Текст книги "Особая необходимость"

4

В выходном отсеке Сенцов и Раин на миг задержались. Двигаться в скафандрах сначала показалось трудно. Раин почувствовал капли пота на лбу, а стереть их было нельзя, хотя астроном и попробовал дотянуться лбом до верхней, непрозрачной части шлема. Однако очень быстро чувство неловкости исчезло.

Они постояли минуту-другую, пока вокруг бушевало ультрафиолетовое излучение. Такой душ полагалось принимать всякий раз при выходе и входе, чтобы не вынести и не занести в ракету ни одного микроба.

Затем Сенцов отодвинул один за другим два предохранителя. Вопросительно посмотрел на Раина. Тот кивнул. И тогда Сенцов ладонью нажал красную большую пуговицу на щитке.

Какое-то мгновение казалось, что люк вообще не откроется; потом он со вздохом уступил. Последнее, что они услышали через выведенные на внешнюю сторону шлемов микрофоны, был короткий свист рванувшегося из отсека воздуха. Затем наступила странная, невесомая тишина. Еле слышные шумы в наушниках раций заставляли морщиться, словно от грохота поезда.

Люк оказался почти над головой, однако здесь это не играло роли. Чуть присев и резко оттолкнувшись ногами, Сенцов высоко подскочил. Потом сел, придерживаясь за борт. За ним таким же образом последовал Раин и тоже задержался на краю люка.

Секунд десять они сидели так, оглядываясь, но после яркого света в ракете разобрать что-либо вокруг было трудно: Марс прятался где-то за близким горизонтом… Да ничего и не хотелось разбирать – настолько величественной была открывшаяся им картина Вселенной.

Такою они видели ее впервые. Это было не звездное небо Земли. Здесь Вселенная обнимала их со всех сторон, если не считать ничтожного клочка тверди под ногами, а на Земле половину поля зрения всегда отнимала сама Земля. Сейчас они были в центре Вселенной; медленно, едва уловимо, она вращалась вокруг них, поражая обилием звезд, которые в своей обсерватории на Земле Раин мог наблюдать только в телескопы. Тут не было рассеивавшей свет атмосферы, звезды стали видны простым глазом, и это оказалось совсем иным зрелищем, потому что – велико ли поле зрения даже широкоугольного телескопа? За кажущейся неподвижностью светил угадывалось стремительное движение. Далекие галактики пламенели, как застывшие взрывы. Воистину на острове посредине безбрежного океана стояли космонавты, впервые почувствовавшие – что такое Пространство вне Земли, вне замкнутого мирка ракеты… Протянутая рука здесь простиралась во Вселенную, не встречая никаких преград.

Раин вздохнул глубоко, дрожь пробежала по телу, заторопилось сердце, глаза слепило от этой красоты, и астроном еще раз порадовался в душе тому, что изо всех возможных дорог он избрал в жизни этот звездный путь.

Но Сенцов тронул его за плечо. Смерив глазами расстояние – спрыгнул; медленно, как падают во сне, он опустился на поверхность Деймоса. Раин последовал за ним, чуть выждав – чтобы не обогнать Сенцова и дать ему возможность первым, как и подобало капитану, войти в неведомый мир.

Они стояли не двигаясь, пока глаза не привыкли к темноте. Потом Раин нагнулся, присел на корточки.

– Ну, если это вещество с нарушенными оболочками, то мы, конечно, ни кусочка не отобьем…

Из зажима на поясе он достал так называемый универсальный инструмент. Но электрическое долото оказалось бессильным: сверхтвердый сплав долота даже не поцарапал темной поверхности планеты.

Раин пожал плечами, задумчиво убрал инструмент. Он провел перчаткой по тому месту шлема, которое закрывало лоб, и сказал, почему-то перейдя на «вы» – так бывало с ним в минуты размышлений:

– Странно… Допустим, оболочки. Но вы обратили внимание – грунт, я бы сказал, гладкий и, по всему судя, с большой отражательной способностью. С точки зрения минералогии, это – нонсенс… Даже лед – ну, лед, пожалуй… Но эта твердость, а?!

