Текст книги "Я жив ещё пока… (сборник)"

Владимир Кулаков
Я жив ещё пока… (сборник)

Вся наша жизнь есть по сути – Любовь!

Как не покажется это печально…

В. Кулаков

© В. А. Кулаков

Я жив ещё пока…

проза в стихах

«В начале было СЛОВО…»

«В начале было

            СЛОВО,

и СЛОВО было

            у Бога,

и СЛОВО…»[1]1
  Евангелие. От Иоанна. Гл. I


[Закрыть]

            Бог забрал.

Шесть лет молчания,

            ни строчки.

Но вот наполнился

            Источник,

и СЛОВО тушью

            на бумагу

ПРОЛИЛОСЬ.

«От Пушкина до Бродского…»

От Пушкина

            до Бродского

                        к Гостинке

На невском пятачке

            играет

                        бэнд.

По кругу

            импровиз

                        и банка пива.

На редкие хлопки –

            лукавый

                        глаз.

Людской поток

            на диксиленд

                        наткнувшись,

Меняет шаг,

            и суету,

                        на мысль…

В балтийском небе

            чайки

                        в хороводе.

Под каблуками

            жизнь

                        Великого Петра.

Открытый зев

            футляра

            из-под банджо

Глотает горечь

            медных

                        пятаков.

И станет вдруг

            доступна

                        и понятна,

Под барабанный треск

            и визг трубы, –

Затасканная

            мудрость вековая:

Всё в жизни – мелочь.

            Немелочна лишь –

                        Жизнь.

«Засосёт суета…»

Засосёт суета

            событий скука,

Полоснёт висок

            тоска-осока-сука…

Тамбур куревом дыхнёт

            прямо в душу.

До утра покой купе

            не нарушу.

В зазеркалье снов моих

            вновь вернусь,

В простынь белую ночей

            обернусь.

На Смоленку вдоль Невы

            ведёт дорога.

Мати-Ксеньюшка, прости,

            ради Бога…

Птиц осенних не вернёшь

            из далёка

И Ростральных не зажжёшь

            позже срока.

В дыры проходных дворов

            ворвётся ветер,

Сгоревших дней далёких тех

            закружит пепел…

«Опять мне на заре не спится…»

Опять мне на заре не спится –

            Рву станицы…

Ночи долгие мои мудры.

            Глаза трезвы.

За окном линяет клён –

            Вчерашний сон.

Жжёт нетерпеливая строка –

            Бурлит река.

Катится летами лето в Лету, –

            Зачем всё Это?..

В осень клонится земная ось,

            Как ржавый гвоздь.

Опять мне на заре не спится…

            Эх, мне б не спиться.

«Затяжной петербургский туман…»

Затяжной петербургский туман.

Мокнет листьев гнилых погост.

Над каналом съёжился мост.

В акварели размытой – обман…

Силуэт на чёрном мосту

Отражается в чёрной воде.

Чёрный ворон кричит – быть беде.

Чёрный грифель взывает к Христу.

Мысли жадно вплетаются в суть.

Ностальгией терзается плоть:

Здесь тебя подарил мне Господь,

Здесь свершился началом мой путь.

Полутёмные арки дворов

Берегут плечи словно зонты.

Город мой, мы остались на «ты»,

Приговор твой мне не был суров.

Моё тело в других городах,

А душа где-то здесь, на «мостках».

След судьбы на чернильных листках

Отпечатался в летних садах.

Прибалтийской янтарной слезой

Соскользнула монета с моста.

Поглотила её пустота,

Лишь состарился ливень косой…

«Дождливых нот размыта акварель…»

Дождливых нот размыта акварель.

Мольбертом ждёт Создателя картина.

Цепочкой лет висит корд-де-парель,

Очерченная пламенем кармина.

Мир полон месс, рапсодий и кантат.

На клиросах взыванье к Силам Горним.

Но нем эфир, – Христос давно распят.

И древо Жизни подогнило корнем.

Блуждает ветер у слепых окон.

Терзают плоть веригами сомненья.

Сплетает строки Франсуа Гийон

В сырых застенках Эры безвременья.

Дождливых нот размыта акварель.

Давно закончена Создателем картина.

