Текст книги "Искупление"

Рук она не убрала, а наоборот, прижалась к нему и позволила залезть к ней под юбку. А там ловким движением приспустить колготки и трусики было делом секунды. Осторожно, чуть с нажимом раздвинул её ноги и начал пальцами массировать её плоть. Клео напряглась, ещё чуть-чуть, и… Виктор был дамским угодником и не первый год любовником Антонины.

– Дверь, дверь, – застонала она.

– Не первый раз.

– Тогда…

Он посадил ее на стол, снял блузку и, не убирая руки с её промежности, стал ласкать ее грудь. Сначала одну, потом вторую, ещё не потерявшую своей упругости грудь. Рука скользила по животу, едва касаясь пышущего жаром лона. Ее дыхание стало прерывистым.

– Ещё, ещё, не останавливайся.

Опустившись ниже, Виктор поцеловал теплый и розовый живот.

– Господи, ещё, – Антонина схватила его за волосы и прижала к лону.

– Тише, задушишь.

– Узнаю, с кем ещё такое вытворяешь, так и сделаю.

А пока forward, forward.

Клео любила иногда козырнуть в такие моменты подобными словечками. Поначалу непривычно и непонятно к чему, но это было своего рода приглашение к соитию. Доведя Клео до крайней степени возбуждения, Виктор вошёл в неё. Один длинный и два коротких и наоборот. Клео сильно сомкнула свои ноги вокруг его бедер. А Виктору будто того и надо, то грудь поцелует, то в губы вопьётся, а руки по бёдрам, груди или ещё сильней прижмут.

После серии таких вот заходов услышал, что ещё чуть-чуть, и всё. Как опытный любовник, замедлил ход, давая Клео передышку перед финалом.

Мурлыкая от удовольствия, Клео отдавалась Виктору. Ещё бы, тот чувствовал, чего хочет Клео, и давал ей это.

– Что, всё?

– Не-е, до всего ещё не скоро. Два длинных и один короткий.

Виктор почувствовал, как напряглась Клео, и прижал к себе ее голову в долгом поцелуе. Они оба кончили одновременно.

– А теперь иди, – она оттолкнула его, – у меня ещё уйма дел. И уже выходившему из кабинета бросила вдогонку небрежно:

– В девять в «Астории».

– Ну, не знаю, – Виктор быстро захлопнул дверь.

– Куда ж я от тебя денусь.

Они были любовниками уже три года. Властная обладательница чувствительного рта и обворожительных зелёных очей, которые как магнит притягивали. Мимо такой женщины не пройдешь. Так и случилось, поначалу были обычные рабочие отношения. Антонина Олеговна отдавала четкие и короткие, как у военных, распоряжения и ничего лишнего. Лишь глаза её сияли как-то особенно. На одном из дней рождения в больнице, после хороших возлияний алкоголя, Виктор не сдержался и сказал:

– А знаешь, Антонина, по-хорошему тебе надо мужика, ведь глядя на тебя, понимаешь, что ты одинокая. Но не для жизни.

– Тогда для чего?

– К телу, драть тебя и так и эдак.

Антонина ухмыльнулась.

– Многие пытались.

– А я не многие.

– Ходок?

– Редко, но метко, я однолюб и мизантроп. Был женат, ушёл. А вообще в себе уверен.

Они разговаривали у неё в кабинете, куда удалились подальше от шумного застолья, на котором Антонине нужно было быть только для приличия. Там был и Виктор. Естественно, одной рюмкой отделаться ей не удалось. А тут ещё и новый зам, к которому она давно присматривалась.

– Апельсинчик? А может, огурчика солёненького, а отведайте-ка салатик, под водочку в самый раз.

В темноте лиц не видно было, но Вахрушева слышала дрожь в голосе Виктора от возбуждения.

– Что дальше?

– А дальше просто, снимай трусы, знакомиться будем.

– Ого, а силы есть?

– Не волнуйся, всё своё, как говорится, ношу с собой.

Так всё и началось. Оба были в восторге друг от друга. Виктор хоть и не жил с Антониной как муж с женой, но интим у них был регулярно.

Пока Вахрушева с Буравцевым решали, что им дальше делать с Вадимом, тот пил чай в комнате отдыха, когда санитар позвал его к больному.

– Здорово, лепила, я тебя не сразу узнал.

