Текст книги "Последнее целование. Человек как традиция"

Владимир Кутырёв
Последнее целование. Человек как традиция

© В. А. Кутырёв, 2015

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2015

Введение. Конца света не будет, а будет…

О конце света говорят как о возможном чрезвычайном событии. Но это естественное явление, которое рано или поздно наступает для каждого. Когда он умирает. На Земле веками длится непрерывная, страшная для любого отдельного индивида мировая катастрофа, когда все меркнет, гибнет и уходит в небытие. «Под каждой могильной плитой лежит всемирная история» (Гёте). Однако, человечество обновляется, возрождается, воспроизводя себя как родовую сущность. Снимается абсурд ничтожности единичного существования, оно становится историческим, обретает смысл. Жил не зря, не сам по себе, ни для кого ненужный, а ради второго, третьего, третий для четвертого и т. д. Через смену и преемственность конечное существо включается в ряд бытия, делая его бесконечным, «причащается» вечности. Становится (служит) частью Вселенной, или Предвечного Бога как ее антропоморфного образа. Как Человечество.

Наше существование может прерваться космо-астрономическим происшествием, однако это внешний, случайный конец света, для кого-то представляет угрозу, пугает, но в норме, «по жизни» не страшит и не угнетает.

Подлинной, т. е. духовно трудно переносимой мировой катастрофой, абсолютным концом света является (была бы) для человека его смерть: 1) в целом, как родового человечества, всех его настоящих и будущих поколений; 2) не извне, а в силу собственного развития, его законов и тенденций, как общий самоапокалипсис.

Смерть как катастрофа развития в виде процесса утраты человеческого в людях, их умаления вплоть до исчезновения, или, то же самое, «превращения в иное» при движении «вперед и дальше». Может быть, по каким-то параметрам к высшему, но для этого сущего, его тождественности себе – движение вниз, в про-пасть самоотрицания. Не в пустоту (ее нет), а в Инобытие. Как пустоту для нас. Вперед, быстрее, дальше и – к смерти. Конец света в результате процессов, ведущих к убийству рода – трагическая диалектика истории, которая гнетет его мыслящую часть, ввергая в депрессии, продуцируя «несчастное сознание», лишая бытие смысла. Надеяться жить на том, «другом» Свете, сохранив себя – contradiction in adjecto, парадокс всех парадоксов. Но именно такое будущее обещает нам эпоха постмодерна, превращая индивидов в нечто бес/пост-человеческое, бестелесное, бесчувственное, да, пожалуй, и без(с)мысленное, что на поверхности бытия (у обывателей) проявляется в форме непрерывного назначения и переносов даты конца света. Прогресс к смерти, смерть в результате прогресса как потери своего качества, самости, родовой идентичности – угроза, в философской истории человеческого духа практически не обсуждавшаяся. Потому что не предполагалась, была очень отдаленной, сейчас она выступает как фундаментальная. Пришло время Mortido (влечения к смерти), постмодерн перерастает в трансмодерн, когда дальнейшие успехи в производстве и экономике вступают в противоречие с жизненным миром человека как целостного телесно-духовного существа. И требуют его демонтажа. По мере роста влияния NBICS технологий, онтологически реализующихся в качестве микро, космо, инфо, вирту, нано и прочих чужеродных «старой», естественной земной природе миров, макромир сокращается как шагреневая кожа. Экологический кризис приобретает абсолютный характер. Земной Umwelt больше не континент, это остров, непрерывно размываемый бушующим океаном инобытия. Прогресс пере-ступает через человека, транс-форм(ир)уя его в «человеческий фактор», «человеческий капитал», «агентов», «зомби» или просто в исходный материал для «постчеловека». Бытие под знаком «транс»: Современная Трагедия.

* * *

О ней, в каких формах и как она развертывается, о Новой, измененной относительно природы человека реальности, которая по(на)крывает Землю, о том, как на ней будет жить традиционный человек, а если нет, что за сущее тогда будет (эта) нежит(зн)ь, и какая философия нужна человеку перед фактом экспансии Высоких технологий, предлагаемая читателю книга. Мысли о немыслимом, о чем в большинстве своем люди избегают думать, а философы боятся философствовать. И о других, все более активном техногенном меньшинстве (пока), кто уже роботообразные, чье сознание похищено силами Иного, торопящихся к самоликвидации, маскируя эту печальную перспективу идеями некой «творческой смерти», или бессмертием в виде чего-то замороженного, а потом оживляемого, или «мертвого бессмертия» путем переноса сознания на «силикон» или, превращения в виртуальные формы, голограммы, «информационные поля», свет, а некоторые ничем не маскируют. Объявляют, пропагандируют, что человек существо отжившее, (за)конченое, его цивилизации больше не будет, что, впрочем, по их мнению, неважно. Самое важное, чтобы не прерывалось главное – «новации и технический прогресс». Прогресс важнее бытия.

