Текст книги "Элитарные игры осени"

– Ясно, – усталым голосом произнёс Дмитрий. – За Валериана Юрьевича мы уже зацепиться не сможем. Придётся потрошить тебя. Рассказывай, что ты натворила. Если у тебя безошибочная интуиция, то она должна хоть что-то подсказать.

Ирина встала, зажгла настольную лампу и погасила верхний свет.

– Я действительно ничего не знаю, – присев на прежнее место, сказала она. – У меня нет недвижимости кроме одной достаточно скромной квартиры. У меня нет бизнеса, акций, больших депозитов. Я не владею никакой интересной информацией.

– А в чём заключается твоя работа?

– Я в штате одного центрального телеканала. Участвовала в двух авторских передачах, но не как автор, а как ассистент ведущего. А недавно мне предложили подумать о постоянной авторской передаче. Я должна быть и автором, с тремя соавторами, и ведущей. О политике в ней совсем чуть-чуть, о коррупции – ни слова. Все формальные процедуры прошла. Передача должна выйти через две недели.

– Так, минутку! Как я понял, у тебя были конкуренты.

– Да, были, однако между ними и моим отчимом нет никакой связи.

– Послушай, но какая-то рациональная причина должна быть! А если нет, то и смерть Валериана Юрьевича – не убийство, и слежка за тобой – не слежка, а плод болезненного воображения тепличной барышни.

Она не ответила. Тогда Дмитрий тоже сел на диван – в дальний от неё угол; и внезапно догадался, с какого конца надо распутывать этот узел.

– Ирина, а зачем тебе мои рассказы? Я, честно говоря, думал, что у Валериана Юрьевича свой интерес к ним, а ты – только прикрытие. Но ты их читала; более того, запомнила и процитировала длинную фразу. Значит, они адресованы тебе. Зачем?

Ирина забралась с ногами на диван.

– Когда зашёл разговор о моей авторской программе, я задумалась о том, как должна выглядеть на экране. Точнее, кем должна быть. Я долго лепила свой будущий образ… Вот, знаете, есть люди, напичканные анекдотами, которые всегда могут что-то «извлечь» и рассказать, но не просто так, а «в струю», под конкретную тему. И мне нужно это. Только не анекдоты, а такой опыт, которым не владеют мои зрители. Я, например, уже представляю, как смогу использовать водопад и сновидение. Но этот эпизод будет не ответом на какие-то ассоциации, а, так сказать, первичным, на котором будет строиться отдельный сюжет… Я непонятно говорю?

– Наоборот. Я всё понял. Два первых рассказика слишком просты для тебя. Они скорее для детей. А вот четвёртый сложный – тем более что после его написания у меня появился своеобразный комментарий к нему. Из области психологии.

– Четвёртый? Я знаю только три.

Дмитрий передал ей тощую картонную папку. Ирина прочла текст быстро, но, завершив, о чём-то надолго задумалась.

– Сильно, – внезапно призналась она. – Но чтобы использовать этот сюжет, надо стать старше. Я пока к нему не готова.

– Мне «тогда» было столько же лет, сколько сейчас тебе.

– Вы уже в «том» возрасте были взрослее меня.

– Да я бы так не сказал… возможно, опытнее, в житейском смысле, но не взрослее. А хочешь услышать комментарий? Он как раз о взрослости.

– Я догадываюсь. Автор этой истории не очень-то похож на вас. Вы сочинили рассказ «тогда», а «сейчас» просто вспомнили его и дословно воспроизвели на бумаге.

Дмитрий сделал вид, что не удивился. Обычно у него это получалось убедительно.

* * *

Дворовый покой взломал какой-то автомобиль, шумно подкативший прямо к подъезду. Хлопнула дверца. Ирина по-кошачьи распрямилась и с немым вопросом посмотрела на Дмитрия. Тот не ответил. Снизу послышался женский смех.

– После вашего рассказа у меня появилась одна гипотеза, – неожиданно призналась она и повернулась всем телом в его сторону. – Но эта гипотеза ничего не объясняет.

Дальше случилось неожиданное. Ирина проползла по дивану и, оказавшись рядом с ним, положила руку на его плечо. По спине Дмитрия – сверху вниз, от её ладони, – пробежал электрический импульс. Таких тонких, деликатно возбуждающих и, в то же время, создающих элегическое настроение духов он не встречал нигде.