– А мы знакомы?

– Да, проводили вместе «отпуск» в одной ИТК.

– Ясно, звал чего, ведь не для этого.

– Я не жилец, сам понимаешь, те парни рано или поздно меня достанут. Зря ты в это дело встрял.

– Во-первых, я никуда не встрял, а во-вторых, надо было дать им тебя ухандокать, так?

– Ладно, что сделано, то сделано. Времени в обрез. А сказать надо многое, так что слушай. Я домушник, специализируюсь на редких и очень дорогих коллекциях оружия, холодного и огнестрельного, монет и орденов (есть такие, фалеристами зовутся), ну и, конечно, «доски», иконы то есть.

Больной огляделся вокруг, насколько позволяло ему его положение.

– Пожалуйста, выгляни в коридор, не слушает ли нас кто третий. Ибо то, что я дальше скажу, интересует очень, очень серьёзных людей.

Вадим вышел в коридор, постоял и оглядел его.

Вернулся в палату.

– Никого.

– Итак, я продолжу. Сам я в прошлом реставратор, лихая доля заставила встать на скользкую дорожку, сам видишь, вот результат, но не в этом дело. Работаю по наводке, имею тридцать процентов от куша.

– Не мало?

– С такого – нет. На мне пятнадцать краж, вещи за кордоном на аукционах проданы. Связываются со мной через интернет, и я работаю.

– Профи?

– Дока, нахожусь в розыске полиции девяти стран. Копы на хвосте: Италии, Франции, Германии, Австрии, Венгрии, Польши, Болгарии, Словакии, и в довесок ФСБ.

– Ого, а я тебе зачем?

– С последнего скока взял немного, но вещи, поверь, стоящие и редкие. Клиент подсуетился и навёл на одну хату. Я, как обычно, беру то, что надо, и тут «доска». Не смог я её отдать, не смог, как можно лики святых осквернять.

Вадим смотрел на больного урку и не мог поверить услышанному.

– Чё смотришь, думаешь, туфту гоню. А я верующий, верую я, верую, – голос перешёл на хрип. – Всё продается и покупается, но есть вещи, на которые наложено табу. Заказ поступил на мою страничку в виде фотографии, то есть изображения «доски», и адрес был. По условию договора часть денег перевели на краткосрочный счёт.

– Я знаю, как это.

– Остальное должны были лично в руки после дела. Когда увидел, глазам не поверил. Смоленская «Одигитрия».

– Что за икона?

– Когда и кем принесена в Россию из Греции – об этом вполне ясных и достоверных сведений нет. Но имелось одно сказание, в котором сообщалось, что в Россию икона попала в середине одиннадцатого века, в 1046 году, когда византийский император Константин 9-й Мономах благословил ею в дорогу свою дочь царевну Анну, ставшую женой князя Всеволода Ярославича. Икона стала символом преемственности и династической близости Константинополя и Руси. Сын Всеволода Ярославича князь Владимир Мономах в 1095 году перенёс икону из Чернигова – своего первого удела в Смоленск, где в 1101 году заложили храм Успения Пресвятой Богородицы, в котором икона и была поставлена, и стала именоваться Смоленской. Церковное предание приписывает иконе помощь в спасении города в 1239 году от нашествия войск хана Батыя.

Была она и в Москве, есть несколько вариантов перенесения туда. Как бы то ни было, икону по просьбе посольства епископа Смоленского Мисаила просил великого князя Василия Темного вернуть им икону. Князь по совету с митрополитом Ионой решил исполнить просьбу смоленских послов и вернуть святыню. Прежде чем вернуть икону в Смоленск, с нее сняли точный список «мера в меру», который оставался в Благовещенском соборе до 1525 года, когда был перенесен 28 июля в Новодевичий монастырь, основанный годом ранее по случаю возвращения в Россию от Литвы. С этого момента и был установлен день празднования иконы – 28 июля (10 августа по новому стилю).

Первообраз иконы хранился в Успенском соборе Смоленска, но после оккупации немецкими войсками в 1941 году икона не была найдена. С 1943 года её местонахождение неизвестно.

– А ты откуда это знаешь?

– Я сам из семьи священнослужителя, моего прадеда в 1937 году отправили умирать на Соловки, там и пустили в расход. Мой отец и дядя отреклись от него и забыли всё как страшный сон.