Разумеется, в философской работе данные процессы рассматриваются не фактологически, а в духовно-теоретическом преломлении, «по идеям», с анализом борьбы в этой сфере. Борьбы, которую многие, считая себя мыслящими, не хотят видеть, предпочитая абстрактное, оторванное от представлений о добре и зле, описание того, что они (будто бы) видят. Бесценностное, а значит, с точки зрения жизни, и бессмысл(енн)овое философствование. Shut up and calculate (заткнись и вычисляй) – вот суть идеологии тупого сциентизма, который стихийно формируется, а где-то насаждается в науке, в университетах и стала, как ни удивительно, хорошим тоном, почти доблестью «настоящих ученых». Удивительно потому, что живые, еще не ставшие технократами и потребителями люди в мировоззренческой тревоге, экзистенциальном потрясении, а теоретики и философы науки в основном заняты восторженным или нейтральным пересказом достижений в высоких (постчеловеческих) технологиях. Тем же, кто обеспокоен, встревожен их влиянием на будущее человека, его «деградацией в новое», говорят: «это алармизм»; «это пессимизм»; и наконец, «это философия». Да, философия, а вот закрываться от фактов и логики ярлыками, как будто ими можно что-то доказать или опровергнуть – это не философия, не мудрость, даже не знание в подлинном значении слова. Которые, увы, и господствуют.

Мы подобного беспроблемного теоретизирования старались избегать или хотя бы минимизировать. «Признаюсь, – пишет популярный сейчас у молодежи в Европе автор Фредерик Бегбедер, – меня изумляет всеобщее равнодушие к начавшемуся концу света»[1]1
  Бегбедер Ф. Конец света. Первые итоги. – СПб., 2014. С. 9.


[Закрыть]. Пишет как литератор и художник, с легкой иронией, как бы защищаясь от своего же наблюдения. Философ на это не имеет права и должен, стремясь смотреть на вещи при полном, не исключая тени, свете, соотносить их с перспективами человека. Давать им оценку. Видеть исторические истоки проблем, предлагать их смысловые решения, а если возможно, и практические советы. Иначе, зачем нужно все это знание? Если оно перетасовка информации. Наукообразная болтовня без (о)сознания.

Высказанная М. Хайдеггером в начале XX века мысль, что история метафизики есть история забвения бытия, долгое время представлялась гениально-личной догадкой, для многих сомнительной, и не была актуальной. До тех пор, пока веками привычная реальность макромира не стала на наших глазах, стремительно меняясь по своим характеристикам, умаляться. Тождественная жизненному миру, который человек видел, слышал, осязал, она превращается в среду, где он действует, но жить не может. По размерам, скоростям, температурам. Появились наноэлементы, микро и мега-миры, от которых он дистанцируется, экранируется, защищается, направляя туда вместо себя искусственные приспособления и машины. Все технологизирует-ся, автоматизирует-ся. Не только производство, но и быт-ие, вплоть до возникновения «умных домов», технологизируются также действия и поведение утрачивающих свое (на)значение органов собственного тела. И попадает от всего этого, начавшего самовоспроизводиться искусственного мира, чудовищной эффективности и возросших возможностей Техники – в зависимость. Без нее он – ник-ак и никто. Переворот в судьбе человечества, пожалуй, более радикальный, чем переход от собирательства в природе к ее обработке, к неолиту. Пост-неолитическая эра.