– Вы чем-то похожи на моего отца… – мечтательно произнесла она. – Я расскажу маленькую сказку. Это случилось, когда мне исполнилось десять лет. Мы с отцом отдыхали в Испании и уже незадолго до возвращения на три дня заехали в Португалию. В одном небольшом городке, неподалёку от Лиссабона, зашли в уличное кафе. И почти сразу к нам подсела толстая женщина средних лет и что-то сказала моему отцу. А он немного знал испанский. Отец какое-то время размышлял, а потом сказал мне, что она хочет посмотреть мои руки. Женщина якобы намекнула на то, что девочка не совсем обычная. Я, конечно, повиновалась. Она долго рассматривала мои ладошки, а потом что-то сказала отцу, но очень коротко. И сразу ушла. Я жутко хотела узнать, что она у меня высмотрела. Отец, кажется, был не слишком рад. И только вечером он признался: это профессиональная хиромантка, и она прочла по моей руке, что мне суждено «кем-то стать, чтобы овладеть людьми». Так перевёл её слова отец. Возможно, он не совсем правильно понял её. Я недоумевала, почему он тогда был недоволен, даже встревожен. Потом отца не стало, и я так и не смогла узнать, что он скрывал. Много лет спустя я, из любопытства, освоила хиромантию и нашла разрывы линий жизни на обеих ладонях, в возрасте тридцати пяти – сорока лет. На правой разрыв очевидный и большой, на левой – небольшой, но всё же заметный. Узнала и многое другое. А вот что касалось «кем-то стать», то с этим не заладилось. Ни в одном учебнике по хиромантии я не нашла прямых толкований – только косвенные, и все разные. Но недавно я встретилась с практикующим хиромантом, и он признал по моим описаниям эту португальскую бабку. Её зовут Мария, она действительно португалка. Затем он посмотрел на мои руки, сказал, что после тридцати пяти у меня будут проблемы со здоровьем – правду, конечно, сказать поостерёгся, – а вот про мою «миссию» выразился так: знак до сих пор однозначно не расшифрованный, потому что редкий, но если баба Маша выдала такой вердикт, то я могу ей верить. Вот теперь ты знаешь… простите, теперь вы знаете обо мне почти всё.

– Послушай, Ирина, – стараясь отогнать мысль о разрывах линий жизни, поспешно сказал Дмитрий, – рисунки на ладонях – это, скорее, отражение способности, а не предопределённости. У тебя есть самоощущение… ну скажем, какой-то особой роли, избранности?

– Есть. Оно немного странное. Его трудно объяснить.

Последние слова Ирина произнесла, слегка позёвывая. Через минуту она опустила голову на его плечо и моментально уснула. «Вот видишь, отставной геолог: главное приключение жизни только начинается, – сказал он себе, – и не в тайге, не в горах, а в каменных джунглях обычного российского города».

Дмитрий высидел ещё с полчаса – сон, конечно, не шёл, – затем бережно уложил Ирину на диван и, подставив под ноги стул, устроился в кресле.

* * *

Он заснул под утро. Сначала Дмитрий вслушивался в дыхание этой молодой удивительной женщины; затем, по мере ухода в сон, голова стала наполняться скромными, а потом всё более и более смелыми желаниями. То у него возникало сожаление, что Ирина в брюках, а не в юбке, то, когда явь незаметно уступала место сну, появлялось искушение сесть рядом с ней. Но едва в комнату проник рассвет, Дмитрий заставил себя подняться. Захотелось кофе. Он насыпал зёрна в кофемолку, укрылся с нею в ванной и вдобавок ещё обмотал её сложенным вчетверо полотенцем. Теме не менее, приглушённое жужжание кофемолки разбудило Ирину. Смешно моргая ресницами, она зашла в кухню и брякнулась на табурет.

– Между прочим, я тоже кое-что понимаю в хиромантии, – завёл разговор Дмитрий. – У нашей северной зимы есть один большой минус, или, наоборот, плюс: ни х… ой, прости, чуть не сорвалось с языка. Словом, не хочется ничего делать, поэтому остаётся только читать. И вот однажды я нашёл у друзей учебник по хиромантии.

– Чудненько! – ответила Ирина. – Сначала я перешла на «ты», теперь вы едва не стали материться в присутствии дамы. Короче, мы, как деловые партнёры, нашли друг друга. Это удача… Так что вы хотели сказать?

– Я хочу посмотреть твои руки.

Она встала у окна и безропотно открыла свои ладони. Надев очки, Дмитрий сразу нашёл то, что боялся увидеть. Ирина сказала правду. Рисунки линий жизни напоминали его собственные тринадцатилетней давности с той разницей, что у него разрывы были не такими явственными.