Но Сенцов его не слушал. Он отошел на несколько шагов, ступая осторожно, словно по горячим камням. Отсюда лучше было видно место, где опустилась ракета – та скала, на которой корабль лежал.

– И все-таки эта посадка… – сказал Сенцов. – Ума не приложу. Ведь не первый же день, в конце концов, я за пультом! Дело даже не в гравитации! Мы бы ее обнаружили и учли заблаговременно… если бы она была. Но не было ее! И вдруг – появилась. Пытаюсь вспомнить – нет, ни у кого не было ничего подобного, и никакая теория таких случаев не предсказывает. А факт налицо. А факты, как известно, дают начало новым теориям…

Раин начал гудеть что-то себе под нос. Потом, подойдя к Сенцову, сказал:

– Да, как это вам удалось посадить корабль на вершину такой скалы – не понимаю… Это даже не искусство, это что-то сверхъестественное. И смотрите, как ракета легла на склон – хоть сейчас взлетай… Страшно удачно, страшно…

– Космонавт – не джентльмен удачи… – проворчал Сенцов. И, помолчав, добавил: – А вообще-то любопытно… На Земле это приняли бы за результат выветривания…

Но, так или иначе, ветра здесь быть, конечно, не могло. Разве что солнечный ветер, но он не смог бы так обработать поверхность планеты, чтобы придать скале форму эстакады, устремленной вверх под углом градусов в шестьдесят. И Раин судорожно схватил Сенцова за руку – перчатка скользнула по твердому пластику скафандра: он понял, что это не могло быть простым капризом природы.

Наверное, и Сенцов почувствовал то же самое. Он торопливо повернул выключатель: вспыхнул голубоватым светом укрепленный на шлеме небольшой, но сильный прожектор. От него не протянулось привычного светового луча – здесь не было ни воздуха, ни пыли, и лишь где-то вдалеке, в пустоте, блеснула серебром крохотная пылинка – исчезающе малый, но самостоятельный мир.

В свете прожектора Сенцов увидел поднимающиеся из-за близкого горизонта вершины еще двух таких же странных ажурных вышек. И наклон у них был одинаков – у всех в одну и ту же сторону…

Сенцов, экономя энергию, выключил прожектор. И сейчас же Раин, приподнимаясь на цыпочки, словно для того, чтобы высокий Сенцов лучше услышал его шепот (хотя разговор велся по радио), пробормотал:

– Это же… Ты понимаешь? Это же…

Оба опустились на колени и принялись внимательно рассматривать поверхность под ногами. На этот раз включил прожектор Раин. Оба тотчас же зажмурились, глаза их наполнились слезами: прожектор, казалось, отражался в зеркале и бил прямо в лицо…

– Действительно, альбедо[2]2
  Альбедо – число, характеризующее отражательную способность поверхности тела.


[Закрыть] – примерно ноль семь, – сказал Сенцов. – И поверхность чистая, нет никакой пыли. Значит – защита? Наведенное поле? А выводы?

Раин, не отвечая, поднялся с колен, движения его были торжественны. Он выключил прожектор – сразу все вокруг утонуло в непроглядном мраке – и откашлялся, словно на кафедре перед лекцией. Слишком велико, слишком необозримо по значению и последствиям было то, что раскрылось перед ними. Но в этот самый момент Сенцов сердито сказал:

– Вот и слушай вас всех после этого… А наговорили, а наговорили – боже ты мой… Нарушенные оболочки! Это – искусственное сооружение, вот в чем дело. Коробов угадал. Очень просто.

