине секретный блокнот и записал в нём такие стихи:

 
Как хорошо свободною собакой
По Петроградской тихо пробежаться,
Когда чуть светят каменные глыбы
Седых домов, теснящихся на воле.
Текут куда-то бешеные толпы
Полуодетых дам с змеиными глазами.
Одни шныряют в полумрак тревожный
Мерцающих, роскошных магазинов,
Другие машут в пальчиках зажатой,
Пахучей, сладострастной сигаретой
И глаз косят по сторонам пытливо,
Насквозь пронзая ошалелого мужчину.
Одна лишь ты, свой взор склонивши долу,
Скользишь вдоль улицы, светло переливаясь,
Как ручеёк, журчащий меж стволами,
Прозрачный, упоительно прекрасный…
 

* * *

– Сколько же нужно предметов, чтобы собрать Виктории Геннадьевне завтрак! – удивляется Владимир Иванович, кладя на красивый разрисованный поднос тарелочки, ложечки, чашечки… – Вот я, например…

– Ещё бы, Владимир Иванович, – хладнокровно заканчивает его мысль, раскинувшись на постели, Виктория Геннадьевна. – Дай вам волю, так ведь вы кашу руками прямо из кастрюли бы ели.

И у Владимира Ивановича сразу пропадает желание продолжать беседу; он молча ставит поднос с завтраком перед изогнувшейся в соблазнительной позе Викторией Геннадьевной, целует красавице тонкую ручку, садится, вздыхая, в своё рабочее кресло и с головой погружается в перевод книги про вампиров.

 
Наяда в пене одеяла
Лежит полуобнажена.
Из прочного, должно, металла
Душа моя природой создана…
 
 
Навстречу полчищу вампиров
Бросаюсь, как Герой в кино.
Не сотворю себе, несчастный, я кумира,
Но!
 

Такие стихи, дрожа от нетерпения, записал Владимир Иванович в секретный блокнот уже перед тем, как ложиться спать.

* * *

Виктория Геннадьевна обожает ходить по магазинам. Не было дня, чтобы она не задавала Владимиру Ивановичу вопроса:

– Ну что, Владимир Иванович, когда мы с вами пойдём по магазинам?

Владимир Иванович обычно храбро отвечает:

– А хоть сейчас! – и при этом чувствует себя настоящим героем на войне, который, если надо, не задумываясь бросается на амбразуру огневой точки.

Но, надо отдать Владимиру Ивановичу справедливость: ему всё-таки немного страшно.

– Только, пожалуйста, Виктория Геннадьевна, не очень долго. Заходим, покупаем и уходим, хорошо? – осторожно добавляет он.

На это Виктория Геннадьевна, как правило, мудро замечает:

– А где, Владимир Иванович, ваша железная воля? Да и кто вам сказал, что жизнь наша должна состоять из одних только удовольствий?

 
Что жизнь? Отчаянная битва,
В которой гибну, ежедневно возрождаясь,
Как древний феникс… Деву полюбя,
Давно забыл я, кто я и откуда.
Сжимая меч, иду сквозь дым и пламя,
И каждый день несёт мне новые штаны…
 

Этот экспромт Владимир Иванович записал в секретный блокнот уже после очередного похода по магазинам, из которого он вернулся ещё более закалённым и крепким: и душой, и телом. Последняя строка, правда, несколько озадачила Владимира Ивановича. «Почему штаны? – мучительно думал он и никак не мог найти ответа. – А, ладно, потомки разберутся», – решил, в конце концов, вечно недовольный собой автор.

* * *

Как-то раз Виктория Геннадьевна пришла домой радостная. Она принесла с собой целый килограмм мандаринов, которые купила, одиноко прогуливаясь по магазинам. Помыв рыжие ароматные плоды под струей свежей воды, Виктория Геннадьевна выложила их в красивую вазу, поставила на стол и обратилась к Владимиру Ивановичу.

– Кушайте мандарины, Владимир Иванович!

– Спасибо, Виктория Геннадьевна, я не хочу, – отпарировал Владимир Иванович.

– Как! – изумилась Виктория Геннадьевна, – вы же вчера хотели!

– Это было, Виктория Геннадьевна, вчера. Вот если бы вы вчера бы мне предложили, я бы вчера бы и съел. А сегодня уже не хочу.

– Какая же вы, Владимир Иванович, вреднюка, – заметила Виктория Геннадьевна и надолго умолкла, размышляя о капризности мужчин и непостоянстве всей мужской породы.

 
Рыжеволосая, как эти мандарины,
И ласковая, словно солнце в мае,
Лежит красавица, красиво выгнув спину,
А я ветрам из космоса внимаю… —
 

почему-то подумалось Владимиру Иванович у, но для потомства четверостишие он сохранять не стал.

