Текст книги "От Кяхты до Кульджи: путешествие в Центральную Азию и китай. Мои путешествия по Сибири"

Глава седьмая. По оазисам провинции Ганьсу

Отъезд из Ланьчжоу. Живописные холмы. Китайское войско. Соляной промысел. Долина реки Чагрын-Гол. Перевал через Наньшань. Город Ланьчжоу. Резиденция Сисянь. Неудачный колодец. Китайские углекопы и их заработок. Пояс оазисов. Миссия Сюдьячуань. Еще углекопы. Пища бедного китайца. Город Ганьчжоу. Дорога в Сучжоу. Первый европеец в городе Чжэнфань. Пыльная буря. Окраина пустыни.

Наконец мои сборы в Ланьчжоу кончились. Теперь мне предстоял путь по западной части Ганьсу, сначала через горные цепи Наньшаня, а затем по культурной полосе, вдоль северного подножия этой горной системы до г. Сучжоу, откуда я собирался начать исследование Наньшаня. Этот же путь с некоторыми изменениями я вторично проделал весной следующего года и, во избежание повторений, соединяю наблюдения обоих лет в одной главе.

Утром 30 марта вновь нанятый возчик, избегнувший благодаря этому реквизиции под перевозку телеграфной проволоки, пригнал своих мулов в миссию, завьючил их, и мы тронулись в путь. Обогнули город, миновали мост «чудо техники», несколько верст ехали вдоль левого берега Желтой реки у подножия холмов и затем свернули вглубь их. В этой части они оказались еще интереснее, чем на нашем пути в Ланьчжоу. Глубокие долины прорезали не только толщу лёсса, но и подстилающие третичные красные песчаники, глины и конгломераты, которые образовали на склонах холмов разнообразные столбы, башни и карнизы.

В одном месте среди долины стоял высокий холм, похожий на древний замок, сооруженный человеком, вроде парижской Бастилии, с угловыми башнями и стенами красного цвета и желтой крышей, которую образовала толща лёсса.

В довершение картины нас обогнал в этой долине отряд китайских солдат, который двигался под звуки барабанов и дудок в облаке пыли, словно на штурм этой крепости. Солдаты шли не в строю, а толпой, вразброд; они были одеты в черные или синие куртки, такие же панталоны и обуты в обычные башмаки из ткани, с толстой подошвой; на спине и груди каждого были нашиты крупные иероглифы, черные или красные на белом или желтом фоне. Головной убор одних состоял из платка или повязки вроде тюрбана, у других – из черной ермолки обычного типа, у третьих – из шляпы, похожей на кокошник. Оружие было разнообразное: у одних – пики, у других – ружья разных образцов, у третьих – даже лук и стрелы в колчане. Офицер ехал верхом на некотором расстоянии позади, очевидно спасаясь от пыли, которую поднимал его отряд.

При виде этого войска и его вооружения я вспомнил характерную китайскую пословицу: «Из хорошего железа не делают гвоздей, из хороших людей не делают солдат». В те годы китайское войско было наемное и вербовалось из людей, соблазненных скудным жалованьем при почти полном безделье. Немудрено, что это войско терпело поражения при столкновении с армиями европейцев, а позже и японцев и имело скромные успехи только в гражданской войне при подавлении восстаний тайпингов, дунган и др., впрочем затягивавшихся на целые годы. Но с тех пор многое в Китае изменилось. Красная армия, организованная после революции, годами успешно воевала с войсками правительств разных провинций; качество войск постепенно повышалось.

Войско превратилось из наемного в добровольческое, из лучших людей, и доказало, несмотря на превосходство японцев в технических средствах, что окончательный успех зависит от морального состояния армии.

По местности, сложенной из красных третичных отложений, покрытых лёссом, и расчлененной на холмы, мы шли два дня. На второй день видели добычу соли посредством испарения солоноватой воды источников, заимствующих соль из третичных отложений, в плоских бассейнах, расположенных уступами на дне долины: в них осаждался сначала гипс, затем сернокислый магний (кизерит) и сверху поваренная соль, которую выгребали и складывали небольшими кучами для просушки, а затем хранили в землянках, стенки которых были сложены из плит гипса и кизерита, выломанных из бассейнов для их очистки перед новым наполнением. Во всей этой местности вода в колодцах селений и ручейках также была солоноватая.

