Текст книги "Жажда мести"

Часть вторая
Страдания молодого Волгина

Женщина хороша исключительно тем, что ее можно домысливать

I

Состояние Волгина в первые дни после смерти Самсоновой было мучительным. Он думал о самоубийстве, считая, что жизнь для него закончилась. Но со временем он решил, что Людмила не простила бы ему самоубийства, и ради нее он должен жить. Он с еще большим рвением принялся за учебу. Все свободное время сидел в библиотеках, чаше всего в Ленинке, экзамены он легко сдавал, помогала хорошая память. К нему стал присматриваться заведующий кафедрой, его литературной кузнице нужны были такие талантливые и перспективные кадры, как Волгин.

* * *

Волгин сидел в задумчивости в сквере на Моховой, когда к нему подошел Борис Горянский.

– А правда, что ты был влюблен в доцента Самсонову?

– Правда.

– Мне Таня сказала. Ты извини, что я спросил.

– Была прекрасная женщина, я ее любил.

– А она тебя?

– А она меня еще больше, я так думаю, и не надо об этом говорить.

Волгин просто не хотел говорить на эту тему, ему вообще стало неинтересным общение со сверстниками. Он стал другим. Сколько ни приглашал его Борис на вечера в дома культуры, на концерты или просто студенческие вечеринки, он никуда не ходил.

II

В середине лета Волгин поехал домой. Для его измученной души это было спасением. Мать, чувствуя, что сыну необходимо уединение, старалась его не тревожить. Он просыпался поздно, много читал, и даже помогая матери и сестре по хозяйству, был рассеян и задумчив. Он не заметил, как пролетел июль, наступил август.

Однажды он с сестрой Надей копал картошку и увидел на соседнем огороде Маню Рогову. Она тоже копала картошку в это же время, что и они. На следующий день Маня опять пришла вместе с ними.

– Чего это она, как мы, так и она появляется в огороде? – спросил он, вытирая с лица пот.

– Ты погляди на ее платье, – сказала сестра, – вырядилась, точно в клуб, на танцы. Учиться бросила, жиру нарастила, замуж хочет.

– Ну, так пусть выходит.

– А за кого? Родители рады-радешеньки выдать ее, вон, гляди, говорят, телка нагуляла жира, детей рожать надо, хозяйство вести надо, а не за кого. Был Андрюха Таранькин, да ну ведь дурак-дураком.

– А ей хочется гулять с парнями? – спросил он, поглядывая на соседний огород.

– Она говорит, прям спать не могу, мучаюсь, сны плохие приходят… А ты с ней не пройдешься по деревне? – неожиданно спросила Надя.

– Это она тебя подговаривает? Вот дура! То-то я гляжу, мать на нее злится. Мать знает?

– Угу, – призналась сестра.

– Ты, Надя, скажи, что я не буду с ней гулять. Я любил…

– Ты любил? – глаза сестры вспыхнули любопытством. Она обожала красивые истории о роковой любви и надеялась, что брат ей сейчас все о себе выложит.

– Надюля, не надо об этом.

– О чем же тогда? Любовь – это же самое интересное, самое-самое.

– Надька, хватит. Об этом хватит. У меня болит рана еще…

Сестра замолчала, хотя ей ужасно хотелось побольше узнать о жизни своего красавца брата.

Волгин заметил, что во двор заходит Маня Рогова.

Она подошла к нему развязной походкой, покачивая пышными бедрами, нахально улыбаясь и глядя прямо ему в глаза.

– Здрасьте, – сказала она, поджав губы.

– Добрый день. Что пришла?

Он никогда раньше не замечал ее. Они ходили по одной дороге в школу, жили по соседству, но даже мысли в голове у Волгина не было, что перед ним не просто Маня Рогова, а девушка, на которую он посмотрит как на женщину. Он поймал себя на том, что любуется рыжей деревенской красавицей.

Выскочившая на крыльцо Надя, нарочито запыхавшись, позвала соседку в дом, и там они долго шушукались.

Часов в одиннадцать он пошел спать на сеновал, прихватив с собой роман «Белая береза», которым все зачитывались в то время. Слышно было, как жевала жвачку корова, во сне вскрикивали куры и как скреблась внизу мышь.

Волгин задремал, но вдруг проснулся от шороха совсем рядом. Он пошарил рукой по соломе, чтобы спугнуть мышь, и коснулся голого тела. Волгин отдернул руку, пошарил снова и снова коснулся голого тела. От испуга он даже вздрогнул:

– Кто?

– Я, – отвечал робкий женский голос, и чья-то влажная рука обняла его. Рядом лежала обнаженная соседка Маня.