В узлах запуталась корд-де-парель,

Обугленная пламенем кармина…

«Вновь, хранящий всю дорогу…»

Вновь, хранящий всю дорогу,

Ангел крылья опустил.

Лоб крещу, взывая к Богу,

Чтоб грехи мои простил.

По душе моей заблудшей

Бесы закатили пир.

У Владыки взор потухший

И пустым стоит потир.

Строги лики на иконе,

Ладан горечью пролит.

Замерев в земном поклоне,

Путаю слова молитв.

Кружат ветры по планете.

Ад – с любимой в шалаше.

Аверс – реверс на монете.

Авель с Каином в душе.

По киоту рыщут тени.

Сердце разоряет тать.

Бью чело и жгу колени,

Силясь Истину понять.

И, подобно фарисею,

Чуда требую извне!

Бог – явился ж Моисею

В неопалимой купине.

Гул шагов моих под сводом

Прозвучал пустой стезёй.

Лишь кольцо – как камень в воду,

Покатилося слезой…

«Тень дирижёра скользит по клавиру…»

Тень дирижёра скользит по клавиру.

Музыки знаки – изгибы судьбы.

Звуки хорала, явлённые миру,

Реквием льются под сводом мольбы.

Жаркие капли синкоп и форшлагов

Слёзами каплют на паперть греха.

Шумные толпы экстазных аншлагов

Глушат органов опухших меха.

Небо расколото армагедоном.

Мир разделён на овнов и козлов.

Стонут набаты, заходятся звоном

Сотни восторженных колоколов.

Время пророчества от Иоанна.

Идолы правят, в чести Лжехристы.

Падшего Ангела гимнами славят.

В храмах безлюдных сжигают кресты…

Утро промозглое серой полоской

Лоб остудит от кошмарного сна…

Катится шар по поверхности плоской

В ночь, уходящую прочь от окна.

«Неба выцветшего киноварь…»

Неба выцветшего киноварь

Позабытое крутит кино.

В кадре старом «волшебный фонарь»

Проливает на скатерть вино.

Рассыпается соль по столу,

Опрокинутая невзначай.

В паутине икона в углу

И холодный без сахара чай.

В вазах мумии жёлтых цветов,

Угоревших в весеннем бреду.

Фотографии вздутых мостов,

Разведённых на нашу беду.

По цепочке остывших следов

До истоков своих доберусь.

Браги терпкой из горьких медов

До дурмана из Леты напьюсь…

Возвращаясь в сегодняшний день,

Заплутаю, собьюсь с полпути.

Терпеливого Ангела тень

Будет преданно рядом идти.

«Осень кружит кольцевой дорогой…»

Осень кружит кольцевой дорогой.

Листья копят годовой отчёт.

Рифма остаётся недотрогой,

Сердцу предъявляя давний счёт.

Слов банальных – нежность в позолоте.

Выдуманного праздника – витраж.

Души слились в штопорном полёте.

Временного счастья суть – Мираж…

Фрески остановленных мгновений

В воплях обезумевшей строки:

Трепет – плотно сдвинутых коленей,

Дерзость – многоопытной руки…

Сны – отображенье зыбкой яви,

Призраки земного бытия.

Холст художник кистью продырявил

Там, где воплотились Ты и Я…

Осень кружит кольцевой дорогой.

Листья сдали годовой отчёт.

Рифма не осталась недотрогой.

Вот мы и сыграли: «чёт – нечёт»…

Рвётся серпантиновая лента.

Пеплом опадает конфетти.

Стало тихим аккомпанементом

Поздней осени прощальное «Прости…»

«Я погибаю без Любви…»

Я погибаю без Любви.

В безумной жажде, в ностальгии…

Огарок – вечный визави,

И купол «Спаса на крови»

Тоской на грудь, – как панагия…

«Обожжёт листву холод горьких слов…»

Обожжёт листву холод горьких слов…

Не зальёт вино жажду зыбких снов.

Опадёт бутон, выпив всё до дна,

Отмолив грехи на проём окна…

«Хватаюсь за нить ускользающих слов…»

Хватаюсь за нить ускользающих слов

И клею разбитые чаши.

Брожу до утра в одиночестве снов,

Где счастливы призраки наши.