– И родители твои…

– Молчали, но перед смертью отец передал мне документ, точнее опись вывезенного немцами имущества из Смоленска. Поведал он и о прадеде много интересного, к тому времени я уже сбагривал интуристам «доски» и гжель. Учился на факультете искусствоведения и подрабатывал в одной реставрационной мастерской. А тут такие подробности, вообще затянуло меня это.

Вадим переваривал услышанное.

– Послушай, если это «доска», то есть икона, то она должна быть в церкви или храме. А по твоим словам, ты взял ее на хате, как такое может быть?

– В том-то всё и дело, судя по документу, который мне удалось разыскать в Смоленском архиве, она числится как безвозвратно утерянная религиозно-историческая ценность. Но это ещё не всё. Хата, где я обнаружил «Одигитрию», принадлежала ветерану КГБ-ФСБ, вот так.

– Ни фига себе, а то, что владелец – ветеран спецслужб, тебя в известность не поставили?

– Наоборот, меня это ещё больше подстегнуло. Эти в своё время много чего себе прикарманили.

– Но это же безумие.

– Не безумие, а авантюра, игра стоила свеч. Да и кроме того, в списке подробно не было указано, что где. Просто адрес и рекомендации. По ним я пишу про наших доблестных ветеранов. Сам понимаешь, то, что он бывший гэбэшник, как говорят на рiднiй: «А нi пари з вуст».

– Ты вот так пришёл в гости, попил чайку-кофейку и потом выставил хату? Ты меня за лоха держишь, думаешь, я поверю?

– А ты не так прост. Короче, этот дедуля, у которого «доска» была, показал её одному знатоку. А тот среди блатных ошивался и обронил, что, мол, есть персонаж один, у которого «доска» хорошая. Сам понимаешь, что для такого дела нужен человек со стороны.

– Кто заказчик и те парни, что тебя гасили?

– У тебя слишком много ненужных вопросов.

– А теперь послушай меня внимательно: ты мне рассказываешь занятную историю, из которой вытекают большие неприятности, ставишь меня в известность, за это просишь выполнить просьбу, но ряд важных сведений пытаешься утаить – скрыть. Короче, ты мне сейчас или всё, или…

– Нет у меня времени на «или».

– В смысле?

– Рак у меня. Дохожу. И ты последний, кого я хочу видеть перед уходом в вечность. Ты прав, что требуешь от меня все подробности. Я на пути в вечность и должен снять с души этот груз. Так вот, кто заказчик, я не знаю, а люди были Лесничего.

– Лично не знаком, а вот одного из его бригадиров, Варяга, знаю.

– Лепила, я в тебе не ошибся: имея представление о людях, с которыми тебе предстоит иметь дело, ты всё же не даёшь заднюю. Молодчага.

– Я ещё не дал своего согласия.

– А его у тебя и не спрашиваю. Владея этой информацией, ты обрекаешь себя на неприятности. По крайне мере, ты будешь знать, с какой стороны ждать беды. «Доска» эта стоит лямов тридцать вечно зелёных. Заднюю дать не получится, не поверят, что ты не в теме. Слушай и запоминай. Схоронил я её у одного паренька, она в подарочной упаковке и ждёт своего часа. Я Игорю, так зовут паренька, не сказал, что это, не счёл нужным его посвящать, мало ли что. Адрес: Луганская область, город Алчевск, проспект Ленина, дом 5, квартира 40. Скажешь, что от антиквара пришёл за посылкой, часы мои покажешь как пароль.

Антиквар снял с руки Rolex и передал их Вадиму.

– Что дальше с ней делать?

– Отдашь в Киево-Печерскую лавру, отцу Игнатию, он поймет. Сделаешь, о чём прошу?

– Воля умирающего, сам знаешь, только боюсь, тебя следак будет опрашивать.

– Ерунда, я дурака включу, не впервой. На одной из зон немым прикидывался лет семь, и ничего, обошлось, сам удивляюсь. Я всё сказал, не ставлю никаких временных ограничений.

От боли, которая возвращалась, Антиквар скривился и тяжело вздохнул.

– Мне не надо лекарств, уже дохожу. Ещё немного, и все.

– Как оно?

– Да ничего, много сделал плохого, но и хорошего немало. За грехи готов ответить перед Высшим судом.