На третий день дорога вышла в долину большой реки Чагрын-Гол, достигавшей 1–2 км ширины и сплошь занятой пашнями, селениями и фруктовыми садами, за исключением самого дна, где река течет, дробясь на рукава между островами и болотистыми лугами. Дорога была частью обсажена ивами и тополями. Горы обоих склонов плоские, покрытые лёссом, но от г. Пинфань повышались, на них видны были выходы красных и зеленых пород; на склонах местами живописно расположены кумирни. Вдали на севере тянулся высокий Момошань, скрытый тучами. Долина местами суживалась и становилась малонаселенной. Вдоль дороги тянулась Великая стена, сложенная из кирпича-сырца, с редкими глинобитными башнями и многочисленными брешами. Затем горы еще повысились, и в боковых долинах правого склона, направленных на юг, открылся вид на несколько рядов зубчатых цепей, на которых лежало еще много снега.

В одном из селений, где мы хотели ночевать, все постоялые дворы были заняты солдатами отряда, сопровождавшего генерал-губернатора Ганьсу в его поездке в Сучжоу, – пришлось разбить палатку среди развалин на окраине и ближе познакомиться с грубостью и назойливостью наемного войска, жалким состоянием его вооружения и пестротой одежды.

Из долины Чагрын-Гола дорога поднялась на перевал через хр. Момошань, один из кряжей самой северной цепи Наньшаня – хр. Рихтгофена; подъем не труден, хотя перевал достигал 3000 м абсолютной высоты. В это время надвинулись густые тучи, скрывшие окружающие горы, а на спуске нас захватила сильная метель – 5 апреля ст. ст. – и заставила раньше остановиться на ночлег. Снег продолжался и на следующий день, и лёссовая почва дороги превратилась в глубокую липкую грязь. Дорога шла по узкой долине северного склона, но горы были скрыты тучами. Мой мул все время скользил по грязи, что делало езду очень неприятной. Я предпочел идти пешком, тем более, что на склонах долины вблизи дороги встречались многочисленные обнажения горных пород, поэтому надо было часто слезать с мула. Этот день был одним из самых трудных за все время путешествия – несколько часов ходьбы по липкой грязи под мокрым снегом при напряженной работе. Снег шел и во время ночлега в г. Гуланьсянь, а на следующий день, когда мы вышли из гор, он перешел в дождь. Только к последнему переходу к г. Ланьчжоу погода улучшилась, тучи разошлись – и с равнины перед городом открылся великолепный вид на зубчатую северную цепь Наньшаня, на две трети покрытую свежим снегом и протянувшуюся в обе стороны за горизонт. Бросилась в глаза разница в успехах весны здесь и в Ланьчжоу, расположенном на той же абсолютной высоте, но на 2° южнее и под защитой гор от ветров из Монголии.

В Ланьчжоу уже две недели тому назад цвели абрикосы и персики, распустились почки, а на полях зеленели всходы хлеба. Около Ланьчжоу только что пробивалась молодая трава, а деревья были еще голые, а это под 38° с. ш., т. е. на широте Греции, Южной Италии и Испании, и 8(20) апреля, но зато на абсолютной высоте 1560 м и на окраине пустынь обширной Монголии.

На следующий год, также в апреле, я пересек Восточный Наньшань по более восточному пути от г. Пинфань до г. Дацзин, откуда вышел в г. Ланьчжоу вдоль северного подножия гор. Этот маршрут дал много для изучения геологии гор и их рельефа, но мало общеинтересных впечатлений. Цепи Наньшаня в этой части ниже, склоны более пологие, покров лёсса развит больше, местность менее населенная, встречалось много развалин. Как я узнал, малонаселенность этой части Наньшаня, а также южной окраины Ордоса к запасу от миссии Сяочао – последствие многолетнего восстания дунган и его усмирения, во время которого погибло много людей и целые селения опустели. Судя по описанию пути через Восточный Наньшань путешественника Пясецкого, за 20 лет, истекшие с тех пор, страна еще не вполне оправилась от этих последствий.

На этом пути погода также не очень благоприятствовала нам: один раз нас захватила в дороге сильная гроза с проливным дождем, а у северного подножия северной цепи нас встретил пыльный ветер из Алашанской пустыни, горы скрылись в пыли. Он дул два дня и принес, наконец, дождь и снег – обычное явление в Центральной Азии и на ее окраинах, особенно весной, когда погода резко меняется в короткое время. Кроме того, при переходе через оросительный канал с одного вьюка упала в воду сума с собранной коллекцией, и пришлось остановиться на ночевку уже в полдень, чтобы поскорее развернуть и высушить образчики и их ярлычки. Северное подножие и в этой части страдает от заносов песка из пустыни.