Идея забвения бытия казалась надуманной и не была востребована, пока не произошла информационная революция, заменяющая предметы симулякрами и виртуальными двойниками, людей персонажами, слова цифрами, голову чипами, знание компетентностью, формируя Double World (второй мир). С «телами без органов» (для жизни в компьютере органы не нужны) и «телами без пространства» (на экране объемов нет). Который, как будто незаметно, но с поразительной быстротой, в исторически короткое время подавляет и вытесняет наш «традиционный» = жизненный мир. Который становится все менее жизненным, (не)жизненным, безжизненным, реальность – иной, (не)реальной, пост-реальной, инореальной, бытие – небытием. Происходит тот самый «конец света», в ходе которого люди переносятся в (не-ино-пост) бытие, на тот самый «Тот Свет». Становятся (не)людьми, постлюдьми, «люденами и трансхьюманами» – инолюдьми. Средой их существования начинает быть коммуникация, коммутация, новый, (не)словесный, бессловесный, постсловесный, цифровой способ общения – инояз(ык). Происходящее на Земле всегда воспроизводилось на Небе. Мир людей порождал мир Богов. А может, наоборот? Об этом велись споры на протяжении всей истории метафизики, называемые ее основным вопросом. Развитие капитализма радикально изменило христианскую религию, породив протестантизм, – утверждал К. Маркс. Нет, дух протестантизма сформировал буржуазные отношения между людьми, – возражал М. Вебер. После возникновения учения о сложных нелинейных системах, структурно-функциональной методологии, теорий самоорганизации и синергетики, знания о положительных и отрицательных обратных связях, о чем в спекулятивной форме речь шла уже в гегелевско-марксистской диалектике: (Все в мире связано вокруг // Примеров мы не будем множить // Нельзя цветка задеть нам вдруг // Чтобы звезды не потревожить) стала общепризнанной необходимость рассуждать в парадигме «кибернетического (для точных наук) и герменевтического (для гуманистики) круга». Вопрос в том, где, когда и как, в зависимости от целей исследования в этот круг входить, его размыкать. Чтобы видеть отражение мира вещей и идей друг в друге, точки их взаимопроникновения, влияния и борьбы, превращение предпосылок в следствия и наоборот. При этом мы стараемся не увлекаться схоластическими спорами «об определениях», например, о различии между «пост» и «транс» применительно к обществу и человеку. Ясно, что они пересекаются, а их функциональный смысл, как и большинства других актуальных понятий, плавающий, зависит от контекста обсуждения того или иного вопроса. От ситуации. Она его выбирает. Раскрыть контекст, показать какая трактовка конкретно в данное время «работает» – sapient sat (умному достаточно).

* * *

Поскольку наша работа мировоззренческая, то конец жизненного мира эпохи премодерна и модерна будет прослеживаться, прежде всего, в истории мысли. Как происходило становление иной, постмодернистской реальности в головах самих людей. Какие идеи (при)вели человека, считавшегося когда-то «украшением Вселенной», к отрицанию самого себя. Это, если вспомнить расположение нитей в ткацких станках – основа. Однако к событиям в предметной истории периодически тоже надо отсылать-ся. Это – уток. Чтобы в итоге, двигаясь теоретически, идеально, в сознании, хотя с учетом обстоятельств реального существования, рассмотреть ткань, пелену «забвения бытия» через его зарождение и развертывание как целостного духовно-предметного континуума. К сожалению, наша точка отсчета не столь глубока как у Хайдеггера («атомная бомба взорвалась в трудах Парменида»), а с момента, когда все стало более очевидным, зато более доступным слабеющим современным умам. Фактически начиная с Канта. Именно он, совершив «коперниканский переворот» заложил основы для возникновения постнеолитической, по сути постчеловеческой реальности.

Исторические формы познавательного моделирования мира по линии восхождения «от поэмы к матеме»: мифология – онтология – гносеология – эпистемология в работе только выявлены и обозначены. В центре нашего внимания последняя (современная) стадия этого моделирования – когнитология. И ее философская база – трансцендентализм, генетическим отцом которого был Кант, воспреемником и воспитателем, проложившим ей дорогу в жизнь – Гуссерль. Когнитизация реальности была процессом создания ее новой формы, ведущей, соответственно, к параллельному уничтожению жизненного мира человека. Развитая Кантом трансцендентальная философия стала выходом человеческого духа в возможные миры, «в космос». Из естество-знания в знание математическое. Кант вышел в пустое пространство-время, но все-таки оглядывался в иллюминатор на оставляемую Землю, ее эмпирическое бытие, хотя бы как на «вещь-в-себе». Гуссерль, в отличие от него, преодолел эту непоследовательность путем замены «вещи в себе» принципом интенциональности сознания, когда прежней предметной реальности больше нет. Сущностная направленность сознания на вещь снимает необходимость ее самостоятельного существования. Отказ от какой-либо материальности. Бытие об-является состоянием сознания!