– Слушай, ты с ума сошла?

– Разве тебе не говорила Надька, что ты мне очень нравишься?

– Слушай, иди-ка ты с Надькой куда подальше, уматывай отсюда.

– Ты меня только потрогай, Вова, поласкай, не понравлюсь, я сразу уйду.

– Я уеду скоро. Не надо, – сказал он, но она с нежностью коснулась его груди и прильнула к нему, и он не совладал со своим желанием.

Он ее проводил рано утром, взяв с нее обещание больше не приходить к нему на сеновал.

Но она пришла и на следующую ночь.

– Я не хотела приходить, – шептала она. – Какой ты красивый, умный, сильный. – Маня гладила его волосы.

– А ты в Москве была бы первой красавицей. Вон волосы у тебя какие необыкновенные.

– Так они у меня рыжие, Вова! – воскликнула она с обидой.

На следующую ночь она долго не появлялась, и он уж решил, что шалости на сеновале закончились. Но в час ночи скрипнула лестница, вот уже чья-то рука коснулась его живота. Желание сразу охватило его. Когда страсти поутихли, он что-то сказал, и она что-то ответила.

Голос показался ему незнакомым. Волгин присмотревшись, заметил, что волосы у женщины черные.

– Слушай, у тебя волосы черные? Покрасила? – Что-то кольнуло его в сердце, и он стал ощупывать девушку. Это была не Маня Рогова. – Ты не Маня?

– У нее жар, она прислала, меня, я – Раиса Костикова. А если по правде, Маня волосы стала красить в черный цвет, а они слиплись, не разлепляются.

III

В который раз ему приходилось прощаться с матерью и сестрой, садиться в плацкартный вагон. Сестра заглядывала Волгину в глаза, щебетала что-то, жаловалась, что будет без него тосковать в этой глуши. Пришла и Маня Рогова, тоже волновалась, на глазах были слезы. Он прошел в свое купе, бросил чемоданчик под полку, прилег, и, когда поезд, дергаясь вагонами, словно у него шалили нервы, набрал скорость, Волгин подумал, что теперь будет скучать о своих до следующей встречи.

IV

В Москве он вдруг почувствовал себя лучше, чем до отъезда. Все то же. Те же дома, те же улицы, та же дорога к университету. Но что-то его уже роднило с этим большим безалаберным городом, где можно оставаться незамеченным среди тысяч людей.

В университете ощущалось некоторое движение, свойственное только учебным заведениям, пустые холлы, аудитории, лекционные залы, снующие одиночные студенты, торопливость секретарш, брошенное вскользь слово; уже висели портреты видных государственных деятелей, уже вовсю блистали чистотой пахнущие туалеты.

Он заглянул на кафедру. Наклонившись над столом, водя аккуратно по белому излинованному графиком занятий листу ручкой, Козобкина вписывала в нужные графы уже составленное расписание. Она взглянула на него, не отпуская ручкой найденную графу, кивнули на его приветствие.

– Привет! – сказал он ласково и присел рядом. – Как дела? А ты хорошо выглядишь, загорелая.

– А что, я же на юге была, отдохнула от суеты учебной, покупалась, – отвечала она. – А что, жить можно? Морской бриз, фрукты.

– С Борисом отдыхала?

– С Борисом? Ты что, рехнулся, что ли? С этим придурком! Он же ничего не понимает в женщинах.

– То есть? – опешил Волгин. – В каком смысле?

– В прямом. Ни слова мне о нем больше. Ты меня пригласишь куда-нибудь? – неожиданно спросила она. – Пригласишь?

– Я не знаю, я буду искренен, Таня, после всего, что у вас было с Борисом, я не смогу с тобой встречаться.

– А что у нас с Борисом? – она в удивлении выкатила глаза. – Ты знаешь, что он сделал? Пригласил меня на свидание и еще одну кретинку. Двух женщин пригласил одновременно!

– И что вы делали?

– Мы кофе пили, чай, он вина даже не предложил! – воскликнула с гневом она. – Он такой жмот! Понимаешь, все – мелкий, жалкий, грубый человек!

Через полчаса Волгин появился в общежитии. Он был один из немногих студентов, которые приехали пораньше, соскучившись по учебе, ему было приятно бродить по пустым коридорам.

Вечером он от нечего делать позвонил Борису, который неожиданно оказался дома.

