Текст книги "Философия постмодернизма"

Предшественники постмодернистского философствования

По мере консолидации постмодернистского философствования речь пошла не просто о перенесении признаков новой эпохи и нового состояния культуры на философию, а о поисках его корней в самой философии. Наиболее распространенное мнение, культивируемое в самом постмодернизме, и с ним принято соглашаться, что прародителями постмодернизма как деконструкции являются Ф. Ницше и М. Хайдеггер. Они тоже критиковали, «деконструировали» историческую философию, существующего человека, жесткое деление мира на материальный и идеальный, объективный и субъективный и т. п. Думается, однако, это заблуждение или проявление ложной скромности, вытекающей из желания на что-то опереться. В действительности постмодернистская деконструкция берет круче, а главное, в другом направлении. Да, Ф. Ницше опровергал метафизику, однако во имя жизни и сохранения, даже «бестиализации» естественного человека. Ненавидящий декаданс, он был нигилист по отношению не к бытию, а к истощающей его рациональности и культурализму. Его сверхчеловек – это максимально природный человек. Проповедь им «нигилизма сильных» должна была способствовать пробуждению новой воли к жизни. М. Хайдеггер тоже порицал метафизику, однако за «забвение бытия», за то, что она разделила его единый континуум на дух и материю, что привело к подавлению Dasein наукой и техникой, «поставом». Он фундаменталист и призывал возвратиться к истокам, поэзии, культивируя эмоционально-духовные качества человека. Они оба против гносеологизма, и это дает право соотносить их с деконструктивизмом. Но последний отказывается от реальности и учения о ней – онтологии, чего не делали и не могли делать почвенник Хайдеггер и философ жизни Ницше. Находясь с ними на одной линии борьбы с означающим, постмодернизм преследует противоположную цель. Они критиковали метафизику «справа», с позиций консерватизма (оба прикосновенны фашизму), а он «слева», с позиций прогрессизма и тотального технолиберализма. Они за то, что метафизика открыла дорогу эрозии человеческого бытия в мире, а он за то, что она еще предполагает некую субстратность. В ней всегда остается «бытие-присутствие». В этом ее неискупимый грех, неизвиняемая вина. Вообще, вряд ли стоит верить заявлениям людей, оперирующих сугубо интеллектуалистскими понятиями дискурса, концепта, симулякра об их внутренней теоретической близости с теми, кто оплакивал архаику, мифы и поэзию. Пафос постмодернизма противоположный – в отсутствии, демонтаже любой «земли». Постмодернизм – феномен отрицания бытия. Он не наследует, как прокламирует, Ницше и Хайдеггеру, он их коварный враг.

Если не впадать в персональную детализацию, а брать направления, то предтечей деконструкции как первого этапа философского постмодернизма, являются структурализм и семиотизм или, иначе говоря, «лингвистический поворот». Поворот от вещей к отношениям, от образов и чувственных восприятий как условий мысли к знакам и субстанциальности самой мысли. Эта окончательная победа над сенсуализмом и эмпиризмом, завершающий этап рационализации мира произошли в ХХ в., хотя подходы к ним формировались раньше. Трактовка человека как совокупности общественных отношений в марксизме, обоснование первичности общества над индивидом в работах Э. Дюркгейма, возникновение структурно-функциональной методологии означало, что в основу объяснения реальности кладутся уже не сущности, вещи или «атомы», а формы, функции и отношения. Вещи рассматриваются как результат пересечения отношений. Сами они бытием не обладают. Субъект также растворяется в связях и формах.

В гуманитаристике поворот от эссенциализма к реляционизму ярче всего проявился в изменении представлений о природе языка и в понимании роли искусства. Если «обычное сознание» полагает, что значение слова определяется явлениями и предметами, которые оно обозначает, вплоть до звукоподражания, то структурная лингвистика настаивает на первичности связей слов друг с другом. Ценность лингвистического знака определяется его местом в предложении и тексте. Эту линию наиболее определенно и последовательно проводил швейцарский лингвист Ф. де Соссюр (1857–1913). Как в шахматах не важен материал фигур, а важно их расположение, так и в языке символы не похожи на то, что они обозначают. Ощущения, восприятие, представление, образы – все это вторичная феноменология. Ф. де Соссюр уподобляет лингвистическую знаковую систему математической. Знаки а и b друг без друга не могут ничего обозначать. Лишено смысла ‹ a, но имеет смысл b ‹ a. Фундаментальный закон языка: «Один член никогда сам по себе ничего не значит» переносится на понимание всех человеческих связей, культуры, а потом и универсума. Из языка устраняются любые экстралингвистические факторы, после чего остается абстрактная сетка отношений – отсюда структурализм. Язык – модель мира, это в структурализме, а в постмодернизме, забегая вперед, он станет самой реальностью, миром как таковым. Структуры, подобные языковым, Клод Леви-Стросс обнаружил в системах первобытного родства, Ролан Барт в литературе, Жан Лакан в бессознательном.