– Ты повторяешь меня, – сказал он, вернувшись к столу. – К сорока двум годам – а это самый опасный для мужчин возраст – у меня сложился такой же рисунок с такими же разрывами. И я действительно с большим трудом миновал этот период.

– С большим – это как?

– Один раз чуть не погиб и раз чуть не умер. Провёл полтора месяца в больнице.

– Так вы хотите меня предупредить? Или успокоить? Мол, не так всё плохо, если жив остался?

Дмитрий посмотрел Ирине в глаза и увидел в них затаённую, не свойственную её возрасту грусть.

– Я хочу и то, и другое. Но не это главное. «Я» до сорока одного года и «я» после сорока двух – разные люди. Я выжил благодаря серьёзной работе над собой.

– Хорошо, что вы оказались способным на такую работу. Но я не знаю, в чём смысл моей работы.

– У тебя есть время, чтобы узнать. У меня времени не было; я выживал в состоянии цейтнота. И поскольку я приобрёл хоть и не богатый, но всё же опыт, то хочу тебе помочь. Не станешь отвергать?

Вместо ответа Ирина улыбнулась и зажала своими ладонями руку Дмитрия.

– Глупый вопрос, – улыбнулся он в ответ. – Тогда вернёмся к главной теме. Что будем делать? Как я понял, ты приехала с какой-то целью.

– Да. Я была в «скорой помощи» и в полиции. Уточнила обстоятельства смерти Валериана Юрьевича. Возле него лежали отвёртка, ножницы и моток изоленты. На ленте его отпечатки. На стене – развинченная электрическая розетка. Никаких следов насилия. Правда, сказано было: на груди два пятна от ожогов. Расположение пятен соответствуют концам оголённых проводов.

– Вскрытие не проводили?

– Проводили. Остановка сердца.

– Розетка нуждалась в ремонте?

– Вот! По мнению капитана полиции, она была исправна.

– А когда это произошло?

– Днём. В час с минутами.

– Посторонних лиц…

– Не зафиксировано. Валериан Юрьевич был один.

– Если это убийство, то инструментом мог быть электрошокер. Он оставляет ожоги.

– Сравнивали. Стандартный электрошокер оставляет другие следы.

– А нестандартный?

– А таких, как сказал тот же капитан, не бывает.

Дмитрий допил остывший кофе и задумался. Чем он может помочь ей, молодой женщине, почти девчонке, потерявшей когда-то отца, а теперь и отчима? Только тем, что выслушает её грустную историю и на своём примере постарается объяснить, что линии руки в течение жизни меняются, и нет в судьбе никакой абсолютно безысходной предопределённости?

– Завтра я уеду в Москву, – сказала Ирина. – Меня не отпускают надолго. Но через две недели постараюсь приехать снова.

– Ты что-то не успела? – искренне удивился Дмитрий.

Ирина облокотилась на стол.

– Помнишь, вчера я…

– Да ладно уж, говори мне «ты», – усмехнулся Дмитрий. – Я быстро привыкну.

– У меня необычная судьба. С одной стороны, мне удавалось всё, что я хотела. Я шла легко: элитная школа, университет, интересная работа. С другой стороны – смерть отца, затем отчима. И странное поведение матери. Год назад она бросила Валериана Юрьевича. И меня. Переехала в другой город, недалеко от Москвы. На похоронах второго мужа – а они официально не разводились – не присутствовала. Живёт для себя. От каких проблем она решила укрыться таким интересным способом, не знаю. Но зла на неё я не держу, даже после того, как она призналась, что никогда не любила меня.

Ирина снова подошла к окну и долго вглядывалась в небольшую щель между двумя домами. Там виднелись вершины гор, покрытые жёлто-зелёным лесом. В комнату проник запах городской осени – запах опавших листьев и остывающего от летнего зноя асфальта.

– У меня билет на завтра, на утренний поезд. Люблю поезда; скучаю по ним, – внезапно призналась она. – В движении и чувства, и мысли другие. После того как умер мой отец, я села в поезд и поехала сюда. Мне казалось, что дорога – единственный способ удержаться от отчаяния. Возможно, тогда это помогло. Я свыклась с потерей отца не так болезненно, как казалось поначалу. В шестнадцать лет, вероятно, всё бывает проще.

Дмитрий понял, что ничего определённого Ирина больше не скажет. Она ещё не осознаёт того, к чему готовит её судьба, сделавшая тонкий намёк словами португальской «бабы Маши».