«Твоё «Люблю» – глоток воды…»

Твоё «Люблю» – глоток воды.

Соломинка в безбрежном море.

Мир поделён на Я и Ты,

Когда с самим собой в раздоре.

Когда невмоготу мне жить, –

Не спится душными ночами.

И гамлетовское «Быть – Не быть»

В аорте гонит кровь толчками.

Письмо – иконой на столе.

А фотография – Мадонной.

Мне места нет на всей Земле.

Гостиницы лишь для бездомных.

Рояля клавиш череда.

Соревнованье чёрно-белых.

И не рассудят их года, –

Здесь правых нет…

Как нет и левых.

Все дни раскрашены тобой.

В цвета надежды и сомнений.

То среди равных я – Изгой…

То, вдруг, средь серости я – Гений.

Меня мотает по углам

Гостиниц городов и весей.

Мне лишь Любви известен Храм.

Он истинен из всех конфессий.

Пока твоя любовь живёт

Мне не страшны пути любые.

Твоё «Люблю» меня спасёт,

Как крест серебряный на вые.

«Звучала музыкой в тиши, не зная скуки…»

Звучала музыкой в тиши, не зная скуки

Рифмованная выспренность речей.

И к звёздам отлетал, и падал в руки

Наш белый жемчуг Питерских ночей.

С небес мне пела скрипка Страдивари,

Мечтой кружилась голова слегка…

Всю жизнь летел я, как воздушный шарик,

За землю принимая облака…

Дожди косые мой очаг залили.

Томится пустоцвет в былых садах.

В карманах драных «мыши лбы побили»

И ямб с хореем явно не в ладах.

У скрипки певшей надломилась дека.

С мажорного аккорда сбит колок.

Лишь ангелы за сердце держат крепко,

Чтоб не сорвался в штопорный виток.

Глотая хмель дымящегося утра,

Бреду к тебе замаливать грехи.

Порвалась нитка бус из перламутра,

И дан зарок забыть свои стихи.

Но вновь строка благословенья просит.

На вещих небесах вода чиста.

Тот, Кто горит, – тот в своём сердце носит

Святой огонь Библейского куста.

«Таща судьбу по лужам стылым…»

Таща судьбу по лужам стылым,

Топя сердца в осенней каше,

Без мест теперь вагоны наши…

Минуя лестничные марши,

Любовь скатилась по перилам.

Вокзал бродяжею стопой

Гудками растоптал нас разом.

И не успел мигнуть я глазом,

Как стал корундом, быв – алмазом.

А ты – ничейною женой…

Мы город этот покидали,

Где наши рухнули мечты.

Тут потерялись я и ты.

Рябины алые кусты,

Поникнув, кровью истекали…

Октябрь – палач мой неизбежный

Здесь дважды голову рубил

И карой вечною грозил:

Лежать, как леске без грузил,

Запутавшись в грязи прибрежной.

Тут, – как небесный приговор:

Я восставал из пепла дважды.

Обугленный, любви я жаждал…

С души моей не сходит сажа

Саднящей раной до сих пор.

Судьба ведёт меня на круг

На кои ветры возвращаясь,

Тенями в Нечто превращались

В причудливых изломах рук.

Я вновь смотрю упрямо ввысь,

Топор нашёптывает вые,

Что подозрительны любые

Две параллельные прямые,

Которые пересеклись.

И, на кострищах ворожбы,

Я распрощаюсь с этой болью.

И, посыпая рану солью,

Довольствоваться не стану ролью –

Играть изгнанника судьбы.

Я возвращу тебя сюда,

Чтобы избавиться от страха.

Пусть зарастёт травою плаха,

В окно не будет биться птаха –

Предтеча Страшного суда.

«Скамейка. Летний сад. Решётка…»

Скамейка.

            Летний сад.

                        Решётка.

В осенних лужах

            тонут

                        небеса.

Клочок бумаги

            продырявлен

                        ручкой

И не дописана,

            не выпита

                        строфа.

Неутолённой

            жажды

                        многоточья

В слияньи вод

            Фонтанки

                        и Невы.

В пробелах памяти,

            судьбы моей

                        пробелах

Рождаются

            дебелые

                        стихи.