Раин не стал напоминать, что он-то ничего подобного не говорил. Он просто протянул Сенцову руку, и перчатки скафандров сомкнулись в рукопожатии. Не отпуская руки астронома, Сенцов сказал – по голосу чувствовалось, что он улыбается:

– Вот так-то… Теперь начинает проясняться и история с нашей посадкой. Раз спутник искусственный, значит…

– Значит, на нем есть хозяева! – сказал Раин, счастливо блестя повлажневшими глазами. – Они увидели нас, посадили… Встреча с иным разумом, ты понимаешь? И с каким! Искусственная гравитация! Подумать только, мы могли пройти в каких-нибудь семи тысячах километрах и ничего этого не узнать! А еще говорят, что не бывает такого счастья…

Они были счастливы в этот момент. В самом деле, как иначе назвать встречу с разумом, обитавшим, как оказалось, совсем по соседству с их родиной? По расчетам, события этого следовало ждать еще поколениям, – а их, оказывается, отделяли от него лишь часы или даже минуты…

Не разнимая рук и не сознавая даже, что они делают, оба торопливо заскользили вперед по гладкой поверхности… Это был чисто инстинктивный порыв, в котором не участвовал разум, а подталкивало вперед лишь подсознательное желание – скорей, как можно скорей встретить творцов и созидателей этой искусственной планеты. Они стремились вперед, и только необходимость соизмерять движения с небольшой силой тяжести сдерживала неуемное желание побежать во весь дух.

Так они продвинулись метров на пятьсот, и возвышение, на котором лежала ракета, стало уже отодвигаться к горизонту. Тогда Сенцов внезапно остановился.

– Постой… – сказал он. – Куда это мы вдруг помчались?

– Как это – куда? – изумленно спросил Раин, тоже останавливаясь.

– Да, действительно – помчались… – весело проговорил он. Сенцов нахмурился, сердито засопел. Ему стало стыдно за такое легкомыслие – побежали, как мальчишки…

Тут к ним из наушников и донесся голос Азарова, напоминавший о батареях. Сенцов рассердился еще больше: сколько минут потеряно на какую-то беготню! Разведчики, называется… Разве так ищут?

Оба быстро пошли назад, к ракете.

Стараясь не отстать от Сенцова, Раин размышлял о том, как получше включить в обследование спутника весь экипаж. Ну, одного Сенцов, конечно, оставит на дежурстве, но остальные-то могут выйти из корабля? Раз спутник искусственный, значит, встреча с его хозяевами состоится. Чем больше людей выйдет за пределы ракеты, тем больше шансов скорее отыскать если не самих хозяев, то хотя бы ведущий к ним ход – если они по какой-то причине сами не хотят выйти из внутренних помещений. Срочно надо продумать способы переговоров, передачи хотя бы основных понятий, установления какого-то общего языка. Возвратиться на Землю надо не с пустыми руками, а с грузом тех знаний, которые космонавты смогут почерпнуть у хозяев иного мира. О, они превосходят людей Земли по уровню технических знаний. И как превосходят… Ведь на Земле еще не умеют монтировать в пространстве такие гигантские спутники. Разобраться во всем было просто необходимо, например – узнать, почему такие близкие соседи до сих пор не навестили Землю. И тут Раин поймал себя на мысли: «А неплохо, все-таки, было бы здесь задержаться подольше…» И даже восторженно помотал головой, подумав о том, какую бурю поднимет их открытие среди ученых всего мира – да только ли среди ученых!

Внезапно Сенцов хлопнул его по плечу.

– Ты что – уснул, что ли?

– А? Нет, я слушаю, как же. Я вполне согласен…

Сенцов усмехнулся, начал терпеливо повторять:

– Если встречаться, так уж корабль надо подготовить как следует, чтобы тут, перед ними, не выглядеть потерпевшими крушение. Сначала осмотрим корму. Ее, наверное, здорово порастрясло. Конечно, может быть и не стоило в последний момент включать рули… – последнее замечание далось Сенцову не очень легко. – Потом – солнечные батареи. И в зависимости от результатов составим план работ. Торопиться надо – они могут выйти к нам в любой момент… Кстати, наших очень плохо слышно… Быстренько осмотрим – и к ним, распределим обязанности…

Они подошли к корме и снова поразились геометрическим формам сооружения, на которое опирался корабль. Это был не металл, а скорее какая-то пластмасса или даже керамика. Поверхность планеты поблескивала у них под ногами, кое-где в ней отражались звезды.