– Пока я ничего не знаю о себе, – подтвердила Ирина его догадку. – Простое осознание своей «особости» – это лишь первый шаг. Мне не с кем себя сравнить. Может быть, такое чувство есть у многих людей.

– Ну что ж, у нас впереди целый день. Надеюсь, к вечеру мы определимся с тем, кто ты есть, – то ли в шутку, то ли всерьёз сказал Дмитрий. – А сейчас надо сообразить, как незаметно зайти в твой дом и так же незаметно выйти.

– У тебя есть предложение? – улыбнулась Ирина.

Он неопределённо покачал головой:

– Думаю, нам нет смысла мудрить. Сначала осмотрим машины, стоящие возле твоего подъезда. Если не найдём ничего подозрительного, то вместе заходим в квартиру. Ты берёшь то, что нужно, после чего мы выходим. Всё.

– А вдруг найдём?

– Тогда будем думать. Если та же машина, что и вчера, то вызовем полицию. Узнаем хотя бы фамилию этого филёра.

Дмитрий высунулся в окно. Кроме трёх уже привычных старушек во дворе никого не было. С юга дул тёплый ветер, отгоняя в горы наступающую осень.

* * *

Они поднялись на третий этаж и открыли старую железную дверь. Скромная квартирка, состоящая из двух небольших комнат и вместительной кухни, была обставлена потрёпанной советской мебелью, которая создавала некоторое ощущение уютности, но одновременно и добавляла к нему фантомный привкус нафталина.

– Если за тобой действительно следили, но филёр был один, тогда его отсутствие объяснимо, – попытался проанализировать ситуацию Дмитрий.

– Я думаю, твой план самый верный. Не стоит рисковать. Я забираю свои вещи – и мы сматываемся, – слегка возбуждённо ответила Ирина, спешно закидывая косметику и туалетные принадлежности в небольшую дорожную сумку.

Перед выходом Дмитрий обследовал обе комнаты и кухню. Никаких предметов, напоминающих видеокамеру, не обнаружил. Они выбрались на улицу и, не сговариваясь, пошли привычной дорогой к морю. Вскоре они сидели за тем же, вчерашним, столиком под синим навесом. Посетителей было немного.

Ирина наклонилась вперёд, к самому лицу Дмитрия и прошептала:

– Если ты прав, то что они хотят выследить?

– Не понял, – спокойно ответил он. – В чём я прав?

– Ну если… как в «Терминаторе»…

– Не видел эту муру. Говори понятнее.

Ирина выпрямила спину и криво усмехнулась:

– Если я скажу понятнее, ты сочтёшь меня идиоткой.

Теперь уже Дмитрий наклонился вперёд и громким шёпотом произнёс:

– Говори!

– У нас нет ни одной версии кроме «этой». Если «кто-то» знает лучше меня, что я должна сделать в своей жизни «нечто», причём скоро, так как мне отпущено всего десять лет, то…

– Ну!

– То зачем за мной следить?

– Чтобы убить, например.

– Спасибо за подсказку. Но будем исходить из того, что мне ещё десять лет…

– А «он» этого не знает. Он не видел твоих рук.

Ирина снова подалась вперёд, так, что они чуть не столкнулись лбами.

– Дмитрий, – прошептала она, – помоги, пожалуйста, мне. Я чувствую опасность. А какая цель у «него», или у «них», я не знаю. Но ты – человек из другой среды. Ты способен думать иначе, не так, как я и как все, которые меня окружают.

– Мы ещё не на вокзале, – сохраняя внешнюю невозмутимость, ответил он. – Впереди целый день. Может быть, вечером какая-то мысль появится.

– У меня не появится, – вздохнула Ирина.

После кафе они потоптались на центральной площади и, не придумав ничего лучшего, отправились на пляж. Ушли далеко. Когда они, наконец, присели на бетон дальней полуразрушенной буны, Дмитрий спросил, не хочет ли она искупаться.

– А ты? Разве нет? – ответила вопросом Ирина. – Я-то думала, ты привычный к холодной воде.

– Привыкнуть – не значит полюбить. Вообще-то, за четыре месяца я насладился морской прелестью, так что потерплю до следующего сезона.

– А я – представь себе – этим летом искупалась всего пять раз. И всё в Подмосковье… Сколько тут градусов?

– Девятнадцать, кажется. Или восемнадцать.

– Тогда я рискну.