Но образы мертвы

            и

                        русла сухи,

Потуги тщетны

            и

                        не озвучен вопль.

Лишь статуи

            взирают

                        безучастно

С гранитной

            высоты

                        веков.

Михайловский

            упёрся шпилем

                        в небо,

Ворота Летнего

            закрыты

                        на засов.

И Чёрной Речкой

            путь проложен

                        к дому,

Где жил

            когда-то

                        Бог стихов.

«С фотографии поблекшей…»

С фотографии поблекшей

Смотрит на меня,

Улыбнуться не успевший

Мальчик у плетня.

Яблоко в руке зажато,

На лице – испуг.

Остановлен миг когда-то…

Стрелки чертят круг…

Пахнут ладаном на печке

«Пепенки – шафран».

За «антоновкой» со свечкой

Проберусь в чулан.

Для плотвы комочек теста

В миске замешу.

На прикормленное место

До зари спешу.

И к реке, по косогору,

С удочкой сбегу.

Хор лягушек потревожу

У ручья в логу.

Старый куст, росой омытый

Остановит вдруг.

Веток цепкие колючки

Не жалеют рук.

Слаще ежевики с хлебом

В жизни не едал.

За одну минуту детства

Всё б сейчас отдал…

Укатилось лето в осень

Медным колесом.

В даль туманную уносит

Прожитое Дон.

Выплывет и вновь утонет

В памяти-реке

Тот далёкий, грустный мальчик

С яблоком в руке…

«В донских ключах купался ветер пьяный…»

В донских ключах купался ветер пьяный,

Плакучим ивам косы распускал.

Поил меня настоем трав духмяным.

И трелью соловьиной развлекал.

Там тихо плыл по водной, сонной глади,

Сзывающий к вечерней службе звон…

С тех пор рифмуются в моей тетради

Два близких слова: «Дом» и «Дон».

Жгутом скрутило время полотенце.

Состарились на стенах образа.

Мне память полоснёт огнём по сердцу,

Как тёмной ночью фарой по глазам.

У сельской церкви меньше всё старушек,

И покосило время купола.

Где пели соловьи на старых грушах,

Не зная жалости, прошлась пила.

На ежевичном косогоре диком

Молюсь я, как язычник, всем богам,

Прося о крае, Богом позабытом,

Желая солнца заливным лугам.

И пусть меня не поминают лихом,

Хранят на берегах заморских стран

Задонский Преподобный отче Тихон,

Святой и Преподобный Митрофан.

«Петлёй захлёстывает время…»

Петлёй захлёстывает время.

Ошибок прошлых душит плен.

Воспоминаний выстрел в темя,

Страстей сгоревших горький тлен.

К виску приставлен пульс холодный,

Ведя отсчёт последних дней.

Тень Дамы в чёрном балахоне

Всё чаще в комнате моей.

Трещит свеча, грехи сжигая.

Не гаснут огоньки лампад,

Но спрятаны ключи от рая,

Распахнуты ворота в ад.

Безумием себя мы тешим.

Лукавый в нас неутомим.

Прозренья Ангел безутешен

И неулыбчив Серафим.

Закрыты души для смиренья.

И кротость не живёт в сердцах.

Мы лишь в предсмертные мгновенья

Зовём небесного Отца.

Петлёй захлёстывает время.

Ошибок прошлых душит плен.

Воспоминаний выстрел в темя,

Страстей сгоревших горький тлен.

«Стелется в небо дорога ковром…»

Стелется в небо дорога ковром,

Строки плетутся из скошенных литер.

Выжжено временем в сердце тавро

С кратким, как выстрел, названием – Питер.

Носит по свету меня круговерть.

Жизни рулетка на «зерро» бросает.

Памяти прошлого зыбкая твердь

Ни на секунду не отпускает.

Нету спасенья в далёких краях.

Пляжи экватора душу калечат.

И умираю я в южных морях.

Сердца ожоги – лишь холодом лечат…

Площадь вокзалов – распутье сердец

Встретит взволнованною суетою.

Вот и Начало. Вот он – Конец,

Определённый балтийской Святою.

Вновь на вопрос мой «Куда брать билет?»