В русской культуре отказ от субстанциалистской и утверждение структуралистской парадигмы происходили прежде всего в искусстве, в развитии так называемых формальных подходов и «футуристических» течений. «Долой слово-средство, да здравствует Самовитое самоценное Слово» провозгласил Велемир Хлебников. Литературное произведение, вторил ему Виктор Шкловский, «не вещь, не материал, а отношение материалов». «Морфология сказки» (1928 г.) В. Проппа положила начало структурному анализу текстов вообще. Позднее мировую известность приобрели работы М. М. Бахтина и Московско-Тартусской школы (Ю. Лотман). Для науки принципиально новую познавательную картину мира, «с организационной точки зрения», предложил А. Богданов. Его тектология как «общее учение о нормах и законах организации всяких элементов природы, общества и мышления» стала фундаментом системно-структурного движения на долгие годы, вплоть до появления оппонирующей ему сетевой методологии. Чувство справедливости заставляет сказать, что в самом языкознании пионерской в этом плане была раскритикованная И. В. Сталиным «яфетическая теория» Н. Я. Марра. В ней намечался такой же лингвистический поворот, который обычно маркируют вышеназванными именами и теорией языковых игр Л. Витгенштейна.

Главной идеей «структурно-лингвистического поворота», если его оценивать в контексте истории философии, является поворот к новой трактовке реальности – новая онтология. Вместо бытия вещей – бытие отношений и знания, смыслов. Не процессы природы, даже не экономика, а именно они, их изменение создают историю человечества. Фигурой, связывающей структурализм и постструктурализм (постмодернизм), можно считать М. Фуко.

Поль Мишель Фуко – французский философ, теоретик культуры и истории. Родился в 1926 г. В 1950–1951 гг. был членом Французской коммунистической партии. Преподавал в университетах Парижа, Лилля, Венсенна, работал во французских культурных представительствах за рубежом. Создал первую во Франции кафедру психоанализа. Опубликовал около 30 книг, сыгравших ключевую роль в становлении и утверждении постмодернистского мышления. Умер в 1984 г. от СПИДа. В 1986 г. была создана Ассоциация «Центр Мишеля Фуко» для изучения и публикации его творческого наследия.

Хорошо зная работы К. Маркса, опираясь и в то же время отталкиваясь от его теории общественно-экономических формаций, он заменяет ее дискурсивными формациями. Вместо археологии вещей он разрабатывает археологию знания. Дискурсивные формации – это своего рода бестелесный, «языковый материализм». Дискурс – текст, высказывание вместе с социальной практикой, к которой он принадлежит и которую несет в себе. Миллионы людей (в развитых странах большинство) в настоящее время заняты тем, что говорят и пишут – производством дискурсов, их судьба тоже определяется ими. Слово стало делом, особенно у интеллигенции, управленцев, служащих. На защите диссертации достаточно кому-то построить отрицательный дискурс, и соискатель степени не получит ее, провалится. Возникнут реальные жизненные последствия. Изменится место в профессии, роль в семье, в обществе. Руки, предметный труд уступают место языку, мыследеятельности и говорению. Власть реализует себя прежде всего в речевой практике – дискурсе, особенно вооруженном техническими средствами массового распространения. Если перейти от археологии знания к актуальной действительности, то роль дискурса в том, что конструирование его определенного типа продуцирует соответствующие предметы и поведение людей. Что касается информационно-компьютерной технологии, то здесь дискурс ее непосредственный материал и продукт. Компьютерщик живет и действует, «практикует» только в форме текстов-высказываний. Даже любовь редуцируется не к сексу, а обмену посланиями, sms-ками – «дискурсивная любовь», на чём часто все и кончают. Для компьютерных наркоманов это вообще форма их (не)бытия.

Аналогичным путем, отталкиваясь от марксизма, к постмодернистскому сознанию шел Г. П. Щедровицкий.