Она спряталась за буной и через минуту, облаченная в красно-жёлтый купальник, с шумом влетела в морские волны. Дмитрий разулся и встал в полосе прибоя. Вода была уже по-осеннему холодная. Для него, конечно, и плюс двенадцать – терпимо, но это же Чёрное море, а не пойменная старица на бескрайних сибирских просторах. Оно не для насилия над собой. Оно для удовольствия.

Ирина бултыхалась недолго. Так же стремительно выбежав из воды, она бросилась к своей сумке и стала её потрошить.

– Тю! Полотенца нет, – пробормотала она, заметно дрожа. – Забыла в спешке.

– Переодевайся в сухое, а остальное – дело техники, – посоветовал Дмитрий.

Ирина выудила из сумки какие-то тряпки и перемахнула через буну. Дмитрий сделал неимоверное усилие, чтобы не посмотреть в её сторону. Он отвернулся от моря и увидел группу молодых людей, бредущих по железнодорожной насыпи. Заметив Ирину, они остановились. Эта компания почему-то вызвала у Дмитрия раздражение и зависть. (Им можно, а мне нет?) Он повернул голову и встретился с насмешливым, по-детски озорным взглядом Ирины. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Больше он ничего увидеть не успел. Её взгляд «застолбил» всё внимание Дмитрия, а когда Ирина, наконец, опустила голову, то оказалось, что она уже «почти» одета, то есть, одета ровно настолько, чтобы позволить себя увидеть лишь «своему» мужчине, но не постороннему.

Кто-то из компании, что стояла на железнодорожной насыпи, свистнул – вероятно, в знак одобрения или восхищения. Дмитрий вытер со лба внезапно выступивший пот. Ирина так же легко перепрыгнула назад и села рядом, касаясь его ногой и плечом.

– Говоришь, дело техники? – съехидничала она. – Ну? Я жду. Мне холодно.

Дмитрий отпустил рукава своей рубашки, которую надел сегодня утром, и стал ими вытирать её лицо, волосы, шею, спину. Когда рукава намокли, он снова завернул их и в спонтанном порыве тесно прижал Ирину к себе. Она не сопротивлялась.

* * *

В те минуты, на пляже, было ощущение, что до утреннего поезда ещё полвечности. Увы, когда они вернулись домой после вечернего сидения в кафе, стало понятно: усталость и физическая, и эмоциональная оказалась чрезмерной даже для молодой Ирины. Они просидели до полной темноты, говоря о пустяках, и лишь к десяти часам Дмитрий очнулся и спросил, что она будет делать после возвращения в Москву.

– В тот же день – в телецентр, – не задумываясь, ответила Ирина. – Я и так припоздала. А потом мне предстоит канитель с наследством – и это опять повод для недовольства со стороны моего начальства. Постараюсь ограничить своё участие до минимума. Юрист у меня уже есть.

– А я в первый день буду только вспоминать тебя…

– Я ж ещё приеду!

– И лишь на второй день обрету способность трезво мыслить и начну думать о том, о чём ты меня просила.

– Слушай, а вдруг у меня случился какой-то сбой – ну интуиция внезапно заупрямилась, или я на своей любимой работе чуть-чуть перегорела? И мы сейчас пытаемся постичь то, чего нет?

– А эти… которые следили? Или этот?

– Ну скажем, влюбился. Чем не версия?

Дмитрий придвинул стул к дивану, где сидела Ирина, бережно, но крепко обхватил её ноги и положил себе на колени. Она еле заметно улыбнулась:

– Ты сегодня на диване, я – в кресле. Подъём в семь с половиной. По пути что-нибудь купим мне в дорогу.

Ирина свернулась калачиком в кресле и сразу уснула. Дмитрий долго сидел возле неё, не думая ни о чём и не мечтая, затем долго стоял у окна и, когда наступила полночь, лёг на диван и тоже моментально провалился в сон.

* * *

Утро было встречено без суеты. Они неторопливо выпили кофе и доели предназначенный для внука зефир. В автобусе Ирина включила мобильник. Звонков и «эсэмэсок» набралось десятка два, но она махнула рукой и закинула телефон в сумку.

Дмитрий предложил выйти на предпоследней остановке и забежать на несколько минут в магазин. Ирина сначала кивнула головой, однако перед самой дверью вдруг заартачилась и заявила, что купит что-нибудь по дороге или заглянет в ресторан.

Поезд из Адлера прибыл минута в минуту. На вокзале было немноголюдно. Ни одного подозрительного человека Дмитрий не заметил. Едва тронулись, заскрипев, вагоны, он быстрым шагом двинулся привычной дорогой на берег.