Знай, на мне нет крови и ничьей загубленной души. Да вот, но не душегуб. Я всё сказал. А теперь иди и сделай то, о чём я тебя просил. Большие люди хотят заполучить «Одигитрию». Берегись и молись, вера в правое дело, которое ты творишь, и любовь тебя спасут.

– Любовь? – удивился Вадим.

– Ты её уже знаешь, только не понимаешь. Случай роковой.

Вадим не понимал, о чем говорил умирающий. Он вышел из палаты.

В дверь Вахрушевой постучали.

– Да-да, войдите.

– Антонина Олеговна, добрый день.

– Здравствуйте, здравствуйте, Павел Владимирович, а я вам собиралась звонить.

– Что так?

Собеседником Антонины Олеговны был старший следователь областной прокуратуры майор Медный Павел Владимирович.

– Да вот, парень есть один, хирург, а работает грузчиком, я его взяла к себе.

– Где он сейчас?

Вахрушева взглянула на настенные часы – полвторого.

В голове Вадима после беседы с Антикваром царил хаос, а ведь впереди операция, и к ней надо подготовиться, сосредоточиться. Шанс, который ему подарила судьба, надо использовать с умом. Он отбросил ненужные мысли и напряг память, целиком предаваясь любимому делу.

Вадиму ассистировали две молодые девушки: Надя и уже знакомая Вера. Странное сочетание имён, подумал он. Вера явно улыбалась, хоть её лицо и скрывала марлевая маска, – глаза искрились.

Надя нахмурила брови и старалась делать всё правильно, она была напряжена.

– Расслабьтесь, Надя, представьте себе, что вы в компании друзей на отдыхе. Не напрягайтесь.

Глаза девушки сверкнули.

– Я сам был в вашей шкуре. А сперва зубрил. И ещё вы должны чувствовать, что это ваше, нет – тогда уходите из профессии.

– Спасибо, Вадим.

– Просто Вадим. Берите пример с Веры. Имя какое само по себе. Верите в себя, Вера?

– Игра слов, не более.

– Я серьёзно, поддержите подругу, одарите хорошим словом. Ведь оно и кошке приятно, как люди говорят. Да и, девушки, поймите, от того, насколько у нас быстро найдётся общий язык, зависит эффективность процесса. Знаю по собственному опыту. Вера надрез, Надя зажим.

Так у них наладилось общение.

– Вот так, молодцы, теперь, Надя, зашиваем. Я пойду, всем спасибо, вы лучшие.

Тем временем в кабинете Вахрушевой продолжался разговор:

– Отдыхает, наверное, у него была операция.

– Как, уже?

– Я же говорю, парень толковый, с головой и руками, и впереди у него ещё вся ночь.

– Это потом, вы уж меня извините, к вам поступил пострадавший в ходе уличной драки, я хотел бы узнать состояние его здоровья, и если можно, то и поговорить с ним с глазу на глаз. Без свидетелей.

– Тогда вам придётся подождать, ведь пострадавшему первую помощь оказывал тот хирург, о котором я с вами хотела поговорить и расспросить.

– Вот оно что, я думал заняться им позже. Но раз так, придётся подождать.

– Проблемы?

– Не у парня, хотя у него они могут возникнуть.

– Чай или кофе.

– Кофе, я на службе.

Уставший, но пребывая в отличном настроении, Вадим вышел из операционной. Операция длилась три часа и была не из лёгких, но ничего, главное, что он справился. Зашёл в комнату отдыха и увалился на диван, ныла спина и болели мышцы рук с непривычки от долгого стояния. Это не погрузка-разгрузка, там ты шевелишься, а здесь стоишь, как столб, и при этом от тебя зависит человеческая жизнь.

– Здравствуйте, Вадим.

– Игоревич я.

Вадим вздрогнул сперва от неожиданности, вроде не было никого, и тут вдруг нате, голос из ниоткуда.

– Вы кто и что надо?

– Пустяки, ответьте, пожалуйста, на пару вопросов, и я вас более пока что не потревожу.

Следак, – мелькнуло в голове. Только они так начинают разговор.

– Зовут меня Медный Павел Владимирович, старший следователь областной прокуратуры.

Точно так и есть, подумал про себя Вадим, а вслух сказал:

– Ясно. И что вас привело ко мне? Хотя постойте, знаю, вы по поводу драки.

– Точно так, вы давеча на улице в драку ввязались.