В г. Ланьчжоу мы оба раза останавливались в бельгийской миссии, и я ездил 15 км за город, на запад, в сел. Сисянь у подножия гор, где находилась резиденция бельгийского епископа викариата Ганьсу, которому нужно было сделать визит и поблагодарить за содействие, оказанное мне. Во время пребывания в резиденции я сделал экскурсию в соседние горы Силяншань. В резиденции нет ни колодца, ни проточной воды, а воду берут из маленького пруда, пополняемого дождевой и снеговой водой. Пробовали рыть колодец, прорыли уже 30 м, не встречая водоносного слоя, когда несчастный случай – обвал, задавивший одного рабочего, заставил прекратить работу. Колодец рыли китайцы, которые в горных работах проявляют большую беспечность, почти не употребляя крепления для выработок. Епископ просил меня указать более благоприятное место, но я мог только объяснить, что вокруг резиденции, расположенной у подножия высокой цепи Наньшаня, грунтовую воду можно встретить только на большой глубине – под наносами песков и галечников, отложенных потоками с гор, толщину которых определить на глаз невозможно. Проще было бы вывести воду каналом из р. Дахэ, вытекающей из гор западнее резиденции, но эта речка вся расходовалась на орошение полей соседних селений.

Вернувшись в Ланьчжоу, я решил освободиться от наемных средств передвижения, стеснявших мою работу, поэтому большую часть багажа отправил на двух нанятых телегах прямо в г. Сучжоу в сопровождении китайца, рекомендованного мне миссионерами. А сам купил лошадей и в сопровождении Цоктоева и другого китайца, говорившего немного по-русски, выехал с легким вьюком сначала опять в Сисянь, чтобы пройти оттуда в горы для осмотра каменноугольных копей. В этих копях уголь добывают наклонными шахтами, проведенными по падению пластов угля, которые то утолщаются до 1–1,2 м, то утоньшаются до 35 см, поэтому и шахты очень узки и извилисты. Я попробовал спуститься в одну шахту: она уходила вглубь под углом 60–70°, то расширяясь до 2–3 м, то превращаясь почти в щель, по которой приходилось извиваться между выступами камня. Лестницей служили колышки, вбитые в трещины, и эти выступы, отполированные ногами рудокопов. Крепления не было, если не считать распорки и обрубки, которыми кое-где были подперты камни, угрожавшие падением.

На глубине нескольких сажен стало уже темно. Я убедился, что дальнейший спуск без проводника и освещения слишком рискован, и вылез назад. Но эта попытка показала, в каких ужасных условиях китайцы добывали уголь; они выносили его в небольших корзинках, вмещающих не более пуда. Для освещения в глубине служили ночники – черепки с маслом и фитилем. Добытый уголь насыпа́ли в длинные мешки, вмещающие 4–5 пудов, что составляло вьюк осла или половину вьюка мула. За такой мешок на месте платили 50 чохов. Чтобы выручить эту сумму, китаец должен был 4–5 раз спуститься в свою ужасную шахту, наломать угля и столько же раз подняться с корзиной. Но эта сумма не полностью попадала в руки рудокопа, так как шахты были большей частью в аренде у мелких капиталистов, которые нанимали рабочих. Как мне сказали, дневной заработок колебался от 150 до 250 чохов, т. е. 20–37 копеек. Хотя жизнь в Китае в то время была очень дешева, но на такой заработок можно было существовать с семьей только с трудом.

Окончив эту экскурсию, я выехал из гор на большую дорогу, идущую из Ланьчжоу в следующий крупный город этой части Ганьсу, именно Ганьчжоу. Она пролегает по населенной и культурной полосе между подножием Наньшаня и цепью более низких гор, имеющих разные названия, но вообще именуемых Бейшань, т. е. «северные горы», в противоположность «южным», Наньшаню. Эти горы отделяют культурную полосу, обеспеченную водой рек и речек, текущих из высокого и снегового Наньшаня, от маловодной Алашанской пустыни. По дороге много селений, немало развалин, два городка; пашни и рощи чередуются с каменистыми или солончаковыми пустырями. Между городками Юньчэн и Шандань почти все пространство между теми и другими горами занято более низкими кряжами и группами гор и холмов, и здесь вдоль дороги тянется Великая стена в обычном разрушенном состоянии.