И все-таки, даже у Гуссерля это преодоление произошло не до конца. Фундамент сознания оставался от физического мира. От «вещей». Да, внутренне он избавил трансцендентальное сознание от «естественной установки», но само оно по-прежнему опиралось на принцип тождества. Исторически тождество есть единство = «комплекс» чувственных свойств («ощущений») живого человека. Кантовско-гуссерлевский трансцендентальный субъект – его тончайшее представительство, сублимация до чистого пространства-времени. Однако, это не новая сущность. Основа мира остается старой, «посюсторонней». И только в постмодернизме непоследовательность интенциональности («сознание о» – всегда о чём-то) преодолевается путем замены принципа тождества и противоречия принципом различия и повторения (Делёз) и мы оказываемся «по ту сторону вещей». Субстанция бытийного философствования заменяется абсолютом отношений, любые вещи рассматриваются как их пересечение и узел. Сознание становится самоценным, функционируя без какой-либо естественной связи с миром и предварительной направленности на него – пустым и чистым. Больше не отражает его. Превращается в мышление. Которое саморазвивается в процессе коммуникации. Применительно к человеку его можно считать «не нашим» (только), а машинным. Постчеловеческим. Этот принцип является наиболее глубоким (об)основанием трансцендентализма и когнитивизма как форм философствования уже в иной, пост(бес)человеческой реальности.

В эпоху постмодерна трансцендентализм и когнитивизм реализуются на практике: в информационной теории сознания и «письме». Различие /повторение – это философская транскрипция наличия/отсутствия, на технико-математическом языке выражаемых «битами». Таинственные «вещи сознания» Гуссерля были гениальным философско-спекулятивным предвидением единиц информации, возгонкой предметного мира вещей в математический универсум отношений. В виртуальную реальность. «Традиционное» целостное сознание человека распадается на смысловое, понятийное (словесно-образное) – logos и формализованное, техническое (мышление-коммуникацию) – mathesis. Его вторая форма машинизируется и вытесняет первую, «ручную» (головную), подтверждая высказывание М. Хайдеггера, что «наука не мыслит». Когнитология – теория мышления без сознания, без образов и психики. Без понимания. Реальность макромира становится проекцией, «реификацией» вычислительной математики. Лишённое рефлексии коммуникационное мышление превращается в искусственный интеллект как новую реальность. В Иное.

На стадии зрелости цивилизация постмодерна перерастает в саморазвивающееся постчеловеческое образование. Сфера инобытия становится определяющей. Она задает цели и идеалы деятельности, отрывая их от интересов сохранения человека как живого существа. От его Lebenswelt – жизненного мира, среды, в которой он только и может жить как органическое телесно-духовное существо. От идеологии гуманизма, заменяя ее идеологией техно(цифро)кратизма. Прокламируемое в ней «общество знания» является обществом сетевого постсознательного мышления – «обществом незнания», в котором человек, лишаясь личностных характеристик, превращается в агента информационно-компьютерных сетей, его тело в средство для сбора «данных», чтобы перенести их в Сеть (основное занятие «офисного планктона»). Или в подставку для них. Или в их отходы. Как обобщенное отражение новых обстоятельств (не) существования человека возникают, сначала в философии, а потом захватывает сферу всей культуры, разнообразные теории его конца и смерти. Наступает мир универс(ум)ального «пост/после»: религии, морали, истории, искусства, политики. Все они заменяются «гуманитарными технологиями». Через ге(й)ндеризм, феминизм и толерантность к ним открылись шлюзы самоотрицания условий воспроизведения живого человека как родового существа: полов (различия их функциональных ролей), семьи, этносов, национальностей. И т. д. Все они заменяются «социальными технологиями». Потому что им на смену идет «иная реальность». Это и есть «конец света» – эпоха Трансмодерна.

Судьба человека! Как менялось его состояние и представление о самом себе в историческом процессе «забвения бытия»? Чем он(о) заканчивается? Если перевести этот процесс в антропологический контекст, то придется сказать, что в XXI веке Он становится традицией. Тем, что есть, существует, но не подкрепляется дальнейшими потребностями окружающего и пронизывающего его мира, новыми тенденциями развития. Настолько, что рождение человека теперь происходит в результате «традиционного секса» (говорящий, кричащий термин!), такой же семьи и брака. Быть мужчиной и женщиной, продолжать жизнь, рожая детей – традиция. Прогрессивно ими не быть (вместо полов – тендер) и ничего не продолжать (детей покупать, пока есть отсталые продавцы или, как предлагают совсем передовые борцы с традициями – клонировать). Хотя «традиционный р-ебенок» еще не говорят (пока?). Пока не появились «дизайн-бэби». Процесс «традиционализации» человека подкрепляется появлением традиционного и нетрадиционного искусства, намечающегося аналогичного деления культуры в целом, даже традиционной (классической) и нетрадиционной (постклассической) науки и техники. Началась традиционализация человеческой жизни! Как принципиально новый этап ее подавления до, если дело пойдет так и дальше, «окончательного забвения».