– Было дело, а что, это запрещено? – спросил с иронией Вадим. Вроде всё в прошлом, а горечь осталась.

– Надо было дать пятерым угробить бедолагу?

– А кто это может подтвердить? Имею полномочия вас задержать как подозреваемого.

– Чего? Что за бред.

– Выбирайте выражения.

– А теперь слушай сюда, Медный всадник, почему областная прокуратура в твоём лице меня опрашивает? Это раз. Есть куча свидетелей – это два, и смотри интернет – это три. Что-то ещё?

– А я смотрю, ты умный.

– Не жалуюсь. Если что нароешь, бог в помощь. А сейчас отвали, у меня ещё одна операция впереди. Дай отдохнуть.

– За что сидел?

– Всё в личном деле, а оно в архиве.

– А если я тебя на 72 часа?

– Как что будет, милости прошу.

Медный опешил, всякое бывало, но чтоб вот так.

– Ладно, коли так, до встречи.

– Адьёс.

И уже в дверях Медный обронил:

– Зря старался, он умер.

– Кто?

– Тот терпила.

– Отмучился.

– В смысле?

– У него был рак последней стадии, анализы показали, – сказал Вадим.

– Ясно.

Следак ушёл, а после его слов на душе осталась горечь.

– Отмучился, упокой Господь твою душу.

Вадим подошёл к холодильнику, стоявшему в комнате, и, открыв его, увидел початую бутылку водки, достал.

– Ого, уже бухаешь, не рановато ли?

– Тьфу ты, да что за день такой, и что вы за люди – то никого, то словно черти из табакерки.

– Петр, анестезиолог, – представился вошедший.

– Вадим, хирург.

– Знаю, про тебя уже все знают. Вера и Надя как сороки трещат на всю больницу. Красивый, обходительный и всё такое. А ты что, правда грузчиком работал?

– Да, но это моя вторая профессия.

– А первая?

– Хирург, в 20-й работал, был перерыв с 2002 по 2009, и с 2009 по 2012 я грузчик.

– А семь?

– По профессии, но в замкнутом пространстве.

– Отбывал? За что?

– Стал виновником ДТП со смертельным исходом, пьяная езда до добра не доводит.

– Извини.

– Да ладно, всё уже в прошлом, главное, что я вернулся.

– Пьёшь?

– Иногда.

– А сейчас?

– Пациент умер.

– Бывает, сочувствую.

– Ты не понял, в реанимации.

– Вдвойне обидно, ты его спасал.

– У него был рак, и он знал, что уходит.

– Держись, щас придут наши девчонки и разгонят тоску-печаль. Женат?

– Холост.

– А я недавно добровольно окольцевался. – Оба рассмеялись.

– Ладно, пей, для снятия стресса это необходимо.

– Ты говоришь, щас придут на «смотрины», тогда тем более нельзя, надо быть в форме. Да, смотрю, здесь слухи расходятся, как круги на воде. Хотя чему тут удивляться, здесь, как и везде, слухом земля полнится. Скорая молву разнесла?

– Угу, и её подхватили тут все. А чем ты приглянулся Клеопатре?

– Кому? Не понял.

– Антонине Олеговне. А, извини, ты ж не в курсе о её отношениях с Буравцевым-Антонием.

– В смысле?

– Да они любовники.

– Вот теперь понял, запомни, слухи о том, кто с кем, меня не интересуют, это личное дело каждого. Лишь бы это не мешало работе, понимаешь, о чем я?

– Да, и правильно делаешь, это я сую нос куда не надо. Сам понимаешь, без этого никак. Посплетничать кто с кем – милое дело на перекурах.

Вадим знал, что подобное приветствуется везде, иначе жизнь скучна. Серость дней, всеобщая тоска. А тут кто с кем, как, когда, и пофиг, что из-за подобного рушатся семьи, ведь где сплетни, там и клевета. Ломают носы, выбивают зубы, трещат ребра, а порой и гибнут люди, но это край.

– А приглянулся я Клео, наверное, тем, что не растерял ранее приобретенные навыки и делал всё, что надо, быстро и эффективно. Выходя порою за грани дозволенного.

– Не понял.

– Автопилот.

– Объясни.

– Это когда из памяти всплывает то, что спасает человеческую жизнь.