– Слушай, Володь, я сейчас, знаешь, убегаю, тут у меня встреча наметилась с одной девушкой. А недавно я одновременно двум назначил свидание, чтобы сравнить, какая лучше. Слушай, эта Оля – ноги, чтоб меня черт побрал! Фигура – умопомрачительная, а личико – картина Рафаэля! Танька Козобкина ей в подметки не годится. Пока я с ними обеими был, вышел на минутку, Танька на меня такое наговорила этой Оле, что я, мол, часто болею половой болезнью, чтобы отпугнуть от меня Олю, представляешь. А та ей дулю, так и поверила!

Волгин повесил трубку и прилег отдохнуть, потом пошел побродить по коридорам, находя в движении по пустому пространству какое-то успокоение. У окна стояла высокая девушка в брюках, на тонких каблучках. Лицо ее было задумчивым и немного грустным.

Проходя мимо, Волгин остановился.

– Я, кажется, вас где-то видел? – спросил он.

– Может быть, – отвечала она, и улыбка скользнула по ее тонким губам.

– Кофе выпьем? – спросил он. – Одному скучно.

– Что так?

– В единственном числе сижу, теперь вот хочу признаться, скучно стало на планете Земля. Да, я и забыл, – сказал он. – Меня зовут Владимиром.

– Меня всегда звали Аллой.

Они постояли в коридоре, поговорили, вспомнили, что столовая в это время уже закрыта. Он пригласил ее к себе из вежливости, полагая, что она откажется, но она легко и с охотой согласилась. В его комнате изящно присела на подставленный им стул.

– Кофе у меня нет, – сказал он, она понимающе рассмеялась, и сказала, что у нее точно имеется неплохой растворимый кофе. И они опять рассмеялись. Он почувствовал себя с ней непринужденно и комфортно.

– О чем вы думаете? – спросил он, соображая, где же он видел эту девушку.

– Ни о чем. О чем можно думать? О том, о чем все думают.

Он замолчал и вдруг почувствовал, что хочет, чтобы девушка ушла. Неуловимый ее жест или движение напомнили ему Самсонову. Желание продолжить знакомство сразу исчезло. Девушка, казалось, сразу поняла его настроение и засобиралась уходить.

Волгин решил жить предельно рационально: утром – чашка кофе, тарелочка каши, кусок хлеба. Его жизнью теперь управляли исключительно сила воли и стремление к новым знаниям. Профессор Дрожайший вел с ним беседы о будущем науки, удивляясь его незаурядным умственным способностям. Рассуждения Волгина иногда казались профессору слишком вольными, совсем не марксисткими. Он стремился сформировать взгляды молодого человека, направить его мысли в нужное русло, чтобы в дальнейшем у Волгина не было проблем из-за его вольных высказываний. Как истинный марксист, профессор считал, что новые условия непременно создадут и нового человека. Государство рабочих и крестьян – пример тому. Победа над фашизмом – второй исторический пример. «Марксизм – не фантом; он не возник из небытия, – отвечал ему Волгин, – и к тому же стоило бы учесть, что шедшие с Востока варварские племена разрушили римскую цивилизацию, которая создала государство как совершенную форму человеческого сообщества, право, на котором основана мораль и современного общества, искусство и литературу. Пришли чумазые люди с грязными руками, которые умели только ездить на лошадях, искусно сражаться, и – победили. Они не умели ни читать, ни писать. Они не знали, что имеется живопись, литература, скульптура, храмы, дворцы. Они жили в палатках и думали, что это и есть лучшая жизнь».

Профессор бурно не соглашался, понимая, что такие странные еретические мысли явно отрицали победу нового общественного строя. Он и сам порой сомневался в некоторых установках социалистической идеалогии, но что такое сомнение одинокого старого человека по сравнению с общественной мыслью?

Как бы то ни было, но профессор полагал и не без основания, что либеральный ветер после разоблачения культа личности Сталина коснулся своим крылом и студента Волгина.

Волгин сдал зимнюю сессию легко, попросил профессора Дрожайшего разрешить сдать следующие экзамены экстерном.

– Видите, – ответил тот. – Я думаю, что сдача экстерном наводит на мысль, что программа ВУЗа недостаточно объемна, раз есть умники, которые могут так легко ее усваивать.

* * *

Однажды в библиотеке Ленина он встретил Бориса, который зашел почитать диссертацию академика Столетова. Завидев Волгина, он бросился навстречу. Отвел его в сторонку и предложил пойти в столовку выпить чайку.

– Какие успехи? Я вот пришел знаний копнуть! Хорошо, что встретил тебя, а то со скуки, послушай, со скуки ведь можно умереть. Ты видел Татьяну?

– Да каждый день вижу, на кафедре сидит.

– Слушай, ну, она на меня такую подбросила подлянку, так подвела, что эта Оля хвостом крутить начала.