Георгий Петрович Щедровицкий – русский советский общенаучный теоретик и методолог. Родился в 1929 г. в Москве. Окончил философский факультет Московск. гос. ун-та. В начале 50-х гг. был участником так называемого Московского логического кружка (МЛК), преобразовавшегося в Московский методологический кружок (ММК), где он стал признанным лидером. Создатель специфической школы мышления и развернувшегося на ее основе методологического движения. Социально-практическим воплощением идей Г. П. Щедровицкого стала новая форма коллективного мышления и деятельности – организационно-деятельностные игры (ОДИ). Провел более 90 игр в разных городах Советского Союза. Умер в 1994 г. Деятельность Г. П. Щедровицкого и его последователей – одно из самых значительных явлений теоретической жизни гуманитарно-научного сообщества СССР в 70–80 гг. ХХ в.

Если на первом, еще скорее модернистском этапе, его теоретизирование направлялось пафосом борьбы с «натурализмом», «естественной установкой», т. е. с объективно существующей предметностью в пользу возвышения роли субъекта деятельности, то в апогее возглавляемого им методологического движения на первое место вышло обоснование самостоятельной, субстанциальной роли мышления и текста. «Мышление село на меня, – говорил Г. П. Щедровицкий, – и развертывается независимо от моих субъективных намерений». Человек есть проводник, приемник, а не субъект мысли. К концу деятельностного движения трактовка мышления все больше сближалась с теорией коммуникаций. Радикальное отрицание исторической философии и философии вообще, дошедшее до отрицания науки, «виной» которой является связь с материальным миром, и замена их чистой игровой мыследеятельностью – «миром Касталии», доведение до предела формальных принципов рассуждений, переходящее в анализ схем и текстов как автономной реальности, позволяет считать Г. П. Щедровицкого зачинателем и виднейшим представителем мировой постмодернистской революции.

Ее суть – в признании «первичности знания», мышления в сравнении с «вещами», телесностью, с чувственным восприятием, с тем, что исторически квалифицировалось как «бытие», которое мысль только отражала или в лучшем случае преобразовывала. Несколько неожиданное по форме, но вполне определенное решение «основного вопроса философии» о соотношении материи и сознания, бытия и мышления. Знание, выраженное в языке, становится базисом, «материей», новой субстанцией мира или может быть лучше сказать: субстанцией нового мира. Оно само есть реальность и творит реальность. А было – «зеркалом», копией, начиная с Канта даже прожектором, преобразованием, но все-таки другой реальности, а не собственно реальностью. Это «было» – метафизика, история философии, культуры и человечества в течение более двух тысяч лет – до «лингвистического поворота».

Не слишком ли много берет на себя этот «поворот» – всего лишь в гуманитаристике, пусть в языкознании, философии, но в одной из отраслей бесконечно более разнообразной человеческой деятельности и случившийся несколько десятилетий назад? Не много и не мало, а все – если понимать, что на самом деле речь идет об информационном повороте, о великой информационной революции, только выраженной в специфических гуманитарных терминах. Она произошла в ХХ в., с нее и вместе с ней началась экспансия новых миров, с описания которых мы начали рассмотрение предпосылок постмодернизма. Постмодернизм – идейное проявление и духовное обеспечение происходящих процессов, хотя опять-таки выражаемое в преимущественно гуманитарных понятиях. Уметь соотносить их с другими, общенаучными терминами и категориями, с теорией информатики, с процессами, которые протекают в социуме и новой окружающей нас все более искусственной среде – условие понимания, что такое постмодернизм в культуре и философии. Без подобного соотнесения это праздномыслие и игра словами, (о)писание без истины и смысла, перенесение из абстрактного искусства в философию абсурдистского мышления, очень теперь распространенного, но не способного заменить собой подлинного философствования.

Глава 2. Деконструкция метафизической модели мира: основные приемы и понятия

Если структурализм сознавал себя как продолжение и развитие (хотя и новый этап) европейской культуры, философии, создаваемой ими модели мира, то специфика постмодернизма в том, что в нем происходит радикальный разрыв с этой традицией. Отрицание всего, что наработано до сих пор, до структурно-лингво-семиотической = информационной революции. Ибо до сих пор была история предметного мира. А начинается история информационной реальности. Но постмодернизм не хочет быть отражением только нового искусственного мира, он развертывается как идеология всего человеческого мышления, стремясь поставить нам свое зрение на все, что существует и существовало когда-либо на Земле. Он хочет быть парадигмой, эпистемой, единым и единственным мировоззрением современности, включая в нее прошлое, делая его заложником настоящего. А настоящую, еще сохраняющуюся дочеловеческую естественную реальность, природу – заложником искусственной. Лишая даже названия: вместо «природа» говорят «unmade» – несделанное, неизготовленное. Вместо «реальность» предпочитают сказать «nonsense» – несмысловое, дознаниевое (одновременно – чепуха, абсурд!). Потом эта участь постигает и сделанное людьми, искусственное, если оно еще предметное, а не компьютеризованное, если человек телесный, а не «концептуальный персонаж». Все что не информация, что существует не на ее основе, и хотя бы в потенции не виртуальное, лишается права на существование.