– Вот как. То есть ты хочешь сказать, что после долгого перерыва тебя как плотину прорвало, и ты сделал и продолжаешь делать то, что надо.

– Не совсем так, маленькое уточнение. Я практиковал по ночам в неотложке, когда было время, иначе можно было потерять память рук. Но в целом да.

– Но так не бывает.

– Поверь, и не такое ещё бывает, немые обретают речь после долгих лет молчания. Согласен, это редкость и удачная операция. Люди после долгого паралича обретают возможность ходить, да, для этого надо не только волю и терпение иметь, но и мышцы тренировать, падать и вставать. Уходят годы порою, но результат того стоит.

– И это ты к себе применил?

Чем больше Пётр слушал Вадима, тем больше удивлялся его внутренней силе. Не каждый из тех, кого он знал, мог выдержать такое. Он знал, что многих зона ломала, а этого ещё больше закалила, да как закалила, не отбила вкуса к жизни. А наоборот, как на метзаводах льют и куют, так и зона – ещё сильнее сделала Вадима.

– Я ничем не хуже других, просто по глупости девять лет в трубу, коту под хвост, и вот итог.

– Я думал, такое бывает только в кино или книгах.

– Не только, вот я тому наглядное доказательство. Мне снилось даже, что я провожу операцию. Если бы ты только знал, сколько раз я просыпался в холодном поту от подобных сновидений. Мне прочили большое будущее, а я взял и обгадил всё. В итоге из перспектив пыль и горечь. Сейчас я хочу хотя бы часть возвратить.

– Это как?

– Уважение окружающих и понимание близких, кстати, их я давно не видел, пора навестить, не сейчас, чуть позже. Рано меня сбросили со счетов, пока я жив, этого делать нельзя.

– Вижу, силы воли тебе с лихвой хватит, что ж, добро пожаловать. Теперь ждём остальных. Чай будешь?

– Наливай.

Пока закипал чайник и настраивался чай, разговаривали обо всём: футболе, женщинах, погоде и прочем.

– Где и у кого учился?

– В ЛГМУ им. святителя Луки в Луганске. У Ермилова.

– Владислава Сергеевича?

– Да, – удивился Вадим, – а ты откуда знаешь?

– Я же не спрашиваю тебя, каким ветром ты там оказался.

– А ты спроси, и я отвечу. Что жил и учился я у тетки на Луганщине.

– А меня туда первая любовь завела. Я, к сожалению, к Ермилову не попал, а так хотел. Постой, у него, если и было, то человек пятнадцать.

– Избранных.

– Ну да.

– Я один из них. Уже была сформирована группа, и тут я такой.

– А чай какой он любил? – донимал Вадима Пётр.

С бергамотом, но и зелёный тоже, частенько мы с ним обсуждали разные нововведения в хирургии за чашкой такого чая.

– Повезло тебе, я тоже хотел стать хирургом и учиться у него. Поставил перед собой цель: или к нему, или в анестезиологи.

– Да, отбор у него жёсткий, вопросы с закавыками, и поди его разбери, где он шутит, а где нет. Сам чуть не влетел, экзамен: пару-тройку вопросов кое-как, ну, чувствую, хана. И тут после очередного вопроса как дёрнуло глянуть на кружку, стоявшую на столе, а в ней ароматный зелёный чай, да ещё и с лимоном.

– Вы, говорю, чай зелёный пьете, философствовать любите, а если нестандартная ситуация, тогда что?

– Вот именно, – слышу в ответ, – а я не робкого десятка, тогда и нестандартное решение, по обстоятельствам.

– Умеете найти выход из критического положения?

– Ради спасения жизни это крайне необходимо, но только когда припечет.

Их беседу нарушил приход Нади и Веры, а следом старшей медсестры.

– Томич София Игоревна, – представилась вошедшая.

– Ого, мы с вами тёзки.

– В смысле?

– Отчества одинаковые.

– Здорово.

Подошли и другие врачи.

– Ну что ж, будем знакомы, меня зовут Бекетов Вадим Игоревич, я ваш новый хирург, с этого дня работаю с вами.

– Стало быть, вы и есть новенький?

– Да, и прошу на ты.

Все дружно рассмеялись.

– Ну что, судя по тому, как трещат о тебе Надя и Вера, ты их покорил.

– А любовь?

– В смысле?