Очевидно, что если человек не будет этим тенденциям сопротивляться, не найдет своего места в потоке перемен, то как специфическая форма бытия он исчезнет. И чем дольше не поймет своего изменившегося положения, тем это роковое событие произойдет раньше. Оно уже «при дверях»: в открытой форме, даже не стремясь обмануть себя, люди(?), их теоретики заговорили о необходимости «расчеловечивания человека», его замены чем-то другим. И предлагают варианты, радуясь столь счастливой перспективе. Потом, мол, «соберем лучшего». Еще лет 15–20 назад, это было невозможно представить или показалось бы из серии «мысли о немыслимом». Абсурдом. Нравственной патологией. Чем-то чудовищным. Но вот возник трансгуманизм (тирансгуманизм), пред(по)лагающий трансформировать существующего Genus Homo, показывая открывающиеся здесь возможности и прогрессивные перспективы. Трансгуманизм можно ругать, проклинать, но это только идеология практически набирающего силы процесса замены функций и роли человека техническими приспособлениями, перекинувшегося на его тело и мозг. Вплоть до реализации проекта полного технического воссоздания, а потом, по-видимому, со скоростью смены технологических поколений, «усовершенствования» (в России известная доктрина Бессмертие – 2045). Далее может быть Доктрина – 2070, 2100… – в направлении человеческого «постбытия» или (пост)человеческого бытия.

Соответственно в «высокой» философии начинают превалировать аналогичные процессы. Эпоха трансмодерна разрушает традиции гуманизма, тем более представления о божественном творении человека. «Транс» как переход мира в инореальность означает отказ существовавших от века представлений о назначении и смысле его жизни. Гуманизм трансформируется в трансгуманизм. В действительности, за пределами философских учений о гуманизме, трансгуманизм – это трансгомонизм, отказ не от идеологии высшей ценности людей, а от их самих. Как формы бытия. Её необходимости на этой Земле. В философской антропологии культивируются наряду с «телами без органов» и «телами без пространства», «постчеловеческая персонология», «гуманология», «творческая смерть», «бессмертие», мода на «зомби» и прочие варианты самоотрицания. Смысл этой категориальной перестройки в приспособлении гуманизма, а фактически антропологии, самого человека к его собственной смерти. Отдание нашего, живого, естественного, предметного, собственно человеческого бытия на милость «того света», техногенной, информационной, виртуальной и т. п. реальности. Человека хоронят недостойно, даже не попрощавшись. Что, к сожалению, проявляется и в философии, которая стремясь быть актуальной (как актуальное искусство), стала рефлексом, а не рефлексией событий, которой принято (было) от нее ожидать.

Соответственно в сфере гуманитаристики нарастает критика языка. Пошли странные разговоры о «признаках увядания традиционной сигнальной системы» и «конце библейского проекта». В искусстве художественной задачей концептуализма объявлен «выход из плена языка». Разрозненные выпады против слова выливаются в контрлингвистическое движение. Причиной этих тенденций являются все те же явления технологизации и сциентизации современного мира, его переход от логоса к матезису, от слова к цифре. Замена живой речи сначала универсальным абстрактным языком, потом текстом, потом дигитальной коммуникацией и, наконец – коммутацией. Хотя в гуманитарном сознании все это происходит в преврат(щен)ной форме концептов «грамматологии», «археписьма», «скрипторики», «риторики», «антиязыка», маскирующей от людей суть происходящих процессов. Даже от самих ее авторов и носителей. Если на первом уровне лингвистической контрреволюции или, может быть контрлингвистической революции «антиязыком» можно считать языки программирования и коммуникации, что в свое время в завуалированной форме было обосновано, прежде всего, в работах Ж. Деррида, то на втором, когда коммуникация трансформируется в коммутацию, никакой язык больше не нужен. Конец Слова, «которое было у Бога» и Человека. Возникает (не)человек молчащий. Параллельно «слипанию» мира в матрицу нерасчлененного тождества Иного.