В этом промежутке среди холмов расположена миссия Сюдьячуань. Я провел у миссионера шесть дней и вместе с ним совершил несколько экскурсий по окрестным горам, в которых расположено много угольных копей.

Окружающие местность холмы представляют северные предгорья хребта Тэйхуаншань. Абсолютная высота Сюдьячуаня, где находилась миссия, была 2100 м, т. е. на 600 м выше, чем соседние оазисы на большой дороге. Поэтому здесь было заметно холоднее, и во время экскурсий 25 апреля ст. ст. нас дважды захватил большой снег, пролежавший целый день (пашни на склонах хребта нередко страдают от весенних заморозков). Ветры с северо-запада приносят густую пыль, а восточные, дующие летом с Алашанских песков, – удушливую жару. Миссионер охотно вызвался быть моим проводником при экскурсиях, что, конечно, облегчило мою работу. Он показал мне два места, где находилась ископаемая фауна каменноугольного периода, которая позволила определить возраст угленосной формации. От него же я узнал, что углекопы получали от арендатора копей 2000 чохов, т. е. около 3 рублей в месяц, на хозяйских харчах, и должны были добывать ежедневно 40 корзин угля, весом около 2 пудов каждая. Такая корзина на месте продавалась за 25 чохов, так что углекоп за два дня отрабатывал всю месячную плату, а остальные дни работал за свои харчи, за которые хозяин, таким образом, получал около 40 рублей в виде угля. Впрочем, углекоп получал еще масло для ночника, освещающего шахту, и уголь, который мог добывать для себя сверх указанной нормы.

Пища углекопов, как и большинства китайцев-земледельцев и рабочих, очень простая и однообразная: она состояла из жидкой пшенной каши или из вареных кусочков теста, сдобренных луком или солеными овощами; изредка ее разнообразили картофель, капуста и гуамянь; рис, паровые булочки составляли уже лакомство, а мясо китаец имел только в новогодние праздники.

Одна из шахт, наклонная благодаря пологому залеганию угольных пластов, была легкодоступна для осмотра. Она представляла довольно просторную галерею, уходившую вглубь и снабженную ступенями, вырубленными в песчанике, подстилавшем уголь. Из этой галереи в обе стороны шли горизонтальные штреки по углю, в конце которых его и добывали. Из-за отсутствия крепления был оставлен между каждыми двумя соседними штреками промежуток такой же ширины, поддерживавший кровлю, так что половина всего количества угля не вынималась и пропадала. Благодаря однообразной толщине пласта и пологому залеганию эта шахта не производила того жуткого впечатления, как виденные в других местах. Но так как толщина угольного пласта едва доходила до метра, то высота штреков была только немногим больше, и ходить по ним можно было лишь сильно согнувшись. Уголь по штрекам вытаскивали мальчики на салазках до наклонной шахты, где пересыпа́ли его в корзины, в которых и выносили наверх.

Я выехал опять на большую дорогу и через два дня прибыл в Ганьчжоу. На этом пути опять можно было заметить, что густая пыль в воздухе предшествует сильному ветру. В первый день эта пыль была так густа, что очень близкие северные горы, не говоря уже о более далеком Наньшане, не были видны. На следующий день с утра подул сильный ветер, который вскоре перешел в бурю, хыйфын; в 20 шагах предметы трудно было различить, и день превратился в сумерки. К полудню буря утихла, и воздух немного очистился.

В Ганьчжоу я заехал в бельгийскую миссию и провел в ней три дня. Остановка была вызвана тем, что по дороге перед миссией Сюдьячуань околела одна из лошадей, купленных в Ланьчжоу, а в миссии другая, обе от воспаления легких. Они, очевидно, были уже куплены больными, сбыты проезжему иностранцу. В миссии пришлось купить новую лошадь, а для багажа нанять повозку. В Ганьчжоу я хотел купить еще лошадь, но подходящей не нашлось, и я нанял опять повозку для багажа, что позволило ехать дальше скорее, но заставило держаться большой дороги, не отклоняясь далеко в стороны, как на пути из Ланьчжоу и Ганьчжоу.

Упомяну, что на обоих ночлегах, где у меня околели лошади, их смерть доставила местным китайцам большой праздник, так как они съели мясо полностью, не считаясь с тем, что лошади были больные.