Компасом сердце укажет на север.

Брошусь в объятия прожитых лет,

Города, что как распахнутый веер.

И оживу, как тогда, – отдышусь!

Питерским воздухом лёгкие полня.

И от земного всего отрешусь.

Вся моя жизнь – из огня да в пóлымя.

С Ладоги лёд потянулся к Неве.

Майские ветры вдруг вздыбились чёртом.

Вскинули руки мосты к синеве,

Будто Всевышнего молят о чём-то.

Лижет ботинок речная волна,

Ластится старой, знакомою кошкой.

Вот и осушена чаша до дна.

Вся моя жизнь – стул со сломанной ножкой.

Светлой печалью по чёрной реке

Лёд прошлогодний на запад уходит.

Всё в этой жизни есть – «дом на песке».

Прав Соломон, что изрёк: «Всё проходит»…

Но не проходит Она – вновь и вновь,

Та, что есть в судьбах людей изначально.

Вся наша жизнь есть по сути – Любовь!

Как не покажется это печально…

«Чувствовал я под надзором внегласным…»

Чувствовал я под надзором внегласным

Словно кто принял решенье "в верхах"

Там, где мой путь был особо опасным

Ангел (иль Бог) нёс меня на руках…

«Вечный мой путь околесицей…»

Вечный мой путь околесицей…

Мыслями в небо лестницей…

«Лет прожитых вкушаю просфóру…»

Лет прожитых вкушаю просфóру,

И причащаюсь осенним дождём.

Грех саднящий замаливать впору –

Сам себе исповедуюсь в нём.

Что не сделал того, что хотелось.

Там смолчал, – где хотелось кричать!

Потому что, где больно – терпелось,

От того, что всем нужно – Прощать…

Трудно верить в Святое Писанье

Если в сердце царит пустота.

Если в помыслах грешных – метанья,

Заурядных годов суета.

Лики праведных смотрят с укором.

Свечи пламенем сбросили воск.

Балансирую вновь без опоры.

Крестным знаменем плавится мозг.

Средь московских бульваров скитаясь

В одиночестве, полного грёз,

Научился, лицом улыбаясь,

Сердцем плакать без видимых слёз.

Голос совести, голос желаний –

Разрывают напополам!

Сладок яд многогрешных лобзаний.

Горек путь на святой Валаам.

Можно только в молитве забыться,

Над землёю душой воспаря,

Чтоб не скурвиться, дабы не спиться

От того, что жизнь прожита зря.

Только в Отчей небесной юдоли

Ожидает тебя благодать,

Если в тяжкой отмерянной доле

Божий Промысел смог угадать.

«Мечутся секунды на часах…»

Мечутся секунды на часах

В замкнутом пространстве бытия.

Время заблудилось в поясах,

Как в чужой квартире ты и я…

Спину жжёт бесчувственный квадрат –

Холод исцарапанной стены.

Вымостил собой дорогу в ад

Жгучий поцелуй чужой жены.

Горсть монет валяется в ногах.

Разлетелись «решки» и «орлы».

Души разменяли впопыхах

Кольца губ на острые углы.

Замерли секунды на часах.

Гулко с крана капает вода.

Руки заблудились в волосах

Женщины по имени – Беда.

Горький вкус полыни на губах.

Звук Её шагов за дверью стих…

Поцелуй ворованный в руках

Как червонец мятый на двоих…

«Осень. Ясень. День мой ясен…»

Осень. Ясень. День мой ясен.

Осень-плесень. Неба синь.

Ночи. Свечи. Рифмы, плечи.

Строк зачёркнутых полынь.

Путь мой блуден. Серых буден

Вновь не сходится пасьянс.

Частокол из пик и бубен.

С жизнью трефовой альянс.

Просеки-засеки-соки

Не напоят до весны.

Скрыты реки рока строки

И тревожны мои сны.

Вновь волна молвы плевками

Душу грязью обольёт.

Слово, брошенное камнем,

Пулей грудь мою пробьёт.

Жевело лишь звуком жалит –

Значит, всё же буду жить.

Грязный снег весной растает

Мне бы зиму пережить.