В конце XIX века Ницше предупреждал и объявлял: «Я утверждаю, что все ценности, к которым в настоящее время человечество стремится, как наивысшим – суть ценности decadence… Я утверждаю, что всем высшим ценностям человечества недостает этой воли (к власти. – В. К.), что под самыми святыми именами господствуют ценности упадка, нигилистические ценности»[2]2
  Ницше Ф. Сумерки кумиров. Соч. в 5 т. М. 2012. Т. 5. С. 268.


[Закрыть].

Я – как автор данной книги, да и как любой честно мыслящий человек – невольник, понуждаемый объективными обстоятельствами следовать за Ницше, полагаю, что теперь вместо decadence (упадка воли к жизни) утверждаются ценности Mortido (отказа от жизни и воли к смерти). Под лозунгами прав человека, политкорректности и толерантности господствуют ценности нигитологии и инонизма, идеология автогеноцида. Человечества! Его Бытия! Именно под давлением этих сил человека пора заносить в Красную книгу. Потому что он становится традицией, сохранение которой равнозначно продолжению его дальнейшего существования.

Не видеть подобных тенденций могут только слепые и трусы. Или слепые, потому что трусы, будто бы оптимисты, а на самом деле «комфортники», «гламурники», ленивые души и ограниченные технократы (как много их!), не понимать только те, кто мыслит не дальше хода е–2 – е-4 (кажется, большинство, и кажется – ученое). Не случайно эти то и дело по разным поводам ожидания апокалипсиса, его перенос на новые сроки. Потому что он происходит, здесь и сейчас, вполне реально. Не обязательно мгновенно, в дыму и пламени, а – эпоха. «Деградация в новое», в состояние «пост» всего сущего – так можно определить ее трагическую для человечества суть. Новационизм, идеология инновационизма, когда все вещи считаются существующими не для того, чтобы быть, жить, работать, а скорее исчезнуть, замениться другими, более совершенными – это растянутый во времени, непрерывный апокалипсис, фактическая цель переднего края техно-науки. И теперь, когда обоснованная структурализмом и открыто пропагандируемая постмодернизмом в XX веке «смерть человека» реализуется на практике, посредством его замены в трансгуманизме «люденами» и «трансхьюманами» как чем-то «новым, у-совершенствованным», задачей философии становится раскрытие закрывающихся катарактой (прежде всего, техногенной) теоретических глаз человечества. Смысл ее/его существованию придает борьба с наступающим временем. Борьба за Традицию Человека. Это наш последний (увы) пока сохраняющийся рубеж обороны.

* * *

Основной = роковой и мучительный вопрос (философии) этого времени: на что надеяться, как вести себя человеку в условиях, когда процесс его «снятия» приобрел объективный характер и прогресс «переступает» через него. Как вырваться из гегелевской тоталитарной ловушки-утверждения, что «все действительное разумно, все разумное действительно», которое нельзя просто отбросить, так как оно говорит о необходимости происходящего. Как относиться к подобной необходимости?

Если она ведет явление, оно встроено в нее, то все великолепно, ее надо только познавать и реализовывать: свобода – познанная необходимость. Такой и была идеология человечества на стадии совпадения технического и духовного прогресса, притом, что его телесное развитие происходило по законам живого. Но если в настоящее время человек познал, что эта необходимость его, как носителя разума, устраняет, является ли она для него разумной? Не разумней ли бороться с ней, имея в виду, что действительность неоднозначна, противоречива, многопланова и плюралистична? В ней, о чем заявляют все, кто находится на переднем крае науки, заложены разные варианты, что развитие реальности принципиально нелинейно и «возможно все». Тогда разумно то, что служит сохранению той сущности, для которой этот разум существует. Разум, если он служит и следует тому, что его уничтожает, сходит с ума, превращается в абсурд. Чтобы он не стал таким, необходимо преодоление неблагоприятной (для нас) необходимости. Свобода – это преодолеваемая необходимость! Разум нетождествен (по)знанию, это ум(ение) = способ(ность) оценивать, сравнивать, выбирать. Перефразируя того же Гегеля, «направлять одну силу на другую, чтобы стоя за их спиной, сохранять себя». Такой Разум и надо культивировать как основной вопрос-задачу философии. Как деятельность ради продолжения нашего бытия.