Ганьчжоу – большой город среди равнины, обильно орошенной и с многочисленными прудами и озерками, полузаросшими высоким камышом. В городе также много прудов с камышом и каналов. Воду дают в изобилии рукава большой реки Хыйхэ, вытекающей из ледников Наньшаня. Благодаря обилию воды и растительность богатая, но город нездоровый. Ассенизация отсутствовала, пруды были загрязнены всякими отбросами, даже падалью, и в городе летом свирепствовали лихорадки, тиф, горловые и кишечные болезни.

Интересные сведения о правильном колебании уровня почвенной воды в Ганьчжоу сообщил мне миссионер: в марте и октябре уровень воды в прудах и колодцах поднимается метра на полтора выше минимума, которого достигает в начале лета и в середине зимы. В это время пол в комнатах становится сырым, а большая дорога в Сучжоу непроходимой из-за грязи, так как размокают солончаки. Это, очевидно, последствие весеннего таяния снегов и летнего таяния ледников в горах Наньшаня. Максимум развития заразных болезней в Ганьчжоу следовал за летним минимумом уровня почвенной воды.

Большая дорога из Ганьчжоу в Сучжоу представляла мало интересного: местность была хорошо населена и обработана только вблизи Ганьчжоу и следующего городка Гаотэй, на остальном пространстве сначала изобиловала площадками сыпучих песков, а перед оазисом Сучжоу дорога шла два дня по обширной солонцовой степи с солончаками и участками песков: в одном месте из озера даже добывалась соль.

Наньшань на всем протяжении представляет высокий хребет в 5000–6000 м с многочисленными снежными вершинами и короткими ледниками, дающими начало речкам, которые, впрочем, не доходят до большой дороги и даже до окраины солонцовой степи, которая, очевидно, создана их подземным продолжением, судя по тому, что почва размокает в марте и октябре.

Между Ганьчжоу и Гаотэй впереди Наньшаня выдвинуты еще три кулисообраз– но расположенные менее высокие цепи. С другой стороны Бэйшань, т. е. «северные горы», тянутся все время на близком горизонте; они скалистые, зубчатые, совершенно пустынные. Сначала они отделены от дороги рекой Хыйхэ, которая затем прорывает их ущельем и уходит в пустыню; далее эти горы подступают совсем близко к солонцовой степи. Пыльная атмосфера часто делала Наньшань плохо видимым, а два раза пыльная буря скрывала от нас не только его, но и северные горы.

Обширный оазис Сучжоу менее богат водой и растительностью, чем оазис Ганьчжоу; он орошается довольно большими реками Линшуй и Дабэйхэ, вырывающимися из ущелий Наньшаня и образующими затем вместе с р. Хыйхэ реку Эцзин-Гол, уходящую вглубь Центральной Монголии.

В Сучжоу я остановился за городом в доме бельгийца на китайской службе Сплингерда, чтобы организовать поездку вглубь Наньшаня. Но сначала нужно сказать еще о наблюдениях, сделанных при больших боковых заездах в следующем году на том же пути из Ланьчжоу в Сучжоу.

В этот раз у меня был уже собственный караван из верблюдов для багажа и верховых лошадей.

Из Ланьчжоу я направился на север вдоль течения р. Хунхэ в г. Чжэнфань на окраине Алашанской пустыни, где рассчитывал обменять уставших верблюдов на свежих. Дорога шла сначала по продолжению оазиса, а затем по окраине луговой и болотной низины, по которой течет река. По правому берегу последней тянется Великая стена, а за ней видны барханные пески Алашани. На третий день мы пришли в город. Так как он стоит далеко в стороне от больших дорог, то до меня в нем не был ни один европеец, и его жители встретили меня, впервые за время путешествия, не очень дружелюбно. Хозяева постоялых дворов не хотели пускать к себе караван, отговариваясь отсутствием свободных комнат. В поисках приюта мы пространствовали по всем улицам в сопровождении толпы зевак и наконец нашли комнаты – на постоялом дворе восточной окраины. Во двор вслед за нами ввалилась толпа и стала осаждать дверь отведенной мне комнатки; когда я запер ее, любопытные стали бросать в нее комья глины. Из опасения крупных эксцессов мне пришлось в первый и единственный раз послать своего китайского слугу со своим паспортом к местному начальнику за помощью – он прислал полицейских, очистивших двор от слишком назойливых зевак и затем карауливших ворота.