Подобный захват символического универсума, перестройка и замена его содержания возможны, если для этого будет освобождено соответствующее место. Но место занято, притом грандиознейшими, с тысячелетней историей духовными конструкциями – культурой, включая искусство, религию, философию. Их судьба печальна, хотя по-разному. Если до сих пор существовавшее великое реалистическое и даже модернистское искусство объявляются традицией, отодвигаются в прошлое, считаются устаревшими, но сохраняют право на существование, по крайней мере как материал для цитат, если религия отвергается in toto, но ей отводится анклав, резервация, необходимые для пользования частью общества, то историческая философия как метафизическое учение о бытии подвергается полному структурному демонтажу, а иногда и детальной «зачистке». Деконструкции до блоков, а иногда и деструкции (разрушению) до материала. Если остаются цитаты, то для критики или превращения в нечто противоположное. Не случайно, собственно философский постмодернизм, особенно его начальный, развитый основоположниками этап, квалифицируются как деконструкция. Постмодернистское философствование и деконструкция почти синонимы. Это, по крайней мере пока, первое слово (в) философии постмодернизма.

Деконструкция

Широкий смысл деконструкции как нигилистического по отношению к прежней «метафизике» способа мышления, дал имя всему первому этапу постмодернистского философствования. В настоящее время это уже не так, и постмодернизм перерос в «позитивную» стадию развития, однако деконструкция по-прежнему остается его исходной, базисной категорией. Конкретно она реализуется в специальных приемах, более частных методах и методиках. Ее «очистительно-разрушительную» суть весьма картинно обрисовал Ж. Делез.

Жиль Делез – французский философ, о котором М. Фуко сказал, что «когда-нибудь нынешний век будет известен как век Делеза». Родился в 1925 г. Философию изучал в Сорбонне, профессорствовал в университете Париж-VIII. В основе теоретической деятельности Ж. Делеза лежит, с одной стороны, обращение к истории классической философии, а с другой, использование принципов литературно-философского авангарда и леворадикальных политических течений 60-х годов. Внес решающий вклад в формирование новой постмодернистской парадигмы мировоззрения, его основных смыслов и понятий. В постмодернизме возник своего рода культ Делеза. Окончил жизнь самоубийством в 1995 г.

«В то время меня не покидало ощущение, – признается он в своем отношении к предшественникам, – что история философии – это некий вид извращенного совокупления или, что тоже самое, непорочного зачатия (вот разгадка самого главного христианского таинства – В. К.). И тогда я вообразил себя подходящим к автору сзади и дарующим ему ребенка, но так, чтобы это был именно его ребенок, который притом оказался бы еще и чудовищем. Очень важно, чтобы ребенок был его, поскольку необходимо, чтобы автор в самом деле говорил то, что я его заставляю говорить»[3]3
  Делез Ж. Ницше. СПб., 2001. С. 177–172.


[Закрыть]. Цитата говорит сама за себя. Не зря ее так часто «цитируют». Она ключ ко всему деконструктивистскому философствованию, просто ее надо хорошо продумать, а не воспринимать как эпатаж. Широкую известность приобрел также другой тезис Ж. Делеза, о том, что занимаясь историей философии вполне можно мыслить бородатого Гегеля, безбородого Маркса и усатую Джоконду. Тем более это относится к живым, не столь авторитетным лицам.

Или не менее знаменитый «метод черенков и прививок» Ж. Деррида.

Жак Деррида – французский философ, литературовед и культуролог. Родился в 1930 г. в Алжире. Преподавал в университетах Парижа. Один из инициаторов создания Международного философского колледжа (1983). Ездил по многим странам мира, 2 раза был в Москве, по популярности, пожалуй, самый известный из постмодернистских авторов. Объектом его ревизии становится не только история философии, но вся западно-европейская культурная традиция. Внес определяющий вклад в перерастание деконструктивистского этапа постмодернизма в грамматологию, фактически в трансмодернизм. Умер в 2004 г.