Однако изучать ее сейчас было некогда. Сенцова все больше беспокоили частые перерывы связи с ракетой, хотя они стояли совсем рядом с ней – только на несколько метров ниже.

– Быстрее, быстрее, – повторил он.

Корма корабля нависала над ними, упираясь амортизаторами в покатый выступ странной эстакады – никак иначе нельзя было назвать это сооружение. Один из амортизаторов, кажется, был основательно покалечен. Но это не важно – все равно ведь основную ступень ракеты придется отбросить, оставить здесь.

– Как взобраться-то? – вслух подумал Сенцов.

– Марсиане… – пробормотал Раин. – Вы подумайте…

– Что? Где? Видишь их?

– Нет… Понимаешь – марсиане! Какой размах! Какая техника! Какие же они? Ты пробовал представить?

– Пробовал… – признался Сенцов. – Ты знаешь, по-моему, очень просто. Я думаю, они… – И вдруг, вскрикнув, схватил товарища за плечо: – Смотри, смотри!..

Гладкая поверхность внезапно заколебалась под ногами. Ракета дрогнула и медленно, кормой вперед, заскользила по эстакаде, как бы погружаясь в тот самый выступ, на который только что опиралась. В луче прожектора тускло блеснул металлический борт корабля… Еще мгновение – и ракета исчезла, провалилась куда-то внутрь планетки. Эстакада была пуста…

5

Когда ракета тронулась с места и равномерно заскользила вниз, Калве показалось, что он галлюцинирует – таким неожиданным и неправдоподобным было это необъяснимое движение. Коробов от изумления уселся на пол возле двери, поднял, словно прислушиваясь, голову, медленно проговорил:

– Метров двенадцать в секунду…

Калве включил экраны. Но за ними зияла тьма, а задний экран, на котором только и можно было бы что-то увидеть, по-прежнему не оживал…

Ракета скользила бесконечно долго – казалось, проваливалась к самому центру спутника. Однако это не было падением: скорость не возрастала, похоже было, что их опускал какой-то механизм…

Движение неожиданно прекратилось. Но не успел сидевший у рации Азаров попытаться встать на ноги, как непонятное скольжение началось снова. Коробов смотрел на циферблат хронометра; секундная стрелка совершала редкие порывистые скачки от деления к делению, словно каждый раз ей приходилось подолгу собираться с силами. «Как в агонии…» – подумал Коробов, и в этот миг ракета остановилась окончательно.

– Семнадцать секунд… – ровным голосом сказал Коробов и на какую-то долю мгновения пожалел, что спуск закончился. Теперь надо было принимать решение, а Сенцова не было рядом…

– Зачем это они? – прошептал Калве растерянно.

– Кто? – спросил Коробов и тут же понял его мысль. – Ты думаешь?..

И вдруг вытянул руку, призывая к тишине.

Все прислушались. Было явственно слышно, как кто-то постукивает, скребется, трется о металлическую броню корабля. Впечатление было такое – и всем сразу припомнилось это – будто вдоль ракеты ходит осмотрщик, постукивает молотком по оболочке, как по вагонным колесам, и что-то деловито бормочет.

Одновременно экраны начали светлеть – словно за бортом ракеты занималась слабая заря… В ее свете стали смутно видны какие-то вогнутые поверхности, непонятные аппараты, приборы… Мимо одного из экранов промелькнула округлая тень, и сейчас же шорохи послышались со стороны левого борта. Азаров с шумом выдохнул воздух.

Но Коробов уже полностью овладел собой. Обстановка требовала быстрых и решительных действий, и он готов был действовать быстро и решительно.