* * *

Виктория Геннадьевна – женщина необыкновенного ума. Она часто о чём-нибудь думает, а когда думает, то непременно делится мыслями с Владимиром Ивановичем: ведь всякому необыкновенному человеку нужен кто-нибудь, кто бы им восхищался. Как-то вечером, поливая цветы, Виктория Геннадьевна тихо сказала:

– Время – это материя души.

Сложные чувства охватили Владимира Ивановича, когда он услышал эти слова.

– Вы это сами придумали? – восхищённо спросил он, не сумев скрыть, однако, и зависти, и тут же добавил с надеждой: – Или, может, вычитали где-то?

– Да откуда мне знать? – задумчиво глядя в окно, отвечала Виктория Геннадьевна.

Весь оставшийся вечер Владимир Иванович был печален и перед сном, после чая, даже попытался отказаться идти в душ.

 
Когда красавица, склонившись над цветком,
Слова загадочные холодно роняет,
Я по вселенной ошалелым мотыльком
Порхаю, потеряв ворота Рая.
 
 
Материя души – не это ль время?
В нём всё загадка… Качаю головой
И плачу, как старинный Иеремия,
И удивляюсь, что ещё живой.
 

Это восьмистишие Владимир Иванович записал уже ночью, когда дом давно спал. Потом на цыпочках подкрался к кровати и, облегчённо вздохнув, залез под одеяло, а Виктория Геннадьевна, не просыпаясь, положила ему на сердце нежную ладошку.

* * *

Виктория Геннадьевна очень любит разных животных: птичек, ёжиков, белочек и кошечек, но особенно она любит собачек. Она бы хотела завести свою собственную собаку, но Владимир Иванович решительно против того, чтобы держать собаку в городской квартире. Однако Викторию Геннадьевну он очень уважает и даже любит, и поэтому, чтобы Виктория Геннадьевна не очень скучала без собаки, Владимир Иванович каждый день виляет перед ней хвостом, приносит в зубах тапочки и ночную рубашку и делает некоторые другие приятные вещи, свойственные настоящим собакам. Отправляясь на прогулку, Виктория Геннадьевна часто берёт с собой и Владимира Ивановича, который при этом прыгает от радости и громко лает. Виктория Геннадьевна даже берёт Владимира Ивановича с собой в театр или в картинную галерею, но здесь уже Владимир Иванович ведёт себя смирно. А вот по магазинам Виктория Геннадьевна ходит чаще одна: она понимает, что Владимир Иванович магазинов не любит, и жалеет его.

 
Как весело бежать по узеньким дорожкам
И нюхать первые весенние цветы
Или вдыхать опавших листьев аромат
И ждать зимы, морозов, снега,
Чтоб снова возрождённым погулять
В весеннюю распутицу хмельную
С красавицей-шалуньей… ночи ждать,
Томиться…
 

Такое восьмистишие Владимир Иванович принялся однажды благодарно сочинять, но в конце сбился: ему хотелось закончить в рифму, но в голову назойливо лезла одна только «кровать», а это было бы совсем уж как-то не того… Так шедевр и остался для потомков незаконченным.

* * *

Владимир Иванович, кстати, не любит тратить денег. Даже на себя. Однажды ему нужно было купить какое-то лекарство, но он заявил Виктории Геннадьевне совершенно решительно:

– Виктория Геннадьевна, не надо, оно слишком дорогое.

– Ещё одно слово, Владимир Иванович, – сразу нашлась Виктория Геннадьевна, – и я превращу вас в жабу. Посажу в коробочку, и будете у меня там жить.

Владимир Иванович так расстроился, что с лица пропала обычная для него обаятельная улыбка, с которой он даже спать ложился. Заметив это, Виктория Геннадьевна стала его утешать.

– Ничего, Владимир Иванович, вы, главное, не печальтесь. Я стану доставать вас из коробочки и играть с вами. Я буду петь вам песенки. И даже, может быть, поцелую разочек.

Но и после этих слов улыбка не вернулась на лицо Владимира Ивановича. Тогда Виктория Геннадьевна добавила:

– А хотите, Владимир Иванович, я посажу вас в наш аквариум, который мы специально для вас переделаем в террариум. Там будут и цветочки, и лужица с карасиком. А я буду вам комариков ловить.

И только тогда лицо Владимира Ивановича просветлело. Он достал свой секретный блокнот и торопливо записал такие вот строки:

 
Служить прекрасной госпоже
Всегда готов суровый рыцарь,
Пускай в сердцах она грозит его уже
В дракона обратить, в другую ль птицу!
 
 
Но, нежный сердцем, на то он и поэт,
Он даме сердца никогда не скажет «нет».
 