– Плюнь на все, – предложил Волгин.

– Да мне плевать, подумаешь, но только эта стерва Татьянка, представляешь, взять и сказать про меня. Никого дома не было, я привел домой Олю, а она говорит, ты вон сразу лезешь под юбку, а я не знаю, может, от тебя можно заразиться. Ну, сучка! Ну, кошка! От меня-то? Послушай, вон смотри, сидит одна блондиночка за столиком и читает. Видишь? Левый столик, который в стороне, вон сидит. Может, подсядем? Попробуем закадрить.

Борис кошачьей, пружинящей походкой, одернув борта костюма, направился, лавируя между столиками, к девушке. Его лицо преобразилось в предвкушении новых чувственных приключений. Он подошел и попросил разрешения присесть и сразу завел непринужденный разговор о том, что сегодня в храме мыслей, как он назвал библиотеку, многовато людей.

– Мы вот с товарищем пришли в храм науки, кстати, он пишет стихи, крупное дарование, недаром я с ним дружу. Так вот мы думаем, что красивее вас в этом зале нет девушки.

– Что? – засмеялась она.

– Мой товарищ пишет прекрасные стихи, вот он сказал, что лучше вас здесь никого нет. Володь, иди сюда, – махнул он рукой Волгину. – Тут с тобой хотели бы познакомиться.

– Я? Я не говорила, – сказала она рассмеявшись. – Это вы сказали.

Контакт был налажен, и Борис сразу вальяжно раскинулся на стуле, небрежным жестом подвинул к себе хлеб на тарелке и тут же отодвинул, а подошедшему Волгину сказал:

– Володь, ты бы принес нам кофе… Простите, – обратился он к девушке. – Это вот Владимир, а я Борис, а вас как зовут?

Девушке ничего не оставалось, как только признать навязываемые Борисом условия знакомства.

– Лена, – произнесла она, покраснев.

– Мы тут готовимся к симпозиуму во Франции. Владимир – выдающийся ученый. А я – то же самое и я. Нобель у нас за спиной крыльями трепещет. Можем вас с собой взять во Францию.

– Спасибо, но я учусь, мне некогда, – сказала она, довольная, что обзавелась знакомством с такими замечательными людьми.

– С нами едет еще один талант, лауреат Нобелевской премии, Юрий Хес, но его здесь нет, он изобрел спутник, – продолжал развивать свою мысль Борис. Он представлял собой соблазнителя исключительно своего времени. Не имея за душой даже возможности угостить понравившуюся девушку чашкой кофе, он использовал все подручные средства, пытаясь произвести на нее впечатление.

Девушка выпила с удовольствием кофе, записала сама телефон для контакта в записную книжку Бориса, смущаясь, протянула на прощание руку и ушла, оглянувшись на прощание.

– Ты понял? – спросил Борис с торжествующим видом. – Женщина – вещь тонкая, с ней нужно говорить метафорами.

– Что ты ей сказал?

– Я сразу понял, какой ей нужен мед, как пчелке, как бабочке. Ты имей в виду, что все эти девочки, такие милые, красивые, но у них дома, представь себе, грязь, отец пьет, мать выбивается из последних сил, чтобы купить дочке кофточку, вот которая на ней, сапожки, чтобы хоть кто-то на нее обратил внимание. Я же вижу ее голодные глаза, я же вижу ее истосковавшуюся душу, я ей туманцу сразу и подбросил. Главное угадать, чего она желает. И установить контакт.

– Но она симпатичная, – возразил Волгин.

– Володька, я думаю, что нельзя ее упускать, другие подберут.

– Если она захочет, – сказал Волгин.

– В каком смысле? Хочу я, а не она! Имей в виду, сейчас март – идеальное время для знакомств! Вон стоит девушка, гляди, не спускай с нее глаз. Она курит, толковая такая чувиха, умная, ей и нужно польстить, что она умная.

Борис привстал, одернул пиджак, направился к буфету, затем, как бы не найдя там ничего стоящего, отправился к выходу, где стояла высокая, с длинными черными волосами девушка в белом свитере домашней вязки, отлично облегающем стройную фигуру. Она курила, томным взглядом смотрела на кольца дыма. Борис тоже остановился у двери, оглядываясь на Волгина, и как бы ненароком задел рукой ее опущенную с сигаретой руку.

– Извините, – кивнул, – я случайно.

– Ничего, ничего, – сказала она.

Через час они уходили из библиотеки. Борис, как обычно, рассуждал о женских характерах.