– Внимание! – сказал он, быть может, чуточку громче, чем следовало. – Искусственный спутник… Этим объясняется все. Сейчас мы встретимся с ними. Как понимаете, церемониал таких встреч пока еще не разработан, но в общих чертах задача ясна: достойно представить свою планету… В любом случае мы немедленно принимаем меры к розыску оставшихся на поверхности товарищей – если их еще не доставили сюда. Понимаете, как бы эти… – он на миг запнулся, – местное население, как бы они там ни выглядели – встречаемся мы с друзьями: у них не может быть никаких причин враждебно отнестись к разумным жителям иной планеты. Встречать их будем у люка… Слышите? Опять стучатся… Ну ничего, ничего, – утешил он тех, невидимых, – сейчас оденемся…

– Одному надо остаться в ракете, – уточнил Калве и сделал шаг по направлению к шкафу со скафандрами.

– Я пойду, Игнатьич! – сказал Азаров. – Хоть теперь-то…

– Нет, – ответил Коробов. – Минуточку! – оборвал он собравшегося что-то возразить Азарова. – Для дискуссий будет отведено специальное время… впоследствии. Пока твоя задача – наладить связь с нашими и не терять связи с нами – если мы будем вынуждены выйти из ракеты.

Азаров замотал головой, но покорно отошел к рации.

Коробов оглядел рубку, сложил стопочкой на откидном столике рабочие тетради, рукавом смахнул с матово блестевшего пульта какую-то пылинку, еще раз окинул все критическим взглядом.

– Ну, пошли…

Они быстро надели скафандры, проверили кислород, связь. Калве спросил Коробова:

– У них зарядка обычная?

– Полтора часа дыхания, шесть часов энергии при полном расходе без прожектора… Надо захватить по запасному баллону – на всякий случай…

– Я возьму аптечку, – сказал Калве. – Тоже… на всякий случай.

Коробов кивнул, вздохнул и чертыхнулся. Потом сказал:

– Ну, поехали. Они уже пятнадцать минут как вышли из ракеты…

Люк открывался медленно… Наконец над их головами засветился, замерцал серым рассеянным светом выход. Они не услышали свиста, с каким воздух из тамбура должен был стремительно вырваться в пустоту.

– Какая-то атмосфера здесь, значит, есть… – сказал Коробов. – Ну да оно и понятно: paз есть живые…

Ни одним словом сверх этого он не почтил чужой, загадочный, сказочный мир – сказочный хотя бы потому, что еще час тому назад никто не поверил бы в самое его существование. Калве понимал Коробова, однако ему захотелось задержаться, попытаться хотя бы сформулировать мысленно – с чего же начать знакомство…

Он неотрывно глядел на отверстие люка, откуда должны были показаться хозяева спутника. Они медлили: прошла минута, вторая, третья, а ни одно живое существо так и не появлялось. Коробов усмехнулся, сказал:

– Да, смельчаками их не назовешь… Ну что же – покажем пример…

Он вылез наружу, огляделся.

Ракета наклонно лежала на длинной, чуть вогнутой платформе, один край ее – с той стороны, где находился люк, – они могли рассмотреть во всех подробностях. Двумя уцелевшими кормовыми амортизаторами ракета, очевидно, во что-то упиралась. Стучавшие в оболочку куда-то скрылись – никого не было видно, но Калве, вскарабкавшемуся вслед за пилотом, все время казалось, что он чувствует чей-то пристальный, неотступный, тяжелый взгляд.

– Что же, прыгнем? – спросил Коробов. – Невысоко, метра три до пола…

– А обратно?

– Обратно – нас будет четверо, справимся, подсадим друг друга, – сказал Коробов так уверенно, как будто не впервые приходилось ему разыскивать друзей на чужих искусственных спутниках.

Осторожно, придерживаясь за люк, они соскочили на платформу. Подойдя к самому ее краю и еще раз оглядевшись в надежде увидеть хоть одно живое существо, спрыгнули на пол. Легко ступая, отошли от ракеты на несколько шагов. Калве глянул на часы, потом – на абсолютный термометр.

– Двести семьдесят восемь – значит, пять по Цельсию… Давление – триста.