В любом случае, даже если не верить в возможность сосуществования разных миров, не лучше ли тогда умереть достойно, по философски, т. е. отдавая отчет, каким образом привело нас к этому положению вырвавшиеся из-под контроля нерегулируемое научно-техническое развитие. Давайте уйдем мужественно, в памяти опыта и с пониманием амбивалентности результатов своей без(д)умной веры в прогресс. В сознании, хотя бы в лице некоторой части людского рода. В истории человечества было много великих смертей, начиная с Сократа и Христа, но в ситуации его родовой смерти стоит вспомнить артефакт Гамлета, его последние в трагедии, обращенные к Горацио, слова: «Так ты ему (новому наследнику трона), скажи и всех событий открой причину. Дальше – тишина». (Умирает)[3]3
  Шекспир У. Трагедия о Гамлете, Принце Датском (перевод М. Лозинского). Акт V, сцена 2. – М., – Л., Academia. 1935.


[Закрыть]. «По-философски» – это не в состоянии эвтаназии, а хотя бы попрощавшись, сохранив честь человека как разумного существа, когда-то населявшего Землю.

Еще более по-философски, пока Печальное Событие не произошло, думать и заботиться, при каких условиях, какие предпринять действия, чтобы оно не происходило как можно дольше! Не торопиться к рукотворному концу света, антропологическому апокалипсису, не камуфлировать бессмысленно учеными словами свое «комфорт(абель)ное самоубийство», что оскорбительно для существ, веками считавших себя разумными. Значит, необходимо обуздывать фанатиков любого нового. На фронтоне каждого технопарка золотыми буквами должна быть выбита надпись: не все, что технически возможно, следует осуществлять. Главным социальным институтом в/при/ них должны быть гуманитарные центры как фильтры контроля внедрения новаций. Принимающие решения не по финансово-бухгалтерским соображениям прибыли, а просчитывая их последствия всесторонне и максимально далеко. Прикладные технические работы должны быть подчинены теоретическому и философскому, шире – гражданскому, еще шире – Высшему контролю.

Одновременно, поскольку «мысль не остановишь», надо допустить право на существование игровой науки. Общество вполне может платить ученым как художникам, музыкантам, другим деятелям культуры, откупаясь от них, особенно от их нетрадиционности. Пусть развивается «наука для науки». Пусть проводятся выставки и конкурсы теоретических новаций, без их превращения в инновации. Как актуальное искусство, фактически являющееся игрой ума. Прикладной наукой. Они и так сливаются друг с другом. Последним критерием ценности новых идей в физике объявляется не истина или польза, а «интересность». Чтобы они были любопытны и «раздражали мысль». Тогда пусть андронный коллайдер останется в истории как произведение «научного искусства». Атомные бомбы, если их удастся не использовать – тоже. (Любители прекрасного будут ходить на выставку атомных бомб; в Сарове, в музейной форме, я такую видел; они эстетичны; главное, чтобы изобретения были бесполезны). Не уничтожив себя ради истины и пользы, люди тем более не должны допустить этого акта из любопытства. Мы не торопимся к смерти в индивидуальной жизни, не радуемся ей, хотя она тоже предопределена. Такой теперь должна быть модель поведения родового человека. Жить, смеяться и верить как дети, влюбленные, посетители тренажерных залов и косметических салонов: вопреки перспективе.

Сохранить Homo genus-vitae – sapiens получится, если сохранится среда, необходимая для его бытия как целостного телесно-духовного существа = Lebenswelt, включая естественный язык как выразителя собственно человеческого, о-со-знаю-щего (не редуцированного к интеллекту, тем более, программированию) мышления. Его/их право на бытие и надо защищать, опираясь на идеи полионтизма и коэволюции, допускающие, в отличие от фаталистического универсального эволюционизма, вечное существование нашей реализации возможных миров. Гамлет остался героем на все времена, потому что умер, сражаясь. Герой тот, кто в поединке с судьбой, в дилемме «быть или не быть», выбирает: Быть. Если же, в конце концов, наступит конец, чтобы не по собственной вине. Задача времени: будить Людей, культивировать Язык жизни, поднимать Голос, говорить Слово(а) и не бояться философии Крика…, призывающего к спасению человека, в надежде, что кто-то нас услышит. С упованием: Deum salvatorem[4]4
  Бог сохраняет всё (лат.).


[Закрыть].