V

Волгин удивлялся проницательности друга, меткости его суждений, он мог охарактеризовать женщину, лишь взглянув на нее, хотя о женщинах был довольно низкого мнения. Владимир же, наоборот, ставил женщин намного выше мужчин, ценил их ум, красоту.

– Ты имей в виду, что в истории нет ни одного великого полководца-женщины, великого врача-женщины, великого исследователя-женщины, – горячо говорил Борис.

– Это ни о чем не говорит. Во-первых, женской натуре претит убийство, – возразил Волгин и вспомнил Самсонову, которая и была совершенством – красивая, умная, обаятельная. – По-моему, женщина так же близка к совершенству, как и Бог. Мы поклоняемся Богу и женщине. Женщина – тот же Бог, но только на земле.

– Ну, уж загнул.

– Что, неправда, что ли?

– Нет, нет, есть в этом что-то, сам понимаешь, но что самое низменное существо на земле, прости меня, не я сказал, – женщина, а красота у нее – маска!

– Писатель Достоевский сказал: красота спасет мир.

– Не знаю, я Достоевского не читал, но если он так сказал, то именно не женщина спасет мир, а красота. А это, согласись, нечто совсем другое.

– Я не могу с тобой согласиться, Боря, не могу.

– Твое дело. – Борис обернулся, его окликнули. Мимо проходил вальяжной походкой высокий могучий мужчина с красивым лицом, хорошо одетый, с охапкой черных вьющихся волос, рядом с ним шагал небольшого росточка, узколицый, востроглазый, довольный собой молодой человек. Они остановились, поздоровались с Борисом.

– Гляди, Володь, это Мих-Мих, – показал на высокого. – А это Серж, – показал он на парня небольшого роста. Мих-Мих слегка поклонился, гордо качнув своим могучим торсом. Они постояли с минуту и отправились дальше. Через пять минут снова кто-то окликнул Бориса и опять махнул рукой и, не подходя, поплыл дальше – это снова проходили его знакомые. – Имей в виду, Володь, какой вечерок! Какая благодать! Март! Весь золотой легион вышел на охоту.

– Кто-кто?

– У меня знакомых человек двадцать, которые ходят по вечерам, знакомятся с отличными девушками, ребята хорошие, – сказал Борис. – Я их зову «золотой легион». Все умницы! Имей в виду. Непростые ребята. Ну, так вот, я утверждаю, что женщина – красота только внешняя, но не внутренняя. Ты просто не разбираешься в женщинах. Если б ты имел столько женщин, как я, ты бы меня понял. Мне достаточно коснуться женщины мизинцем, я сразу определю, чего она стоит. Это и есть «принцип мизинчика». Вот она идет. Гляди, торопится, маленькая, озабоченная, тощая: крыса! Дотронься до нее. Поднимет крик. Хочешь, продемонстрирую. Так и есть. А вон идет высокая, белая, с улыбкой на лице, словно приклеенной, тихая, спокойная, уравновешенная. Она – шлюха! Ты понял? Ее закадрить – деньги только пересчитай! Все у нее – в улыбке! – Он шагнул навстречу девушке и заговорил с ней. Она заулыбалась, приняла разговор, и он пригласил ее в кино и тут же записал номер телефона девушки.

– Ты понял? – с видом победителя проговорил Борис. – Еще продемонстрирую. Женщина – как политика, надо улыбаться и почаще отдаваться тому, у кого есть мошна с деньгами.

Они медленно направились к улице Горького. Миновали Манежную площадь, обогнули здание Президиума Верховного Совета, вышли к гостинице «Националь». У одной из дверей стояла в коротенькой юбчонке девушка, в сторону которой Борис презрительно кивнул: шлюха!

Мимо проходили две веселые девушки, простоволосые, милые, в одинаковых ситцевых костюмчиках. Борис, незаметно выставив мизинец, дотронулся до опущенной руки одной из них. Она оглянулась, с интересом поглядела на Бориса. Принцип «мизинчика» в действии.

– Девушки, как пройти на улицу Горького? – спросил Борис, ласково улыбаясь.

– Вот выйдите, посмотрите, – начала объяснять та же самая, до которой он дотронулся, и, глядя на него, закончила со смехом: – Да вы же знаете!

– Я-то знаю, а вот мой товарищ приехал из Австралии, он не знает, – сказал Борис и рассмеялся. – Кенгуру ловил. И не поймал!

После он опять оживленно комментировал свой «принцип мизинца», как классический прем для знакомства.

– Зачем все это? – поинтересовался Волгин, задумываясь над словами Бориса.

– Искать себя, искать. Женщина – отражение мужчины.