– Что ж, приемлемо, пока мы в скафандрах, – спокойно откликнулся Коробов. – Но куда же мы, в конце концов, попали? Где гостеприимное население? Где оркестр, цветы?

Они находились в большом, похожем на ангар зале. Внешняя, широкая стена его – в которую упиралась эстакада с лежавшей на ней ракетой – была чуть выгнута наружу, противоположная, узкая, казалась выпуклой, словно обе были дугами концентрических окружностей. Плавно, без углов стены переходили в высокий потолок. Оттуда, сверху и исходило непонятное светлое мерцание.

Межпланетный корабль занимал чуть больше половины платформы, хотя он и достигал шестидесяти метров в длину. Платформа покоилась на ажурном переплете. Его образовывали странно выгнутые, сложно переплетавшиеся, переходившие одна в другую круглые балки. Верхний конец платформы разглядеть в этом сером, мглистом свете было трудно – он как бы терялся в тумане.

Вдоль стен огромного – примерно сто двадцать метров в длину – зала, который эстакада с ракетой делила точно пополам, возвышались какие-то машины или приборы неизвестного назначения; форма их была, видно, хорошо продумана, точно выверена, хотя и казалась непривычной для земного глаза: много острых углов, вогнутых поверхностей, нависающих, выдающихся плоскостей. Но все они создавали впечатление стройной системы, объединенной общим замыслом и стилем. Коробов привык по внешнему виду машин судить об уровне техники. Судя по всему, здесь этот уровень был достаточно высок.

Отовсюду дружелюбно – или это так казалось? – подмигивали разноцветные огоньки. Вдоль стен тянулись трубы и кабели со множеством ответвлений, вентилей, патрубков, непонятных грибообразных отростков, голубых блестевших наконечников, экранов с нервно пульсирующими огоньками… Разреженная атмосфера доносила легкий гул. Но никого не было видно, никто так и не захотел показаться людям. Очевидно, хозяева предпочитали наблюдать за гостями откуда-нибудь из укрытия.

– А проводочка у них наружная, – сказал Коробов. – У нас такого безобразия бы не допустили…

Калве кивнул. Он не удивился замечанию Коробова: и у него самого было такое впечатление, словно это не на другой планете находились они, а просто на каком-то вполне земном заводе, хотя и неизвестного назначения. Здесь ничто не тяготило чем-то таинственным, потусторонним, – наоборот, хотя многое для них и оставалось пока непонятным, но в общем все было схоже с тем, что они оставили на Земле. Хотя бы вон та машина, определенно напоминавшая формой автомобиль, только почему-то перевернутый вверх колесами. Конечно, это был вовсе не автомобиль, но воспринимался именно как чисто земная вещь… Над этим стоило поразмыслить, но для размышления сейчас не было времени.

– Анализ бы атмосферы сделать… – проговорил с досадой Коробов. – Были бы приборы…

Калве вздохнул, вспомнив о земных лабораториях, об «умной» тишине вычислительного центра, в которой было так приятно думать… Но Коробов уже зашагал по залу.

– Ну, раз хозяева не показываются, мы их ждать не станем… Надо самим искать ход на поверхность: наших здесь, судя по всему, еще нет, значит, они остались наверху. Один ход наверняка есть – там, где прошла ракета.

– Но нам его не откроют, – возразил Калве.

– Может, и открыли бы, если бы им объяснить, – с досадой сказал Коробов. – Да объяснять-то некому, вот беда…

– Поищем другой, – сказал Калве. – Мне кажется… по-моему, в том конце зала – видишь, не по оси эстакады, а правее – какая-то ниша в стене…

Оба торопливо пересекли зал. Действительно, это было похоже на выход. Только как его открыть, оставалось совершенно непонятным. На двери – вернее, на пластине, перегораживавшей нишу, – не было ни намека на рукоятку или хотя бы на замочную скважину.

– Да, эти самые местные жители… – сердито начал Коробов, но Калве прервал его:

– Вот они!