«Мой пьяный вечер льёт вино…»

Мой пьяный вечер льёт вино

На мельницу моих врагов:

Того, что не сбылось давно,

В туман нескошенных лугов.

Уносит пьяный вихрь назад

Ускоренную ленту снов,

И зацепиться хочет взгляд

За суетность печатных слов.

Хлопочет ветер за окном,

И ночь бессонницей грозит.

И катит древним колесом

Безостановочный транзит.

Мелькает отблеском зарниц,

Сгоревших зорь, утихших бурь,

Парад роскошных колесниц,

Летящих в молодую смурь.

Рассвет холодный отрезвит,

Вернёт назад в реальность дня.

Вчерашний день – до дна испит

Свечой, оплывшей без огня…

«Один и тот же сон мне снится…»

Один и тот же

            сон мне снится:

Манеж лукавый

            и хмельной.

Где так легко,

            в мгновенье, спиться

От жизни

            вольной, молодой.

И рана старая

            проснётся,

Разбуженная:

            «Браво!», «Бисс!»

В который раз

            души коснётся

Печная сажа

            закулис.

И сердце рвётся

            прыгнуть с кручи.

И криком боли

            сводит рот.

Жемчужину –

            в навозной куче

Всю жизнь ищу

            как Дон Кихот.

Об острые углы

            манежа

Изранена

            моя судьба.

Теперь

            ты снишься мне

                        всё реже,

Но не исчезнешь

            навсегда.

Страна –

            иудиных лобзаний,

Отчизна –

            умниц и невежд,

Мой Храм

            отравленных желаний,

Мой Крест –

            несбывшихся надежд…

«Чем чаще по жизни гремели литавры…»

Чем чаще по жизни гремели литавры,

Тем слаще вкушал с вожделенной тоской

Неслышную музыку Троицкой Лавры,

В мечтах отрекаясь от жизни мирской…

«Провал давно небритых щёк…»

Провал давно небритых щёк

Разбитым зеркалом пугает.

Дух стеариновый витает,

Сентябрь свечою оплывает

И я, наверно, жив ещё…

Я жив пока. Я жив. Пока…

Хоть трепетна строка

И рвётся мысль сердечную струной,

И голос призрачный зовёт издалека,

Саднит душа покинутой страной,

И спорит ночь с ущербною луной.

Я «вечный жид» с российскою судьбой.

Изгнанник родины, воронежских окраин.

Мне имя – Авель, брат мой – Каин.

Кинжал отточен и направлен.

Мой век предательством отравлен,

Краплёной картой козырной.

«Висит портрет в остывшем доме…»

Висит портрет в остывшем доме.

Печальной рамкой очерчён.

И брат стоит в дверном проёме,

Припав на левое плечо…

«Река Москва несёт мою печаль…»

Река Москва несёт мою печаль

Вдоль Лужников, в неведомые дали.

Любви ушедшей бесконечно жаль,

Которую цыганки нагадали.

Кружатся листья жёлтым вороньём

На пепелище призрачного счастья,

Спалённого безжалостным враньём,

Остывшего от холода ненастья.

Бегут тропинки с Воробьёвых гор

На набережную, к осени в объятья.

Судьба сплела причудливый узор

Тернового венца, но без распятья.

Нескучный сад листвою опадёт,

Засыпав тропы с тайными грехами.

Завьюжит… Сердце остудив. И всё пройдёт.

Уймётся боль. И обрастёт стихами…

«Дождь зарядил на сорок сороков…»

Дождь зарядил на сорок сороков…

И свечи не горят у аналоя.

Мне нет спасенья, – места нет у Ноя.

Не видно дна и дальних берегов.

Из осени не виден Арарат.

И голубь не является с оливой.

Истлел билет, по номеру счастливый,

Тобой подаренный мне много лет назад.

Объятий пылких вечное вино.

Жизнь весела в Содоме и Гоморре.

До срока будет по колено море,

Пока с небес не явится оно.

Мечты загинут в сере и огне.

Волной осенней унесутся в Лету.

Пустые дни меня взовут к ответу,

Оставив только фото на стене.

Дождь зарядил, мне душу теребя.

Конца не видно Божьему потопу.

Спасеньем явится во сне мне кто-то,

До одури похожий на тебя…