– Смотрите сами: Вера, Надежда, Софья. Не хватает Любви.

– А, ты про это, она между нами. Если ты ещё не понял, то у нас самый дружный коллектив, мы все одна семья, где Вахрушева – мама, Буравцев – папа, а мы их дети. Так что добро пожаловать в семью.

– Молодые-впечатлительные.

– А ты молодец, две операции с ходу.

– Женат?

– Нет, не состоял и пока не собираюсь.

– Значит, ходок, – кто-то ехидно заметил.

– Скорее однолюб, хотя женским вниманием не обделён.

– Значит, надо тобой заняться. Девчонки, глядите, красавчик, холостой, а ну налетай.

– Э-э, руки, руки. Сейчас порвете, что потом?

– Склеим, не вопрос, мы же доктора.

– Звери вы, а не доктора, не успел влиться, уже разрываете.

Вадим рассмеялся.

– В очередь, девочки, замужних прошу подумать, ребра мне нужны целые.

Раздался взрыв хохота, открылась дверь, вошла Вахрушева.

– Я вижу, вы уже освоились, Вадим.

– Да, Антонина Олеговна.

– Следователь был?

– Заходил, но разговора у нас не вышло.

– Что так?

– Я не его клиент, отшил.

– За «крестника» своего знаете?

– Да, печально это, но у него был рак последней стадии, не жилец он был, но всё равно жаль его.

– Тогда добро пожаловать, и аккуратнее.

– В смысле?

– Девушки у нас красивые, можете ослепнуть.

– Надену солнцезащитные очки или маску электросварщика.

– Берегитесь.

Вахрушева вышла.

– Так значит вы питаетесь человечиной? – обратился к девушкам Вадим.

– Скорее душами. Новый взрыв смеха.

– Да, девчонки, с вами не соскучишься.

– Это же хорошо, а то со скуки и умереть можно, а мы молодые, и нам ещё туда рановато.

– Замуж не торопитесь?

– Пока гуляется, можно и без семьи обойтись.

– А как же любовь?

– Где та любовь, это только в кино, в жизни всё по-другому.

– Откуда знаете?

– Пару раз обожглись.

– А сама идея жизни?

– С нас станется.

– Значит, секс и танцы до утра?

– Ага.

– Беспечная жизнь, она короткая. Возьмите меня в пример, – Вадим горько усмехнулся, – я был таким же баловнем судьбы. Всё шло на подъем, гладко.

– А что конкретно?

– А ну вас, балаболок, вам лишь бы шутки шутить. Это хорошо, не спорю, но и выводы надо делать.

– А ты, София, что молчишь?

– Что тут скажешь, отчасти ты, Вадим, прав, но ещё верней ты подметил, что они молоды, и это не вина, а богатство.

– Твои слова как холодный душ на горячую голову.

Но им пока рано это ещё.

Вера повернулась к Софии:

– Значит, ты с ним согласна?

– Не совсем, судя по нему, его жизнь потрепала.

– Да, есть такое, но я не утратил вкус к жизни и верю в себя.

– Любовь надо искать и слушать сердце, а если оно молчит, то игра не стоит свеч.

– Даже так? А разум?

– Разум – это расчёт, а он порой не оправдывается. Можно выйти за богатого, но это покупка-продажа. Ты делаешь вид, что любишь, а на самом деле бежишь от бедности.

– Я смотрю, Софья, у тебя в этом есть опыт, раз ты так уверенно об этом говоришь.

– Тебя это не касается, – отрезала Софья, – не лезь туда, куда не просят.

– Не очень и хочется, от этого ничего хорошего не получается. Но я так понял, опыт у тебя в этом имеется, ты старше и мудрее этих девочек.

– И чё?

– Да ничё, поделись советом, с тебя не убудет. Мне твоё фырканье и гонор параллелен. Свою жизнь я начал с нуля, а может, и нет.

– В смысле?

– Сам пока не понял.

– Говоришь, что начал, и тут же сам себе противоречишь.

– Послушай моего совета, красавица.

– Ну-ну.

– Упаси тебя Бог от того, что у меня уже было, и того, что ещё впереди.

При этом глаза Вадима сверкнули. Он уже понял и осознал, что, дав согласие исполнить волю умирающего, обрёк себя на неприятности.

Всё только начинается, всё ещё впереди. То, что было, – ерунда. Дальше – больше.