Беря какого-либо автора, он, игнорируя общую направленность текста, находит подавленный в нем маргинальный смысл и, опираясь на него, отрицает центральную идею этого автора, заставляя говорить его зачастую прямо противоположное тому, что тот хотел сказать. Так Ж. Руссо, символ, знаковая фигура критика цивилизации, сторонника естественности и борца за сохранение природы «прочитывается» как ее враг и становится апологетом искусственного. Традиционно известно, что Ф. де Соссюр придерживался представлений о первичности живой речи в сравнении с языком. Ж. Деррида, «прививая» к основному смыслу его текста свой «черенок», выращивает на сладкой вишне горькую рябину. Или калину. Или что угодно. И утверждает, что работы Ф. де Соссюра дают основание для доказательства первичности языка. А если захотеть, то можно доказать, что Ф. де Соссюр был виднейшим представителем «письма». Главное – захотеть. И перейти к деятельности, к проектированию и обработке реальности в соответствии с поставленной целью.

Здесь вряд ли требуются длительные комментарии. Важно не стать невинной жертвой столь оригинального методологического подхода, заслуженно принесшего Ж. Делезу, Ж. Деррида и другим «деконструктивистам» славу виртуозов в трактовке любых явлений и событий, тем более исторических. Кроме личной бдительности, надо помнить, что в наше время все товары продаются в обертках и яркой упаковке. Чем опаснее продукт, тем затейливее тара. Чтобы избежать несварения головы со всеми вытекающими отсюда последствиями, постмодернистские работы не следует употреблять без расшифровки и демистификации. Постмодернизми допускает, даже предполагает превращение других авторов и тем более читателей в некий материал, сырье, объект манипулирования при производстве собственных текстов. Завершающим этапом деконструирования является «означивание» – вкладывание нового, часто противоположного смысла в текст или поступок Другого. Постмодернистский автор ведет себя как оса-наездница по отношению к животному, на котором она паразитирует, откладывая в него личинки, чтобы вывести свое потомство, или кукушонок, выросший и вскормленный в чужом гнезде – выбрасывает его подлинных хозяев. Это (де)конструктивно-деятельностная установка, принципом функционирования которой является не истина, а достижение поставленной цели.

Главная цель деконструкции – отрицание традиционного мира человеческого бытия и основанной на его признании онтологии, соответствующей ей гносеологии, любого «присутствия». Бытия не только природы, материи и их «зеркала», сознания, но и трансцендентного, идеальных сущностей Платона, психофизического дуализма Декарта, трансцендентализма Канта, вообще «основного вопроса философии», во всех его существовавших формах и предлагавшихся решениях. Отрицание всей до сих пор когда-либо бывшей в истории человечества философии. Замены присутствия отсутствием. На смену Бытию выдвигается Ничто, которое под влиянием этих тенденций пытаются положить в основание метафизики. Вместо онтологии надо «разрабатывать» нигитологию. Вместо обоснования жизни надо обеспечивать условия смерти. Для сферы духа это подлинный ядерный взрыв, холокост, оставляющий от нашего сущего «Золы угасшей прах» (название одной из последних книг Ж. Деррида). Идейное осуществление того самого Апокалипсиса, которого боятся и ждут. А он приходит незаметно, «на голубиных лапках»…

Замысел кажется чудовищным, даже абсурдным. Однако если насчет чудовищности можно согласиться, то насчет абсурдности – нет. Ведь мы помним, что постмодернизм есть новая философия нового информационного мира, и она, для своего развертывания, уничтожая соперника, расчищает место. Другое дело, что, казалось бы, ей достаточно быть философией ИКТ (информационно-компьютерных технологий), рефлексией computer scienсe и виртуальных миров, оставив в покое мир природы и вещей. Но новые идеологии всегда агрессивны и стремятся к абсолютизации. В данном случае поражают цинизм, размах агрессии. Однако он соответствует размаху наступления искусственных постчеловеческих миров на нашу традиционную естественную реальность. Задача представителей и философов этой естественно-предметной человеческой реальности видеть угрозы и способы их осуществления, дабы уметь как-то предотвращать. Не позволить себя обмануть. Оставить Богу Богово, а кесарю кесарево.

Рассмотрим, помня об этой задаче, проблему «вещей», которые составляют наш мир и «вещь» как основную категорию метафизики. Чем они заменяются, что им соответствует в информационной реальности? Если это понимать, то мы уже не допустим подмены вещей чем-то другим в окружающей нас предметной реальности и в то же время согласимся с их аналогами в мире информации и виртуалистики.