Мне не удалось ни обменять верблюдов, ни купить свежих: продавцы боялись, что серебро «заморского черта» превратится в их руках в чугун. За целый день поисков удалось купить только одного осла, и уплаченные за него кусочки серебра были проверены чуть ли не во всех меняльных лавках городка, где их ковали и резали, чтобы убедиться, что серебро настоящее. Я хотел найти также проводника к расположенным где-то севернее города угольным копям, из которых в Ланьчжоу привозят особенно хороший уголь, виденный мною у миссионеров. Но никто не хотел наняться – вероятно, по внушению властей, желавших скорее избавиться от беспокойных гостей. Китайцы уверяли, что копи находятся не севернее города, а на большой дороге в Ганьчжоу, по которой я хотел направиться дальше, и что их легко найти.

Таким образом, посещение г. Чжэнфань не дало желаемых результатов и оставило неприятные воспоминания. Но зато на дальнейшем пути в Ганьчжоу я видел окраину пустыни. Этот путь пролегает сначала севернее Северных гор, ограничивающих культурную полосу, а затем пересекает их и выходит к г. Юньчэн в этой полосе. Мы направились из Чжэнфаня на запад, и за площадью полей, орошенных из речки, сразу попали в бугристые и барханные пески, исследованию которых была посвящена вторая половина дня. Далее шла пустынная равнина со скудной растительностью и отдельными площадями песков; изредка попадались уединенные постоялые дворы. На одном из них пришлось простоять целый следующий день, так как ночью началась песчаная буря, продолжавшаяся и утром. Воздух был так наполнен пылью и песком, что идти против ветра было невозможно: навстречу неслись целые тучи песка. Под вечер полил дождь, сменившийся снегом (26 апреля ст. ст.), и ветер начал стихать. Эта буря служила ярким опровержением мнения некоторых географов, которые уверяют, что пыль, из которой создается лёсс, не приносится из пустынь и что пыльные бури образуются только там, где человек разрыхлил почву своими пашнями и где пролегают дороги, с которых ветер поднимает пыль. Описанная пыльная буря налетела с северо-запада из пустыни, где нет ни пашен, ни больших дорог и где почва не состоит из лёсса. Подобные же бури я наблюдал неоднократно в разных частях Центральной Азии, где также не было ни пашен, ни колесных дорог.

Через пять дней мы пришли в маленький оазис с городком Нинюань, орошенный речкой, которая прорывается ущельем через Северные горы и кончается, как и р. Хунхэ, в небольшом озере дальше в пустыне, но гораздо ближе, чем было показано на наших картах, которые, вероятно, были основаны на старинных китайских картах, преувеличивавших расстояния. Впрочем, возможно предположить, что в старину вода этих речек меньше расходовалась на орошение полей, так как население было меньше, и потому могла выбегать дальше в пустыню.

Пересечение Северных гор, здесь называемых Луньшань (Драконовы горы), по ущелью р. Юннинхэ, дало много геологических наблюдений, но особого интереса для описания не представило.

Из следующего городка, Шаньданьсянь, я сделал еще экскурсию в Северные горы и обнаружил, что здесь, позади того хребта, гребень которого виден из культурной полосы, находятся еще горные цепи, пересеченные долиной небольшой речки, начинающейся за передовой цепью; что на северном склоне последней имеется какой-то лес и что равнины Алашани расположены значительно дальше.

Недалеко от г. Шаньданьсянь обращает на себя внимание колоссальная статуя Будды, высеченная в отвесном обрыве гранитных холмов; она имеет около 15 м высоты, так что голова ее находится на одном уровне с вершинами деревьев, а крыши зданий кумирни Дахуассы доходят ей только до колен.

На пространстве между Ганьчжоу и Сучжоу я на второй год сделал экскурсию вглубь цепей, выдвинутых кулисообразно впереди Наньшаня против г. Гаотэй и прошел далее по подгорной дороге ближе к подножию Наньшаня. На ней расположены небольшие селения и пашни, орошаемые речками, вытекающими из гор, так что местность более населена, чем солонцовая степь, которую пересекает большая дорога. Но и здесь есть отдельные площади сыпучих песков, материал которых частью принесен из Алашанской пустыни и отложен у подножия горного барьера, отчасти представляет продукт развевания почвы солонцовой степи в сухое время года.

По дороге между гг. Шаньданьсянь и Сучжоу мы и в этом году испытали несколько пыльных бурь, вслед за которыми выпадал дождь или снег (даже в начале мая). Бури всегда налетали с северо-запада, со стороны пустыни.