* * *

Виктория Геннадьевна любит отдыхать в деревне, в своём родовом доме. Она и Владимира Ивановича частенько берёт с собой. А Владимир Иванович всегда берёт с собой удочку или даже две: он очень любит ловить рыбу.

Приехавши с Викторией Геннадьевной в деревню, Владимир Иванович немедленно идёт на речку и начинает ловить. Ловит, ловит до самого вечера, а потом возвращается и начинает кормить рыбой любимую кошку Виктории Геннадьевны, Мусю.

Наверно, поэтому так уважают Мусю остальные деревенские кошки и коты. И многие чуть ли не каждый день наведываются к ней в гости, а Владимир Иванович (с разрешения Виктории Геннадьевны, конечно) их тоже угощает свежей рыбкой: ершиком, плотвичкой, густёркой, пескариком, голавликом, лещиком, окуньком, язиком, щучкой, судачком, сомиком… ну, и так далее. Несколько раз приходил даже бандитского вида кот с соседней улицы, но Виктория Геннадьевна решительно велела его прогнать за «наглость и бессовестность».

Вот после рыбалки Владимир Иванович выходит во двор и начинает чистить улов, и все Мусины знакомые коты и кошки собираются вокруг и начинают многоголосую хвалебную рыбную песнь. Они очень завидуют Мусе и мечтают про себя: «Вот если б нашей хозяйкой была Виктория Геннадьевна, тогда бы Владимир Иванович каждый день приносил бы нам свежую рыбу, и жизнь наша была, как в кошачьем раю! Эх, повезло же этой Мусе, а вот нам не повезло: наши хозяева совсем о нас не заботятся, рыбы для нас не ловят и даже молочка дают не каждый день, и приходится нам самим охотиться на птичек и мышек, добывая себе пропитание». А бандит с соседней улицы только скрипит зубами и думает, как бы отомстить Владимиру Ивановичу с Викторией Геннадьевной, а ещё лучше, породниться с Мусей известным способом, чтобы хоть потомство его жило счастливо.

«Сколь благородное занятие – рыбалка, – думает Владимир Иванович, глядя на счастливые кошачьи лица. – Сколько в нём чистоты, сколько счастья несёт она братьям нашим меньшим, не говоря уже о радости, которую получаем мы сами». И, как всегда в таких случаях, он достаёт свой секретный блокнот и записывает в нём что-нибудь такое, например:

 
В одной руке любимая уда,
В другой блокнот секретный, безымянный…
Ах, было б так, красавица, всегда!
Но как, однако ж, в мире этом странно:
 
 
Летит земля по космосу куда-то,
Круги наматывает, и мелькают даты…
Что ждёт нас в бесконечности холодной
Вселенной чуждой и бесплодной?
 
 
Зато у нас смеются кошки и коты,
Хватая на лету прожорливую рыбу,
И мы с тобою сердцем довольны и сыты,
У нас полно котлет духовных с хлебом.
 

* * *

Владимир Иванович не любит мыть голову. Он, например, уверен, что частое мытье головы вредно для его волос. Виктория Геннадьевна, напротив, считает, что это предрассудки.

Она то и дело смотрит на волосы Владимира Ивановича и ласковым голосом, в котором лишь чуткое ухо Владимира Ивановича способно услышать звон металла, не говорит даже, а выпевает:

– Владимир Иванович, вы сейчас же сходите и вымоете свою головку. И не вздыхайте, пожалуйста, не вздыхайте! Слушая меня, вы должны только радостно попискивать, вот что я вам скажу!

И Владимир Иванович сразу понимает, что дело приняло серьёзный оборот, и что придется ему не только мыть голову, но и всё остальное, а потом уже надевать чистую рубах у, не говоря уже о носках. Вздыхая, он идёт и смиренно исполняет обряд по желанию любимой красавицы.

Вернувшись, Владимир Иванович дрожащими пальцами выхватывает свой секретный блокнот и поскорее записывает такие, например, упоительные строки, пока они ещё звенят в его чисто вымытой голове:

 
Стеснило грудь, и переливчатым свистком
Запело горло: прекраснейшая дама
Суровейшему рыцарю опять повелевает
Свершить во славу имени её
Желанный подвиг. Сбросив тяжкие одежды,
Он отправляется, куда простёрся перст
Возлюбленной и госпожи… И там скребётся
Мочалкой, песню напевая под струёю,
Смиренно поджидая тёмной ночи,
Когда пред ним раскроются врата
Земного рая…
 

* * *

Виктория Геннадьевна обожает заниматься переводами с иностранных языков. Как увидит какую-нибудь интересную книжку на иностранном языке, так сразу отправляется к своему знакомому издателю и говорит: «Давайте я вам это переведу, а вы мне заплатите гонорар побольше». А тот, питая естественную слабость к красивым женщинам, немедленно соглашается.

Стиль перевода Виктории Геннадьевны своеобычен и изобилует неожиданными и яркими образами. Иногда она и сама приходит в такой восторг, что не может удержаться, чтобы не поделиться с Владимиром Ивановичем.

– Владимир Иванович, вы только послушайте: «Система управления городом-государством в Древней Греции – это агрегат из многих членов». Как на ваш взгляд, не правда ли, прелестно?

– Прекрасно! – отвечает изумлённый Владимир Иванович и, сверившись с оригиналом, восхищается точностью перевода и вместе с тем глубиной образа, который на русском языке, благодаря таланту Виктории Геннадьевны, звучит еще выразительней.

 
Слова дар божественный и странный…
Бездну смыслов в нём подозревать,
Видеть их затейливые переливы,
Строить так, чтоб те повиновались
С радостью, охотно раскрывая
Бесконечную природу душ своих…
О, не каждому дано такое счастье,
Госпожи моей волшебный дар и странный…
 

Вот так, путаясь и сбиваясь от переполняющих чувств, попытался выразить Владимир Иванович своё восхищение талантом Виктории Геннадьевны. Но, записав эти строчки в секретном блокноте, ей самой показывать пока не стал. Решил оставить на суд потомков.

* * *

Однажды Виктория Геннадьевна затеяла выкопать для себя в усадьбе пруд. Для этого она, натурально, призвала Владимира Ивановича и решительно протянула ему лопату.

– А какого объёма хотите вы пруд, а, Виктория Геннадьевна? – спросил Владимир Иванович.

Виктория Геннадьевна окинула взглядом территорию усадьбы, пошевелила губами, словно что-то подсчитывала, и заявила:

– Не менее девятисот лопатных сантиметров!

Владимир Иванович схватил лопату за черенок и с жаром принялся копать. И уже к вечеру пруд размером девятьсот лопатных сантиметров был готов!

 
Лопатный сантиметр, то много или мало?
Закрыв глаза, он шевелит мозгами,
Возвышенный и радостный поэт,
Затем хватает железную лопату
И роет вглубь, как некий дивный крот,
Сухую, неподатливую землю.
И вот уже чудесный, чистый пруд,
Наполненный живыми карасями,
Прекрасными цветами осенённый,
В тени мерцает тихой и прохладной!
Приходит ночь, и тут свою награду
Сполна получит утомлённый землекоп…
 

Такие стихи записал Владимир Иванович в свой секретный блокнот и терпеливо стал поджидать ночи.

* * *

Владимир Иванович очень любит жить в деревне. В деревне жить проще, чем в городе: во-первых, не надо готовить еды, потому что готовят ее, главным образом, родственники Виктории Геннадьевны; во-вторых, можно ходить на рыбалку сколько хочешь, хоть с самого утра и до позднего вечера, даже если никто и не клюёт; в-третьих, нет нужды обязательно носить чистую и выглаженную одежду: напялил, что попало под руку, и иди себе, никто и слова не скажет, кроме Виктории Геннадьевны, конечно. В общем, жизнь в деревне нравится Владимиру Ивановичу и, по его мнению, не пойдёт ни в какое сравнение с городской.

И вот однажды летом в деревне Виктории Геннадьевне пришла в голову фантазия устроить вокруг пруда, который выкопал для неё Владимир Иванович, весёленькую лужайку, чтобы над нею даже бабочки летали. Но для лужайки нужен хороший дёрн, а хороший дёрн обнаружился довольно далеко от дома Виктории Геннадьевны, на самом берегу речки Волмы. И возить его надо было на специальной тележке с бортами, чтобы дёрна умещалось как можно больше. Мечтательно глядя на Владимира Ивановича, Виктория Геннадьевна задумалась. «Интересно, а сколько в нём лошадиных сил?» – прикидывала она.

Пригласив Владимира Ивановича с собой на берег Волмы, Виктория Геннадьевна приказала ему нарезать дерна и нагрузить упомянутую тележку до самого верха. И Владимир Иванович, хотя и не без усилий, нарезал, нагрузил и эту тележку свёз! Справедливости ради надо, конечно, сказать, что в гору толкать тележку ему иногда помогала Виктория Геннадьевна, впрочем, совсем немного.

После этого Виктория Геннадьевна решила, что во Владимире Ивановиче не менее двух лошадиных сил, и что после окончания возки дёрна хорошо бы придумать для него ещё какую-нибудь достойную работу. А Владимир Иванович, как всегда, уединился, достал свой тайный блокнот и записал в нём такие вот строки: